Религиозные идеи и утопии в социологии

Э

дети») был весьма деятельным — все что-то улучшали, изменяли, преобра­зовывали. О. Конт, создавая новую науку, мечтал сделать ее разновидностью научной религии, поверив в которую, правители смогут править в соответ­ствии с объективными и надежными законами. (А что вы думаете о положе­нии дел в XX и XXI вв.? Сохранился ли прежний героический пафос в социо­логии?)

Создавая новую науку, О. Конт рассуждал примерно так: для того чтобы познать общество во всем многообразии его проявлений, философии уже не­достаточно. Нужна специальная наука, которая занималась бы обществом не наряду с другими вопросами, а посвятив все внимание только ему. Для того чтобы состоялась новая наука об обществе как самостоятельное знание, ей нужно отказаться от философского метода познания и придумать собственный. Но пока своих методов еще нет, социология должна взять из естествознания такие методы, как наблюдение, эксперимент и сравнительный анализ.

О. Конт в своем творчестве руководствовался идеалами прогресса, поли­тической и экономической свободы, надеждой на то, что с помощью науки и просвещения можно решить все социальные проблемы. На вопрос о том, как вылечить больное общество, Конт отвечал: надо создать такую же точ­ную и объективную науку об обществе, какой является естествознание.

Социологическая мысль явилась ответом на кризис динамично развива­ющегося европейского общества. Цель нового мышления — развить интел­лектуальные инструменты, которые сделали бы социальные отношения в об­ществе более прозрачными. Социология родилась и выросла в быстро изме­няющемся мире: борьба за независимость в Европе и Америке, возрождение и падение Наполеона, расцвет Британской империи...

Подчеркивая роль конкретных методов в познании, О. Конт тем не ме­нее оставался представителем прошлого — поколения социальных филосо­фов, создающих всеобщие законы человечества. Только через 50 лет, в кон­це XIX в., появилось первое поколение социологов, лидерами которого ста­ли всемирно известные ученые Э. Дюркгейм и М. Вебер, к идеям которых мы еще не раз будем возвращаться.

Поколению Вебера и Дюркгейма пришлось сделать шаг вперед и доказать, что историю творят не великие личности, абсолютные идеи или безличные законы, а рядовые люди, обладающие мотивацией, интересами, потребнос­тями и ценностными ориентациями, что история и биография приобретают значение, только будучи пропущенными через призму общественных отно­шений.

Оставаясь главным героем, индивид тем не менее растворился в соци­альном типе — в «капиталисте», «пролетарии» и «буржуа» К. Маркса, «про­тестанте», «бюрократе» и «политическом лидере» М. Вебера. Уникальная личность, герой исторических биографий и мемуаров уступил место иде­альному типу. Типичный индивид стал прекрасным инструментом сравни­тельно-исторических и кросс-культурных исследований. Отдаленные ты­сячелетиями Александр Македонский и Наполеон превратились в действу­ющих лиц одной драмы под названием «цезаризм». Оба они являли идеальный тип цезарита. Если историк чтит неприкосновенность хроноло­гического устройства Вселенной, размещая уникальные личности и собы­тия по своим гнездам-эпохам, то для социолога все эти македонские, це­зари и гитлеры, в какое бы время они ни жили, выступают иллюстрациями

понятий «политический лидер», «авторитарное правление», «цезаризм». Дюркгейм и Вебер широко оперировали эмпирическими данными, изучая соответственно проблему самоубийства и профессиональной мобильности.

Еще дальше пошел Р. Парк, создатель Чикагской школы. Будучи журна­листом, он описывал особенности поведения обитателей трущоб. Он изучал социальные типы там, где обитают их живые воплощения: преступников — в подвалах, китайских крестьян — в деревенских лачугах, соплеменников отважного Робин Гуда — в непроходимых лесах, ковбоев — на Диком Запа­де, последователей Аль Капоне и Анастази — на улицах больших городов.

Поколение Конта и Спенсера посте­пенно уступило место поколению эмпи­риков, изучавших все более узкие про­блемы: преступные группировки, малые группы, городские агломерации, расо­вые отношения и т.д. Активно исполь­зовались статистика и собственные методы, изобретенные для целей эмпи­рического исследования.

Соотечественника О. Конта Эмиля Дюркгейма называют пионером прак­тической социологии. Он разработал методологию функционального анали­за, которая применяется по сей день, провел глубокий анализ проблемы са­моубийства, который и сегодня служит классическим примером того, каким должно быть социологическое исследование, заложил основы теории ано­мии, и в наше время не потерявшей своей ценности. Его учение о разделе­нии общественного труда, механической и органической солидарности, при­роде социального факта, коллективном сознании и ценностях, эволюции религии вошли в золотой фонд мировой социологии.

Не только Франция, но и Германия удивила мир блестящей плеядой со­циологов: Макс Вебер, Георг Зиммель, Фердинанд Теннис — это самые круп­ные ученые.

Карла Маркса (1818—1883) считают основателем теории социального кон­фликта, учения о структуре и развитии общества, концепции социальных классов. Это самая крупная фигура среди социальных философов.

Другой немецкий мыслитель Макс Вебер (1864—1920) может быть назван Леонардо да Винчи социологии. Он разработал все базисные теории, которые сегодня составляют фундамент социологии: учения о социальном действии и мотивации, общественном разделении труда, отчуждении, профессии как призвании, основы социологии религии, экономической социологии и соци­ологии труда, социологии города, теории бюрократии, концепцию социаль­ной стратификации и статусных групп, основы политологии и института вла­сти, учения о социальной истории общества и рационализации, об эволюции капитализма и института собственности. Все достижения М. Вебера просто невозможно перечислить, настолько они огромны. В области методологии одним из главных его достижений является введение идеальных типов.

Благодаря М. Веберу, а также его коллегам Фердинанду Теннису (1855— 1936) и Георгу Зиммелю (1858—1918) немецкая школа доминировала в миро­вой социологии вплоть до Первой мировой войны.

Ф. Теннис выдвинул ставшую классической типологию социальности: сообщество (община), где господствуют непосредственно личные и родствен­ные отношения, и общество, где преобладают формальные институты. «06-

щинные» отношения по его типологии предполагают «высшую самость», а «общественные» имеют «искусственное лицо». Отсюда он логически вывел различие главных экономико-правовых категорий: рассуждая об общине, он говорит о «владении», «земле», «территории», «семейном праве»; а рассмат­ривая общество — об «имуществе», «деньгах», «обязательственном» (торго­вом) праве.

Рассматривая вопрос о динамике общества, Теннис считал, что «общин­ная» социальность в ходе истории все больше вытесняется «общественной» социальностью. Здесь можно начать анализ нравов, права, семьи, хозяйство­вания, деревенской и городской жизни, религии, государства, политики, общественного мнения и т.д.

В Англии наибольший вклад в мировую социологию внес Герберт Спен­сер (1820-1903), создавший учение о социальной эволюции и рассматривав­ший человеческое общество наподобие живого организма.

Центрами мировой социологии на первом этапе (конец XIX — начало XX вв.) были три европейские страны — Франция, Германия, Англия. Ко­нечно, и в других странах трудились замечательные мыслители, сделавшие немало для развития национальной социологии. В России это Н. Кареев, Н. Михайловский, М. Ковалевский, В. Хвостов. Но они не оказали замет­ного влияния на развитие мировой социологии.

Исключение представляет Питирим Сорокин (1889—1968), которого по универсальности охвата социологической проблематики, значению теорети­ческого и методологического вклада в мировую социологию можно сравнить разве что с М. Вебером. Именно этот мыслитель, родившийся в России, а умерший в США, прославил нашу социологию. Именно благодаря в первую очередь ему Россию наряду с Италией (где жили и трудились выдающиеся социологи XIX—XX вв. Вильфредо Парето, Гаэтано Моска и Михельс) мож­но причислить к разряду социологических держав мира, но, быть может, поставив ее не в первый, а во второй эшелон.

1G2

На следующем этапе, который начался в 20-е гг. XX в. и продолжается по сей день, центр мировой социологии переместился в США, где эта наука сразу же получила помощь государства и поддержку большинства универси­тетов. Первый в мире социологический факультет, присваивающий доктор­ские степени, возник, как уже упоминалось, в 1892 г. в Чикагском универ­ситете. Уже к 1910 г. большинство американских университетов и колледжей организовали курсы социологии.

В Европе же социология не пользовалась поддержкой ни со стороны го­сударства, ни со стороны университетов. Эмиграция социологов ослабила европейскую и усилила американскую науку. В XIX в. социологическое обу­чение в Европе, в отличие от США, играло роль пасынка. Если оно и полу­чало прибежище в университетах, то не так, как в США: независимым част­ным ученым разрешали читать лекции или, что еще реже, создавали кафед­ру социологии для известных ученых. Чаще профессор экономики, истории, права, политической экономии или философии предлагал обучение по «со­циологии», но не употребляя этого названия: Георг Зиммель преподавал со­циологию под видом философии, М. Вебер и В. Парето — под названием «экономика». Только Эмиль Дюркгейм (1858—1917) и еще немногие европей­цы в XIX в. получили академический титул как социологи. Дюркгейм был профессором социологии и образования в Парижском университете.

Э. Дюркгейм углубил, а во многом переориентировал позитивистскую методологию О. Конта. Дюркгейм предлагал опираться на социальные фак­ты и изучать их статистически. Одни социальные факты (самоубийства) Дюркгейм объяснял при помощи других социальных фактов (интеграция). По существу, Дюркгейм дал новую методологию современной социологии. Его методологической позиции присущи две особенности: 1) натурализм — понимание законов общества по аналогии с законами природы и 2) социо­логизм — утверждение специфичности и автономности социальной реаль­ности, ее превосходства над индивидами. Центральной в научном творчестве Дюркгейма, как и всей французской школы, является проблема социальной

солидарности. Согласно Дюркгейму, развитие человеческого общества про­ходит две фазы: 1) механической солидарности (доиндустриальное, или тра­диционное, общество); 2) органической солидарности (доиндустриальное, а затем индустриальное общество).

В США вокруг ведущих университетов — Чикагского, Гарвардского, Мичиганского в конце XIX — начале XX вв. сформировались крупные на­учные школы. Десятки тысяч проведенных в первой половине XX в. эмпи­рических исследований заложили прочный фундамент научной социологии. Если европейцы под научной социологией понимали прежде всего теорети­ческую науку, опирающуюся на мощные традиции классической философии, то американцы сводили научную социологию прежде всего к эмпирической, созданной по образцу классического естествознания. Именно благодаря но­вому взгляду на природу социологии Америка вскоре опередила Европу в деле создания научной социологии.

К 1960 г. большинство американских университетов и колледжей имели департаменты социологии. В 60-е гг. в США социологов было больше, чем во всех странах мира, вместе взятых. Сегодня здесь более 20 тыс. професси­ональных социологов, которых готовят 250 университетов и колледжей. Но вот парадокс: несмотря на обилие социологов, Америка дала миру лишь одно чисто национальное течение — символический интеракционизм и только одного великого социолога — Толкотта Парсонса (1902—1979).

Он сыграл в развитии американской социологии особую роль. По словам А. Гоулднера, Т. Парсонс осуществил грандиозный синтез немецкого роман­тизма с французским функционализмом, которые, как казалось прежде, были несовместимы. Он американизировал немецкое социологическое наследие. Однако неправильно считать, утверждает Гоулднер, что Парсонс, как вся­кий эмигрант, просто перенес европейскую традицию на почву американ­ской культуры. Вначале он с немецкой дотошностью разобрал социологичес­кое наследие европейцев на составные элементы, а затем с чисто американ­ской деловитостью, прежде переинтерпретировав каждый элемент, заново соединил их в новую конструкцию. Возможно, синтез получился несколько формалистическим (а потому язык парсоновской теории до конца так и не понят — он чрезвычайно сложен и схематичен), но он был крайне необхо­дим, ведь большинство американцев считают, что Америке не хватает глу­бокой теории, хотя у нее в избытке надежная и эффективная практика. Но­вая теория, по оценке Гоулднера, получилась излишне метафизической. По причине гипертрофирования роли стабилизирующих факторов развития общества и недооценки роли конфликта. Это даже не теория, а нечто дру­гое, что больше походит на социологическую парадигму или перспективу, не имеющую строгой логики, но поражающую своей энциклопедичностью и творческим потенциалом.

Парсонс пытался сделать в социологии то же, что в физике стремился совершить великий Альберт Эйнштейн — создать всеохватывающую социо­логическую теорию, которая объясняла бы все уровни общества и все фор­мы движения социальной материи. Ему удалось сотворить гигантскую дедук­тивную систему абстрактных понятий, охватывающую человеческую реаль­ность во всем ее многообразии.

Но вот незадача: в эмпирическом исследовании и в повседневной социо­логической практике ни один социолог в мире не пользуется этой системой,

предпочитая менее емкие, но более оперативные частные теории, объясня­ющие небольшую часть социальной вселенной, но с гораздо большей точно­стью и разрешающими возможностями.

Т. Парсонс, как и А. Эйнштейн (который, кстати, творил свою общую физическую теорию почти в те же годы, что и Парсонс создавал свою общую социологическую теорию), потерпел неудачу. Общей теории, охватывающей все другие в качестве своих частных случаев, нет ни в физике, ни в социоло­гии. А многие специалисты считают, что таковые вовсе не нужны. Зато на поприще частных социологических теорий США значительно преуспели. Америка дала миру большое количество известных мыслителей — Э. Шилз, П. Лазарсфельд, Р. Мертон, П. Блау, Ч. Кули, Дж. Мид, Р. Парк, И. Гофман, Дж. Александер, Д. Белл, Т. Веблен, А. Гоулднер, Р. Миллс, Д. Рисмен, У. Самнер, А. Смолл, А. Тоффлер, Дж. Хоманс, — которые определили на­учное содержание современной социологии.

Если в Европе социологическая мысль развивалась в тесном контакте с философией, то в Америке среди социологов получила широкое распрост­ранение социальная психология. Представители обеих культур стремились объяснить эволюцию и функционирование общества, но европейцы больше тяготели к глобальным историческим схемам, а американцы — к конкрет­ным моделям и прикладным разработкам.

Вместо философской субстанции американцы делали акцент на поведении и действии. Их не интересовало то, что скрыто внутри разума и что не подда­ется точному измерению, — их привлекало то, что проявляется в так называ­емом открытом поведении. Так появился бихевиоризм (англ. behavior — пове­дение), подчинивший себе все социальные науки (экономику, психологию, социологию, политологию). Теперь уже за ними закрепился ярлык поведен­ческих, или бихевиориальных, наук. С этим званием, а именно поведенчес­кой (а не философской, какой она была в Европе в начале XX в.), социология и дожила до наших дней.

Сен-Симон, Конт, Анфантэн, Базар, мечтавшие в конце XIX в. о новой религии и научном познании общества, были не только социологами, но и священниками. Связь между социологами и священниками возникла в момент зарождения социологии, однако в современной, профессионально ориенти­рованной науке она исчезла. А. Гоулднер с коллегами, опросив 6,5 тыс. чле­нов Американской социологической ассоциации, выяснили, что 27,6% рес­пондентов в то или иное время желали стать священниками¹.

Многие пионеры американской социологии были священниками либо сыновьями священников. Первые президенты Американского социологичес­кого общества Ф. Гиддингс,У. Томас, Дж. Винсент родились в семье священ­ников, а У. Самнер, А. Смолл, Ч. Уитерли, Лихтенбергер, Дж. Гиллин

¹ Couldner A. The Coming Crisis of Western Sociology. N.Y., 1970. P. 24.

и Ч. Хендерсон начинали свою карьеру в качестве священников, а затем уже стали социологами. Е. Фарис даже служил миссионером. Анализ биографий, проведенный в 1927 г. Л. Бернгардом и П. Бэкером, показал, что из 260 об­следованных социологов более 70 ранее являлись священниками либо закон­чили религиозную школу².

Неудивительна поэтому фраза А. Смолла, высказанная им в минуты ду­шевного подъема: «Со всей серьезностью и взвешивая каждое свое слово, заявляю, что социальная наука для меня — самое священное таинство, от­крывшееся мне». Евангелическая страсть и моралистическая риторика, в тона которых окрашивались произведения ранних американских социологов, объясняются их социальным происхождением и полученным образованием.

Не только американская, но и французская социология была тесно свя­зана с пророчеством. Это документально засвидетельствовал Ф. Мануэль в книге «Пророки Парижа»³. Наука о «социальном человеке» родилась в узком кругу французских интеллектуалов-утопистов (Тюрго, Кондорсе, Сен-Си­мон, Фурье, Конт), которые, подобно античным философам-перипатетикам, создавали новые идеи в неформальном общении и дружеских беседах — в небольших кафе, домашних гостиных, на улице. Происходило это в конце XVIII — начале XIX вв.

Восхищенные техническими достижениями научного прогресса, они ве­рили, что история складывается из человеческих поступков и движется энер­гией разума. Они верили, что социальный порядок можно изменить при помощи тех методов, которые использовались при свершении революции в физических науках. Люди все больше тянутся к знаниям, и это превращает­ся в мощное социальное движение. Человечество движется от теологической фазы к позитивной через метафизическую. Социология становится царицей социальных наук.

По данным Ф. Мануэля, французские утописты разработали практичес­кую программу позитивной научной религии. Первосвященнику, в роли которого мыслился Конт, подчинялись национальные пророки-социологи, реализующие идеалы переустройства общества на принципах гуманизма в каждой европейской стране. Им подчинялись низшие чины, выполнявшие работу на местах. Получалась сложная иерархическая система, подобная Римской католической церкви. Всего предполагалось подготовить 20 тыс. позитивистских священников (одного на 10 тыс. европейских семей). Согла­шаясь с мнением Ф. Мануэля, Р. Фридрихе полагает, что в своих сочинени­ях Конт настойчиво проводит мысль о социологе как священнике. Но своей жизнью, практическими шагами он демонстрирует иной образ: социолога — как пророка⁴.

Не только Конт, но и другие утописты рассуждали подобным образом. Каждый из них видел себя мессией, который прибыл на землю, чтобы спас­ти людей. Сен-Симон воображал себя не кем иным, как перевоплотившим­ся Сократом, О. Конт предпочитал связывать свой образ с именем святого Павла⁵.

:г L. American trends //A history of sociological analysis. L., 1979. P. 287.

mel F.E. The Prophets of Paris. Harvard, 1962.

drichs R.E. A Sociology of Sociology. N.Y., 1970. P. 70.

. P. 71.

В отличие от немецких социологов, французские мыслители, пророче­ствовавшие по поводу социальной науки, не были академическими филосо­фами. Для них любое действие было связано не с практикой, ас теорией. Они были глубоко верующими людьми, знали, каким хотят видеть будущее уст­ройство мира, и свои знания часто выражали в социальных манифестах. Подобно израильским мудрецам, они не были пророками в своем отечестве. Конта при жизни на родине не читали. Позитивизм получил признание в Англии благодаря проявленному к нему интересу со стороны Джона Стюар­та Милля и Герберта Спенсера. Конта читали в конце XIX в. многие интел­лектуалы в России. Позитивизм оказал особое влияние на М. Ковалевского. В Голландии, Италии, Швеции и США позитивизм поддерживала интелли­генция, создававшая небольшие кружки. Зато очень ограниченное влияние он оказал на Дюркгейма. Конта почитали в Латинской Америке — в Брази­лии его считали официальным философом, а на изображенном на националь­ном флаге гербе красовался девиз Позитивистской Церкви Конта — «Поря­док и Прогресс».

Образ социологии как символа веры и инструмента социальных реформ утвердился в США. По выражению пионера систематической социологии в Америке Лестера Уорда, истинным поводырем, Моисеем, выведшим людей из пустыни, явится наука. Действительным объектом науки служит то, что приносит благо человеку. Наука, не способная делать это, пусть даже посту­пающая так, как велит научный метод, нежизнеспособна.

Л. Уорд, один из основателей амери­канской социологии, целью своей жиз­ни считал создание социологической системы, которая помогла бы человече­ству достичь расцвета и благосостояния. Он писал, что предмет социологии — человеческие достижения. Они подра­зумевают не то, чем человек является, а то, что он делает. Достижение — это не структура, а функция. Анализируя уче­ние Л. Уорда, необходимо отметить, что ему, быть может, как никому в мире, удалось органично соединить жесткий натурализм Спенсера с гуманистически, ценностно-ориентированной социоло­гией. Получился оригинальный теоре­тический синтез, которого, пожалуй, не знала еще мировая социология.

Л. Уорд был ближе к О. Конту, чем к Г. Спенсеру, ближе к А. Смоллу, чем к У. Самнеру. Имея за плечами огром­ный практический опыт и хорошо зная оборотные стороны реальности, Л. Уорд оставался великим романтиком и идеалистом. Он верил в преобра­зующие возможности социологов, которые, по его убеждению, должны уп­равлять государством на основе изучения социологических законов. Подоб­но Конту, он мечтал заменить политику социологией. Следует присоединить­ся к точке зрения М. Бурового, заметившего: «Ранняя американская социология, возникнув в конце XIX в., была движима контовским стремле-

1G7

нием развить науку об обществе, которая сделает политику ненужной. Это, например, было бы верно в отношении самого раннего курса по социоло­гии — "Социологической динамики" Л. Уорда»⁶.

Американская социология в конце XIX в., как и французская социология в начале XIX в., начиналась с утопии и пророчества. Но если контовский утопизм был обращен к всемирной истории и социальному макрокосму, то уордовский утопизм — к обыкновенному человеку и социально-психологи­ческому микрокосму. О. Конт — социальный аутсайдер, человек, стоящий вне академического мира и вне государственной деятельности, — остался социальным прожектером. Л. Уорд — социально ангажированный деятель, академический ученый, государственный муж, подвижник — вошел в исто­рию как социальный реформатор.

Огромное место этика и религия занимали в жизни Уильяма Грехема Сам-нера (1840—1910), которого считают одним из основателей американской социологии. От своего отца — скромного, трудолюбивого эмигранта из Лан­кашира, механика по специальности, протестанта по религиозным убежде­ниям — Самнер унаследовал такие ценности, как трудолюбие, бережливость, благоразумие и умеренность, и всю жизнь придерживался этих ценностей. Их он проповедовал в своих сочинениях. Им рано овладела страсть к чте­нию — уже в 13 лет он прочитал «Иллюстрации к политической экономии» Г. Мартина, сочинения Д. Рикардо и Т. Мальтуса. Позже У. Самнер скажет о себе: «Основные идеи о труде, капитале, деньгах и торговле сформирова­лись в подростковом возрасте». Не меньшее влияние на него оказали идеи Дарвина о борьбе за существование и выживание сильнейшего. Уже став епископальным ректором в Йельском колледже, У. Самнер, оставаясь веру­ющим человеком, не отказался от концепции свободы предпринимательства и социального дарвинизма.

У. Самнер часто выступал в ведущих газетах, борясь с протекционизмом, защищая свободную торговлю, предупреждая о грядущей угрозе империализ­ма. Деятели республиканской партии добивались его отставки, но безуспеш­но. До конца жизни в нем видели радикального апостола дарвинизма.

Самнер и не скрывал, что историей правит борьба за выживание: между собой борются индивиды, классы, группы. Законы борьбы за существование объективны, они не могут устанавливаться или отменяться человеком. Так же объективны экономические законы. Экономические силы создают и раз­рушают социальные институты. Они воздействуют на человеческие интере­сы, а через них — на человеческую природу. В обществе, как и в природе, царит хрупкое равновесие, установленное борьбой за существование. Рефор­мы, проводимые государством, способны только нарушить его и ничего не исправить в обществе.

Кому призваны помочь реформы? — задается вопросом У. Самнер и от­вечает: тем, кого считают «слабыми». Но, во-первых, искусственно защищать тех, кто не выдерживает конкурентной гонки, — значит нарушать естествен­ный закон борьбы за существование, который сохраняет обществу самых сильных и наиболее приспособленных. Во-вторых, нет точных определений того, кого считать «слабым», а кого «сильным». Существуют трудолюбивые

юй М. Развитие американской социологии: дилеммы институционализации и профессиона-ии // Рубеж: Альманах социальных исследований. 1991. № 1. С. 75.

и ленивые, бережливые и транжиры, занятые и безработные. Если нам не нравится дарвиновский закон выживания наиболее приспособленных инди­видов, говорит У. Самнер, то останется лишь одно выживание наименее приспособленных.

Естественный отбор выносит на поверхность не только самых сильных, но и, будем объективны, самых достойных. Те, которые выигрывают в жизнен­ной схватке, делают карьеру, добиваются успеха, пользуются всеобщим ува­жением, если, конечно, не нарушают протестантской этики. Проигравшие — ленивые и неумеренные — опускаются на социальное дно. Общественное не­равенство отражает нормальное положение дел. Более того, оно справедливо и естественно. Не можем же мы сказать, что выживание сильнейших и гибель слабейших в стае волков или павианов несправедливы. Так же надо судить и человеческое общество. Борьба и выживание сильнейших — условие прогрес­са человеческой цивилизации.

Жесткий дарвинизм У. Самнера имел политическую подоплеку. Идеоло­гически он склонялся к консерватизму. Капитализм хорош потому, что ос­новывается на выживании сильнейших. Они составляют класс зажиточных и богатых граждан. Слабые и ленивые занимают нижнюю ступеньку соци­альной пирамиды. Эволюционная модель общества использовалась У. Сам-нером для оправдания существующей классовой системы. Согласно его воз­зрениям, на вершине пирамиды оказываются самые способные и полезные для общества социальные группы. Менять что-либо в такой системе столь же вредно, сколько и бесполезно. Сознательное вмешательство, особенно государственное, способно только нарушить естественный ход событий. Социальные реформы не улучшают, а ухудшают ситуацию, неумело < коррек-

Дата добавления: 2015-06-04