Советское неправо как идея и реальность

Возникновение большевизма, как российского ответвления марксизма, связано с именами его крупнейшего идеолога В. И. Ленина и его единомышленников Л. Д. Троцкого, Н. И. Бухарина, И. В. Сталина и др. Свою главную задачу они видели в том, чтобы развенчать идею правового (в их терминологии «буржуазного») государства и теоретически обосновать идею государства, подчиняющегося диктатуре пролетариата и его авангарду -партии большевиков-коммунистов. Принципы естественного права, также именуемые «буржуазными», представали в их трактовке как фальшивые и лицемерные, предназначенные эксплуататорами для обмана трудящихся.

Поскольку любая диктатура предполагает принуждение и насилие, то теоретики большевизма приложили значительные усилия, чтобы обосновать право большевиков на подавление и террор в отношении тех, кто способен на физическое или идеологическое сопротивление. Согласно их доктрине, новое имеет право на «революционное» насилие по отношению к старому, стоящему у него на пути. Если это старая государственная машина, или старые религиозные пережитки, или старая буржуазная философия, или юриспруденция, то их заслуженный удел — быть сброшенными с «корабля современности» энергичными усилиями революционеров.

Большевистская философия неправа совершенно изгнала из своего лексикона концепт гражданского общества, поскольку, согласно ее постулатам, полная, безраздельная власть в стране должна принадлежать партийно-государственным институтам. Не случайно правоведение советского периода обрело исключительно «государствоцентристскую» ориентацию, ставящую на первое место не права и свободы личности (чья социальная роль была сведена к роли «винтика» в государственном механизме), не интересы гражданского общества (ростки которого оказались почти полностью уничтожены), а интересы государства как такового.

Большевики, по существу, возродили гегелевскую идею государства как «земного бога», имеющего право относиться к индивидам как средствам достижения своих целей, использовать их силы, энергию, жизни по своему усмотрению.

Большевистское правоведение обосновывало право государства вмешиваться в любую область практической и духовной жизни, контролировать их, навязывать субъектам этатистские ценности и нормы. Вместе с марксистско-ленинской философией оно стремилось подчинить сознание и волю масс политической воле правящей партии, превратить народ в «человеческий материал», с которым можно было бы совершать самые невообразимые политические и экономические эксперименты.

Утверждению тоталитарной психологии способствовала марксистская концепция человека как главной производительной силы. Восходящая к эллинистической теории человека как одушевленного орудия труда, она была модернизирована в XIX в. Но даже К. Маркс, утверждавший, что главный принцип рабовладельческого хозяйства состоит в том, чтобы выжать из человеческого скота максимально возможную массу труда в возможно меньший промежуток времени, вряд ли мог предположить, что этот принцип с наибольшим эффектом будет применен в XX в. в созданном большевиками тоталитарном государстве эпохи сталинизма.

Тотальность предполагает диктат всеобщности, пренебрежение единичностью, погашение и поглощение всего особенного и уникального. Не случайно насаждение постулатов большевистской идеологии обернулось практикой нанесений бесчисленных унижений и оскорблений в адрес свободной личности и ее бессмертной души, практикой неверия в ее разумность и порядочность. Целенаправленно формировалось «царство усредненнос-ти», где действовал закон «выживания среднейшего». Целям обезличивания служила вся система воспитания и образования. Теоретически обосновывалась практика формирования индиви-да-адаптанта, насаждавшая этику послушания, тиражирующая приспособленцев, привыкших к постоянной опеке извне и не имеющих развитых навыков действий в ситуациях свободного выбора.

Репрессивно-нивелирующая социальная педагогика с достаточной степенью хитроумия использовала принцип коллективизма как благообразную формулу, заслоняющую процессы тотального усреднения личности, логику растворения ее индивидуального «Я» в общем «Мы». Государственно-партийные чиновники и стоящие у них на службе идеологи, социологи, педагоги, правоведы прекрасно понимали, что обезличенным «коллективистом», утратившим представление об истинной ценности своего «Я», можно легко манипулировать при помощи морально-идеологических рычагов, в качестве которых выступали теории «ответственности перед коллективом», борьбы за «честь коллектива» и т. п.

Главный признак созданной большевиками тоталитарной государственности — гипертрофированное и универсализованное

насилие над всем человеческим в человеке, его телом и духом, внутренней и внешней жизнью, его верой, надеждой и любовью. В этих условиях философия превращается в бездуховную идеологию, педагогика — в жесткую дрессуру, правосудие — в несправедливое и коварное неправо.

Теоретики и практики тоталитаризма пошли по пути последовательного изъятия у человека его естественных прав — права на собственность, на свободное волеизъявление и личное достоинство и, наконец, права на жизнь, развернув невиданные по масштабам репрессии. В итоге совершился исторический откат общества в доправовое состояние, при котором государство, призванное по своей природе оберегать основы цивилизованности, охранять собственность, свободу и жизнь граждан, большей частью отнимало их.

ПРЕДЫСТОРИЯ НЕПРАВА: АВТОРИТАРНО-ПОЛИЦЕЙСКОЕ ГОСУДАРСТВО

Авторитарно-полицейское государство отличается стремлением к чрезмерной, доходящей до назойливости опеке над гражданами. Ему присуща разветвленная многоаспектность управленческого администрирования, желание курировать все области общественной жизнедеятельности. При этом власть имеет в нем надзаконный характер, позволяющий ей пренебрегать правами и свободами граждан. Декларируемые цели государства, которые состоят, якобы, в осуществлении счастья народа, в его материальном обеспечении и просвещении, находятся в явном противоречии с повседневной практикой отношения к индивидам как к объектам власти, а не субъектам права.

Правопорядок в полицейском государстве опирается не на развитое правосознание граждан, а на бдительность властей и тщательно-скрупулезное выполнение ими функции надзора. Патерналистская опека подданных требует огромного бюрократического аппарата, чья активность нередко принимает формы административного произвола. «Административные восторги» мелких чиновников, торжествующих над бесправием граждан, каждодневно доказывают, что власть в авторитарно-полицейском государстве не знает в своих действиях грани между законом и противозаконностью.

Характерным примером такого государства может служить Россия после петровских реформ, которые ввели и закрепили дух попечительского резонерства и тотальной регламентации. Указы Петра, написанные, по свидетельству историков, желчью, ядом и кнутом, заложили основы такого явления, как «полицеизм». Русский мыслитель Г. Флоровский писал о нем: «Полицеизм» есть з а-м ы с е л построить и «регулярно сочинить» всю жизнь страны и

народа, всю жизнь каждого обывателя, ради его собственной и ради «общей пользы» или «общего блага». «Полицейский» пафос есть пафос учредительный и попечительный. И учредить предполагается не меньшее что, как всеобщее благоденствие и благополучие, даже попросту «блаженство». И попечительство обычно слишком скоро обращается в опеку...» ' Не случайно при этих условиях собственные суждения обывателей оказывались излишними и расценивались как недоверие властям и даже более того — как политическая неблагонадежность.

Характерно, что такое государство готово присвоить себе даже функции церкви и выступать в роли радетеля о духовном благополучии народа. При этом церковь не просто оттесняется далеко на задний план. Ее деятельность целиком подчиняется государственным чиновникам, призванным следить, чтобы все ее акции отвечали принципу государственной полезности. Духовенство привлекается к выполнению разнообразных государственных поручений и превращается в еще один служилый класс. У церкви отнимается право творческой инициативы в духовных делах. Ей отводится роль рядового учреждения, предназначающегося для того, чтобы организовывать религиозную жизнь народа. Государство же присваивает себе право определять содержание вероучения и подгонять религиозные истины под свои интересы. Одним из одиозных примеров того, как государство встает между пастырем и паствой, может служить указ Петра I, предписывавший священникам нарушать тайну исповеди и открывать следователям по уголовным делам содержание тех грехов, в которых каялись исповедовавшиеся.

Не только Россия,.но и многие европейские государства прошли за несколько веков Нового времени через испытание поли-цейско-бюрократическим авторитаризмом, где личность рассматривалась не как самоценность, но как всего лишь принадлежность государственного механизма.

ИСТОРИЧЕСКАЯ СОЦИОДИНАМИКА НЕПРАВА Этап первый—эпоха исторического преддверия, кануны будущего воцарения тоталитарного неправа, когда его еще нет, но уже идет активный процесс закладки определенных социальных предпосылок, расчищается историческая арена для его грядущего прихода. Суть данного этапа в том, что начинается обусловленный пока еще скрытыми и неясными для общественного сознания причинами распад традиционных социокультурных структур -религиозных и воспитательных институтов, семейных связей, моральных и нравственных норм. Распадаются практические и духовные «скрепы», связывавшие людей на протяжении веков враз-

' Флоровский Г. Пути русского богословия. Париж, 1937, с. 83.

номасштабные общности. Ослабевают и утрачивают свою нормативно-регулятивную силу правовые императивы. Непрерывно увеличивается число людей, выпадающих из поля их действия.

Человек, выпавший, подобно птенцу из гнезда, из разваливающихся социокультурных структур, рвущий духовно-нравственные связи с окружением, остается в результате без внешнего прикрытия, лишается ощущения психологической защищенности. Нежелание соблюдать нравственно-правовые нормы оставляет его и без внутренних гарантий от опасности расчеловечивания. В результате человек оказывается беззащитен как перед силами внешнего социального зла, так и перед злом, угрожающим ему из глубин его собственной природы.

Абсолютному большинству были совершенно неясны причины происходящих деструктивных процессов. Лишь немногие из наиболее крупных мыслителей и писателей, наделенных незаурядной интуицией, обостренным социально-нравственным чутьем, улавливали истинную суть происходящего и сознавали степень опасности, грозящей российской цивилизации и культуре.

Кризисные явления общественной жизни, резкое увеличение массы морально-правовых противоречий, их качественное усложнение и усугубление ставят культурное сознание — нравственное, художественное, философское — перед необходимостью ценностного самоопределения в контексте радикально изменяющейся социальной реальности. Это существенно интенсифицирует развитие философско-правовой мысли, приводит к появлению крупных мыслителей и выдающихся трудов по философии права.

Многие морально-правовые противоречия, пребывавшие дотоле в свернутом виде и напоминавшие «вещи-в-себе», становятся теперь объектом разносторонних аналитических исследований при помощи различных гуманитарных средств. Глубинное неблагополучие нравственно-правовой ситуации в обществе заставляет российскую интеллигенцию упорно искать ответы на «проклятые вопросы» бытия.

Эта эпоха соединила и переплела в себя две социально-исторические тенденции — кризисную и возрожденческую. После реформ 1861 г. Россия переживала, по существу, свой первый настоящий культурный ренессанс. Но природа ренессанса, как известно, всегда двойственна: генезис новых духовных, социальных форм сопровождается распадом и гибелью устаревших. Ситуация осложнялась еще и тем, что ренессанс пришел в Россию сравнительно поздно. В это время в Европе уже полным ходом шли процессы, связанные с развитием новой технотронной цивилизации. Россия, не успевшая последовательно пережить все естественные фазы своего духовного возрождения, оказалась втянута в обще-

европейский политический кризис, обернувшийся катаклизмом первой мировой войны и дальнейшими, еще более страшными потрясениями. Ренессансные начала культуры оказались обречены на то, чтобы быть снятыми и уничтоженными серией жестоких политических ураганов.

Отечественную интеллигенцию удручала культурно-историческая «недовьщеланность» россиян, которые не прошли курса тех гражданских наук и тех исторических и социально-правовых уроков, что были уже усвоены европейцами. Если в цивилизованных государствах социальные противоречия в какой-то степени сглаживались и нейтрализовались культурой, то в России, где уровень общей, а также гражданской, политической, правовой культуры масс был значительно ниже европейского, те же противоречия, но уже ничем не сдерживаемые, способны были обнаружить всю меру содержащегося в них разрушительного потенциала. Если на Западе, как остроумно заметил философ Е. Трубецкой, даже черт выглядит этаким джентльменом при шпаге и шляпе, то у нас он откровенно выказывает хвост и копыта. У них Вельзевул посажен на цепь, а у нас он беснуется на просторе '.

И было страшно вообразить, что произойдет, если «недосиженные» обитатели Российской империи преждевременно вырвутся в творцы истории. Опасения усугублялись еще и тем, что перед глазами людей XIX в. уже прошли события французских революций, устроенных «культурными европейцами» и тем не менее сопровождавшихся попиранием норм морали и права, террором, гильотиной, расстрелами, всполохами гражданских войн, гибелью тысяч ни в чем не повинных людей.

В отечественной истории этот предварительный, преимущественно стихийно-бессознательный период самопроизвольного разрушения традиционных социокультурных структур занял вторую половину XIX и начало XX вв.

Этап второй включает в себя первое десятилетие после октябрьского переворота, когда совершалось сознательное, целенаправленное разрушение многих унаследованных от прошлого социокультурных структур, в том числе успевших сложиться элементов правового государства и гражданского общества. В этот же период шла первоначальная апробация ряда отдельных форм государственного неправа, практики массового террора, военного коммунизма и т. д.

В результате социальных катастроф, перенесенных страной в ходе расового гражданского самоистребления, рухнула цивилизация «петербургского периода», успевшая незадолго до этого

' Трубецкой Е. Свет Фаворский и преображение ума.— Вопросы философии. 1989, №12, с. 113.

выйти во многих областях культуры в авангард мирового развития.

Революционные радикалы, допускавшие «кровь по совести», считавшие, что братоубийственное насилие имеет политическое, юридическое и моральное оправдание, активно осуществляли разрушительную деятельность, так как видели в этом «конец старого мира», на обломках которого должен был воздвигнуться «дивный, новый мир» всеобщего благоденствия.

В изменившихся условиях, где уже не было надобности ни в культуре, ни в морали, ни в праве, ни в привязанности к вековым обычаям и традициям предков, наиболее уверенно чувствовали себя люмпенизированные слои социального дна, которые по характеру своего положения менее всех были причастны к цивилизованным формам существования, пребывали в маргинальном состоянии, вне сферы действия религиозно-нравственных норм и правовых институтов. Окончательное разрушение этих регуляторов и ограничителей поставило данные слои в более выгодное социальное положение по сравнению с другими, полностью развязало им руки, открыло широкие возможности для имморальных и противоправных форм социального самоутверждения.

На фоне распада многих ключевых цивилизационных структур возникает характерный феномен перераспределения практической энергии масс, которая устремляется в русло негативистски ориентированной политической активности. Люмпенизированные слои оказываются психологически и морально наиболее приспособленными к активности такого рода. Не случайно их руками совершаются наиболее чудовищные разрушения и кровопролития, роется «котлован» для будущего Вавилонского столпа тоталитарного неправа.

Роковую роль для будущего России сыграл особый характер столкновения традиционных социальных форм с новыми цивилизаторскими тенденциями. Если, к примеру, в это время в Японии данное противоречие развивалось преимущественно по анта-гональному пути сопряжения достоинств обеих сторон и дало в результате замечательные по своей продуктивности плоды, то в России оно развернулось в антагонистическом направлении. Главный замысел сценария российских революций, звавших «к топору», состоял в том, чтобы отвергнуть все наработанное прежними поколениями и построить принципиально новый тип цивилизации, коренным образом отличающийся от тех, что уже имелись в мире.

Главным орудием отвержения цивилизованного наследия и разрушения традиционных нравственно-правовых оснований становится пронизанный духом антагонистики принцип тотального отрицания. Он воцаряется в большинстве сфер практической и ду-

ховной жизни, беря на себя заботу об осуществлении смены мировоззренческих и морально-юридических доминант в общественном сознании. В результате стало появляться все больше людей, которые видели в разрушении увертюру к грядущему созиданию, в войне — прелюдию к всеобщему миру, в насилии — путь к воцарению принципов человеколюбия и справедливости, в классовой ненависти — средство достижения общего блага. Коварная идея Гегеля о зле как средстве достижения добра практически овладевает умами множества людей. При этом ее суть претерпевает значительные изменения. У Гегеля это была идея бессознательных трансформаций зла в добро, совершавшихся независимо от конкретных ценностных ориентации человеческих субъектов. Немецкий философ полагал, что только мировому разуму известны истинные цели и смыслы исторического процесса. Провоцируя людей на активную деятельность, оборачивающуюся не только героическими подвигами и созидательными акциями, но и разрушениями и преступлениями, он не раскрывает перед ними своих карт. Поэтому деятельность, кажущаяся, на первый взгляд, сознательной, на самом деле оказывалась бессознательной.

В России начала XX в. этот гегелевский тезис был развернут в ином ценностном направлении и превратился в принцип, оправдывающий «сознательное» использование зла, несправедливости, насилия во имя будущего добра. То есть фактически воскрес уже в новом философском обличье известный тезис о средствах и цели, восходящий к иезуиту Игнатию Лойоле и Никколо Макиавелли. Совершались повсеместные теоретические и практические «наведения мостов» между благими целями и чудовищными средствами.

Наиболее настойчивыми проводниками принципа тотального отрицания были российские нигилисты, имевшие своей целью разрушение тех классических форм религии, нравственности и права, в которых традиционно привыкла себя проявлять и утверждать человеческая духовность. Именуя себя революционерами, они проводили стратегическую линию сознательных и целенаправленных разрушений, расчищая место для возведения системы неправа в виде жесточайшей из мировых деспотий, когда-либо ведомых человечеству.

Этап третий — эпоха тоталитаризма как такового, когда из апробированных элементов осуществляется сборка системы неправа во всем ее объеме. Длился данный этап три с лишним десятилетия — с конца 1920-х до середины 1950-х гг. На его протяжении система неправа обрела и проявила все свои главные сущностные качества, характеристика которых будет приведена ниже.

Этап четвертый, длившийся в отечественной истории с середины 1950-х до середины 1980-х гг., ознаменовался рядом качественных изменений в системе государственного неправа,

когда тотальный террор, бывший основным средством социального управления, уступил главенствующее место методам бюрократического администрирования, практике авторитарно-полицейского управления.

ПРИЗНАКИ СОВЕТСКОГО НЕПРАВА

Дата добавления: 2015-05-31