УКАЗАТЕЛЬ литературных работ и источников 6 страница

NB

ставителем революционно-демократического течения
общественной мысли, а Герцен тогда стоял еще на точке
зрения просвещенного либерализма и даже не свободен
был от некоторых надежд на либеральную бюрократию...

О свидании с Че рнышевским Герцен рассказал в статье
«Лишние люди и желчевики» * чрезвычайно пристрастно и
односторонне. Послушать его, так весь разговор представи-
телей двух направлений русской общественной мысли вертелся
якобы вокруг исторических экскурсий в 30-ые и 40-ые годы.

На самом деле не может подлежать сомнению, что спор Черны-
шевского с Герценом должен был идти об отношении к тогдаш-
нему русскому либерализму и к реформам 60-х годов...

После объяснения с Чернышевским Герцен принужден
уже отказаться от своих инсинуаций по адресу радикалов,
действующих якобы по внушениям правительства. Теперь
он уже признает, что они — люди добрейшие по сердцу
и благороднейшие по направлению, но прибавляет, что
тоном своим они могут довести ангела до драки и святого
до проклятия **. К тому же они, по его словам, с таким
апломбом преувеличивают все на свете и не для шутки,
а для огорчения, что выводят добродушных людей из тер-
пения. На всякое «бутылками и пребольшими» у них готово
мрачное «нет-с, бочками сороковыми!» Герцен утешается
надеждой, что тип желчевиков недолговечен. Жизнь,

* Соч. Герцена, т. V, стр. 241—248.
** Как известно, о тоне противника люди заговаривают тогда, когда
не в состоянии привести против него более серьезных аргументов.

говорит он, долго не может выносить наводящие уны-
ние лица невских Даниилов, мрачно упрекающих
людей, зачем они обедают без скрежета зубов и, вос-
хищаясь картиной или музыкой, забывают о всех
несчастьях мира сего. На смену этим беспощадным
отрицателям, которых снедает раздражительное и «свер-
нувшееся» самолюбие, на смену этим ипохондрикам,
неразвившимся талантам и неудавшимся гениям должно
прийти новое жизнерадостное и здоровое поколение,
которым старики а 1а Герцен протянут, быть может,
руку через головы физически и морально больного
поколения желчевиков.

Как мы видим, даже такой искренний и просвещен-
ный представитель либерализма, как Герцен, органи-
чески не мог понять первого поколения русских револю-
ционных демократов *. Из-за тона он не разглядел
сущности их стремлений, из-за деревьев он не заметил
леса. Настолько органически либералы и демократы
были уже тогда чужды друг другу. Ибо здесь дело шло
не о столкновении двух поколений или, вернее, не
столько о столкновении двух поколений, сколько
о конфликте двух общественных течений, двух партий,
представлявших существенно различные и враждебные
классовые интересы **. Либералы представляли инте-

* Г Богучарский в своей книге «Из прошлого русского общества»
(стр. 250), изложивши этот конфликт двух направлений, заключает, «со-
вершенно ясно, что Чернышевский был по существу дела неправ» Правда,
он спохватывается и вспоминает, что «мы имеем показание по этому поводу
(разговор в Лондоне) только одной стороны», но во-первых, об этом нужно
было вспомнить прежде, чем делать столь решительный вывод, а во-вторых,
показаниями по этому поводу является вся литературная и общественная
деятельность обоих великих писателей. Чернышевский до конца остался
верен своим взглядам — и история доказала справедливость его отношения
к русскому либерализму, а вот Герцену пришлось скоро отказаться от
своего прекраснодушия и во многом стать на точку зрения Чернышевского.
Почему же г. Богучарский все-таки считает Чернышевского «по существу
дела неправым»? По какому существу и какого дела? В его отношении к рос-
сийским либералам, что ли? или к либеральничающей бюрократии? Вот
что значит пройти освобожденско-кадетскую школу

*• Характерно, что Тургенев (конечно, человек 40-х годов), разо-
рвавши с радикальным «Современником», перебежал в «Русский вестник»
Каткова, который к точу времени успел уже достаточно обнаружить свои
настоящие тенденции Роман Тургенева «Отцы и дети», который, что бы там
ни говорили, направлен был против «нигилистов» (хотя благодаря художе-
ственной искренности автора нигилист Базаров вышел все-таки симпатичнее
всех других персонажей романа), помещен был в «Русск. вестнике» за 1862 г
А между тем Катков в своем журнале уже вел доносительную кампанию
против демократов, а вскоре ополчился и на Герцена (личного друга Тур-
генева), обливая его ушатами помоев.

ресы буржуазии и прогрессивного дворянства, Черны-
шевский и его кружок отстаивали интересы трудящихся
или, говоря его слогом, простонародья, в котором по
тогдашним социальным условиям смешивались воедино
рабочий класс и крестьянство. Не следует при этом
упускать из виду, что крестьянство составляло тогда
почти единственную массу трудящихся, из которой
пролетариат не успел еще выделиться настолько, чтобы
входить в расчеты демократов в качестве серьезного
исторического фактора. И вот почему в расчетах тог-
дашних социалистов вообще, и Чернышевского в част-
ности, главную роль играет крестьянство, а о пролета-
риате упоминается лишь глухо и слабыми намеками
(например, швейные мастерские в романе «Что делать?»).
Именно потому, что в основе режима, от кото-
рого задыхалось все честное и живое на Руси, лежа-
ло крепостное право, — именно потому передовые
русские люди того времени с таким восторгом встретили
первые акты, коими правительство возвещало свою
решимость приступить к раскрепощению крестьянства.
И даже наш великий Чернышевский на момент под-
дался общему увлечению и, в параллель герценовскому:
«Ты победил, Галилеянин!», предпослал своей статье
«О новых условиях сельского быта» («Совр.», 1858,

№ 2) эпиграф, обращенный к Александру II: «Возлюбил

еси правду и возненавидел еси беззаконие, сего ради
помаза тя Бог твой (Псал. XLV, стих 8)**...

Главнейший источник всех недостатков русской жизни —
крепостное право **. «С уничтожением этого основного зла нашей
жизни, каждое другое зло ее потеряет девять десятых своей силы».
Крепостным правом парализовались «все заботы правительства,
все усилия частных людей на благо России». При нем невозможны
были ни правосудие, ни нормальное функционирование государст-
венного механизма, ни порядочная администрация, ни рациональ-
ный бюджет, ни развитие производительных сил. Подневольный
труд крестьян в первую голову невыгоден был для самих поме-
щиков. Отмена крепостного права принесет пользу всему народу,
всей стране, но больше всего и прежде всего выиграет от нее
помещичий класс, а затем купцы и промышленники: вот почему
расходы по освобождению крестьян должна нести вся нация ***.

• Соч., IV, 50 и ss.
** Впоследствии, как мы знаем, Чернышевский несколько изменил
свой взгляд; неудача крестьянской реформы заставила его искать этой
основной причины глубже — и он нашел ее в политическом устрой-
стве России, одним из проявлений которого он в признал крепостное
право.

*** Соч.. IV, 62, 66, 67, 94, 99, 112, 387.

Но все эти положительные стороны скажутся только в том
случае, если реформа будет проведена глубоко и серьезно,
если крестьянам будет предоставлена вся нужная им земля и
притом за небольшой выкуп *. А в случае рационального
разрешения крестьянского вопроса Россия быстрыми шагами
пойдет вперед, причем общинное землевладение поможет ей
постепенно и безболезненно перейти к высшим формам органи-
зованного труда.

Вот почему первые шаги правительства в области крестьян-
ской реформы привели Чернышевского в такой восторг, окрылили
его такими радужными надеждами. И вот почему из-под пера
его вырвалось славословие Александру II, столь не идущее
к общему мировоззрению писателя. «Благословение, обещанное
миротворцам и кротким, увенчивает Александра II счастьем,
каким не был увенчан еще никто из государей Европы — сча-
стьем одному начать и совершить освобождение своих поддан-
ных». Но скоро, еще в том же 1858 году, Чернышевский изменил
свое отношение к правительству, когда увидел, что оно искажает
великую реформу в интересах помещиков**.

[356—362] С тоской и бессильным гневом смотрел Чернышев-
ский на то, как крестьянская реформа, попавшая в руки бюро-
кратов и крепостников, систематически искажается и проводится
во вред народным интересам. Мнения народа никто не спрашивал,
и Чернышевский берет на себя выразить крестьянскую точку
зрения. Народ, говорит он, ждет от реформы земли и воли, т. е.
не только личного освобождения, но и передачи всех находя-
щихся в его пользовании земель за умеренный выкуп (об освобо-
ждении без выкупа по тогдашним цензурным условиям, как мы
указывали, нельзя было и заикаться). Он предостерегает прави-
тельство, что временное сохранение обязательных отношении
и тяжелый выкуп внушат народу мысль о том, что он обманут,
а в таком случае стране предстоят самые тяжелые испы-
тания***. Под влиянием чувства негодования, охватившего
Чернышевского при виде искажения крестьянской реформы,
он начинает склоняться к той мысли, что лучше бы не было
никаких реформ. «Я не желаю, — говорит Волгин, — чтобы

* В сущности Чернышевский стоял за полную экспроприа-
цию помещиков и за передачу крестьянам земли без вс якого вы-
купа; но открыто говорить об этом в своих статьях он не мог
по цензурным условиям. Ср. приводимую ниже в тексте вы-
держку из романа «Пролог» (разговор с Соколовским).

*• Знаменитая статья «Критика философских предубеж-
дений против общинного землевладения», в которой Черны-
шевский смеется над собой за временно овладевшие им опти-
мистические надежды, напечатана была в № 12 «Соврем.»
за 1858 г.

*** Устройство быта, Соч,, IV, 545—47,

делались реформы, когда нет условий, необходимых для
того, чтобы реформы производились удовлетворительным об-
разом» *.

«Толкуют: освободим крестьян, — замечает он в дру-
гом месте. — Где силы на такое дело? Еще нет сил.
Нелепо приниматься за дело, когда нет сил на него.
А видите, к чему идет. Станут освобождать. Что выйдет? —
сами судите, что выходит, когда берешься за дело,
которого не можешь сделать. Натурально что: испортишь
дело, выйдет мерзость... — Волгин замолчал, нахму-
рил брови и стал качать головой. — Эх, наши господа
эмансипаторы, все эти ваши Рязанцевы с компанией! —

NB

вот хвастуны-то; вот болтуны-то; вот дурачье-то! —
Он опять замотал головою». Убеждая революционера
Соколовского (Сераковский) не верить нашим либералам
и скептически относиться к пустым толкам о затеваемых
серьезных реформах, Волгин утверждает, что, по его
мнению, беды не будет, если дело освобождения крестьян
будет передано в руки помещичьей партии. Разница
не колоссальная, а ничтожная. Была бы колоссальная,
если бы крестьяне получили землю без выкупа (вот где
Чернышевский раскрывает свои карты: в романе, напи-
санном в Сибири; в статьях, писавшихся с разрешения
цензуры, он об этом не мог и заикаться). План помещичьей
партии отличается от плана прогрессистов только тем,
что проще и короче, поэтому он даже лучше. Если сказать
правду, лучше пусть будут освобождены без земли.
«Вопрос поставлен так, что я не нахожу причин горя-
читься, будут или не будут освобождены крестьяне; тем
меньше из-за того, кто станет освобождать их — либе-
ралы или помещики. По-моему, все равно. Или поме-
щики даже лучше» **.

NB

Почему же Чернышевский полагал, что освобождение
крестьян без земли лучше? Потому, что, по его мнению,
это было единственное средство расшевелить косную
народную массу и возбудить в ней движение, которое
смело бы старый режим целиком и дало бы народу настоя-
щую землю и волю. Все это время он колебался между
полным унынием и надеждой на предстоящий взрыв
крестьянской революции. На либеральном банкете Вол-
гин грозит реакционным помещикам народной револю-
цией; но через минуту сам смеется над собой. Грозить
крестьянским восстанием, крестьянской революцией!
«Не было ли бы это и смешно? Кто же поверил бы, кто

* «Пролог», loc. cit., 91, 116, 120, 121.
•• Ibid., 163—164.

не расхохотался бы? — Да и не совсем честно грозить
тем, во что сам же первый веришь меньше всех»*...
Чернышевский ссылается на смуту в Польше, на крестьянские
волнения внутри России, на появление революционных прокла-
маций («Великорус», «К молодому поколению»), на брожение
среди университетской молодежи в Петербурге и на консти-
туционное движение среди дворян**.

NB NB

Итак, при всем своем пессимистическом отношении
к сознательности и активности русского народа Чернышев-
ский к концу 1861 года начал, по-видимому, допускать
возможность широкою крестьянского движения. В этом
отношении чрезвычайно характерна его статья «Не начало
ли перемены?», написанная по поводу рассказов Н. В. Ус-
пенского и помещенная в XI книжке «Современника» за
1861 год. Указывая на то, что Н. Успенский пишет о на-
роде правду без всяких прикрас и что но рассказы
свободны от слащавой идеализации народной жизни,
Чернышевский объясняет это обстоятельство тем, что
в психике русского крестьянства произошла перемена к
лучшему...

«Решимость г. Успенского описывать народ в столь мало
лестном для народа духе свидетельствует о значительной

перемене в обстоятельствах, о большой разности нынешних

времен от недавней поры, когда ни у кого не поднялась
бы рука изобличать народ...

В великие исторические моменты, когда задеты насущ-
ные интересы и стремления масс, народ преображается.

«Возьмите самого дюжинного, самого бесцветного, слабо-
характерного, пошлого человека: как бы апатично и
мелочно ни шла его жизнь, бывают в ней минуты совер-
шенно другого оттенка, минуты энергических усилий,
отважных решений. То же самое встречается в истории
каждого народа».

И Чернышевский кончает свою статью призывом к интел-
лигенции идти в народ, для сближения с которым не нужно
никаких фантастических фокус-покусов в славянофильском
духе, а достаточно простого и непринужденного разговора
о его интересах * * *.

Приобщить народ к идеям демократии и социализма, — эту
великую историческую задачу должно было выполнить новое

* «Пролог», loc. cit., 181.
•* «Письма без адреса», 1. с, 304.
••* «Не начало ли перемены?». Соч., VIII, 339—359.

молодое поколение, выступившее на сцену после разгрома ста-
рого режима во время Крымской войны. На это бодрое и смелое
поколение возлагал Чернышевский все свои надежды, для него
он и Добролюбов писали свои статьи, к нему они обращались
с призывами идти в народ. Изображению этих новых людей посвя-
щен роман Чернышевского «Что делать?», написанный в Петро-
павловской крепости. «Добрые и сильные, честные и умеющие, —
обращается к ним Чернышевский в предисловии к роману, —
недавно вы начали возникать между нами, но вас уже немало
и быстро становится все больше». А когда их станет совсем много,
тогда будет очень хорошо...

NB

NB

У этих людей стремление к социализму, к
установлению царства труда есть естественное
человеческое стремление. Их невеста, царица сво-
боды и равенства, подсказывает им магические
слова, привлекающие к ним всякое огорченное и
оскорбленное существо. Они воздействуют на окру-
жающих, «развивают» их, т. е. внушают им чувство
человеческого достоинства и любовь к страждущим
(характерно для Чернышевского, что Лопухов,
развивая Веру Павловну, дает ей читать сочинения
Фурье и Фейербаха). С либералами они расходятся
органически; они — пропагандисты новых демокра-
тических и социалистических идеи. Оуэн для них
«святой старик». Они внимательно следят за наукой,
интересуются антропологической философией, хими-
ческими теориями Либиха, законами историческою
прогресса и вопросами текущей политики, органи-
зуют кружок, куда входят пара ремесленников
и мелких торговцев, пара офицеров, учителя и
студенты; устраивают швейные мастерские на ком-
мунистических началах. Но в сущности их идеал —
мещанское счастье; их деятельность носит преиму-
щественно культурнический характер; от прямой
политической борьбы, от участия в революционных
предприятиях они пока воздерживаются и даже
боятся ее.

NB

Истинным представителем новых людей и предтечей
народных борцов является Рахметов, «особенный человек»,
как называет его Чернышевский. В Рахметове соединяется
беспощадная логика самого Чернышевского с жилкой
настоящего революционного агитатора, которой Черны-
шевский, по-видимому, был лишен. В этом отношении
Рахметов напоминает друга Чернышевского, знаменитого
польского революционера Сераковского, которого Николай
Гаврилович вывел в «Прологе» под именем Соколовского;
но только Рахметов свободен от либеральных увлече-
ний Соколовского. «Агитаторы мае смешны», — говорит

Волгин, но в действительности он преклоняется перед ними,
чувствует, что в них имеется инстинкт истинных полити-
ческих деятелей и практическая энергия борцов за народ-
ное дело *.
[365—375] Если Лопуховы и Кирсановы — тип новый, то
Рахметов — тип, так сказать, новейший, последнее слово рус-
ского общественного развития. Таких людей, по словам Черны-
шевского, мало; до сих пор он встретил только 8 образцов этой
породы, в том числе двух женщин. «Мало их, — заключает
Чернышевский свое описание Рахметова, — но ими расцветает
жизнь всех; без них она заглохла бы, прокисла бы; мало их, но
они дают всем людям дышать, без них люди задохнулись бы.
Велика масса честных и добрых людей, а таких людей мало;
но они в ней — теин в чаю, букет в благородном вине; от них ее

* Сераковский был близким человеком в кружке «Современника»,
биографические сведения о нем помещены отчасти в романе «Пролог»,
отчасти в брошюре Шаганова «Н Г. Чернышевский на каторге и в ссылке»
со слов Николая Гавриловича. В 1848 г. Сераковский, бывший тогда студен-
том, приехал на рождественские каникулы на свою родину в Подольскую
губернию. В это время среди местной польской шляхты готовилось восстание
благодаря слухам о начавшемся движении в Галиции. Сераковский пред-
ложил увлекающимся горячим головам не спешить с решительными вы-
ступлениями, пока он сам не съездит на границу и не разузнает, в чем дело.
По дороге его схватили и «по подозрению в намерении уехать за границу»
сослали рядовым в Оренбургские линейные батальоны — главным образом
за откровенные и смелые разговоры с военными следователями. В начале
нового царствования он был произведен в офицеры, уехал в Петербург и
поступил в военную академию, которую и кончил с отличием, а затем был
отправлен правительством за границу с какими-то военно-техническими по-
ручениями. В Англии он познакомился с Пальмерстоном, который предста-
вил его королеве Виктории. В 1863 г. он примкнул к польскому восстанию,
был начальником ковенского революционного отряда, взят в плен и повешен
Муравьевым. — Этого замечательного человека и вывел Чернышевский под
именем Соколовского в «Прологе». Беспощадный к самому себе, он в романе
несколько добродушно подсмеивается и над пылким Соколовским за его
оптимизм: «Мы с Болеславом Ивановичем забавны... ждем бури в болоте», —
говорит он. Но по всему видно, что он горячо любил и уважал этого бледного
энтузиаста с пламенным", впивающимся в душу взглядом, рыцаря без
страха и упрека, агитатора с практической жилкой, горячим сердцем, но
холодной головой, не теряющегося в самые опасные минуты и всегда гото-
вого пожертвовать своей жизнью делу народного освобождения. Страницы,
посвященные описанию Соколовского, лучшие в романе и отличаются пора-
зительной художественной силой. — В романе Волгин отказывается от
сближения с Соколовским ввиду того, что последний, как человек энерги-
ческий и самоотверженный, недолго будет оставаться во власти либеральных
иллюзий и обязательно ввяжется в какие-нибудь революционные предприя-
тия; вести знакомство с таким человеком небезопасно. В действительности
дело обстояло, конечно, не так. Но для Чернышевского характерно, что он
конспирирует даже в романе, написанном в далекой ссылке, спустя долгое
время после изображаемых в нем событий.

сила и аромат; это цвет лучших людей, это двигатели двигателей,
это соль соли земли» *.

Итак, к концу своей литературной деятельности Чер-
нышевский, при всем своем отрицательном отношении

NB

* Полагают, что в лице Рахметова Чернышевский вывел некоего Бах-
метьева, который у Герцена («Общий фонд». Сборник посмертных статей.
Женева, 1874, стр. 181 и сл.) изображен совершенно иначе. Герцен встре-
тился с ним в Лондоне в 1858 г.: приблизительно в это время у Чернышев-
ского Рахметов уезжает за границу. У нашего автора Рахметов за границей
является к Фейербаху, чтобы предложить ему деньги на издание его сочи-
нений (кстати, это лишний раз показывает, как высоко Чернышевский ста-
вил Фейербаха, «величайшего из европейских мыслителей XIX века, отца
новой философии». «Что делать?», 1. с, 194); Бахметьев же приехал в Лондон
к Герцену, чтобы предложить ему часть своего капитала на дела русской
пропаганды. Вот как Герцен описывает Бахметьева:

«Молодой человек с видом кадета, застенчивый, очень невеселый и с осо-
бой наружностью, довольно топорно отделанной, седьмых-восьмых сыновей
степных помещиков. Очень неразговорчивый, он почти все молчал; видно
было, что у него что-то на душе, но он не дошел до возможности высказать
что. Я ушел, пригласивши его дня через два-три обедать. Прежде этого я
его встретил на улице.

— Можно с вами идти? — спросил он.

— Конечно, не мне с вами опасно, а вам со мной. Но Лондон велик.

— Я не боюсь, — и тут вдруг, закусивши удила, он быстро про-
говорил: — Я никогда не возвращусь в Россию, нет, нет, я решительно
не возвращусь в Россию...

— Помилуйте, вы так молоды.

— Я Россию люблю, очень люблю; но там люди... Там мне не житье.
Я хочу завести колонию на совершенно социальных основаниях; это все
я обдумал и теперь еду прямо туда.

— То есть куда?

— На Маркизские острова».

Из имевшихся у него 50 000 франков Бахметьев 30 тысяч взял с собой
на Маркизские острова, завязавши их в платке «так, как завязывают фунт
крыжовнику или орехов», а 20 тысяч оставил Герцену на дела пропаганды:
это и был «общий фонд», впоследствии вызвавший столько раздоров среди
русской эмиграции. Дальнейшая судьба Бахметьева совершенно неизвестна:
он исчез бесследно. В изображении Герцена он выходит каким-то развин-
ченным, чуть не полоумным чудаком, очень мало напоминающим грозную
и суровую фигуру Рахметова. Но и то сказать: Герцен органически неспо-
собен был понять русских революционеров того времени; на этой почве и

произошли все те недоразумения, которые отравили последние дни его
жизни. Уж если Герцен мог так ложно понять писателей Чернышевского
и Добролюбова, что ж удивительного, если он совершенно не понял угло-
ватого и сурового представителя революционной молодежи? Но с другой
стороны, очень возможно одно из двух иных предположений: или Бахметьев
вовсе не послужил прототипом для Рахметова, пли же Чернышевский сильно
его идеализировал, создавши образ, ничего общего не имеющий с оригина-
лом, или сочетавши в нем черты из характера Добролюбова (суровое чувство
гражданского долга), Бакунина (объезд славянских земель, ср. также Кель-
сиева), Сераковского (сближение со всеми классами) и т, д,

к русскому обществу и недоверии к активности народ-
ных масс, начал допускать возможность широкого

N B

революционного движения, вызванного ра зо чар ов а ние м
крестьянства в реформе 1861 года. С другой стороны,
он мог констатировать наличность новых людей, револю-
ционеров из интеллигенции, готовых стать в о главе н ар о да
в его борьбе с царством эксплуатации и угнетения...
По какому же пути должно было пойти в России революцион-
ное движение с точки зрения Чернышевского?

Дата добавления: 2015-06-04