Когда мы наконец прибыли к раввину, все уже были в сборе: Шоша, Бася, Зелиг, Тайбл, Файтельзон, Геймл, Селия. Меня встретили улыбочками и подмигиваниями. Взгляд Селии, казалось, спрашивал: "Или он в самом деле ослеп? Или видит то, чего не видят другие? " Наверно, подозревали, что в последнюю минуту я переменю решение. На Шоше было новое платье. С волосами, уложенными в прическу "помпадур ", на высоких каблуках, она казалась выше ростом. Только мы вошли, Шоша протянула вперед руки, будто собралась бежать к нам, но Бася удержала ее, и Шоша успокоилась. Бася принесла бутылку вина, бутылку водки и корзиночку с печеньем. Раввин, высокий, стройный, с остроконечной черной бородкой, не походил на благочестивого еврея, как отец или Мойше. Он выглядел как светский человек, даже делец. В квартире был телефон. Мать с братом изумленно переглянулись: отцу в голову бы не пришло держать такую штуку у себя в доме. Зелиг уже передал адвокату тысячу злотых, чтобы заплатить Басе за развод, и бывшие муж и жена сторонились друг друга. Зелиг, в черном костюме, крахмальном воротничке и галстуке с перламутровой булавкой, расхаживал взад-вперед по комнате. Ботинки его скрипели. Он курил сигару. Как и подобает служащему погребального братства, он был уже порядочно пьян. Мать он называл "мехутенесте", сватьюшка, и принялся вспоминать те времена, когда мы были соседями. Файтельзон уже видел Шошу у Селии. Он похвалил мне ее детскую прелесть, сказав, что она напоминает ему одну английскую девочку -- подружку из его детства, даже настойчиво предлагал, чтобы мы вместе с Шошей приняли участие в его "странствованиях душ". Он добавил: -- Цуцик, она в миллион раз милее, чем эта американская актриса, как там ее зовут? Если бы вы женились на той, я бы рассматривал это как падение. Сев за стол, раввин стал заполнять брачный контракт. Вытер кончик пера о свою ермолку. Потом спросил, девственница ли невеста. Зелиг ответил: -- Еще бы!
Я понимал, что все присутствующие -- пожалуй, даже Бася и сама Шоша -- в глубине души, где еще остались крупицы здравого смысла, чувствовали, что я совершаю чудовищную глупость, но общее настроение было радостным и торжественным. Файтельзон, который мог отпускать шуточки даже на похоронах, чтобы показать всем и каждому, насколько он циничен, здесь вел себя совершенно по-отечески. Он пожал мне руку и пожелал счастья. Потом, наклонившись к Шоше, галантно поцеловал ее маленькую ручку. Геймл и Селия плакали. Зелиг сказал: -- Двух вещей нельзя избежать на этом свете -- свадьбы и похорон, -- и вручил мне пачку денег, завернутых в плотную бумагу. Мать не плакала. Я крепко обнял ее и поцеловал. Но она не поцеловала меня в ответ. Только сказала: -- Раз уж ты сделал это, видно, так суждено.
Шоша сказала:
-- Ой, Ареле, я боюсь. -- Чего же? Шоша не ответила, -- верно, уже забыла, о чем я спросил. Потом опять заговорила:
-- Ареле, я не смогу иметь детей. Один раз доктор сказал, что я слишком узкая. Ты сам знаешь где. -- Не хочу я детей. Ты мое дитя. -- Ареле, ты уже мой муж? -- Да, Шошеле. -- А я взаправду твоя жена? -- Согласно закону. -- Ареле, я боюсь. -- А теперь чего? -- Ой, я не знаю. Бога. Гитлера. -- Пока еще Гитлер в Германии, а мы с тобой тут. Что же до Бога... -- Ареале, мне больно. -- Что там у тебя? -- Ты меня коленками проткнул. Я убрал колени. -- У меня в животе урчит. -- Это не у тебя, а у меня. Слышишь? Будто плачет ребенок. Я дотронулся до ее живота. Она вздрогнула. -- Какие холодные руки! -- Я от тебя погреюсь. -- Ой, Ареле, не дозволено делать такое с женщиной. -- Теперь ты моя жена, Шошеле. -- Ареле, я стесняюсь. Ой, мне щекотно! -- Шоша засмеялась, но смех неожиданно перешел в рыдание. -- Отчего ты плачешь, Шошеле? -- Все так чудно. Когда Лейзер-часовщик пришел и прочитал, что ты написал в газете, я подумала: как это может быть? Достала твои детские рисунки, которые ты рисовал красками, а потом они сохли. Мы пошли искать тебя, а там старик, который чай разносит, как закричит: "Вон отсюда!" Один раз вечером я играла с тенью на стене, а она как подпрыгнет и шлепнула меня. Ой, у тебя волосы на груди. Я лежала больная целый год, и доктор сказал, что я умру. -- Когда это было? Она не ответила. Она заснула прямо во время разговора.
Зазвонил телефон.
Звонили из Варшавы. Я был уверен, что это Селия. Но это был Файтельзон: -- Цуцик, для вас хорошие новости. -- Для меня? В первый раз такое слышу. -- Правда, хорошие. Но сначала расскажите, как вы проводите медовый месяц. -- Спасибо, прекрасно. -- Без особых приключений? -- Да, но... -- Ваша Шоша не умерла со страху? -- Почти. Но теперь она совершенно счастлива. -- Мне она понравилась. С ней ваш талант окрепнет. -- Из ваших бы уст да в господни уши. -- Цуцик, я говорил с Шапиро, издателем вечерней газеты -- как, бишь, она называется? -- сказал, что вы пишете роман о Якобе Франке. Он хочет, чтобы вы написали для него биографию Якоба Франка. Он станет печатать ее в газете шесть раз в неделю и готов платить триста злотых в месяц. Я сказал, что этого слишком мало, и он обещал, пожалуй, накинуть еще. -- Три сотни злотых слишком мало? Это же состояние! -- Какое там состояние! Цуцик, вы ненормальный. Он сказал еще, что может печатать это целый год или так долго, насколько у вас хватит воображения. -- Вот это действительно удача! -- Вы по-прежнему собираетесь поселиться у Ченчинеров? -- Нет, теперь я не хочу этого делать. Шоша зачахнет без матери. -- Не делайте этого, Цуцик. Вы знаете, я не ревнив. Напротив. Но жить там -- не слишком хорошая мысль. Цуцик, я разорюсь после этого разговора. Отпразднуем, когда вы вернетесь. Привет Шоше. Пока.
Шоша спросила: -- Ареле, ты уже не спишь? -- Нет, Шошеле. -- И я нет. Каждый раз, как просыпаюсь, думаю, что это все сказка -- ты, свадьба, в общем -- все. Но дотрагиваюсь до тебя и понимаю, что ты здесь. -- Жил однажды философ. Он полагал, что все -- сон. Бог грезит, и весь мир -- его сон. -- Это написано в книгах? -- Да, в книгах. -- Вчера, нет, позавчера, мне приснилось, что я дома и ты вошел. Потом дверь закрылась, и ты опять пришел. Там был не один Ареле, а два, три, четыре, десять, целая толпа таких Ареле. Что это значит? -- Никто не знает. -- А что говорят книги? -- Книги тоже не знают. -- Как это может быть? Ареле, Лейзер-часовщик сказал, что ты неверующий. Это правда? -- Нет, Шошеле. Я верю в Бога. Только я не верю, что он являл себя и приказал раввинам соблюдать все те мелкие законы, которые добавились на протяжении поколений. -- Где Бог? На небе? -- Он, должно быть, везде. -- Почему он не покарает Гитлера? -- О, он не карает никого. Он создал кошку и мышь. Кошка не может есть траву, она должна есть мясо. Это не ее вина, что она убивает мышей. И мышка не виновата. Он создал волков и овец, резников и цыплят, ноги и червяков, на которых они наступают. -- Бог не добрый? -- Не так, как мы это понимаем. -- У него нет жалости? -- Не так, как нам это представляется. -- Ареле, я боюсь. -- Я тоже боюсь. Но Гитлер еще не сегодня придет. Придвинься ко мне. Вот так. -- Ареле, я хочу, чтобы у нас с тобой был ребенок. Малыш с голубыми глазками, с рыжими волосиками. Доктор сказал, что если разрезать мне живот, то ребенок останется жив. -- И ты этого хочешь? -- Да, Ареле. Твоего ребеночка. Если будет мальчик, он будет читать те же книги, что и ты. -- Не стоит резать живот ради того, чтобы читать книги. -- Стоит. Я буду кормить его, и мои груди станут больше. -- Для меня они и так достаточно велики.
-- Ох, Ареле, как хорошо быть с тобою. А что мы будем делать, когда придут нацисты? -- Мы умрем. -- Вместе? -- Да, Шошеле. -- А Мессия не придет? -- Не так скоро. -- Ареле, я вспомнила песню. -- Какую песню? И тоненьким голоском Шоша запела: Его звали Горох, А ее Лапша. Венчались они в пятницу, Никто к ним не пришел. Она прижалась ко мне и сказала: -- Ой, Ареле, как славно лежать с тобой, даже если мы умрем.
Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет
studopedia.su - Студопедия (2013 - 2025) год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав!Последнее добавление