Лабораторная правда науки

Врезка

В свое время Гарфинкель и Щюц высказали предположение о том, что различие между обычной и научной деятельностью заключается в том, что вторую легче описать в терминах формальной логики. Для проверки данной ги­потезы Б.Лотур* и его коллеги применили так называемый квазиантропологический подход к реальной лабораторной жизни ученых, отслежи­вая ее в течение двух лет. Они проводили ин­тервью, изучали архивы, письма, меморандумы, приказы, научные отчеты и публикации, еже­дневно наблюдая поведение ученых, участвуя в научных дискуссиях, фиксируя их речь, жесты,

См.: Latour В., et al. Laboratory life: the social constraction of scientific facts. Calif.-L.: Sage Publ., Inc., 1979.

обрывки разговоров за обедом, интонацию, ого­ворки, сленг и множество других проявлений поведения. Направление, к которому они себя относят, называется антропологией науки. Это квазиантропологический подход, рассматри­вающий современное научное сообщество по ана-

логии с примитивным племенем. Разумеется, аналогия не столько содержательная, сколько ме­тодологическая, так как ученые фиксируют те же поведенческие компоненты (жаргон, жесты, кон­такты, нормы, ценности, ремесленные навыки),

"" Сорокин П.А. Состояние русской социологии за 1918—1922 гг. // Новая русская книга: Ежемесяч­ный критико-библиографический журнал. Берлин: Изд-во И.П. Ладыжникова. 1922. № 10.

ными, наталкиваясь на категорический отказ Министерства просвещения, считавшего, что преподавание социологии только «компрометирует любое учебное заведение» в стране²⁶.

Познакомившись с состоянием социологии в России, Анри де Турвиль в 1895 г. отметил, что она еще долгое время не сможет войти в лоно универси­тетской науки, а единственными источниками социологического образова­ния для русской интеллигенции останутся книга и периодическая печать²⁷. Уже тогда, в самый плодотворный период развития отечественной социоло­гии, прозвучали первые сигналы о безнадежном отставании ее от западной науки. Речь шла прежде всего не о теории, методологии или эмпирических исследованиях, а о самом существенном, что определяет успехи в теории и эмпирии, — институциализации социологии.

И при царском, и при большевистском режимах слово «социология» на­ходилось как бы на нелегальном положении. Ее преподавание в разных учеб­ных заведениях приходилось постоянно налаживать, создавать, восстанав­ливать, никогда не доводя до систематического и зрелого вида. Внедрение социологического обучения во все времена оставалось скорее делом подвиж­ников и энтузиастов, которым приходилось скрывать содержание своей на­уки под вымышленными именами «законоведения», «обществоведения», «введения в изучение права», «исторического материализма», «социальной философии» и др. А царские чиновники и вовсе умудрились переиначить социологию в «блажьлогию». И наконец, самое последнее прозвище, приду­манное поколением-Хуже в XXI в., — «социолухи» (в Интернете вы найде­те не меньше двух десятков сайтов на это «слово»).

Социологическое образование, только-только зарождавшееся в начале XX в., вскоре было полностью разрушено советской властью, поспешившей заменить социологию историческим материализмом, а восстановлено лишь в 1989 г. Таким образом, начало непрерывной традиции социологического

которые бы регистрировал антрополог в забро­шенном племени. Эти компоненты, находящиеся в полном соответствии с антропологическим сце­нарием, непонятны стороннему наблюдателю: профессиональный язык современных ученых может быть так же недоступен для однозначной трактовки, как и язык какого-нибудь племени в пустыне Калахари. В то же время тайный язык прекрасно понятен членам сообщества, поэтому они часто прибегают к намекам, отвлекающим и ничего не значащим фразам, переиначиваниям, иронии, двусмысленным выражениям, околонауч­ной метафизике, кивкам и прочим мимическим жестам, имеющим смысл только для опытных членов сообщества. Ученый говорит: «Я сомнева­юсь в том, что Н есть Р». Хотя по смыслу ситуа­ции он ничуть не сомневается в этом. Исследование показало, что в чисто научный процесс дедуктивного рассуждения и процесс

принятия решении вторгается множество ирра­циональных элементов, субъективных оценок, пристрастий, спонтанных реакций*. Все это ква­лифицировалось как проявление неформальных стандартов профессиональной научной практи­ки. Авторы выяснили, что опубликованный текст иногда больше скрывает, чем раскрывает истин­ную позицию и взгляды ученого. Причиной слу­жит необходимость соблюдать определенную социальную условность: не вступать в резкую полемику с оппонентами, уважительно отзы­ваться о научных светилах, соблюдать прочие элементы научного этикета и одновременно делать статью более привлекательной, прибе­гая к приемам журналистики и риторики.

* Latour В., et al. Laboratory life: the social contraction of scientific facts. Calif.-L.: Sage Publ., Inc.. 1979. P. 159.

²⁶ Голосенко И. А., Козловский В.В. История русской социологии XIX-XX вв. М., 1995.

²⁷ Кукушкина Е.И. Русская социология XIX — начала XX века. М., 1993. С. 25.

образования положено в нашей стране только сейчас, спустя 100 лет после его возникновения в США (временной промежуток в 100 лет следует считать условной границей, поскольку курсы социологии в Московском гусудар-ственном университете читались еще в конце 60-х гг. XX в.). В начале 90-х гг. социология преподается уже почти во всех вузах России, а также в некоторых колледжах, гимназиях, лицеях и общеобразовательных школах. Итак, между первым и вторым рождением социологического образования пролегает огромный исторический промежуток, в течение которого успели кардинально измениться политический строй, экономические основы обще­ства, социальная структура населения.

Иначе обстояло дело в США. Первый в мире социологический факуль­тет, где присуждалась научная степень по социологии, был учрежден при Чикагском университете в 1892 г. К 1900 г. курсы социологии —в виде цик­лов лекций, социологических кафедр и факультетов — функционировали в большинстве американских университетов и колледжей. В 1960 г. профес­сиональных социологов в США было больше, чем в других странах вместе взятых. Социологической литературы — монографий, учебников, программ, специализированных журналов — издается здесь больше, чем где бы то ни было.

Как видим, точки роста образования и институционализации социологии в США и России отстоят во времени на 100 лет. Первый профессиональный журнал в США появился в 1895 г. («American Journal of Sociology»), а в Рос­сии — в 1974 г. («Социологические исследования»). В отличие от стран не­прерывного социологического образования (США, Франция, Англия) стра­ны прерывного социологического образования (Германия, Россия, Италия) с самого начала не сформировали регулярной традиции. Как в России, так и в Германии отношение к социологии со стороны официальных властей было либо подчеркнуто негативным, либо равнодушным. Проникновению соци­ологии в университеты препятствовали царское и советское правительства в России, кайзеровские и фашистские власти в Германии. Царские министры и кайзеровские чиновники считали социологию рассадником социалисти­ческих идей. Советские функционеры и в 20-е, и в 50-е гг. называли ее уже «буржуазной наукой», предлагая взамен исторический материализм. Удиви­тельно другое, каким образом при подобных условиях Россия и Германия умудрились сформировать великие социологические традиции, стать двумя из пяти самых развитых социологических стран.

Разумеется, и внутри стран «второго эшелона» можно обнаружить разли­чия. В Германии и Италии социологическое образование появилось в 60-е гг., а в России — в конце 80-х. В первом случае социологов послевоен­ного поколения готовили на социологических факультетах, во втором — на философских. Отсюда разная научная ориентация, различия в стиле, содер­жании и направленности социологических исследований.

Дата добавления: 2015-06-04