Аристотель как основатель научной этики. Труды Аристотеля о добродетелях

Подлинной жемчужиной античной мысли яв­ляется учение Аристотеля (384-322), дошедшее до нас в книгах «Никомахова этика», «Эвдемова этика», «Большая этика», «Риторика», отчасти «Политика». В основе этики лежит различие между высшим или абсолютным благом, с одной стороны, и низшими или относительными благами, с другой. Главной этической проблемой является от­ношение между счастьем, как доступной для человека мерой обретения высшего блага, и добродетелью.

Благо вообще Аристотель вслед за Платоном понимает как совершенство. Всякое живое, т.е. одушевленное существо по своей природе стремится к благу, а именно, к возмож­ной для него степени совершенства. Она называется фор­мой, идеей или эйдосом. Высшим совершенством облада­ет бог как «форма всех форм». Он пребывает за предела­ми космоса в неподвижности и неизменности, но одним фактом своего существования приводит в движение весь космос. Мир и все в мире движется, потому что стремится уподобиться богу в его совершенстве. Различие блага и зла, хорошего и плохого определяется отношением между формой и ма­терией, в котором ведущую роль играет форма.

Счастье в аристотелевском понимании представляет собой совокупность внешних и внутренних, телесных и душев­ных благ. Оно складывается из множества факторов: бла­городного происхождения, обилия друзей, в особенности достойных, богатства, хорошего и многочисленного по­томства, здоровья, красоты, силы, почета и т.д. Но удель­ный вес этих факторов неодинаков. Главное для счас­тья — деятельность, сообразная добродетели. В этом Аристотель вполне следует Сократу. Счастливый человек, по его мнению, в своих поступках и мыслях, насколько возможно, всегда сообразуется с добродетелью, а неиз­бежные превратности судьбы переносит спокойно и до­стойно.

Подобный подход к решению проблемы добродетели и сча­стья является синтетическим.

Учение о добродетелях, так же как у Платона, связано со строением души. Разумная человеческая душа включает в себя высшую и низшую части. Высшая обладает логосом в собственном смысле и сама по себе, а низшая только по­слушна логосу, как ребенок отцу. Именно с этими двумя частями связаны добродетели. Добродетели высшей «по­велевающей» части души Аристотель назвал мыслитель­ными, поскольку они прямо зависят от силы ума, и отнес к ним мудрость, сообразительность и разумение. Добродетели, связанные с «послушной» частью, по­лучили наименование нравственных. К ним принадлежат щедрость, великодушие, мужество, справедливость и т.д. Ни одна добродетель не дана человеку от рождения. Мыс­лительные добродетели возникают благодаря изучению философии и других наук; нравственные обретаются че­рез соответствующую деятельность, а именно, формирова­ние привычек повторением одинаковых поступков. Мыс­лительные добродетели выше нравственных, потому что в их наращивании нет предела, за которым они превра­щались бы в порок. Для Арис­тотеля, как и для Платона, созерцание выше всякого дей­ствия. Созерцание божественного совершенства уже есть приобщение к нему.

Сущность нравственных добродетелей иная. Каждая из них является «золотой серединой» между двумя пороками, один из которых — «эллиптический» — состоит в недо­статке, а другой — «гиперболический» — в избытке некоторого качества. Щедрость, например, Аристотель толкует как добродетель, располагающуюся посредине между пороками скупости (недостаток) и расточитель­ства (избыток). По такой же схеме в «Никомаховой эти­ке» анализируются еще 9 качеств: мужество, рассуди­тельность, великодушие и т.д.

Характерной особеннос­тью человеческого действия, стало быть, и добродетели Аристотель объявил возможность выбора или свободу во­ли. К обла­сти нравов были отнесены те действия человека, которые связаны с выбором. Нравственные добродетели и пороки — это не страсти, данные нам от природы, а склад ду­ши, основанный на свободном выборе. Добродетельным быть трудно, потому что трудно найти середину. Учиты­вая эту трудность, следует избирать как можно менее дур­ной путь.

Обобщая свое учение о нравственных добродетелях, Арис­тотель делает сомнительный вывод, что благо единооб­разно, а зло многолико. Этот вывод кажется убедительным, если считать точной аристотелевскую схему отношения между добродетелями и пороками: на каждую добродетель приходится как минимум по два порока. Но схема неверна. В ней почему-то не обращается внимания на то, что меж­ду двумя противоположными пороками располага­ются две разные добродетели, а не одна. Между скупо­стью и расточительством находится не только щедрость, но и бережливость. То же, как легко убедиться, относится и ко всем прочим качествам. Многоликость характеризу­ет не только зло, но и добро. Благо как таковое и совер­шенство имеют более сложную структуру, чем представ­лялось Аристотелю и его последователям-перипатетикам.

В своем учении Аристотель сделал слишком сильный упор на количественную сторону дела. Порочность состоит не столько в чрезмерности или недостаточности дей­ствий, сколько в их односторонности. Стремясь к ка­кой-то одной ценности, порочное лицо совершенно игно­рирует противоположную ценность.

Реальный выбор мог производиться между благом и злом или между двумя противоположными видами зла, в крайнем случае — между большим и меньшим благом, и тогда это меньшее благо понималось как зло. Из такой ошибочной интерпре­тации вытекала идея о том, что в свободе воли проявляет­ся ущербность человека, ибо существо, способное выби­рать между благом и злом, хуже существа, которое спо­собно выбирать только благо.

Аристотелевское учение о добродетелях оказало огромное влияние не только на европейскую, но и на арабо-мусульманскую этику. Учение о «золотой сере­дине» стало краеугольным камнем средневековой нравст­венной философии, и от него, как от «раковины» в метал­ле, распространилась трещина по всему ее зданию. Сама эта «раковина» состояла в поверхностном понимании формы. Аристотель не придал должного значения тому, что всякая форма представляет собой единство противо­положностей и потому не может быть статичной: непо­движной и неизменной. Совершенство — это не точечное состояние, а более или менее обширный диапазон, в ко­тором противоположности образуют единство ( щедрость совмещается с бережливостью, а мужество с ос­торожностью).

Свобода воли необходима человеку не для того, чтобы выбирать между добром и злом (для этого до­статочно одного ума), но для выбора между двумя равно­значными ценностями. Благо, даже самое высшее, всегда альтернативно, всегда имеет две стороны, для выбора ко­торых и нужна особая способность.

Аристотель, патети­чески заявлявший о том, что Платон ему друг, но истина дороже, был, однако, слишком зачарован платоновской теорией идей, чтобы заметить, например, что практика не менее ценна, чем созерцание.

Дата добавления: 2015-06-04