Смыслы соборности и певческий унисон

И их разрушение в XVII веке.

Мерило народа не то, каков он

есть, а то, что считает пре-

красным и истинным

Ф. Достоевский

Е динство духовного и профессионально-художественного в творчестве музыканта-распевщика определялось таким фундаментальным основанием древнерусской духовной культуры, как соборность.

Православное понимание соборности имеет своим источником древнюю традицию восточных культур, учения о взаимосвязи, органической взаимообусловленности всего существующего: человека и космоса, живой и неживой природы, солнца и земли, человека и его предков. “Светить бо ся Олеон, яко солнце, святых чины съ Христъм на собе имея. И за оны громы и мълния пророчьстии слышатся гласи. яже радостьно ликъствуютъ, глаголюще: “Възнесися силою твоею, Боже! Поем и въспоем силы твоя! “Ангели вся поущають, глаголюще: “Въскликнете Богу вся зъмля! Пойте же имени его! Патриарси начинають песнь: “Се богъ нашь възноситься, смирив обоя въ едино и съвъкупив земныя с небесными!” Преподобни възглашають: “Възнесися на небеса, Боже! По всей земли слава твоя!” Праведници велегласують: “Възнесися, судяй земли, да и мы в свете лица твоего, господи, поидем!” Давыд же, акы старейшина ликов, уяшняя несеныя гласы, глаголеть: “Вси языци, въсплещете руками, въскликнете Богу гласом радости, да възидеть Бог в въскликновении, господь в гласе трубьне!”[636] Этот образ соборного пения, в котором голоса ангелов сливаются с голосами праведников и предстоящих в храме, дан Кириллом Туровским в его “Слове на Вознесение”.

Прежде чем перейти к рассмотрению документальных источников — соборных постановлений, касающихся певческого искусства, — обратимся к самому понятию соборности в христианском вероучении. Необходимость более подробного раскрытия этого важного понятия вызвана тем, что монодия знаменного распева, унисонный характер пения в древнерусской церкви есть проявление соборного начала русской духовной культуры в музыке. Подобно тому, как соборные основания древнерусской книжности или иконописи выражались в объединении труда многих мастеров при создании одной книги или иконы и в том, что с иконописцем, приступающим к написанию святого образа, как правило, 40 дней молилась и постилась братия всего монастыря.

Идея соборности пронизывает все строение православной русской церкви, ее обиход и иерархическую структуру. Как архитектурное сооружение соборный храм или собор — это храм, предназначенный для совершения богослужения духовенством нескольких церквей. “По преимуществу соборами именуются кафедральные храмы епархиальных городов. Затем — главные храмы в городах вообще и в некоторых селениях, храмы в больших монастырях и, наконец, имеющие особое значение храмы в столицах”.[637]

Собор в символическом значении — это дом Бога, корабль спасения, якорь которого вознесен в небо. Духовное понимание соборности как единения всего преображенного тварного мира раскрыто Евг. Трубецким в его известной работе “Умозрение в красках”. “Сама вселенная должна стать храмом Божиим. В храм должно войти все человечество, ангелы и вся низшая тварь”.[638] Православный храм выражает собой не действительность, а идеал, олицетворяя иную реальность и небесное будущее человечества. Образ построения небесного собора, башни-Церкви, на создание которой идет множество камней, но “сделанной как бы из одного камня”,[639] предстает в “Пастыре” Ерма. Покаяние — тот единственный путь, который позволяет грешным людям (“отброшенные камни”, “обсеченные камни”) стать частицей небесного храма. Прекрасные Девы — силы Сына Божия, в которые облекаются праведники — вера, воздержание, мощь, терпение, а также простота, радость, согласие, любовь.

Идея вселенской новозаветной соборности нашла воплощение в “Троице” Андрея Рублева, созданной по видению преподобного Сергия Радонежского, противопоставившего соборное единение “ненавистной розни мира сего”. В иконе “Троицы”, раскрывается связь соборности с евхаристической жертвой Спасителя как возможностью воссоздания единства разрозненного и разобщенного мира.

Принцип соборности выражен также в таинстве елеосвящения (соборования), “сущность которого заключается в том, что больного помазывают елеем, призывая при этом Благодать Божию”.[640]

Со стороны обрядности собор — собрание верующих на другой день праздника для прославления того лица, которое имеет “важное участие в воспоминаемом событии”.[641] Например, собор Пресвятой Богородицы в наутрие праздника Рождества Христова, что нашло свое отражение в иконографии (“Собор Божией Матери”, “О Тебе радуется”). Существует также собор архангела Михаила, собор Иоанна Предтечи. В богослужебных книгах словом собор часто также именуется всенощное бдение, совершаемое многими священнослужителями, отчего богослужение приобретает более торжественный характер.

Помогают понять суть православной соборности слова Кирилла Туровского о том, что в покаянных стихах человек молится не только о себе самом, но и о всех, соединенных с ним единством веры и жизни[642], что означает выполнение духовных обязанностей по отношению к другим членам церкви.

О соединении индивидуального и соборного в практике “умного делания” говорит С.С.Хоружий в предисловии к своей работе, посвященной учению исихастов. “... в числе кардинальных мотивов аскетической духовности — не только утверждение индивидуальности, но и необходимость раскрытия индивидуальности в соборность. Как говорят древние максимы подвижнической традиции, “монах тот, кто, пребывая в отдельности, живет в единстве со всеми людьми”, “схимничество в том, чтобы молиться за весь мир”.”[643]

В плане психологическом соборность понимается как совершенство коллективной памяти (устная традиция), коллективного разума, способного постичь Истину. Соборность здесь мыслится как возможность полноценного осознания себя через принадлежность к человеческому роду, ко всему тварному миру. О возможностях единомыслия (не одинакового образа мыслей, а приложении совместных интеллектуальных усилий к одной задаче) говорится в работах, посвященных преподобному Сергию. Единомыслие определяется в них как соединение духовных сил русской земли перед Куликовской битвой, как миротворческая деятельность святого подвижника.[644]

Но путь к соборности, согласно православной традиции, лежит через максимально полное раскрытие индивидуальных особенностей и возможностей человека. Об этом говорят сами примеры жизни и личности всех известных представителей христианского вероучения. На деяниях каждого из святых подвижников лежит печать яркой индивидуальности, талантливости, раскрывающих огромные возможности, дарованные человеку.

Великолепный образ соборного состояния человека, черпающего силы из своей причастности гармонии мироздания, воплощенной в звезде Утренней[645] — одном из символов Богородицы — дан в работе Флоренского “У водоразделов мысли”. “Сойди в себя — и узришь обширные своды. Ниже, оставь страх, спустись в пещеру. Ноги твои ступят на сухой песок, мягкий и желтый, дающий отдохновение. Здесь заглушен шаг твой. Здесь сухо и почти тепло. Капли времен срываются со сводов и падают в глубины мрака. Гулкие переходы наполнены реющим звуком: словно бьют свои удары бесчисленные маятники. Как в мастерской часовщика, нагоняют и перегоняют друг друга неисчислимые ритмы... Упруго жужжат веретена судеб. Сердца всех существ пульсируют в этих недрах. Тут, от мглы лучей, рождаются все вещи мира. Тут ткется... живой покров, что называется Вселенной. Сюда, в утробу земли, собираются и звездные токи, сгустевающие в драгоценные камни. Тут-то, под пещерными сводами сердца, и воссиявает Звезда Утренняя”.[646] Это поэтическое описание человека как микрокосма у П.Флоренского как бы раскрывает глубину лаконичной фразы Нила Сорского: “Сердце одного заключает в себе бесконечные источники жизни для сердца другого”.[647]

Флоренский видел в соборном разуме антитезу ереси как рассудочной односторонности, “какого-то прямолинейного сосредоточения на одном из многих возможных утверждений”.[648] Объект религии, по словам философа, неминуемо раскалывается на аспекты, исключающие друг друга. И “дело православного, соборного рассудка собрать все осколки, полноту их, а еретического, сектантского — выбрать осколки, которые приглянутся: “нужно быть многострунным, чтобы заиграть на гуслях Вечности”.[649] Но эта связная полнота есть лишь чаяние, полнота в единстве, полнота целостная для рассудка лишь постулируется. Поэтому “условием интуитивной данности постулата является укрощение своей рассудочной деятельности и выход в благодатное мышление восстановленного, очищенного и воссозданного человеческого естества.”[650]

Унисон как проявление соборности. Этой цели восстановления человека и служит церковное искусство. Высота нравственных требований, предъявляемых к его создателям, основана на необходимости созидания своего внутреннего храма прежде, чем будет создан и украшен храм внешний. Звук, мелодия сначала раздаются под сводами внутреннего храма и из отдельных собранных звуков рождается унисон соборного пения. Певческий унисон — это аналог соборной молитвы в музыкальной плоскости. Василий Великий называл унисонное пение “узлом к единению, сводящим людей в один согласный лик”.[651] Псалмопение дарует дружбу, любовь, единение между далекими, примирение враждующих. “Ибо кто может почитать врагом того, с кем возносил единый глас к Богу?”[652] Образ коллективной молитвы является также в унисоне пластическим, в синхронности молитвенных движений, сохраняющейся до настоящего времени в храмовом служении по старому обряду.

Монодия (греч. — “одиночное пение”) и унисон (с лат. — “однозвучье”) употребляются в применении к знаменному распеву практически как синонимы, хотя под унисоном принято понимать прежде всего инструментальное исполнение. “... упражнения оркестровых музыкантов в игре унисоном абсолютно необходимы и чрезвычайно важны”.[653] Монодия же как термин относится к музыке вокальной, причем исключительно древней.

Унисонный характер носило амвросианское пение. А. Пареди передает слова Амвросия Медиоланского о пении сочиненных им гимнов: “Их пение обладает великой магической силой и нет ничего, что действовало бы сильнее. В самом деле, что может быть более впечатляющим, чем исповедание Троицы, которое народ каждый день в гимнах воспевает единогласно?”[654] Амвросий описывает, какое прекрасное зрелище представляет собой церковь, когда собравшиеся в ней верующие поют: она подобна морю, в молитвах, произносимых всем народом, слышен как бы шум прибоя, когда вместе поют мужчины, женщины[655], девушки, дети.

О выразительных возможностях “симфонии псалмов” (Флоренский) — древнерусском церковном унисоне — написано очень немного. Впервые об унисонном знаменном пении как не о чем-то примитивно-экзотическом, а об особом, ярком музыкальном явлении, написал Д.Разумовский. “Унисонное исполнение церковной мелодии полнее всякой гармонии. Гармония, написанная для трех, четырех, восьми и т. д. голосов, вводит церковную мелодию в пределы только этих голосов, напротив, унисонное исполнение дает возможность принимать участие в пении всем возможным голосам разных объемов, различной силы и выразительности (и детским[656], и женским, и старческим).”[657] Великолепный знаток древнерусского пения отмечает, кроме того, такую черту унисонного исполнения, как соединение простоты с изяществом, что сообщается мелодии словами песнопения, несущими онтологический смысл. “Ясная передача текста возможна только тогда, когда мелодия отличается простотою; с простотой соединяется некоторое изящество, когда течение звуков мелодии близко выражает мысли и слова.”[658]

Только один вид пения — монодия — дает возможность произносить слова молитвы всем одновременно, без опозданий и разноголосицы. Й. Хейзинга в своей известной работе “Осень Средневековья”, говоря о многоголосной музыке, упоминает Фому Аквинского как авторитетного противника церковного многоголосия, для которого деление голоса (fractio vocus) было признаком разрушения души.[659]

Выразительные возможности унисона были известны русским композиторам XIX и XX вв. “Унисон в зависимости от контекста служит средством воссоздания различных образов — от торжественной архаики (например, хор “Лель таинственный” в “Руслане и Людмиле” Глинки) до трагизма (например, 2-я часть одиннадцатой симфонии Шостаковича).[660]

П.Флоренский, хорошо знающий как музыкальную классику, так и церковную музыку, использующую новые формы, говорил о том, что “в отношении к духовному миру церковь, всегда живая и творческая, вовсе не ищет защиты старых форм, как таковых, и не противопоставляет их новым, как таковым”.[661] Вместе с тем, как отмечает исследователь музыкально-эстетических воззрений Флоренского С.Трубачев, в своих суждениях о музыкально-словесном образе песнопений о. Павел опирается на свое восприятие обиходных гласовых напевов, закрепленных в церковном сознании многовековым молитвенным опытом Церкви. Наиболее близки ему монастырские распевы. К напевам, вошедшим в сокровищницу церковного искусства, Флоренский относит и древнее унисонное пение, которое “удивительно как пробуждает касание Вечности. А когда есть богатство звуков, голосов, облачений и т. д. и т. д. — наступает земное, и Вечность уходит из души куда-то, к нищим духом и к бедным земными богатствами”. (Наброски о богослужении. 1912, XII.I).[662]

Духовный смысл понятия собора, соборности находит свое воплощение в организации церковной жизни: собор как собрание иерархов [663], решающее наиболее важные вопросы как внутреннего устройства церкви (догматические правила), так и внешнего оформления службы.

Постановления соборов православной русской церкви относительно церковного пения опирались на творения отцов церкви, монашеские уставы, святоотеческое предание и практику богослужения. В документах соборов можно найти и самые общие определения характера исполнения богослужебных песнопений, и очень конкретные указания о колокольном звоне, отношении к языческим “игрищам”, о видах песнопений в зависимости от праздника или будничной службы. Таким был и Стоглавый собор 1551 года, получивший свое название по количеству вопросов, вынесенных на обсуждение высших представителей священства.

В постановлениях Стоглава о пении просматриваются два уровня: довольно общие указания, опирающиеся на святоотеческую традицию, и более подробные — касающиеся отдельных частей литургии, характера и времени пения. Петь следовало “по преданию св. апостол и св. отец”, “по уставу” и “по священным правилам”.[664] Далее даются пояснения к “пению по уставу”: “... славословие пети и катавасия на сходе, а на вечернях бы и на заутренях говорили псалмы и псалтырю тихо и неспешно. со всяким вниманием. тако же тропари и седальны сказывали по чину и неспешно...”[665] Что касается внутреннего состояния певчих, то Стоглав указывает на то, что приступать к главному украшению церковной службы следует как в молитвенном предстоянии “с великим тщанием, со всяким благочинием и со страхом Божиим”.[666] Требование к общему характеру пения выражено как это принято в церковной традиции насыщения текста ключевыми словами, неоднократно повторяемым словосочетанием: “чинно и немятежно”.

Соборные постановления о храмовом пении уточнялись и подробно раскрывались в чиновниках. Например, в Чиновнике Новгородского Софийского собора большое место отводится описаниям колокольного звона, всех видов церковных песнопений, характера пения. При этом о способе исполнения и месте песнопений говорится в контексте чинопоследования церковной службы, включающем изображение шествий, описания облачения священства, размеров крестов, лампад, свечей и, конечно, колокольного звона (Макарьевский колокол в Страстную неделю). “В великую же субботу в начале седьмого часа дни благовест к обедни в большой колокол, а в благовест все подияки с белыми стихари собираются в выходную палату и, облачася, провожают святителя с лампадою и с большими свечами, с пением и поют стих: Вечернюю песнь и словесную службу”.[667]

Воссоздание в чиновниках картины литургического действа, раскрытие различий церковных служб, где пение — органическая часть, основа и главное украшение происходящего, подтверждают правомерность высказывания П.Флоренского о том, что синтез храмового действа, вовлекающий в свой круг искусство вокальное и поэзию во всех ее проявлениях, сам является в плоскости эстетики именно музыкальной драмой.[668]

Поэтическая ткань служебного канона подчинена единому замыслу, единому ритму и единой эстетике, что проявляется в одном круге образов, одном поэтическом и пластическом режиме при всем многообразии выразительных средств, разворачивающих эту драму. “А в благовест до митрополича прихода в церковь, приготовят ключари святыя иконы: Вседержителя Спаса, и пречистую Богородицу, и святых отец, святителей и преподобных и мучеников против сенодика, а на облачении сак лазоревый и болшие кресты. И начинает иерей часы по обычаю, а святитель служит литоргию по чину, а на облачении и на действе поют подияки, переменяя станицы, стихи дневные ис Триоди и на абмоне все демественное, а певцы литоргию поют строчную... святитель целует св. евангелие и входит в олтарь по чину, а певцы поют вход... а в кажение подияки поют в олтаре вход демеством, исполайти тройную неспешно”.[669]

Дата добавления: 2015-06-25