Непостижимое

NB

NB

V

[123—130] Господь бог создал тело человека из
комка глины и вдохнул в него бессмертную душу.
С тех самых пор существует дуализм, или теория двух
миров. Один — физический, материальный мир есть
дрянь, другой — духовный, или умственный мир ду-
хов, — есть дыхание юспода. Эту сказочку философы
увековечили, т. е. они приспособили ее к духу времени.
Все доступное зрению, слуху и ощущению, словом,

физическая действительность все еще считается не-
чистью; зато с мыслящим духом связывается предста-
вление о царстве какой-то сверхъестественной истины,
свободы, красоты. Как в библии, так и в философии
слово «мир» имеет скверный привкус. Из всех явлений
или объектов природы философия удостаивает своим
вниманием только один — дух, знакомое нам дыхание
господа; и то только потому, что ее путаному уму он
представляется чем-то высшим, сверхъестественным,
метафизическим...

Философ, трезво считающий человеческий дух на-
ряду с другими предметами целью познания, перестает
быть философом, т. е. одним из тех, кто, изучая загадку
существования вообще, удаляется в туманную неопреде-
ленность. Он становится специалистом, а «специальная
н аука» о теории познания — его специальностью...

За вопросом о том, находится ли в пашей го-
лова какой-то благо родный идеалистический дух или
же обыкновенный, точный человеческий рассудок,

N B

sehr
gut!!

скрывается практический вопрос о том, принадлежат ли
власть и право привилегированной знати или про-
стому народу...

Профессора становятся предводителями в лагере
зла. На правом фланге командует Трейчке, в центре
фон Зибель, а на левом — Юрген Бона Мейер, доктор
и профессор философии в Бонне...

В предыдущей статье мы уже говорили о декартов-
ском фокусе, который почти ежедневно проделывается
профессорами высшей магии, или философии, перед
публикой, чтобы окончательно сбить ее с толку. Дыха-
ние господа демонстрируется как истина. Правда, имя
это пользуется дурной репутацией: перед просвещен-
ными либералами нельзя говорить о бессмертной душе.
Поэтому они притворяются трезвыми материалистами,
говорят о сознании, мыслительной или познавательной
способности...

Мы ощущаем внутри нас физическое существование
мыслящего разума и точно так же, теми же чувствами
ощущаем вне нас комья глины, деревья, кусты. И то,
что мы ощущаем внутри нас, и то, что вне нас, не осо-
бенно сильно разнится одно от другого. И то и другое
относится к разряду чувственных явлений, к эмпири-
ческому материалу, и то и другое есть дело чувств.
Как при этом отличить субъективные чувства от объек-
тивных, внутреннее от внешнего, сто действительных
талеров от ста воображаемых — об этом мы поговорим
при случае. Здесь же следует понять, что и внутренняя
мысль и внутренняя боль одинаково имеют свое объек-
тивное существование и что, с другой стороны, внешний
мир субъективно тесно связан с нашими органами...

Предоставим слово самому Юргену: «и принци-
пиально неверующий все снова и снова будет прихо-
дить к философски доказанной истине, что все наше
знание в конце концов все же покоится на какой-ни-
будь вере. Самое существование чувственного мира
даже материалист принимает на веру. Непосредствен-
ного знания о чувственном мире он не имеет; непосред-
ственно он знает только то представление о нем, кото-
рое имеется в его воображении. Он верит, что этому
его представлению соответствует представляемое нечто,

что представляемый мир именно таков, каким он себе
его представляет, он верит, следовательно, в чувствен-
ный внешний мир на основании доводов своего духа»...

Вера Мейера доказана «философски», тем не менее
он знает лишь, что он ничего не знает, и что все есть
вера. Он скромен в знании и науке, но совершенно
нескромен в вере и религии. Вера и наука постоянно
перепутываются у него — обе, очевидно, не имеют для
него серьезного значения.

Итак, «философски доказано», что «всему нашему
знанию настал конец». Чтобы благосклонный читатель
мог понять это, мы позволим себе сообщить, что цех
философов недавно устроил общее собрание и торже-
ственно постановил изъять из обращения слово наука,
а на ее место поставить веру. Всякое знание называется
теперь верой. Знания больше не существует...

Однако господин профессор сам себя исправляет и
говорит дословно следующее: вера в чувственный мир
есть вера в собственный дух. Итак, — все, и дух и природа,
опять покоятся на вере. Он неправ только в том, что
желает подчинить также и нас, материалистов, решению
своего цеха. Для нас это решение не имеет никакой обя-
зательной силы. Мы остаемся при старой терминоло-
гии, сохраняем за собой знание и предоставляем веру
попам и докторам философии.

Разумеется, и «все наше знание» покоится на субъек-
тивности. Очень может быть, что вот та стена, о кото-
рую мы могли бы разбить себе голову и которую мы
поэтому считаем непроницаемой, может быть, говорю я,
гномами, ангелами, дьяволами и прочими призраками
она беспрепятственно преодолевается, быть может вся
эта глиняная масса чувственного мира вовсе даже не
существует для них — что нам до этого? Какое нам
дело до мира, которого мы не чувствуем, не ощущаем?

Быть может то, что люди называют туманом и
ветром, в сущности, чисто объективно или «само по
себе» суть небесные флейты и контрабасы. Но именно
поэтому нам нет никакого дела до подобной нелепой
объективности. Социал-демократические материалисты
рассуждают только о том, что человек воспринимает
посредством опыта. К этому относится также его соб-
ственный дух, его мыслительная способность или сила
воображения. Доступное опыту мы называем истиной
и только это для нас есть объект науки...

С тех пор как Кант сделал критику разума своей
специальностью, установлено, что одних наших пяти
чувств еще недостаточно для опыта, что для этого тре-
буется еще участие интеллекта..,

NB

NB

Однако великому философу оказалось не под силу
совершенно забыть сказочку о глине, полностью осво-
бодить дух из-под гнета духовного тумана, отделить
науку от религии. Низменный взгляд на материю,
«вещь в себе» или сверхъестественная истина держала
всех философов в большей или меньшей степени в плену
идеалистического обмана, который исключительно под-
держивается верой в метафизический характер чело-
веческого духа.

Этой маленькой слабостью наших великих критиков
пользуются прусские правительственные философы,
чтобы приготовить новую религиозную дароносицу,
правда, крайне жалкую.

«Идеалистическая вера в бога, — говорит Ю. Б.
Мейер, — разумеется, не есть знание и никогда не ста-
нет таковым; но не менее ясно, что материалистиче-
ское неверие в свою очередь не есть знание, а лишь
материалистическая вера, так же не способная когда-
либо превратиться в знание»...

VI

[130—136] Все в унисон повторяют напев: «назад
к Канту». Ввиду этого интересующий нас вопрос
приобретает значение, далеко выходящее за пределы
мелкой личности генерала Юргена. Не потому хотят
вернуться к Канту, что этот великий мыслитель нанес
сильный удар сказке о бессмертной душе, заключен-
ной в грязную глину, — это он действительно сделал;
а потому, что его система, с другой стороны, оставила
щель, через которую контрабандой можно снова про-

NB NB

тащить немножко метафизики...
Совершенно ясно, что всякая превратная мудрость покоится
на превратном пользовании нашим интеллектом. И никто так
сознательно и так успешно не старался изучить этот последний,
создать науку теории познания, как столь почитаемый всеми
Иммануил Кант. Но между ним и его нынешними прихвостнями—
существенная разница. В великой историчес кой борьбе он стоял
на стороне правого дела против зла; он пользовался своим гe-
нием для революционного развития науки, в то время как наши
правительственные прусские философы поступили со своей
«наукой» на службу к реакционной политике...

Тот маневр, которым Кант удалил метафизику
из храма, оставляя для нее открытым черный ход,
ясно обозначен одной фразой в его предисловии
или вступлении к «Критике чистого разума». Так
как у меня сейчас нет под рукой текста, я цитирую

на память. Эта фраза гласит: наше познание огра-
ничивается явлениями вещей! Что они суть в
себ е, мы не можем знать...

Нельзя отрицать: где имеются явления,
имеется также и нечто такое, что является. Но
что, если это нечто само есть явление, если явле-
ния сами являются? Ведь не было бы ничего

нелогичного или безрассудного в том, если бы
всюду в природе субъекты и предикаты были
одного и того же рода. Почему же то, что является,
должно непременно быть совершенно другого
качества, чем само явление? Почему же вещи
«для нас» и вещи «в себе», или явление и истина
не могут быть из одного и того же эмпирического
материала, одного и того же свойства?

Ответ: потому что предрассудок о метафизн-
ческом мире, потому что вера в окончательно
изобличенную нечисть и в неестественную, из
ряда вон выходящую истину, которая в ней не-
пременно должна содержаться, засели также и
в голове великого Канта. Положение: где есть
явления, которые мы можем видеть, слышать,
осязать, должно быть скрыто также и нечто дру-
гое, так называемое истинное или возвышенное,
чего нельзя ни видеть, ни слышать, ни осязать,

это положение нелогично, вопреки Канту...

Интеллект должен оперировать только в со-
знательной связи с материалистическим опытом,

а все обращения к туманной неопределенности
безуспешны и бессмысленны.

Но, по словам Гейне, профессор из Кенигс-
берга имел слугу, простого человека из народа
по имени Лампе, для которого, как утверждают,
воздушные замки являлись душевной потреб-
ностью. Над ним-то и сжалился философ и умоза-
ключил следующим образом: так как мир опыта
тесно связан с интеллектом, то он и дает только
интеллектуальные опыты, т. е. явления или
осколки мыслей. Материальные вещи, познанные
оп ытом, — не наст оящие истины, а лишь явле-
ния в дурном смыс ле слова, призраки или нечто
подобное. Действительные же вещи, вещи «в себе»,
метафизическая истина не познаются на опыте,
в н их нуж но верить, согласно известному аргу-

* — Явления в дурном смысле слова. Ред.

NB

NB

менту: где есть явление, должно быть и нечто
такое (метафизическое), что является.

Итак, была спасена вера, было спасено сверхъ-
естественное, и это пришлось очень кстати не
только слуге Лампе, но и немецким профессорам
в «культурной борьбе» за «народное образова-
ние» против ненавистных, радикальных безбож-
ников социал-демократов. Тут-то Иммануил Кант
оказался нужным человеком, он помог им найти
желанную, если и не научную, то очень прак-
тичную точку зрения середины...

Социал-демократы твердо убеждены, что кле-
рикальные иезуиты гораздо менее вредны, чем
«либеральные». Из всех партий самая гнусная

есть партия середины. Она пользуется образо-
ванием и демократией как поддельной этикеткой,
чтобы подсунуть народу свой фальсифицирован-
ный товар и дискредитировать подлинные прин-
ципы. Правда, эти люди оправдываются тем, что
они поступают по совести и в меру своего разу-
мения, мы охотно верим, что они мало знают, но
эти канальи не хотят ничего знать, не хотят

ничему учиться...

Со времен Канта прошло почти столетие; за
это время жили Гегель и Фейербах, восторже-
ствовало злосчастное буржуазное хозяйство, оби-
рающее народ и выбрасывающее его без работы
и заработка на мостовую, когда с него больше
нечего взять...,

Наши воспитанники, современные наемные ра-
бочие, достаточно развиты, чтобы понять на-
конец социал-демократическую философию, умею-
щую отделить явления природы как материал
теоретической, или научной, опытной, эмпири-
ческои, материалистической, или, если угодно,
также субъективной истины с одной стороны, от

претенциозной или сверхъестественной метафи-
зики с другой.

Как в политике в соответствии с экономиче-
ским развитием, направленным на вытеснение
средних классов и на создание собственников и
неимущих, партии все более и более группируются
в два только лагеря: на одной стороне работо-
датели, и на другой — работополучатели, так

и наука делится на два основных класса: там —
метафизики, здесь — физики, или материалисты.
Промежуточные элементы и примиренческие шар-
латаны со всяческими кличками — спиритуа-
листы, сенсуалисты, реалисты, и т. д. и т. д.
падают на своем пути то в то, то в другое течение.
Мы требуем решительности, мы хотим ясности.
Идеалистами называют себя реакционные мрако-
бесы, а материалистами должны называться все
те, кто стремится к освобождению человеческого
ума от метафизической тарабарщины. Чтобы
названия и определения не сбили нас с толку,
мы должны твердо помнить, что общая путаница
в данном вопросе до сих пор не позволила уста-
новить точную терминологию.

Если мы сравним обе партии с прочным и те-
кучим, то посредине лежит нечто кашеобразное.

Подобная неясная неопределенность есть одно
из главных свойств всех вещей мира. Только
понятливость или наука способна внести ясность
в дело, подобно тому как для определения
теплоты и холода наука создала термометр и
согласилась считать точку замерзания той точ-
ной границей, где все многообразие темпера-
туры делится на два различных класса. Ин-
тересы социал-демократии требуют, чтобы она

проделала ту же процедуру с мировой мудростью,
чтобы она разделила все мысли на два разряда:
на нуждающееся в вере идеалистическое фанта-
зерство и на трезвую, материалистическую мыс-
лительную работу.

VII

[136—142] Хотя мы, социал-демократы, нерели-
гиозные атеисты, тем не менее у нас есть вера,

т. е. пропасть между нами и религиозными людь-
ми глубока и широка, но, как и через вся-
к ую пр опасть, через нее может быть перекинут
мост. Я намерен повести своих демократических
товарищей на этот мост и отсюда показать им
разницу между пустыней, в которой блуждают
верующие, и обетованной землей света и истины.

Самая возвышенная заповедь христианства
гласит: «Возлюби бога превыше всего и своего
ближнего, как самого себя». Итак — бог пре-
выше всего, но что такое бог? Он — начало и
конец, творец неба и земли. Мы не верим в его
существование и тем не менее находим разумный
смысл в заповеди, повелевающей любить его
выше всего...

Мы должны понять, что, хотя дух и призван
господствовать над материей, это господство неиз-
бежно должно оставаться крайне ограниченным.

С помощью нашего интеллекта мы можем
господствовать над материальным миром лишь
формально. В частностях мы, пожалуй, можем
по нашему усмотрению направлять его измене-
ния и движения, но в целом сущность вещи —
материя en general * — выше человеческого ума.
Науке удается превращать механическую силу
в теплоту, электричество, свет, химическую силу
и т. п., ей может, пожалуй, удастся превратить
силу в материю и материю в силу и изобразить
их как различные формы одной и той же сущ-
ности; но все же она в состоянии изменить
только форму, сущность же остается вечной, неиз-

менной, неразрушимой. Интеллект может про-
следить пути физических изменений, но это все
же лишь материальные пути, которыми гордый
дух может лишь следовать, но которые он не
в силах указать. Здравый человеческий рассу-
док должен постоянно помнить, что вместе
«с бессмертной душой» и гордым своим позна-
нием разумом он есть лишь подчиненная частица

мира, хотя наши современные «философы» все

еще возятся с фокусом, как превратить реаль-
ный мир в «представление» человека. Религиозная
заповедь — возлюби господа превыше всего —
означает в устах хорошего социал-демократа:
люби и чти материальный мир, физическую при-
роду или чувственное существование, как перво-
основу всех вещей, как бытие без начала и кон-
ца, которое было, есть и будет во веки веков..,

• — вообще. Ред.

Телесным, физическим, чувственным, мате-
риальным явлением называется тот общий род,

к которому относится всякое бытие, весомое и
невесомое, тело и дух...

Хотя мы и противопоставляем физическое
духовному, тем не менее различие это только
относительное; это лишь два вида существования,
не более и не менее противоположные, чем собаки
и кошки, которые, несмотря на известную всем
вражду, тем не менее принадлежат к одному и
тому же классу или роду — к роду домашних
животных.

Естествознание в узком, общепринятом смысле
слова, с какой бы очевидностью не доказало
оно происхождение видов и развитие органиче-
ского мира из неорганического, не может дать
нам монистического мировоззрения (учения о
единстве природы: единстве «духа» и «материи»,
органического и неорганического и т. д.), к ко-
торому так жадно стремится наше время. Есте-
ственные науки приходят ко всем своим откры-
тиям только посредством интеллекта. Видимая,
весомая и осязаемая часть этого органа принадле-
жит, правда, к области естествознания, но функ-
ция его, мышление, составляет уже предмет
отдельной науки, которая может быть названа
логикой, теорией познания или диалектикой.

Последняя сфера науки — понимание или непо-
нимание функций духа — есть, таким образом,
общая родина религии, метафизики и антиме-
тафизической ясности. Здесь лежит мост, ко-
торый ведет от унизительного суеверного раб-
ства к смиренной свободе; и в области гордой
своим познанием свободы царит смирение, т. е.
подчинение материальной, физической необходи-
мости.

Неизбежная религия, превращающаяся для
«философов» в неизбежную метафизику, пре-
вращается для здравого научного человеческого
рассудка в неотразимую теоретическую потреб-
ность монистического мировоззрения. Наличная

сила-материя, называемая также миром или

* — монистическое мировоззрение. Ред.

Партии в фило- софии

бытием, мистифицируется теологами и филосо-
фами, так как они не понимают, что материя и
интеллект принадлежат к одному и тому же виду,
. так как они ложно представляют себе соотношение
обоих. Как наше понимание политической эко-
номии, так и наш материализм есть научное,

NB

историческое завоевание. Мы отличаемся вполне
определенно как от социалистов прошлого, так и
от прежних материалистов. С этими последни-
ми у нас обще только то, что мы признаем ма-
терию предпосылкой или первоосновой идеи.

Материя для нас субстанция, а дух только акциденция; эмпи-
рическое явление для нас род, а интеллект только вид или форма
его...

Где есть интеллект, знание, мышление, сознание, там в свою
очередь должен быть и объект, материал, который познается и
который ведь и есть самое главное. В этом именно и заключается
старый вопрос, разделяющий идеалистов и материалистов: что
«главное» — материя или интеллект? Но и этот вопрос опять-
таки не есть вопрос, а лишь фраза, одни лишь слова. Действи-
тельное же разногласие между партиями заключается в том, что

одна хочет превратить мир в какое-то колдовство, а другая знать

ничего об этом не хочет...

См. стр. 142*?))

Так как все явления природы могут быть вос-
приняты нами лишь посредством интеллекта, то
и все наши восприятия — интеллектуальные явле-
ния. Совершенно правильно. Но в числе этих вос-
приятий находится одно специальное восприятие
или явление, считающееся «интеллектуальным» по
преимуществу, — это последнее есть обыкновенный
здравый человеческий рассудок, разум, интеллект
или познавательная способность, тогда как все
остальное, то есть вся масса, называется материей.
Следовательно, все сводится к тому, что материя,
сила и интеллект, порознь и вместе взятые, одного
и того же происхождения.

NB ? NB

Называть ли явления мира материальными или
интеллектуальными, значит заниматься жалким
словопрением. Вопрос заключается в том, все ли
вещи одного и того же вида, или же мир должен
быть разделен на сверхъестественное, таинственное

* См. настоящий том, стр. 409. Ред.

колдовство, с одной стороны, и естественную, смрадную
глину, с другой.

NB

Для выяснения этого недостаточно выводить все
из весомых атомов, как то делали старые материали-
сты. Материя не только весома, она также душиста,
ярка, звонка, почему бы и не разумна?..

Предрассудок, будто бы объекты осязания понятнее,
чем явления слуха или чувства вообще, толкал старых
материалистов на их атомистические спекуляции, при-
вел их к тому, что они считали осязаемое за перво-
причину всех вещей. Понятие материи надо расширить.
Сюда относ ятся все явления действительности, следо-
вательно, и наша способность познавать, объяснять.

?

?

Когда же идеалисты называют все явления природы
«представлениями» или «интеллектуальными», мы охот-
но признаем, что это не суть вещи «в себе», а только
объекты нашего ощущения. В свою очередь и идеалист
согласится с тем, что среди ощущений, именуемых
объективным миром, [142] есть особая вещь, особенное

NB

явление, называемое субъективным ощущением, душой
или сознанием. Соответственно с этим совершенно
ясно, что объективное и субъективное принадлежат к

одному роду, что душа и тело — из одного и того же эм-
пирического материала.

Для непредубежденного человека не может быть
сомнения в том, что духовный материал или, точнее
говоря, явление нашей познавательной способности,
есть часть мира, а не наоборот. Целое управляет
частью, материя — духом, по крайней мере в главном,

хотя опять-таки мир управляется иногда человече-
ским духом. В этом именно смысле мы должны любить
и чтить материальный мир как высшее благо, как
первопричину, как творца неба и земли...

N B

Если социал-демократы называют себя материалистами, то

этим названием они хотят сказать лишь то, что не признают

ничего, что выходит за пределы научно-функционирующего че-
ловеческого рассудка, что всякое колдовство должно прекра-
титься...

Дата добавления: 2015-06-04