Дворцы в переулке

НА ТВЕРДОЙ ВОДЕ

ВИЧЕНЦА - ПАЛЛАДИО, ВЕНЕЦИЯ - КАРПАЧЧО

Виченца - в пятидесяти минутах от Венеции на поезде. Это западный край

провинции Венето. Венецианские крылатые львы св. Марка здесь повсюду на

стенах домов, напоминая о временах Террафермы. Так - terraferma, "твердая

земля" - называла размещенная на островах Венеция свои материковые владения.

К началу XVI века они простирались почти до самого Милана, захватывая

Бергамо, Брешию, Верону, Виченцу, Падую, а к востоку - куски нынешних

Хорватии и Словении.

Из Террафермы притекали в центр выдающиеся провинциалы: Джорджоне из

Кастельфранко, Тициан из Пьеве-ди-Кадоре, Веронезе из Вероны, Чима из

Конельяно. В Падуе родился и в Виченце развернулся Андреа Палладио -

единственный архитектор в мировой истории, чьим именем назван стиль.

Чтобы не вдаваться в архитектурные подробности, проще всего вызвать в

воображении Большой театр или районный Дом культуры - они таковы благодаря

Палладио. И если составлять список людей, усилиями которых мир - по крайней

мере, мир эллинско-христианской традиции от Калифорнии до Сахалина -

выглядит так, как выглядит, а не иначе, Палладио занял бы первое место.

Палладианские здания - архитектурное эсперанто, пунктир цивилизации.

Самое представительное сооружение на свете - широкие ступени, ряд колонн,

треугольник с барельефом, высокие окна: там тебе непременно что-нибудь

скажут, объяснят, покажут. Одинаковые парламенты, суды, театры, музеи,

особняки и виллы покрыли планету задолго до "Макдоналдса" - назойливые, но

необходимые ориентиры. Огонек в лесу. Хуторок в степи. "Земля-я-я!!!"

Заповедник палладианства - Виченца. Консервативные венецианцы не дали

Палладио поработать во всю силу в их городе, и он разгулялся тут.

От вокзала пересекаешь по виале Рома широкое Марсово поле и сразу

погружаешься в нечто, с одной стороны, невиданное, с другой - знакомое.

Монументальные фасады вичентинских палаццо на узких улицах не рассмотреть -

хрустят шейные позвонки. Похоже на Нью-Йорк в районе Уоллстрит, на деловые

районы Филадельфии или Бостона. В общем, на впитавшую палладианство Америку.

Виченца - один из характернейших городов Ренессанса: здесь вполне

ощущаешь, что город - творение человека, его пространство, его победа над

нецивилизованной, опасной природой. Виченца стоит на Терраферме, а не на

воде, как Венеция, - но в центре зелени нет. В стороне лежит более

живописный квартал Барке - по берегам тихой речки Ретроне. Однако в целом

Виченца - воплощение ренессансной градостроительной идеи, почти не

измененной последующими столетиями с более либеральным экологическим

мышлением.

Во время расцвета Палладио в Виченце жили тридцать тысяч человек.

Сейчас - сто: не такой уж большой прирост. Италия была городской страной: к

концу XV века - двадцать городов с населением свыше двадцати пяти тысяч (с

отрывом лидировали Неаполь и Венеция). Во всей остальной Европе - от

Лиссабона до Москвы - таких насчитывалось еще столько же.

За прошедшие пять столетий многое изменилось до неузнаваемости.

Сохранились: благодаря воде - Венеция, а на твердой земле - Виченца.

Вичентинские власти всех времен оказались верны памяти Палладио, продолжая

его стиль, не соблазнившись даже повсеместным в Италии барокко-и это

единственно правильное решение. Без Палладио Виченцы не существует. Виченца

- его музей. Главная анфилада - корсо Андреа Палладио: парад дворцов.

Главный зал - пьяцца деи Синьори - с огромной ажурной Базиликой: шедевром,

который приезжают изучать и зарисовывать. Сам Палладио нестеснительно писал

о ней: "Это здание могло бы быть сравнено с самыми значительными и самыми

прекрасными зданиями, построенными от древности до сего дня".

Базилику и просто очень интересно рассматривать, усевшись напротив на

ступенях Капитанской лоджии, еще одного создания Палладио. Рядом, тоже с

вином и сыром, сидят туристы. Быстро знакомишься. Математик из Манитобы

Матвей спрашивает: "Вы уже успели проработать виллу "Ротонда"?" Мимо

медленно едет на велосипеде подросток, громко поет по-итальянски "Катюшу".

Ничему не удивляешься, и вдруг понимаешь отчего: что-то неумолимо ВДНХовское

чувствуется в этом городе, что-то по-соцреалистически противоположное

здравому смыслу. Идея распирает город. Обилие огромных зданий на узких

улицах маленькой Виченцы производит впечатление переполненности, близкой к

взрыву: город набухает архитектурой, как бомбажная консервная банка.

Собственно, взрыв уже произошел, и брызги долетели до самых дальних окраин -

застыв оперным театром В Буэнос-Айресе и колхозным клубом в Читинской

области. Палладио похоронен в вичентинской церкви Св.Короны возле алтаря

работы Беллини, где Иоанн Креститель поливает Иисуса иорданской водой из

жестяной кухонной миски. Эта замечательная здравосмысленность - не то

соседство, которого требует дух Палладио. Его стиль - превознесенность. Его

загородные виллы для отдыха и развлечений больше всего напоминают храмы.

К вилле "Ротонда" на окраине Виченцы - самому знаменитому сооружению

Палладио - идем вместе с Матвеем, поднимаясь по девятнадцати ступенькам: все

рассчитано, внутрь пускают только по средам. Там - буйная лепнина и роспись

охристо-золотистого цвета. "Ротонду" два века назад "прорабатывал" Гете:

"Внутри это строение я бы назвал уютным, хотя оно не приспособлено для

жилья".

А для чего же?! Красиво, но бессмысленно. И этот стиль распространился

по всему миру, до глухих углов? Все же тяга к роскоши куда неистребимее, чем

стремление к нормальному удобству, не говоря о том, что это более пламенная

страсть. Взять хоть мировые географические открытия, сделанные в поисках

пряностей, золота и мехов, - не за пшеном же плыли вокруг света. Считается,

что Палладио возрождал античность. Так считал и он сам. Так оно и было. Но с

поправкой: Возрождение изгоняло из греко-римской древности язычество, а с

ним - низовую физиологическую телесность. Интерес к античности возник во

флорентийском кватроченто, а решающее событие произошло, когда Поджио

Браччолини нашел в монастырских архивах сочинение древнеримского архитектора

Марка Витрувия "Об архитектуре". Основа его: архитектура должна имитировать

природу и строиться на рациональных принципах, ведущих к Красоте, Пользе и

Мощи. Римлянина развил Леон Баттиста Альберти, который вычленил у язычника

Витрувия библейский антропоморфизм, сравнивая пропорции колонн с

соотношениями роста и толщины человека, расстоянием от пупка до почки и

т.д.; человеческие же пропорции он, вслед за Блаженным Августином, соотнес с

параметрами Ноева ковчега и храма Соломона. Максима "человек есть мера всех

вещей" - для нас метафизическая - имела для Ренессанса арифметический смысл.

Продолживший Альберти в своем трактате "Четыре книги об архитектуре"

Палладио заключает: "Здание должно выглядеть цельным, совершенным телом".

Следствие - иерархия архитектурного пространства, подобно тому, "как

Господь замыслил части нашего тела так, чтобы самые красивые были выставлены

на обозрение, а менее достойные упрятаны". Оттого лестницы (кроме парадной)

и другие служебные конструкции оставались без внимания. Оттого кухни

задвигались в тесные неудобные помещения рядом с погребами, а иногда вовсе

выносились за пределы здания - к амбарам и конюшням. Бельэтаж по сей день в

Италии называется piano nobile - дворянский этаж, этаж для благородных.

Сортирами архитекторы палладианского толка пренебрегали: неловко,

видно, делалось. На четырнадцать залов роскошной виллы Пизани обнаруживаешь

одно отхожее место. Архитектура низа еще только предстояла человечеству, а

ту, что была в прошлом, забыли. Я видал в Эфесе древнеримские общественные

уборные дворцового размаха. Процесс там был организован тонко: оркестр

играл, заглушая неблагозвучные шумы, запах нейтрализовали благовония, рабы

предварительно нагревали своими задницами мрамор сидений. Хоть Возрождение

возрождало античность, но полторы тысячи лет христианства не прошли даром:

телесность заметно отступала перед духовностью. Суть - перед идеей.

Вот и "Ротонда" - не столько дом, сколько некая театральная сцена.

Театральность в высшей степени присуща этой эстетике. Не зря последнее

создание Палладио, которое заканчивали его сын Силла и ученик Скамоцци, -

Театро Олимпико в Виченце. Потолок зрительного зала - небо с облаками.

Декорация - архитектурная, то есть постоянная: для "Эдипа-царя", что обязано

было подходить ко всему. Застывшая мифологема, раскрытие карт - как название

джойсовского романа. В известном смысле декорация любой трагедии - Фивы; все

может и должно быть сведено к Софоклу, всегда это - кровь, рок, возмездие.

Потрясающая мысль: все человеческие трагедии одинаковы.

Главная улица Виченцы - корсо Палладио, уставленная дворцами, - по

существу, та же улица Фив, которая уходит в никуда на сцене Театро Олимпико.

Умножение, тиражирование впечатлений и ощущений Палладио закладывал в

своей работе. Вилла "Ротонда" - не просто театральная сцена, но четыре

одинаковые сцены, обращенные на разные стороны света, к любым ветрам, ко

всем временам года. Как говорил сам архитектор, он не мог выбрать, какой

пейзаж красивее, оттого и соорудил четыре равных входа со всех сторон.

Круглый зал, вписанный в квадратный план здания, решал пифагорейскую

задачу квадратуры круга: божественное совершенство - в материальной

человеческой вселенной. Математика была господствующей наукой для

архитекторов, музыкантов, скульпторов, художников. Сводимой к формуле

казалась жизнь - и так вплоть до XX века. Что стало первым потрясением,

показавшим: не все счастье рассчитывается на бумаге? Пуля "дум-дум"?

"Титаник"? Газы на Ипре? Кровь русской революции?

Палладио упразднял сортиры, расширяя столовые, - и специальные

помещения уставляли ночными горшками, от чего в итоге бешено разрастались

цветы в садах: тоже вроде польза, но косвенная, не предусмотренная. Говорят,

красиво жить не запретишь, - неправда: красивая жизнь только та, которая

полноценна и естественна. Запланировать красоту и счастье не выходит. Потому

и утонул "Титаник": чтоб не зарываться. Как там у Венедикта Ерофеева: "Все

на свете должно происходить медленно и неправильно, чтоб не сумел

загордиться человек, чтоб человек постоянно был грустен и растерян".

Будем, однако, справедливы: виллы Палладио очень хороши снаружи.

Палаццо и вилла - разница между фасадом и силуэтом. В городе значим только

фасад, за городом - силуэт. Вписывание цивилизации в природу предвосхищает

Руссо и прочее просветительство. Парк вокруг виллы переходит в сад, сад - в

леса и поля. В Венето невысокие холмы скрывают мачты электропередач и

отдаленные многоэтажки, автострады кажутся ручьями: ничто не нарушает

сельскохозяйственной пасторали, тем более, и растет кругом кукуруза.

Появление в Северной Италии вилл и особой культуры - villegiatura,

дачной жизни, у нас так подробно описанной Чеховым, - напрямую связано с

открытием Америки. Каждый раз истинная радость - узнать о связи далеких по

видимости явлений, убедиться в преемственности мировых событий. Привезенная

из Америки и легко прижившаяся кукуруза оказалась идеальным злаковым

дополнением к традиционным макаронам: по сей день кукурузная каша - полента

- любимый гарнир в Ломбардии, Пьемонте, Венето. За четыреста лет до

хрущевского кукурузного бума заколосились поля, а венецианские купцы

сделались и помещиками. Появились поместья - виллы, изысканность которым

придавало чтение буколик Вергилия, излюбленного античного автора в эпоху

Ренессанса. Виллы расписывали Веронезе, Тициан, Бассано, Пальма-старший,

Пальма-младший.

Из Венеции почти до Падуи можно доплыть по Бренте - тридцать два

километра узкой речки со шлюзами и разводными мостами. Два непрерывно

хохочущих парня (радостно думаешь: с утра приняли) ездят на маленьком

"фиате" от моста к мосту, крутя в четыре руки допотопные лебедки, и мост

вдруг разворачивается вдоль русла, превращаясь в остров. На нем паясничают и

позируют перед туристскими камерами два молодца, которым так завидно повезло

с работой.

Пароход идет медленно, течение тихое, по берегам - плакучие ивы, стены

плакучих ив. Покой и благолепие. Где же тут купаются в длинных трусах, с

воплем раскачавшись на ветке?

По Бренте - прекрасные, удвоенные гладкой водой палладианские виллы. В

местечке Доло на мысу - светлое храмовое сооружение с восемью колоннами

коринфского ордера, гид поясняет: городская бойня.

"Величественные здания, возведенные этим человеком, изуродованы мелкими

грязными людскими потребностями... Сколь мало эти бесценные памятники

высокого духа соответствовали жизни всего прочего человечества..." Слова

Гете о Палладио цитируешь с противоположными чувствами. Как высказался в

палладианском дворце Державин: "А где тут у вас, братец, нужник?"

Страсть к античности, нашедшая кульминацию в творениях Палладио, в

Венеции и Венето возникла сравнительно поздно. Там для развития тенденции

all'antica огромную роль сыграло разграбление Рима войсками Карла V в 1527

году. Наемники-лютеране не жалели католических святынь, разрушая город хуже

любых варваров. В результате множество художников оказались без работы и

двинулись на север. В частности - Якопо Сансовино, задавший "античный" тон в

Венеции, и Джан Джордоко Триссино. Триссино - дворянин, энциклопедист и

архитектор - обосновался под Виченцой и набрал себе в мастерскую лучших

каменщиков, в том числе - сына падуанского каменотеса, специалиста по

мельничным жерновам, Палладио, которого тогда еще звали Андреа делла

Гондола. Только в 1540-м, когда Андреа было тридцать два года, появляется в

документах имя "Палладио", придуманное в честь Афины Паллады его патроном

Триссино, с указанием профессии - "архитектор".

Широта Палладио нечаста даже для Ренессанса. Он пробовал все: храмы,

жилые дома, загородные виллы, общественные здания, мосты, плотины, театры,

гробницы, оформление торжеств. Между 1540 и 1560 годами начал в Виченце и

вокруг нее тридцать зданий - два десятка вилл, десяток дворцов. Если

прибавить к этому авторство трактата об архитектуре, который почти полтысячи

лет - мировой бестселлер, то поразишься взлету сына жерновых дел мастера.

Впрочем, его происхождение - обычное для Возрождения. Фра Анджелико и

Андреа дель Кастаньо были из крестьян, Джотто пас овец. Микеланджело с

тринадцати лет служил в учениках у Гирландайо. Еще раньше начался трудовой

стаж Уччелло, Тициана, Мантеньи. Андреа дель Сарто - и вовсе с семи. Редкие

получили формальное образование: Леонардо, Брунеллески, Браманте. Художник

низкого происхождения мог быть возведен в дворянство, что служило легким

способом расплаты, даже обрести титул (графами стали Джентиле Беллини,

Мантенья, Тициан). Некоторым удавалось разбогатеть художеством - Перуджино,

Рафаэлю; сильно разбогатеть - Тициану. Такие если не входили в элиту, то

приближались к ней, но это совершалось медленно и редко. В целом же художник

имел статус ремесленника. Ремесленниками были все, кто работал руками.

Может быть, ближайшее современное соответствие - дизайнер интерьера.

Зажиточные ренессансные дома были нарядны - не только снаружи, но и внутри:

бронзовые светильники, зеркала в рамах, серебряная посуда, бокалы и штофы

цветного стекла, майоликовые блюда на вышитых и кружевных скатертях, мелкая

терракота на резных полках. И - картины: образа, портреты. Инвентарные

перечни в завещаниях - лучшие свидетельства материальной культуры -

показывают, что в домах девяноста процентов ремесленников были картины.

Самый популярный образ, разумеется, Мадонна. Серийные специалисты -

мадоннери - выпускали ширпотреб. Гениальные достижения Джованни Беллини

тиражировались его мастерской, партиями поставлявшей на рынок Богоматерь с

Младенцем на фоне пейзажа Террафермы, любимого в Венеции и Венето. Рынок

искусства был широк, хотя еще не организован - это пришло через полтораста

лет в Амстердаме.

Козимо Тура при феррарском дворе расписывал мебель, творил конскую

сбрую, одеяла и скатерти. Сохранилось адресованное герцогу Миланскому

Лодовико Сфорца письмо Леонардо, где он перечисляет, на что способен:

живопись и скульптура идут десятым пунктом. Поступив на службу, Леонардо и

занимался военной инженерией, организацией праздников, Дизайном костюмов.

"Тайная вечеря" была шабашкой: картину ему заказал монастырь, а не герцог.

Только к середине XVI века постепенно укрепляется представление

общества о художнике и художника о себе самом как о служителе муз. Термина

"художник" и не было, "живописец" или "скульптор" служило ремесленным

званием. Скульпторы часто состояли в одной гильдии с каменщиками и

плотниками, живописцы - с фармацевтами, у которых покупали красители. Во

Флоренции, например, они были членами гильдии "Arte dei Medici i Speziali",

сильно проигрывая в социальном статусе входящим в то же объединение врачам и

аптекарям. Не существовало нынешней иерархии жанров: предметы искусства

носили непременно функциональный характер, и лик святого писался для церкви,

а не для музея. Из одной мастерской выходили и алтарные изображения, и

расписные сундуки, и портреты, и раскрашенные знамена. Прикладных изделий,

понятно, было больше.

Средний художник расценивался на уровне сапожника или портного - из

сферы ручного неинтеллектуального сервиса. Таково было и художническое

самосознание, и можно только догадываться о степени волшебного единения

мастера со своим произведением, для которого он сам растирал краски, сам

склеивал кисть, сам сколачивал раму - оттого и не видел принципиальной

разницы между росписью алтаря и сундука. Искусство достигалось через

ремесло.

Одно из следствий ремесленнического самосознания - отсутствие авторских

амбиций, идеи копирайта: коллективный труд считался нормой и копирование не

трактовалось как плагиат. Одержимость оригинальностью - требование нового

времени - показалась бы странной. Оттого мы находим,свободные беззастенчивые

заимствования даже у самых великих: Беллини у Мантеньи, Карпаччо у Беллини.

Никто не прятался, да и невозможно: все знакомы, а Беллини Мантенье - даже

шурин. Если виллы Палладио находят спрос - почему не повторить его образцы?

Это не только не зазорно, но и помогает хорошей традиции, которая побуждает

не шокировать, а подтверждать. Манеру мастера продолжали подмастерья.

Оттого не было и непризнанности. Изменения вносились эволюционно, а не

революционно. Ренессанс не знает своих Ван Гогов и Малевичей, и некому

резонно указать: "Осел хвостом лучше мажет".

Другое следствие - недвусмысленное отношение к деньгам. Мысль, что

творцу воздается где-то в горних высях, никто не понял бы. Изделие должно

быть оплачено, будь то штаны или Святое семейство. Заказчик вступал с

художником в отношения клиента с обслугой, включая и то, что могли нахамить.

Ренессансные тексты приводят случаи художнического своеволия - впрочем,

портняжного тоже.

Пограничный между старым и новым самосознанием пример - история с

картиной Веронезе. Церковь заказала ему сюжет Тайной вечери, но отказалась

принять: мало того, что один апостол режет баранину, а другой ковыряет

вилкой в зубах - живописец разместил на холсте полсотни фигур, включая

негритят-прислужников, пьяных немецких солдат, карликов, шутов и собак.

Вышел скандал, и Веронезе вызвали на суд инквизиции. В итоге сошлись на

смене названия: "Пир в доме Левия" (сейчас картина в венецианской

"Академии", а в тех же скобках подивимся инквизиторской терпимости). Запись

допроса сохранилась. "Вы в самом деле считаете, что все эти люди

присутствовали на Тайной вечере? - Нет, я полагаю, что там были только

Господь наш Иисус Христос и его ученики. - Почему же вы изобразили всех

остальных? - На холсте заказанного мне размера оставалось много места, и я

подумал, что могу заполнить его по своему усмотрению". Восхитительное

достоинство, прямодушная гордость мастера, забытая зависимость от материала

- ни слова о духовке и нетленке.

Однако уже Вазари в том же XVI веке говорит в своих "Жизнеописаниях" о

божественном вдохновении Джотто. Начинает возникать иная, современная

концепция художника.

Но Андреа Палладио - еще из того, ремесленного цеха. Обилие художников

на душу населения имело понятные результаты. Как в Одессе, где каждая мамаша

считала долгом видеть сына со скрипочкой в руках, неизбежно появлялись

Хейфец и Ойстрах, так в Тоскане и Венето из сотен мальчиков, отданных в

ученики, выходили Боттичелли и Карпаччо. Так вышел из гильдии каменщиков

Палладио.

Баснословна его карьера: от первого успеха - палаццо Тьене в Виченце,

где теперь штаб-квартира "Банко пополаре", - до посмертного триумфа во всем

мире.

Секрет распространения - прежде всего во внятных радикальных трактатах,

пользуясь которыми даже посредственность могла воздвигнуть нечто

значительное. Палладио вывел алгоритм, и произошло воровство простоты.

Секрет - и в извивах истории, которая ретроспективно не знает

случайностей. Венеция стала туристским аттракционом раньше других городов

планеты, за исключением Рима, пожалуй. Первые в мире туристы - англичане -

вывозили впечатления и идеи из Венеции и Венето: одной из остановок по пути

была Виченца. Ключевым оказался приезд сюда лондонского архитектора Иньиго

Джонса летом 1614 года. Он встретился с престарелым Винченцо Скамоцци,

лучшим учеником Палладио, и приобрел несколько сундуков с эскизами.

Джонс умер, когда уже исполнилось двадцать лет Кристоферу Рену -

человеку, который после великого пожара Лондона в 1666 году построил его

заново, в конечном счете по принципам Палладио: например, собор Св. Павла.

Идеи растекаются - чем они проще и внятнее, тем быстрее и шире. Но

всегда должен быть проводник, персонификация идеи: таким для Англии стал

Иньиго Джонс, а для России - Джакомо Кваренги. В 1780 году по приглашению

Екатерины он приехал из Италии в Петербург, где и умер тридцать семь лет

спустя, успев послужить еще и Павлу, при Александре впав в немилость.

Неистовый палладианец, он задал тон, стиль, моду, оставив выдающиеся

образцы: Английский дворец в Петергофе (разрушен Люфтваффе в 42-м), Академия

наук, Эрмитажный театр, Обуховская больница, Конногвардейский манеж. Не

забудем Смольный: эволюционер Палладио оказался причастен к самой

радикальной революции в истории. А победивший гегемон в своих общественных и

частных сооружениях самоутверждался, копируя дворцы и поместья. В санатории

"Сочи", построенном для Политбюро - с портиками, фресками, лепниной, - я

своими глазами видел монументальную плиту, где золотом по белому в прожилках

выбито: "Кефир 22.00 - 22.30". Под Москвой попал в гости к нефтяному

магнату, занявшему бывшую дачу ЦК: лестница вчетверо шире кухни, ионические

колонны в два обхвата, в биллиардную попадаешь через спальню.

В Штатах главным проводником палладианства стал Томас Джефферсон.

Молодая Америка брала пример с Англии - в архитектуре тоже. (Еще в начале

XVIII века даже кирпич привозили из Британии, укладывая его в трюмы как

балласт.) Но что до государственного устройства и принципов общественной

жизни, то отцы-основатели заглядывали через голову и Англии, и всей Европы в

античность: Грецию и Рим. Так, взяв многое в университетской системе

Оксфорда и Кембриджа, американцы отвергли их принцип замкнутых двориков

монастырского типа, что напоминало об ограниченности человеческого разума и

элитарности знания.

В первоначальных Штатах все было идеологично. В этом смысле английское

палладианство оказалось идеальным компромиссом - античность, пропущенная

через британский опыт. Располагал к тому и климат: Штаты - южная страна, о

чем часто забывают. Родные края Джефферсона - на широте Палермо. Здесь не

было риска промерзнуть в открытых колоннадах или схватить насморк у

распахивающихся до пола "венецианских" окон.

Впрочем, мода никак не связана со здравым смыслом. Как вышло, что

палладианство активнее всего внедрилось на севере Европы - в Англии и

России? Виллы, перенесенные из Венето в Эссекс и Петербургскую губернию,

опять-таки напоминают хрущевские заполярные посадки кукурузы. В Британии

широт, на которых находится Венето, нет вообще. В большой России такие

параллели имеются, но - на Черном море, где палладианский стиль законно

господствует в облике санатория "Металлург" и водолечебницы "Мацеста". Но

какой такой прохлады алкали русские помещики на широтах Гренландии и Аляски?

Если уж заимствовать архитектуру в Италии, то логичнее было бы копировать

средневековые палаццо - толстые стены, крохотные окна. Однако логика имеет

отношение лишь к самим конструкциям, а не к моде на них.

В Америке сам Джефферсон напоминал о Возрождении. Занимался сельским

хозяйством, метеорологией, археологией, филологией, восстановил облик

мамонта по ископаемым костям, составил словарь индейских диалектов. Внедрял

республиканские принципы в американское общество и - палладианский стиль в

американскую архитектуру, без обиняков называя Палладио "Библией". Об этих

высказываниях можно не знать - достаточно взглянуть на дом Джефферсона в

Вирджинии, названный итальянским именем Монтиселло, спроектированный в 90-е

годы XVIII века самим хозяином по образцу виллы "Ротонда".

В XIX веке палладианские фасады загородных домов были так популярны в

Штатах, что Фенимор Купер жаловался: здания не отличить друг от друга. Мода

сошла на нет только полстолетия назад, но и деловые кварталы американских

городов успели стать назойливо палладианскими.

Огромно влияние Джефферсона, избранного в 1800 году президентом США, на

облик американской столицы - при нем строился Капитолий, Белый дом, судебные

здания, менялась Пенсильвания-авеню. Если есть в мире второй, после Виченцы,

палладианский город - это Вашингтон. Точнее, он первый: потому что

подлинный, исторический Палладио в своем городе пробовал и искал - в

Вашингтоне же использовано уже найденное, отобранное, проверенное не только

итальянской, но и британской, и уже своей американской практикой. Вашингтон

- столица падладианства. А универсальность стиля такова, что житель

Тамбовщины может представить себе Белый дом, пройдясь вокруг колхозного Дома

культуры.

Прижизненная судьба Палладио сложилась тоже неплохо: в конце концов, он

получил в свое распоряжение целый, и немалый, город. Но тяжелый комплекс

непризнания Венецией тяготел над ним до смерти. С 70-х годов XVI века, то

есть в последнее свое десятилетие, он именуется в венецианских документах

"наш верный Андреа Палладио", но ни общественных, ни частных заказов в

Венеции так и не получил. Победив посмертно планету, всю жизнь мечтал

одолеть один город.

Палладио засыпал Венецию проектами и прошениями, получая неизменные

отказы. Патриции заказывали ему виллы - тут он обошел и Сансовино, и

Санмикели - но не городские дома. Венецианцы были, к счастью, консервативны

и здравы - к счастью, потому что проекты Палладио, перейдя с бумаги в

камень, загромоздили бы Большой канал, не говоря о каналах малых. Так же

стоило бы возносить в венецианских церквах специальную молитву за неудачу

проектов 50-60-х годов XX века Райта и Корбюзье, которые тоже прицеливались

строить здесь.

Слава Богу, Палладио проиграл конкурс на мост Риальто: то, что он

предлагал, больше всего напоминает плотину сталинской эпохи. И нынешнее-то

сооружение победившего в конкурсе Андреа делла Понте кажется слишком

монументальным для Венеции, но оно хотя бы оптически не перекрывает канал.

Нет сомнения, что делла Понте уступает в таланте своим соперникам в борьбе

за Риальто - Микеланджело, Сансовино, Санмикели, Палладио. Но имена и

стоящие за ними дарования во все времена имели значение второстепенное по

сравнению с отношениями между художником и властью: вспомнить, что ли, союз

Лужков-Церетели. Иногда такое во благо - но не в Москве, с ее несуразной

палладианско-сочинской эстетикой Манежной площади. Получил отказ

предложенный Палладио проект перестройки фасада Дворца дожей и Пьяцетты -

опять-таки слава Богу. В своих "Четырех книгах об архитектуре" он отказывает

венецианской готике в изяществе и красоте - можно представить, как

распоясался бы он в городе.

Конечно, Венеция, как и весь мир, не избежала палладианства: ее ведущий

архитектор XVII века Лонгена - ученик Скамоцци, то есть ученик ученика. И

наконец, была церковь - единственный венецианский заказчик Палладио.

Ему все же удалось поработать здесь, оставив два фасада, которые

доминируют в вечернем городе. Когда над лагуной непроглядно темнеет, глаз

наблюдателя, стоящего у воды перед Дворцом дожей, режет одно пятно - Сан

Джорджо Маджоре, мертвенно-белый фасад церкви.

Палладио строил храмовые фасады из похожего на мрамор истрийского

известняка, который еще и отбеливался от солнца и воды. Белы и церковные

интерьеры Палладио, утверждавшего: "Из всех цветов ни один не подходит так

для храма, как белый, - благодаря чистоте, напоминающей о жизни, угодной

Богу".

Тем же вечером стоит перебраться на другую сторону Большого канала,

завернуть за здание таможни на остром мысу, выйдя на набережную Неисцелимых

вдоль широкого канала Джудекка (нет в мире лучшей вечерней прогулки), - и

перед глазами встанет мощный силуэт храма Реденторе с таким же отбеленным

фасадом.

Церковь Реденторе (Искупителя) - шедевр Палладио: компактная

огромность. Каждый год в третью субботу июля через Джудекку наводится

понтонный мост, к храму идут венецианцы, вспоминая об избавлении города от

чумы, служится благодарственная месса, у паперти продают билетики

благотворительной беспроигрышной лотереи, от которой у меня осталась

школьная линейка "Made in China". Канал заполняют лодки, катера, яхты, по

берегу Джудекки на километр выстраиваются столы: в этот вечер положено есть

на воде или у воды. Меню - водоплавающее: рыба, моллюски, ракообразные, в

крайнем случае, утка. За полчаса до полуночи начинается сорокапятиминутный

фейерверк, храм Реденторе ежесекундно меняет оттенки, осеняя разгульный

праздник, - и живое величие Палладио неоспоримо.

Редкий гость заезжает теперь в Виченцу, а Венеция помогла Палладио

выбраться из переулков Террафермы, да еще и умножиться, отразившись в водной

тверди.

Дата добавления: 2015-06-26