В. Я. Белокрешцкий

ЭТНИЧЕСКИЕ, РЕЛИГИОЗНЫЕ И СЕКТАНТСКИЕ КОНФЛИКТЫ В ПАКИСТАНЕ

Конфликты раздирают Пакистан. Они существуют на раз­ной почве и в отдельные периоды существования страны. Различного типа конфликты (не выделяя здесь специально со­циальные, классовые) имели решающее значение, проявлялись наиболее выпукло. Конфликт выступает как результат противо­речий между группами интересов и имеет мирные, переговор­ные и вооруженные, насильственные формы протекания. Ос­новной интерес вызывает сегодня последняя форма, так как она связана с терроризмом, внутренним и международным, и опасностями, обусловленными ростом преступности, беззако­ния и насилия.

На примере Пакистана весьма, кстати, отчетливо видна тен -денция нарастания конфликтности в обществе и силовых, на­сильственных форм ее выражения. На первом этапе своего су­ществования, а Пакистан как независимый доминион в составе Содружества наций (Британского содружества) возник в августе 1947 г., главным был внешний конфликт с Индией. Уже осенью того года началась война двух молодых государств на территории существовавшего в колониальное время княжества Джамму и Кашмир. Военные действия обострились весной 1948 и продол­жались вплоть до самого его конца. Однако количество убитых среди военнослужащих обоих государств едва превысило 1 тыс. человек.

Связанным с тем же внешним фактором был и главный кон­фликт начальных лет — межрелигиозное, межобщинное проти­востояние, сопутствовавшее разделу колониальной Индии и осо­бенно болезненно проявившееся в Пенджабе в 1946-1947 и Бен-галии в 1949-1950 гг. Общее количество беженцев, главным об­разом индусов и сикхов, покинувших отошедшие к Пакистану районы, и беженцев-мусульман, оставивших индийскую терри­торию, составило от 12 до 14 млн. человек. В ходе одного из са­мых массовых в истории единовременных перемещений людей погибло, по разным оценкам, от 200 тыс. до 1 млн. человек. Уро­вень насилия и жестокости на коммуналистской почве был ис­ключительно высок. Однако этот конфликт нельзя рассматри­вать как внутрипакистанский, — он был завершающий аккордом в межобщинных распрях, потрясавших время от времени коло­ниальную Индию.

Трагические последствия раздела, война в Кашмире, внешняя угроза со стороны независимой Индии служили на первых порах фактором, способствующим консолидации пакистанской нации. Однако становление новой национально-государственной общ­ности протекало в сложных условиях. Сказывались нехватка фи­нансовых средств для функционирования даже минимального го­сударственного аппарата и недостаток квалифицированных кад­ров для работы в нем. В общественном и хозяйственном отноше­нии Пакистан серьезно отставал от Индии. На момент образова­ния в стране было только два относительно больших города — Карачи, единственный порт в устье Инда, центр провинции Синд, и Лахор, административный центр Пенджаба, весьма пострадав­ший от последствий раздела. Почти половину жителей Лахора составляли индусы и сикхи, среди которых было много владель­цев недвижимости, предпринимателей и торговцев, обеспечен­ных и образованных людей. Все они покинули город, спасаясь от грабежей и насилия.

Помимо Кашмира, острой на первых порах была также ситу­ация в полосе пуштунских племен, в стране вазиров, где властям Пакистана, как ранее англо-индийским, оказывал сопротивле­ние легендарный духовный и политический предводитель Факир из Ипи.

Смерть «отца-основателя» Пакистана, первого генерал-губер­натора доминиона, председателя Всеиндийской (затем Всепаки-станской) Мусульманской лиги М.А.Джинны в сентябре 1948 г. не поколебала внутреннего спокойствия в стране. Но она акти­визировала силы, выступившие с конфликтующими между со­бой программами действий.

Наиболее острым оказался тогда в Пакистане конфликт между политическими и бюрократическими элитами, представляющи­ми разные этнические области и провинции страны. Нужно от­метить, что остроту этого конфликта в немалой степени объяс­няет наследие колониального времени. Дело в том, что политика англичан в последние десятилетия их господства, особенно на­чиная с реформ Монтегю-Челмсфорда 1919 г. состояла в поощ­рении идей и практики провинциальной автономии. Именно в провинциях опробовались системы выборов, хотя и не всеоб­щих, но охватывавших все более широкие слои населения. В зна­чительной мере поэтому политическая жизнь в Индии между двумя мировыми войнами протекала весьма интенсивно в рам­ках отдельных провинций и, в соответствии с распространенны­ми тогда в мире представлениями, опиралась на идеи национа­лизма, в смысле солидарности на этнической (наличии общих корней) и этнолингвистической основе. Одной из наиболее раз­витых «наций» в колониальной Индии считалась бенгальская. Область расселения бенгальцев первой попала под господство ан­гличан, с нее началась предпринятая англичанами модернизация культурной и политической жизни индийцев. Бенгальская лите­ратура достигла высокого уровня развития уже в конце XIX в., и не случайно в самом начале следующего столетия крупнейший ее представитель Р.Тагор первым из индийцев получил Нобелев­скую премию. Неудачный эксперимент вице-короля Керзона по разделу Бенгалии в 1905 г. на две провинции, преимущественно индусскую и мусульманскую, продемонстрировал и силу, и сла­бость бенгальского национализма, потому как, несмотря на воссоединение провинции в 1911 г., он выявил наличие таких групп интересов в Бенгалии, да и во всей Индии, которые опирались на идеи солидарности на религиозной основе.

Образование Пакистана привело к новому разделу Бенгалии, теперь уже на межгосударственной основе. В провинции Восточ­ная Бенгалия, переименованной в Восточный Пакистан, проис­ходила борьба интересов вокруг двух самоидентификаций — бен­гальской и мусульманской.

Их соединение, заметим, в период после окончания второй мировой войны позволило бенгальскому отделению Всеиндиской мусульманской лиги стать наиболее сильной провинциаль­ной организацией. Именно в Бенгалии Лига одержала самую убедительную победу на выборах 1946 г. в законодательные со­брания провинций и во многом благодаря этому успеху достигло цели само движение за образование Пакистана.

Несмотря на такой вклад Восточной Бенгалии в общее дело, центр тяжести Пакистана с самого начала сместился в западную часть страны. Там, в родном для себя городе Карачи обосновал­ся генерал-губернатор М.А.Джинна и разместились центральные правительственные учреждения. Проблемы Западного Пакиста­на (Кашмир, полоса пуштунских племен) привлекли к себе на первых порах основное внимание. Только зимой 1949-50 г. вол­на индусско-мусульманских столкновений, охватившая пригра­ничные области пакистанской и индийской Бенгалии, а также соседние с последней штаты Индии заставила пакистанского пре­мьер-министра Лиакат Али Хана вплотную заняться проблемами Восточного Пакистана. В апреле 1950 г. он отправился в Дели, где вместе с премьером Индии Дж.Неру подписал соглашение об урегулировании вопросов, связанных с положением религиоз­ных меньшинств в обоих государствах (так называемый пакт Неру-Лиакат Али).

Этот пакт, между прочим, на время усилил позиции предста­вителей индусской общины в Восточном Пакистане. Численность индусов по переписи 1951 г. равнялась 23%, на них приходилось почти 90% недвижимой собственности, включая капитальное обо­рудование. На их поддержку опирались Национальный конгресс Восточного Пакистана, Объединенная прогрессивная партия, Фе­дерация каст неприкасаемых и другие мелкие организации. Од­нако дальнейшее обострение конфликтов в экономической об­ласти между индусами и мусульманами привело в первой поло­вине 50-х гг. к переводу индусской буржуазией и помещиками средств из Восточного Пакистана в Индию.

Восточнобенгальская, главным образом мусульманская, эли­та была в то же время недовольна тем скромным, подчиненным местом, которое ей отвели в общепакистанских верхах. Хотя она могла опереться на поддержку большинства населения, основ­ные рычаги власти оказались в руках представителей западной части страны, прежде всего у мусульман, прибывших туда из Индии (их стали с почетом называть мухаджирами, т.е. людьми, совершившими хиджру, переезд в благочестивых, религиозных целях), а также панджабцев из тогдашней провинции Западный Пенджаб. Впрочем, нужно иметь в виду отставание от последних элиты восточнобенгальских мусульман, как по численности, так и по квалификации, необходимой для управленческо-админист-ративной работы. Так, из 95 мусульман, входивших в 1947 г. в состав элитных индийских служб (бюрократических корпораций) и выбравших Пакистан, по меньшей мере треть была панджаб­цами и только один-два — бенгальцами.

В рядах политиков из Восточной Бенгалии произошло раз­межевание между группой ашраф (благородных), сплотившейся вокруг второго генерал-губернатора Пакистана, представителя княжеского рода навабов (наместников) Дакки Ходжи Назимуд-дина, и более демократичной группировкой во главе с А.К.Фаз-лул Хаком. Одним из главных пунктов расхождений стал вопрос о государственном языке. Первая группа, состоявшая из бен­гальцев, в совершенстве владевших также языком урду, исходила из того, что этот язык должен быть единственным государствен­ным языком, так как он является символом Пакистана, знаком принадлежности к «нации» индийских мусульман. Представите­ли второй группировки настаивали на признании бенгальского языка вторым государственным и основным официальным язы­ком в восточной провинции страны.

Волнения на языковой почве охватили города Восточного Па­кистана, прежде всего административный центр Дакку, уже в январе 1952 г. Они вызвали первые столкновения между студен­тами и полицией и первые жертвы. Эти волнения и рост левых и националистических настроений привели к резкому падению по­пулярности Мусульманской лиги в Восточном Пакистане. На первых всеобщих выборах в Пакистане, каковыми были выборы 1954 г. в законодательное собрание провинции Восточный Па­кистан, Лига, с деятельностью которой была тесно связана вся история борьбы за Пакистан, получила лишь 10 мест из 309.

Поражение потерпела не только группа ашраф, стоявшая во главе Лиги, но и вся политика центральных властей, которая отторгалась политическим классом и населением Восточной Бен-галии из-за позиции по языковой проблеме, и не только. Непри­ятие вызывала несправедливость распределения финансовых по­токов, ущемление экономических интересов бенгальцев, пренеб­режение к ним чиновников, присылаемых из центра, т.е. из за­падной части страны.

Хотя коалиционное провинциальное правительство во главе с Фазлул Хаком попыталось установить «рабочие отношениям центром, пойдя на ряд уступок национальному руководству, пос­леднее прибегло к репрессиям и через два месяца после выборов распустило собрание, сместило правительство, опиравшееся на парламентское большинство, и ввело прямое губернаторское прав­ление. Эти действия были своего рода прелюдией к репрессив­ным действиям 1971 г., положившим конец надеждам на сохра­нение единства двух частей Пакистана.

Конфликты на межпровинциальной, межэтнической почве не ограничивались противоборством между представителями групп интересов из восточной и западной частей страны. В пос­ледней (с 1971 г. это весь Пакистан в нынешних границах) рано проявились размежевания между переселенцами-мухаджирами и «сыновьями земли», а внутри местного по происхождению насе­ления и представляющего его политического класса — между панджабцами, синдхами, пуштунами и белуджами. Отражением первого из конфликтов можно в какой-то мере считать убийство в октябре 1951 г. Лиакат Али Хана. Хотя мотивы этого акта не стоят в прямой связи с тем, что убитый премьер, признанный лидер страны после смерти Джинны происходил из Северной Индии, его уход ознаменовал начало процесса сокращения вли­яния элиты из числа говорящих на урду мухаджиров, главным образом бюрократов и технократов. На первые роли стали выд­вигаться представители панджабских (тогда — западнопанджабс-ких, так как провинция называлась Западный Пенджаб) семей крупных земельных собственников, называемых часто лендлор­дами или феодалами. С ними блокировалась часть пуштунской элиты, а в оппозиции оказывались чаще всего выходцы из среды потомственной аристократии Синда и Белуджистана.

Такое размежевание, хотя и не всегда четкое и окончатель­ное, но сохранившееся вплоть до последнего времени, выяви­лось уже в ходе подготовки и проведения главного акта, при­званного дать общественно-политическим верхам страны возмож­ность для укрепления своих позиций. Имеется в виду объедине­ние в 1955 г. всех провинций западной ее части в одну под назва­нием Западный Пакистан. Главным министром новой провин­ции стал Хан Сахиб, сын известного пуштунского националис­та, героя антиколониальной борьбы Абдул Гаффар Хана. На эта­пе, предшествующем разделу Индии в 1947 г., Хан Сахиб воз­главлял правительство СЗПП, будучи одним из руководителей провинциального отделения Индийского национального конг­ресса. Его переход от оппозиции к сотрудничеству с центром означал подключение влиятельной группы пуштунских полити­ков из среды относительно некрупных землевладельцев (так на­зываемых "малых ханов") к общепакистанской элите. А основ­ные позиции в ней заняли выходцы из панджабских землевла­дельческих кланов, главным образом северных и северо-запад­ных областей.

Одновременно с объединением национально-региональных провинций западной части Пакистана произошло и включение в Западный Пакистан 11 полунезависимых княжеств (43% терри­тории, 10% населения). Этот аспект административной реформы был типологически близок к реформе в Индии в 1956 г. по созданию крупных штатов и включению в них штатов на основе бывших княжеств и их союзов. Но в отличие от Индии пакис­танская реформа не укрепляла, а нарушала принцип этнолинг­вистических, национально-региональных образований. К тому же, в отмеченном аспекте территориальной консолидации ре­форма прошла не безболезненно, вызвав, в частности, неудач­ную попытку крупнейшего белуджского князя, хана Калата, от­ложиться от Пакистана. Она также способствовала появлению движения за создание провинции для населения, говорящего на языке сирайки, с центром в упраздненном княжестве Бахавалпур на юге Пенджаба.

Создание Западного Пакистана предшествовало принятию в начале 1956 г. первой конституции Исламской Республики Па­кистана. В ходе ее подготовки правящие круги удовлетворили требование о признании бенгальского языка вторым государствен­ным и предоставили возможность ведущим политикам-бенгаль­цам (М.А.Богра, Х.Ш.Сухраварди) возглавлять на протяжении ряда лет кабинет министров. В обмен они добились согласия восточнобенгальских политиков на паритет в распределении мест в парламенте между двумя провинциями.

Всеобщие выборы, однако, так и не состоялись. Подготовка к ним увязла в дискуссиях о способах проведения — в Восточном Пакистане настаивали на отказе от куриальной системы (выбо­ры по куриям отдельно для мусульман и немусульман), а в За­падном — на ее сохранении. Главное же состояло в усилившейся борьбе в верхах между представителями разных групп интересов, внутреннем кризисе, расколе и переходе в оппозицию правив­шей до 1956 г. Мусульманской лиги, в правительственной чехар­де (за два года сменилось четыре кабинета) и развитии массовых оппозиционных движений леворадикальной и националистичес­кой направленности. В этих условиях у группы людей, реально управляющей страной, появилось желание не рисковать. Осуще­ствленный ими осенью 1958 г. военный переворот отложил про­ведение выборов на 12 лет.

Прежде чем затрагивать вопрос о конфликтах наступившего после переворота периода, следует вернуться по времени назад к возникновению трений на религиозно-сектантской почве. Про­веденный на религиозной основе раздел колониальной Индии не привел к ликвидации конфессиональных меньшинств в но­вых независимых государствах. В Индии мусульмане на первых порах составляли 10-11%, а в Пакистане индусы - 14%, причем почти все они проживали в восточной провинции, где их доля приближалась к четверти населения. С течением времени, одна­ко, в Пакистане происходило усиление религиозной однородно­сти, индусы покидали страну, и к 1961 г. их удельный вес в Во­сточном Пакистане сократился до 18%. Отъезд восточнобенгаль­ских индусов объяснялся неудачей попыток сохранить свои эко­номические позиции и избежать дискриминации на религиоз­ном основании. Вместе с тем противоречия между мусульмана-| ми и индусами в Восточном Пакистане редко приобретали фор­мы открытого, связанного с насилием, конфликта.

Иначе обстояло дело в западной части страны. Численность немусульман в ней после обмена населением в 1946-47 гг. сокра­тилась до 2-3%. Почти все сикхи и кастовые индусы покинули пакистанские территории. Остались низкокастовые индусы, со­средоточенные главным образом в Верхнем Синде и погранич­ных с ним районах Белуджистана и Пенджаба, а также христиа­не, по преимуществу католики, из числа обращенных миссионе­рами представителей социально приниженных слоев. Особня­ком среди масс немусульман стояли парсы-зороастрийцы, вхо­дившие в верхи общества (дельцы и предприниматели, лица сво­бодных профессий).

На фоне почти полной религиозной однородности существен­ными оказались различия среди мусульман по принадлежности к сектам, суфийским орденам, школам богословия и т.п. На пе­редний план в начальные годы вышел вопрос вокруг ахмадий-цев, приверженцев учения Мирзы Ахмада Кадиани. Центр ак­тивности возникшей в конце XIX в. секты сторонников этого религиозного проповедника после 1947 г. переместился из панд­жабского местечка Кадиан в Индии в район Рабвах близ Лахора. Определенные черты ахмадийского учения сделали его последо­вателей убежденными сторонниками европейского образования и просвещения. Лидеры секты сохраняли лояльность колониаль­ной администрации, а с обретением независимости стали при­верженцами проанглийской ориентации во внешней политике страны (к ним принадлежал первый министр иностранных дел Пакистана Чаудхури Зафрулла Хан). Члены секты занимали вид­ное место среди интеллигенции, в частности, ученых и профессу­ры. Из их среды вышел единственный пакистанец, лауреат Нобе­левской премии, физик Абдус Салам. Синкретизм и модернизм ахмадийского учения и его прозападные установки резко контра­стировали с преобладающими настроениями в остальной части массового, да и элитного религиозно-политического спектра.

Антиахмадийские выступления, охватившие Пенджаб в кон­це 1952 — начале 1953 г., стали первым крупным межсектантс­ким конфликтом. Богатая ахмадийская община использовала свои ресурсы для пропаганды доктрины и прозелитизма, а определен­ные группы интересов среди политиков Пенджаба способство­вали развитию неблагоприятных тенденций, закрывая глаза на рост воинственности противников ахмадийцев. Инициаторами погромов были общественная организация и политическая партия Джамаат-и ислами (ДИ, Исламское общество) и организация ахраров (Маджлис-и ахрар-и ислам, Общество свободных мусуль­ман). В марте 1953 г. власти решили вмешаться и ввели в Лахоре, превращенном в главную арену кровавых разборок и грабежей, военное положение.

Первый случай использования армии для наведения внут­реннего порядка принес ожидаемый успех. Волнения прекрати­лись, а инициаторы антиахмадийских акций предстали перед судом. Среди них был духовный и организационный лидер ДИ маулана (ученый богослов) Абул Ала Маудуди. Приговоренный судом к смерти, он был вскоре помилован.

Антиахмадийский межсектантский конфликт имел в даль­нейшем свое продолжение. Но и в середине 50-х гг. он способ­ствовал важным сдвигам — кристаллизации политической борь­бы вокруг двух проектов, светского и религиозного. Именно на этом идеологическом основании базировался раскол, произошед­ший в рядах правящей Мусульманской лиги, от которой в 1956 г.

отпочковалась большая часть ее лидеров, образовавших Респуб­ликанскую партию (РП). Перешедшая в оппозицию к правитель­ству РП Лига возглавила объединение религиозных партий Ис­лам махаз (Исламский фронт) — первое из последующего ряда других подобных коалиций. В него помимо Мусульманской лиги вошли ДИ, а также Джамиат-уль-улама-и ислам (ДУИ, Сообще­ство исламских богословов), Низам-и ислам (Исламский поря­док) и др.

Правые идейные тенденции в пакистанской и международ­ной политике, в том числе исламский идеологический проект, в конце 50-х и в 60-е гг. в целом уступали либеральным и левым. В годы военного правления в Пакистане с 1958 по 1962 гг. и режи­ма президентской республики, построенной на непрямом (через коллегию выборщиков) избрании президента и парламента (до 1969 г.) исламская составляющая в официальной политике не играла ведущей роли. Однако она сохранялась как серьезная оп­позиционная сила. Именно под ее давлением стране, которая по конституции 1962 г. стала называться Республика Пакистан, уже в следующем году было возвращено прежнее название Исламс­кой республики. Происламские силы активно действовали как в Западном, так и в Восточном Пакистане. В восточной провин­ции они пытались противостоять тенденциям к росту бенгальс­кого национализма, но безуспешно.

Кризис режима непрямой демократии во главе с фельдмар­шалом М.Айюб Ханом привел к его решению об отставке с пере­дачей власти главнокомандующему армией А.М.Яхья Хану. Вви­ду того, что при этом нарушались конституционные положения, предусматривающие переход президентских полномочий к спи­керу парламента, справедливо говорить о втором по счету воен­ном перевороте марта 1969 г. В целях легитимизации своего прав­ления военные пошли на два популярных шага. Во-первых, от­менили решение о создании единой провинции Западный Паки­стан и воссоздали четыре прежние провинции в несколько изме­ненных границах, а во-вторых, провели на вполне демократи­ческой основе всеобщие выборы в центральный парламент и за­конодательные собрания провинций.

Переход в начале 70-х гг. от косвенной демократии к пря­мой, а также ряд других сопряженных с ним по времени момен­тов привел к заметному нарушению общественной стабильнос­ти. Драматическими оказались последствия всеобщих выборов осени 1970 г. и внутриполитического кризиса, закончившегося провозглашением Народной Республики Бангладеш, а также во­енных действий ноября-декабря 1971 г. Образовался Пакистан в новых границах, который по населению более чем вдвое уступал прежнему. В то же время он состоял не из двух территориально разорванных частей, а из одной, охватывающей, к тому же, есте­ственный ареал бассейна реки Инд (Индскую низменность, Пан­джабскую равнину и прилегающие к ним с запада и северо-запа­да нагорья и горные системы).

Первый период развития нового Пакистана был отмечен взры­вом участия масс в политике. З.А.Бхутто, выдвинутый военно-бюрократической верхушкой на пост президента и главного ад­министратора военного положения, был одновременно государ­ственным и политическим деятелем. Выйдя в отставку в 1966 г. с поста министра иностранных дел, Бхутто перешел в оппозицию и возглавил Пакистанскую народную партию. Она добилась наи­большего успеха на выборах в западной части страны, получив около 60% мест. Свойства политика харизматического типа (на­родного трибуна) облегчили З.А.Бхутто задачу укрепления своей власти в первые месяцы пребывания на посту президента. Про­правительственные митинги, организованные в тот период, от­личала атмосфера энтузиазма и ожиданий перемен к лучшему. Идя навстречу распространенным тогда левым настроениям, Бхут­то провел национализацию более трех десятков крупных част­ных компаний, укрепив и расширив государственный сектор в экономике. Он также демократично не препятствовал созданию в Северо-Западной пограничной провинции и Белуджистане, где на выборах 1970 г. его партия проиграла, кабинетов министров из членов оппозиционных партий и назначил из их числа губер­наторов этих провинций.

В августе 1973 г. парламент принял новую, третью по счету конституцию страны, действующую до сих пор. В соответствии с конституцией парламентского (вестминстерского) типа Бхутто занял пост премьер-министра. Однако романтический период его правления к тому времени уже, по-существу, завершился. В нача­ле 1973 г. были разогнаны оппозиционные центру администрации двух вышеупомянутых провинций, подавлены несанкциониро­ванные выступления рабочих и служащих, восстановлен режим контроля за функционированием всех элементов административ­ной машины (иначе говоря, укреплена «вертикаль власти»).

З.А.Бхутто, подавив возможные очаги сопротивления своему личному господству среди тогдашних руководителей вооружен­ных сил, а также среди политиков, в том числе из своей партии, установил, по-сути, режим личного доминирования. Такое по­ложение дел позволило ему переменить в конъюнктурных целях акценты в идеологическом обосновании политического курса с исламо-социалистического на исламо-фундаменталистский. Пер­вый из них отражал внешнеполитическую ориентацию Пакиста­на на КНР, а в определенной степени и СССР, второй — соот­ветствовал новым реалиям начала 70-х гг., а именно, росту в мире экономического и политического значения Саудовской Аравии, Ирана и государств Залива.

Подъем центров финансовой мощи в прилегающем к Паки­стану с запада мусульманском регионе оказал значительное воз­действие на характер и формы протекания внутренних конфлик­тов в стране. Возросшее саудовское влияние сказалось на усиле­нии позиций ряда исламских партий и организаций, прежде все­го ДИ во главе с А.А.Маудуди. Его труды к тому времени полу­чили немалое признание в арабском мире среди представителей умеренных исламистов (сторонников реформирования государ­ства с целью придания ему черт исламского). ДИ выступило в авангарде движения по борьбе с ересью, в которой была вновь обвинена секта ахмадийцев. Сопротивление последней в изме­нившихся исторических условиях было скорее формальным. В 1974 г. по инициативе правящей партии парламент принял по­становление, относящее секту ахмадия к разряду неисламских (в соответствии с конституцией ее представители отныне не могли занимать посты президента и премьер-министра).

«Доказанная» ересь (такфир) одной из сект, члены которой считали себя мусульманами, сняло психологические барьеры на пути попыток признания неисламскими других направлений и сект, тем более что в исламе, как известно, нет ортодоксии и секты с одинаковым правом претендуют на звание правоверных. Внутриисламские различия, ранее почти незаметные в обществен­ной жизни, по мере нарастания процессов исламизации стали выступать на передний план.

Правительство З.А.Бхутто не могло не считаться с увеличе­нием богатства и внешнеполитических возможностей исламских нефтедобывающих режимов Ближнего и Среднего Востока. Од­нако флаг исламизма оказался в Пакистане в руках оппозиции, которая сумела использовать его в период подготовки и проведе­ния вторых всеобщих выборов в марте 1977 г., а также на этапе глубокого кризиса, поразившего страну после объявления ито­гов. Обвинения в их подтасовке, выдвинутые против правитель­ства и уверенно победившей Пакистанской народной партии, привели к массовым манифестациям в поддержку оппозицион­ного Пакистанского национального альянса (блока из девяти партий, где наиболее активную роль играли исламисты), акци­ям гражданского неповиновения, арталам (закрытии торговых точек). Стремясь разрядить обстановку и выбить козырь из рук оппозиции Бхутто объявил о мерах по исламизации — запрете азартных игр, закрытии винных магазинов и ночных клубов. Однако было уже поздно. Оппозиция восприняла эти шаги как признание вины. Совершив бескровный переворот в июле 1977 г., военные во главе с генералом М.Зия уль-Хаком прибегли затем к широкой исламизации как средству оправдания, придания черт легитимности своему правлению.

Исламизация позволила военным постепенно отойти от фа-садно демократических форм правления в пользу окрашенных в исламские тона авторитарных. Казнь З.А.Бхутто в апреле 1979 г. напугала и обезоружила оппозицию. Осенью того года, в услови­ях международной изоляции режима, генерал Зия уль-Хак, про­возгласивший себя президентом, объявляет о приостановке дей­ствия конституции, отмене выборов, которые до того неоднократно откладывались, запрете партий и политической деятель­ности. С 1980 г. одновременно с развернувшейся в соседнем Афганистане вооруженной антиправительственной борьбой под флагом священной войны мусульман (джихада) в Пакистане проводят разнообразные меры по исламизации общественной, политической и экономической жизни.

В первой из названных сфер новыми постановлениями была серьезно затронута система образования, от начального до выс­шего, а также сфера повседневной религиозной практики, куль­турного досуга и развлечений.

Во второй, политической, сфере вместо парламента учрежда­ется исламский консультативный совет при президенте (мадж-лис-и шура), указами президента, помимо военных судов, орга­низуется сеть религиозных, шариатских судебных органов (прежде всего для рассмотрения законов и указов на предмет их соответ­ствия предписаниям Корана) и объявляется о введении исламс­ких наказаний. Массовые нарушения прав человека в ходе борь­бы с оппозицией учащаются после захвата самолета Пакистанс­ких международных авиалиний в марте 1981 г. организацией Алъ-Зулъфикар. Ее возглавлял сын казненного З.А.Бхутто Муртаза.

В экономической области Зия действует в соответствии с фундаменталистскими догмами возврата к прежним временам. Это проявилось главным образом в стремлении изменить фи­нансовую систему путем запрета риба (лихвы, ростовщического процента) и введения обязательных для состоятельных мусуль­ман благотворительных налогов — закята (2,5% измеряемого особым образом личного богатства) и ушра (десятины с сельско­хозяйственного продукта, на самом деле 5%, сороковой части).

Меры по исламизации, создав определенную формальную ос­нову для власти военных, произвели существенный негативный эффект. Помимо «брутализации», ожесточения политической борьбы, и атрофии общественной жизни, они самым непосред­ственным образом сказались на остроте межсектантских проти­воречий. Прежде всего, обострилась проблема шиитов. Предста­вители шиитского меньшинства (20-25% пакистанских мусуль­ман) бурно протестовали против решений властей о введении исламских налогов на том основании, что они не соответствуют их юридическим канонам {фикх-е джафария). На волне протес­тов появилась партия шиитов «Техрик-е нифаз-е фикх-е джафа­рия» (Движение за шиитские юридические установления). Мас­совые выступления шиитов заставили Исламабад пойти им на уступки, освободив от действия универсальной государственной системы сбора и распределения налоговых сумм. Однако победа шиитов вызвала недовольство радикально настроенных сунни­тов, приверженцев школы Деобанда. В Южном Пенджабе, в пер­вую очередь в округе Джанг, где шииты исторически владеют крупными земельными поместьями, в начале 80-х гг. прокати­лась волна убийств шиитских лидеров и нападений на их мо­лельные дома (имамбара). Они были организованы деобандским обществом Сипах-и сахаба Пакистан (ССП, Пакистанские вои­ны сподвижники Пророка). Шииты в ответ создали свои боевые организации, в частности, Сипах-и Мухаммад (Воины Пророка) и началась длинная череда актов террора и мести. В начале 90-х годов от ССП откололась и стала активно действовать против шиитов военизированная группа Лашкар-е Джангви (названа в честь убитого лидера ССП Х.Н.Джангви).

Суннито-шиитские кровавые столкновения стали главным стержнем внутриисламских разборок, явившись по большей ча­сти следствием нововведений Зия уль-Хака. Определенную роль сыграли и внешние факторы. Совершенная в Иране в 1978-79 гг. революция, во главе которой стоял имам Хомейни, сделало его имя и идеи весьма популярными среди пакистанских шиитов (тем более что род имама генетически связан с Кашмиром). На Пакистан, кроме того, оказалась спроецированной борьба Ира­на и Саудовской Аравии за контроль над радикально настроен­ными силами во всем обширном регионе от восточного Среди­земноморья до внутренней Евразии. Она была особенно острой в период ирано-иракской войны (1980-1988) и афганского джи­хада (1979-1992).

Под прямым воздействием исламизации, насаждавшейся Зия уль-Хаком, обострились отношения между двумя направления­ми в суннизме, деобанди и барелви. Военные власти и лично генерал-президент были весьма близки к первым, а большин­ство населения, особенно сельского, традиционно находилось под влиянием мулл и улемов школы барелви. Последние одобряли очень важную для набожных и неграмотных деревенских жите­лей практику поклонения гробниц и могил местных святых, еже­годные празднества в их честь (урсы). Улемы-барелви признава­ли обычаи и обряды суфиев, а суфийские ордена (чиштия, на-кшбандия, сухравардия, кадирия и щ>.) имели много последовате­лей в сельской местности, особенно в провинции Синд. Из-за позиции властей, явно благосклонных к одному из направлений, обострились столкновения интересов между ними. Это вызвало спорадические разборки между ними, сведение счетов, напря­женную борьбу за контроль над мечетями (называемыми масд-жид) и учебными заведениями, медресе (дин-и— мадарис).

Значительную роль в усилении сектантских конфликтов сыг­рала прямая и глубокая вовлеченность Пакистана в афганский джихад. Как прифронтовое государство в самой крупной после Вьетнама «войне по доверенности» (т.е. конфликте глобальных держав, действующих через посредников) Пакистан получал боль­шое количество военных, финансовых и технических ресурсов. Близкие к правительству религиозные организации, в первую очередь Джамаат-и ислами и Джамиат-уль-улама-и ислам (о них см. выше) были косвенно включены в программы и механизмы распределения средств среди участников джихада, имея среди афганских исламистских партий своих союзников и подопечных. Немалые средства из тех, что предназначались афганцам, оседа­ли в карманах пакистанских кураторов. Почти все боевые орга­низации пакистанского исламорадикализма, на более поздних этапах борьбы с правительством в Кабуле и поддерживающей его прямо или косвенно Москвы, обзавелись тренировочными лагерями и базами подготовки бойцов-диверсантов либо на тер­ритории Афганистана, либо Пакистана, главным образом в по­лосе проживания горных пуштунских племен.

Участие Пакистана в афганской войне привело к усилению роли фундаменталистских партий и организаций, большинство из которых примыкают к деобандской школе богословия. В числе последних оказалась и ваххабитская организация Джамиат-и ахл-ехадис (ДАХ, Сообщество людей предания). То, что по про­исхождению эта организация не связана напрямую с центрами ваххабизма в Саудовской Аравии (ее корни уходят в существо­вавшее в колониальной Индии движение Тарика-и мухаммадиа, т.е. Путь Мухаммада), не помешало ей получать с начала 80-х годов существенную моральную и материальную помощь из этой страны. «Люди предания» разделяют с радикалами-деобанди кри­тическое отношение к шиитам, а возникшая в рамках их направ­ления боевая организация Лашкар-и пгоиба (Армия чистых) ак­тивно проявила себя уже в 90-е гг. участием как во внутрипаки-станских разборках, так и особенно в кашмирском джихаде (свя­щенной войне мусульман-сепаратистов в индийском штате Джам-му и Кашмир).

Гибель диктатора Зия уль-Хака в авиакатастрофе в августе 1988 г. привела к демократизации режима власти, проведению выборов в парламент и победе на них оппозиции в лице Паки­станской народной партии. Правительство возглавила дочь З.А.Бхутто Беназир. Однако поражение военных было не окон­чательным и далеко не полным. Правительство Б.Бхутто смогло стать лишь одним из трех центров силы и влияния. Двумя други­ми оставались армия и бюрократия, причем от лица последней действовал президент, наделенный в соответствии с 8-й поправ­кой к конституции значительными полномочиями. Такая слож­ная конструкция оказалась весьма непрочной. Трижды, в 1990, 1993 и 1997 гг., в Пакистане проходили внеочередные выборы, которые каждый раз заканчивались поражением прежнего пра­вительства и приходом к власти нового. Дважды кабинет мини­стров возглавляла Б.Бхутто (1988-1990, 1993-1996) и дважды ли­дер Пакистанской мусульманской лиги Наваз Шариф (1990-1993, 1997-1999).

Существование такой дефектной, или, по определению О.В.Плешова, номинальной демократии, сопровождалось сохранением условий для серьезных конфликтов на этнической, религиозной и сектантской почве. Ситуация, естественно, прин­ципиально не изменилась и после нового прихода к власти военных в октябре 1999 г., а также и на этапе, последовавшем за проведением в октябре 2002 г. восьмых парламентских выборов и еще одного преобразования военного режима в военно-граж­данский, номинально демократический.

Коснемся межрелигиозных конфликтов на современном от­резке истории Пакистана. Власти при Зия уль-Хаке предприня­ли шаги, серьезно осложнившие положение меньшинств, к чис­лу которых, помимо индусов, христиан, парсов и др., в 70-х го­дах присоединились и ахмадийцы (о них см. выше). Принятые в 1983 и 1990 гг. поправки в Закон о святотатстве или богохульстве (Blasphemy Law) предписывают смертную казнь или пожизнен­ное заключение за публичные действия, которые могут быть рас­ценены как оскорбление Святого Пророка. Ахмадийцы, считаю­щие себя мусульманами, были среди первых жертв применения

Закона.

Другой группой риска оказались христиане. Некоторые из них попадали в тюрьму по обвинению в богохульстве. Особое внимание общественности, как в Пакистане, так и за его преде­лами, привлек процесс над двумя пенджабскими христианами Рехматом Масихом и Саламатом Масихом. Последнего, негра­мотного 14-летнего подростка, суд в начале 1995 г. приговорил к смертной казни. После долгих проволочек приговор был отме­нен. В период судебных процессов над христианами на улице был застреляй один из обвиняемых — Манзур Масих.

В 90-е гг. и позднее экстремисты не раз проводили операции запугивания против лидеров христианских общин. Новым гоне­ниям христиане подверглись в период проведения антитеррори­стической кампании после 11 сентября 2001 г. Исламские экст­ремисты разгромили и подожгли несколько храмов в небольших городах восточной части Пенджаба, выступали с провокацион­ными заявлениями против местных христиан как пособников антиталибских сил. Антихристанские акты продолжались и в даль­нейшем. В январе 2004 г. в Карачи прогремел мощный взрыв близ Пакистанского библейского общества. Не останавливаясь на положении других религиозных меньшинств, стоит лишь от­метить, что в обстановке нетерпимости, сложившейся в период правления Зия уль-Хака и после него, им (за исключением пар­сов) приходится довольствоваться положением граждан второго сорта. Не имея по конституции права занимать высшие государ­ственные посты, они подвергаются дискриминации при приеме на работу в официальные учреждения. Зия уль-Хак восстановил практику резервирования за религиозными меньшинствами мест в парламенте. Все немусульмане получили 10 из 237 мест.

Наиболее непримиримо среди суннитов к иноверцам отно­сятся улемы-барелви. Созданная в 1948 г. их партия, Джамиат-улъ-улама-и-Пакистан (ДУП, Сообщество пакистанских богосло­вов) долгое время была одной из самых популярных среди му-хаджиров именно благодаря ревностному отношению к религии, во имя которой эти жители Индии покинули родные места и переселились в Пакистан. В то время как для барелви главным представляется прозелитская деятельность, для улемов-деобанди основной является борьба с ересью, за чистоту ислама. В 90-е гг. спорадически возникали противоречия между двумя главными школами в пакистанском суннизме. Однако наиболее кровавы­ми и жестокими по-прежнему были столкновения между сунни-тами-деобанди и шиитами.

Стычки и акты терроризма происходили главным образом в пяти очагах — пуштунском, в полосе племен (агентство Куррам Федерально управляемой территории племен), где шиитским является племя тури и часть племени оракзаев, пенджабском (Джанг, Фейсалабад), северо-белуджистанском, где проживают шииты-хазарейцы (представители той же народности, что насе­ляет центральные районы Афганистана), а также в Лахоре и Карачи, где находятся главные шиитские мечети и медресе и проживает основная часть элиты шиитской общины.

Яркая вспышка суннито-шиитской борьбы пришлась на 1994-95 гг. Считается, что она не случайно совпала с острым противостоянием между правительством Б.Бхутто и оппозици­ей во главе с бывшим премьером Н.Шарифом, так как опреде­ленные силы пытались с их помощью в еще большей степени дестабилизировать обстановку. Очередное обострение пришлось на кризисную в экономическом и политическом отношении зиму 1997-98 гг. Наиболее драматическим эпизодом было нападение на шиитское кладбище в Лахоре в январе 1998 г. В результате расстрела собравшихся там людей на месте погибло 22 человека и более 50 (в том числе женщины и дети) серьезно пострадали. После этого на несколько дней центральные улицы Лахора пере­шли под контроль протестующей, разгневанной беспомощнос­тью властей толпы. В ряде мест страны шииты в ответ соверши­ли акты возмездия и сами стали жертвами новых нападений и погромов. По сведениям пакистанской печати, в одной только провинции Пенджаб за 1990-1998 гг. в сектантских, главным об­разом суннито-шиитских конфликтах погибло 350 человек, при­чем 200 человек в одном 1997 г.

С приходом военных к власти осенью 1999 г. страсти не­сколько улеглись. Но летом 2003 г. в Кветте, главном городе про­винции Белуджистан, неизвестные расстреляли 12 молодых ши-итов-хазарейцев, проходивших подготовку для службы в мест­ной полиции. И это был не единственный случай выпадов про­тив хазарейцев. А в апреле 2004 г. в результате теракта, совер­шенного близ наиболее крупного деобандского центра обучения в Карачи и мечети Джамиа Бинори, погибло 10 и было ранено 40 человек. Последовавшие вслед за тем беспорядки в городе при­вели к гибели более 60 человек. Стоит заметить, что группой риска в связи с суннито-шиитским конфликтом оказались иран­цы. Еще в 1990 г. в Лахоре произошло убийство генерального консула Ирана. В начале 1997 г. в другом пенджабском городе Мултане убивают консула из этой страны и еще пятерых сотруд­ников консульства. Это вызвало острую реакцию протеста со сто­роны Тегерана, совпавшую по времени с усилением борьбы за влияние между двумя государствами в Афганистане. В 1998 и 1999 гг. одновременно с расправами талибов над афганскими шиитами участились нападения на иранцев в Пакистане.

Весь период обострения межсектантских отношений, осо­бенно текущий этап, с конца 90-х гг., отмечен чередой убийств видных суннитских и шиитских религиозно-политических дея­телей. В 1998 г. в Карачи был убит один из наиболее влиятель­ных представителей улемов-деобанди, наставник многих видных пакистанских и афганских радикалов (в том числе лидеров движения Талибан) маулана Юсуф Бинори. Вслед за ним пос­ледовали убийства богословов из числа шиитов и улемов-ба-релви.

Среди других расправ над политическими деятелями выде­ляются произошедшие уже после подключения Пакистана к меж­дународной антитеррористической кампании гибель одиозного руководителя Лашкар-и Джангви Риаза Басра (май 2002 г.), дру­гого крупного суннито-деобандского радикала лидера Сипах-и сахаба Азама Тарика, успевшего, кстати, стать сенатором (ок­тябрь 2003 г), лидера организации суннитов-барелви Сунни тех-рик (Суннитское движение) Салима аль-Кадри (ноябрь 2003 г.), деобандского духовного лидера, шейх-уль-xaduc (знатока священ­ного предания) мечети Джамиа Бинориа в Карачи Муфти Шам-заи (май 2004 г.) и др.

Наряду с сектантскими и религиозными конфликтами про­должали периодически обостряться в 1990-х — начале 2000-х гг. и межэтнические столкновения. Причем политизация после­дних была и более явной, и более существенной. Как и на на­чальных исторических этапах, этнический фактор остается глав­ным индикатором и дифференцирующим признаком существу­ющих в Пакистане теневых, неассоциативных групп интересов. Причем эти группы пронизывают прежде всего высшие, элит­ные слои. В борьбе между ними, включающей компромисс и согласие, складывается равнодействующая политики правящих кругов.

Межэтнические разногласия и конфликты, конечно, не ог­раничиваются борьбой в верхах. Они нередко затрагивают сред­ние слои (торговцев и служащих) и низшие, пролетарские и люм­пенские массы. При этом конфликт с участием широких слоев зачастую формируется и используется верхушкой общества.

Из-за тенденции к изменению форм протекания конфлик­тов, от преимущественно мирных к силовым действиям, поме­нялся и способ манипулирования массами. Лишь отдельные их представители в большинстве случаев мобилизуются для учас­тия в них. И они, как правило, организованны, входят в ту или иную ассоциативную группу, выполняющую как функцию аг­регации интересов, так и определенную политико-социальную

роль.

Как отмечалось выше, в Пакистане насчитывается 5-6 ос­новных этнических общностей, представители которых попол­няют ряды партий и организаций этно(суб-)националистичес-кого толка. Наиболее известной среди них является образован­ная в 1984 г. Мухаджир кауми махаз (МКМ, Национальный фронт мухаджиров, о них см. выше) Партия, возглавляемая ха­ризматическим лидером Алтаф Хусейном, добилась полной элек­торальной поддержки урдуязычного населения Карачи на всех выборах, проводившихся с 1988 по 2002 г. в центральный и про­винциальные парламенты. При этом лидер партии с 1990 г. скры­вается от пакистанского правосудия в Лондоне и оттуда руко­водит действиями своих сторонников. МКМ требует призна­ния мухаджиров пятой национальностью Пакистана (наряду с панджабцами, синдхами, пуштунами и белуджами) и выделе­ние городского Синда в отдельную провинцию. Из-за этого у партии сложились остроконфликтные отношения с Пакистанс­кой народной партией Б.Бхутто, опирающейся на поддержку синдхов и сельского Синда. В 1990 г. имели место первые крова­вые столкновения между мухаджирами и синдхами. В 1991-92 гг. Карачи охватили стычки и погромы, причем беспорядки затро­нули наряду с синдхами и прочих немухаджиров, населяющих многомиллионный город, т.е. главным образом пуштунов (их около 1 млн. человек) и панджабцев. Масла в огонь подлил раскол в рядах МКМ, вызвавший братоубийственную войну между основной группой А.Хусейна и отколовшейся МКМ (X) (Хакики — подлинная). Для наведения порядка в город были введены войска.

Еще более острые формы противостояние приняло в 1994-1995 гг. Волнения охватили Карачи, другие города Синда, пере­кинулись на его сельскую местность и другие провинции. В мае-июне 1995 г. отдельные районы Карачи превратились в арену настоящей гражданской войны. Потери людей за неполные два года превысили 2 тыс. человек. Столкновения привели к большому материальному ущербу. Вновь введенная в город армия объявила некоторые его районы запретными для посещения не-проживающими там людьми (no go zone).

Помимо мухаджиров на статус отдельной национальности (пя­той или шестой) претендуют некоторые жители южных и юго-западных округов Пенджаба, говорящие на языке сирайки. Воз­никшее еще в 60-х гг. (об этом см. выше) верхушечное движение за образование провинции Сирайки (Сирайки суба) не добилось больших успехов, но и не сошло на нет. Его подогревает соци­ально-экономическая отсталость южной части самой населен­ной провинции и заметная культурная обособленность. Вместе с тем, к прямому и вооруженному конфликту движение сирайки пока не привело.

Более острые формы на протяжении всего периода суще­ствования Пакистана имело национальное движение белуд­жей. Вооруженные столкновения в Белуджистане между по­встанцами из крупнейших белуджских и брагуйских племен (марри, бугти, менгал и др.) имели место в конце 50-х — начале 1960-х гг. Военные действия в провинции, главным образом в «стране марри», велись в 1974-1977 гг. Ситуация в Белуджиста­не вновь обострилась после длительного перерыва весной-ле­том 2004 г.

В заключение нужно подчеркнуть, что в статье рассмотрены далеко не все внутрипакистанские конфликты на этнической, религиозной и сектантской почве. Страну характеризует много­образие, которое с большим трудом складывается в единство. Виной тому, по-видимому, перепады и противоречия в социаль­ной и экономической сферах, а также особенности политичес­кой культуры и политической системы.

После 11 сентября 2001 г. долгое время остававшаяся кри­тической ситуация в Пакистане стала улучшаться. Опираясь на внешнюю поддержку и одобрение большинства граждан стра­ны, военные власти укрепили правопорядок, проведя серию акций, направленных против религиозных экстремистов и чле­нов различных террористических формирований. Был в значи­тельной степени восстановлен демократический фасад политического режима, улучшились основные макроэкономические по­казатели.

Однако какие-либо серьезные структурные реформы властя­ми не проводятся. Пакистанский государственный «корабль» дер­жится на прежних якорях внешней помощи. Его отличает неиз­менность правящей элиты, состоящей в основном из землевла­дельческой по происхождению аристократии. Связанный с этим и другими факторами консерватизм политического класса часто вызывает к жизни демонов конфликтов, которые, видимо, про­должат терзать страну.

Дата добавления: 2015-06-26