Терапевтические основания психологии Самости 1 страница

По убеждению X. Кохута, модель психического функционирования, в частности, модель защиты от влечений, используемая представителями психологии Я, особенно X. Гартманом, при рассмотрении реакций паци­ента на стремление аналитика раскрыть его сопротивления, не соответ­ствует эмпирическим фактам. Так, когда пациент приходит в ярость из-за стремления аналитика преодолеть его сопротивление, то он это делает не потому, что соответствующая интерпретация последнего ослабляет его защиты и активизирует агрессивную энергию, а в силу того, что трав­мирующая ситуация из его раннего детства воспроизводится в аналитиче-

ПСИХОЛОГИЯ САМОСТИ X. КОХУТА

ской ситуации и переживается как неэмпатический ответ со стороны объ­екта Самости. Это означает, что гнев пациента не является результатом проявления направленной им вовне, т.е. на аналитика, агрессии. «Гнев пациента — это "нарциссический гнев"» [16, с. 95].

Когда пациент реагирует гневом на интерпретации аналитика, то он воспринимает его с позиций архаической Самости. Эта архаическая Самость активизируется в процессе анализа. Стало быть, аналитик оказы­вается свидетелем проявления не примитивного агрессивного влечения, а распа­да первичного переживания Самости, при котором ребенок и эмпатический объект Самости едины.

Если говорить о терапевтической ситуации вообще и роли психоана­литика в ней, то X. Кохут придерживался одного принципиального поло­жения. Он был убежден в том, что функциональной основой аналитиче­ской ситуации должна быть эмпатическая отзывчивость. Важно отвечать не только тактично, но и пачеловечески тепло на нарциссическую уязвимость пациентов, бурно реагирующих на те или иные интерпретации. И если пациент реагирует на интерпретацию аналитика гневом, то необходимо предоста­вить ему возможность восстановить свое нарциссическое равновесие.

В рамках классического психоанализа прослеживалась четкая установ­ка на свободное ассоциирование пациента и равномерно парящее вни­мание аналитика. При этом некоторые психоаналитики воспринимали равномерно парящее внимание аналитика как приостановку его созна­тельных процессов мышления и ориентацию на пассивное участие в ана­литическом процессе.

X. Кохут по-иному истолковал классическую установку на поведение психоаналитика в терапевтическом процессе. Для него равномерно паря­щее внимание аналитика — это необходимое дополнение к свободному ассоциированию пациента, связанное с проявлением и использовани­ем аналитиком дологических способов восприятия и мышления. Иначе говоря, равномерно парящее внимание аналитика является не чем иным, как его активной эмпатическои реакцией на свободные ассоциации пациента. Посто­янная включенность глубоких слоев психики аналитика — непременное условие поддержания аналитического процесса.

По мнению X.Кохута, постулированную З.Фрейдом аналитическую нейтральность и пассивность аналитика следует определять как отзывчи­вость и понимание, достигаемое посредством эмпатического погружения во внутреннюю жизнь пациента. Он исходил из того, что реакции аналити­ка требуют участия в аналитическом процессе глубоких слоев его личности. Анали­тик должен вести себя по-человечески и тепло по отношению к пациенту. Осторожная сдержанность и безмолвие, эмоциональная сдержанность и молчаливая отзывчивость со стороны аналитика, отвечающие потреб-

49О

ТЕРАПЕВТИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ ПСИХОЛОГИИ САМОСТИ

ностям пациента, страдающего классическим неврозом переноса, могут иметь пагубные последствия по отношению к пациенту с нарциссическим расстройством личности. Вместе с тем, как замечал X. Кохут, аналитик не должен ставить себе целью проявление «чрезмерной любви» и «чрез­мерной доброты» по отношению к пациенту. Он может оказать сущест­венную помощь ему только в том случае, если будет использовать психо­аналитические навыки и специальные знания.

Некоторые психоаналитики призывали к развитию активной деятель­ности аналитика в терапевтическом процессе и к использованию им активной техники. Подобная тенденция к активности аналитика распро­странялась и на интенсификацию им переноса, что противоречило пози­ции 3. Фрейда.

X. Кохут придерживался точки зрения, в соответствии с которой актив­ные техники, стимулирующие установление нарциссического переноса, необходимы при терапии некоторых форм антисоциального поведения человека, хотя и представляют собой крайние средства для того, чтобы создать эмоциональную связь с аналитиком. Другое дело, что при оценке активного формирования переноса следует обратить особое внимание на то, соотносится ли этот перенос с грандиозной Самостью или с идеа­лизированным родительским образом.

Кроме того, в процессе лечения таких пациентов нежелательно созда­вать ситуации, в которых их регрессивная уступчивость активно исполь­зуется аналитиком для того, чтобы добиться его идеализации. Активное поощрение идеализации аналитика может привести к сильной зависимо­сти пациента от него и препятствовать постепенному терапевтическому изменению существующих нарциссических структур. «Но, если искусст­венное вызывание идеализации аналитика — в аналитическом отношении вещь опасная, то спонтанно возникающую терапевтическую мобилиза­цию идеализированного родительского имаго или грандиозной самости, несомненно, надо приветствовать и ей не мешать» [17, с. 183].

В представлении X. Кохута интроспективному пониманию доступны содержания структур, конфликтующих друг с другом, а не находящихся друг с другом в гармонии. Из этого вовсе не следует, что психология Само­сти акцентирует свое внимание исключительно на конфликтующих струк­турах. Скорее ее внимание фокусируется не на конфликтах, а на измене­ниях состояния Самости, степени ее фрагментации, архаическом отно­шении к объектам Самости, трансформации отношений между Самостью и ее объектами. Словом, психология Самости - это изучение не только проис­хождения Самости, но и ее развития, ее элементов, целей и нарушений.

С позиции психологии Самости можно говорить о двух типах пережи­ваний тревоги пациентом в аналитической ситуации.

ПСИХОЛОГИЯ САМОСТИ X. КОХУТА

Первый тип включает тревожность, переживаемую человеком тогда, когда его Самость является более или менее целостной. В этом случае речь идет о страхах перед ситуацией угрозы. Переживания пациента свя­заны не с его состоянием Самости, а с соответствующей угрозой.

Второй тип вбирает в себя тревоги, воспринимаемые человеком в результате осознания дезинтеграции, распадения его Самости. Речь идет уже о переживаниях, соотнесенных с небезопасным состоянием Самости.

Источником страха оказывается не страх перед влечениями, на чем обычно акцентируют внимание приверженцы классического психоана­лиза, а предвосхищение распада Самости. Подобного рода страх невоз­можно адекватно понять, как считал X. Кохут, вне понятийной системы психологии Самости.

В конечном счете значительно лучше поддерживать распадающую­ся Самость пациента, объясняя события, приводящие к возникновению угрозы ее распадения, как это имеет место в рамках психологии Самости, чем снабжать пациента различными рационализациями, к чему прибега­ют подчас психоаналитики классической ориентации.

Классический психоаналитический подход предполагает обращение к анализу инфантильных воспоминаний пациента о тех событиях, фан­тазиях и переживаниях, которые имели место в его детстве. Психология Самости также придает важное значение этому моменту. Однако в пер­вом случае цель воскрешения прошлого в памяти пациента состоит в том, чтобы осознать бессознательные влечения человека и компоненты струк­турных конфликтов, в то время как во втором случае целью подобной дея­тельности является укрепление связности Самости.

В связи с рассмотрением инфантильных воспоминаний X. Кохут выдви­нул положение, в соответствии с которым психоанализ должен отой­ти от своего интереса к очевидным событиям в ранней жизни ребенка. Он не отрицал того факта, что очевидные события (рождение и смерть братьев, сестер или родителей, длительная разлука ребенка с матерью и другие события) могут играть важную роль в переплетении разнообраз­ных факторов, способных привести к психическому заболеванию. Но он считал, что в большинстве случаев неразрешимые внутренние конфликты объясняются патогенной личностью родителей и особенностями патоген­ной обстановки, в которой находится ребенок.

По его убеждению, кажущиеся причиной последующих нарушений очевидные события детства часто оказываются лишь «точкой кристал­лизации», за которой скрываются подлинные причины возникновения расстройства. «За кажущейся важностью сексуальной гиперстимуляции ребенка и конфликтов, связанных, например, с тем, что он являлся сви-

ТЕРАПЕВТИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ ПСИХОЛОГИИ САМОСТИ

детелем полового акта родителей, часто скрывается гораздо более важ­ное отсутствие эмпатических ответов родителей на потребность ребенка в зеркальном отражении и нахождении объекта для своей идеализации» [18, с. 182].

В рамках классического психоанализа основной акцент делался на вле­чениях человека, включая его сексуальность и агрессивность. Однако цель анализа, как считал X. Кохут, состоит не в том, чтобы продемонст­рировать пациенту его подавленные влечения и помочь ему научиться сублимировать или интегрировать их в свою личность. Наиболее глубокий уровень связан не с влечениями человека, а с угрозой организации Самости, с пере­живанием отсутствия эмпатическои отзывчивости со стороны объекта Самости.

В конечном счете задача анализа заключается в том, чтобы помочь паци­енту стать достаточно эмпатическим в отношении самого себя и понять контекст, в котором возникли и закрепились те или иные его проявления, будь то гипертрофированная сексуальность, гнев, чувство вины.

Психопатология пациентов с нарциссическими нарушениями лично­сти, у которых в основе расстройства лежала дефектная интеграция гран­диозной Самости, разделялась X. Кохутом на две группы.

К первой группе относились пациенты, архаическая грандиозная Самость которых находилась в вытесненном состоянии или вообще отри­цалась. Речь шла о так называемом горизонтальном расщеплении психики, когда реальность Я лишалась нарциссической подпитки из глубинных источников, в результате чего появлялись симптомы, связанные с нарцис­сической недостаточностью и проявляющиеся в форме неуверенности человека, его безынициативности, отсутствия интереса к работе и т.д.

Ко второй группе относились пациенты, у которых грандиозная Самость оказывалась вне сферы влияния со стороны реалистического сектора пси­хики вследствие вертикального расщепления. Внешние проявления таких пациентов весьма противоречивы, поскольку, с одной стороны, они хва­стливы, самодовольны, настойчивы в своих грандиозных требованиях, а с другой стороны, — обнаруживают симптомы первой группы пациентов, так как скрывают в себе вытесненную грандиозную Самость.

Раскол в личности возникает в зависимости от психологической лока­лизации используемых человеком защит, приобретенных им в детстве. Этот раскол может представлять собой горизонтальное расщепление, обусловленное возникновением барьера вытеснения, на что обращалось особое внимание в классическом психоанализе. Но он может быть вызван и вертикальным расщеплением, отделяющим весь сегмент психики от сег­мента, относящегося к центральной Самости, в результате чего возни­кают состояния, в которых отрицается фрустрированная потребность

ПСИХОЛОГИЯ САМОСТИ X. КОХУТА

в одобрении или преобладают ощущения внутренней пустоты и низкой самооценки, с чем, как правило, и имеет дело психология Самости.

С учетом возможности горизонтального и вертикального расщепле­ния психики позиция аналитика при работе с пациентами с дефектной грандиозной Самостью состоит в том, что аналитик должен обращать­ся не к Оно, т.е. части психики, в которой грандиозность вытеснена, не к Я, т. е. отщепленной части психики, а к реальности Я или ее остаткам. По мнению X. Кохута, аналитик должен сосредоточить свои усилия на объясне­нии взаимосвязей между вертикальным и горизонтальным расщеплением психики, чтобы пациент смог увидеть свои ранее неосознаваемые защиты, благода­ря которым, несмотря на внешнее самоуверенное отстаивание нарцисси-ческих требований одним сектором психики, от него было скрыто пони­мание того, что более важный сектор его личности фактически лишен притока нарциссического либидо, подкрепляющего его самооценку.

При нарциссических нарушениях личности аналитику приходится иметь дело не с изоляцией одних ограниченных содержаний от других или с изоляцией мышления от аффекта, а с сосуществованием разделен­ных по вертикали личностных установок с разными целевыми структура­ми, способами получения удовольствия, моральными ценностями. Поэто­му цель аналитической работы состоит не в классическом доведении до сознания пациента его бессознательных влечений, а в приведении центрального секто­ра личности к осознанию психической реальности, т. е. его нарциссических целей, целевых структур и моральных норм, принадлежащих централь­ному сектору. Постепенное принятие реальностью Я глубинных нарцис­сических требований «приводит к тем благоприятным трансформациям в нарциссической сфере, которые и являются целью процесса перера­ботки при анализе пациентов с нарциссическими нарушениями лично­сти» [19, с. 205].

С точки зрения X. Кохута, терапия нацелена прежде всего на понима­ние пациентом защит, окружающих первичный дефект в Самости, ком­пенсаторных структур и связи между ними, затем — на аналитическое преодоление защитных структур. Завершающая стадия анализа нарцис­сических нарушений личности предполагает восполнение первичного дефекта Самости (благодаря переработке и преобразующей интернали-зации), в результате чего ранее дефектные структуры становятся функ­ционально надежными.

В понимании X. Кохута анализ пациентов с нарциссическим нарушени­ем личности достигает стадии завершения в том случае, если их Самость становится устойчивой и перестает реагировать на потерю их объек­тов серьезным ослаблением, фрагментацией, неконтролируемым гневом. Словом, в психологии Самости речь идет о том, что он назвал «функцио-

ТЕРАПЕВТИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ ПСИХОЛОГИИ САМОСТИ

нальным восстановлением Самости», предполагающим преобразование объектов Самости в такие психологические структуры, которые будут функционировать в соответствии с самостоятельно проявляемыми ини­циативами и собственными идеалами.

Важная терапевтическая цель психологии Самости состоит в том, чтобы в процессе аналитической деятельности осуществить реактиви-зацию здоровой грандиозной Самости и здорового идеализированного объекта, т.е. осуществить восстановление структур, в силу тех или иных обстоятельств не интегрированных в Самость зрелой организации.

Цели и задачи аналитической терапии изменяются в соответствии с теми проблемами, которые возникают в различные эпохи. По убеждению X. Кохута, современные психоаналитики должны учитывать изменения, касающиеся основной психологической проблемы человека. В конце XIX — начале XX вв., когда возник и начал развиваться психоанализ, западный человек страдал от внутрипсихического конфликта и испытываемого им чувства вины. С середины XX столетия человек стал страдать от ощущения внутренней пустоты, изоляции, отчужденности, нереализованности.

Во время 3. Фрейда психологическое здоровье человека достигалось благодаря решению внутрипсихических конфликтов, поэтому лечение рассматривалось с точки зрения разрешения соответствующего конфлик­та путем расширения сознания пациента. В условиях современности пси­хологическое здоровье все чаще достигается путем исцеления ранее фраг-ментированной Самости, и, следовательно, лечение должно теперь, как считал X. Кохут, расцениваться с точки зрения достижения «связности Самости», восстановления Самости благодаря установлению эмпатиче-ской близости с «отзывчивыми объектами Самости».

Для придерживающихся классической теории и практики психоана­литиков критерием психического здоровья человека является его спо­собность трудиться и любить. С точки зрения психологии Самости под психическим здоровьем понимается не только свобода от невротических симпто­мов и торможений, а также вовлеченность в любовь и работу, но и способность устойчивой Самости пользоваться присущими человеку талантами и умениями, позволяющими ему успешно любить и работать.

Успехи лечения пациентов в первом случае (структурный невроз) соотносятся с их способностью более полно, чем до анализа, испыты­вать удовольствие в жизни. Успехи лечения во втором случае (патология Самости) — со способностью пациентов больше, чем прежде, испытывать радость от бытия и творческим, продуктивным отношением к жизни даже в отсутствие удовольствия.

Успехи лечения патологии Самости зависят, помимо всего прочего, от тщательности проработки идеализирующего и зеркального переносов

ПСИХОЛОГИЯ САМОСТИ X. КОХУТА

пациента. В сотрудничестве с аналитиком пациент может противостоять этим переносам и путем постепенного понимания их в динамическом, экономическом, структурном и генетическом аспектах попытаться дос­тичь контроля над ними и отказаться от связанных с ними требований. По выражению X. Кохута, достижение такого контроля «является важ­ной и отдельной терапевтической целью анализа нарциссических нару­шений» [20, с. 227].

В целом терапия патологии Самости способна привести пациента от ненадежности его существования, где преобладают эмоциональные колебания между амбициями и ощущением неудачи, грандиозным тщесла­вием и чувством стыда, к внутреннему спокойствию, самообладанию и уве­ренности в себе, которые возникают благодаря трансформации архаич­ного нарциссизма в необходимые идеалы, реалистичные цели, устойчи­вую самооценку. Более того, терапевтическая мобилизация архаических нарциссических позиций может привести, как полагал Х.Кохут, к приоб­ретению пациентом таких ценных социокультурных качеств, как эмпа-тия, творчество, юмор и даже мудрость, которые, к сожалению, у многих людей отделены от своих истоков и кажутся автономными свойствами наиболее зрелых уровней психики.

Разумеется, от пациента, как, впрочем, и от аналитика, не следует ожи­дать подвига, связанного с обретением мудрости. Полное достижение муд­рости предполагает эмоциональное принятие бренности человеческого существования, и поэтому мудрость как таковая достижима лишь некоторы­ми людьми. Причем ее надежная интеграция в жизненную позицию выхо­дит за пределы психологических возможностей человека. Тем не менее обретение некоторой мудрости в аналитическом процессе возможно.

Это касается прежде всего той мудрости, которая связана с отношением пациента к себе, аналитику и результатам аналитической работы. Подоб­ная мудрость позволяет пациенту, как замечал X. Кохут, «сохранять само­оценку, несмотря на осознание своих несовершенств, и испытывать уваже­ние и благодарность к аналитику, несмотря на понимание внутренних кон­фликтов и недостатков, которые могут быть у аналитика» [21, с. 350].

Классический психоанализ и психология Самости

Работа с нарциссическими пациентами привела X. Кохута к выдвиже­нию ряда концептуальных идей и терапевтических приемов, отличных от тех, которые были сформулированы и использованы в рамках класси­ческого психоанализа.

В частности, X. Кохут считал, что главной тревогой, встречающей­ся при анализе нарциссических нарушений личности, является не страх

49⁶

КЛАССИЧЕСКИЙ ПСИХОАНАЛИЗ И ПСИХОЛОГИЯ САМОСТИ

кастрации, а страх недифференцированного вторжения нарциссических струк­тур и энергий в Я. В процессе анализа такие пациенты демонстрируют страх потери реальной Самости, страх потери контакта с реальностью, страх изоляции вследствие переживания нереалистичной грандиозно­сти, страх разобщенности отдельных аспектов тела и психики, а также другие пугающие проявления, связанные с переживанием чувства стыда и застенчивости.

Психоаналитикам хорошо известно, что о реальном проявлении стра­хов пациента можно судить по его сновидениям. Поэтому нет ничего уди­вительного, что в психологии Самости сновидениям пациентов уделялось не меньшее внимание, чем в классическом психоанализе. Однако содер­жательная трактовка сновидений в психологии Самости отличалась своей спецификой, не свойственной классическому психоанализу.

Так, в отличие от классического психоаналитического понимания сно­видений как исполнения желаний человека, X. Кохут различал два типа сновидений.

Первый тип сновидений связан с доступной вербализацией скрытых содержаний влечений, конфликтов и попыток их разрешения.

Второй тип сновидений представляет собой попытку связывания невер­бального напряжения травматических состояний, в частности, дезинте­грации Самости при помощи вербализуемых образов. С точки зрения пси­хологии Самости, в сновидениях второго типа находит свое отражение страх сновидца по поводу возможного распада его личности или усиления неконтролируемой напряженности.

В случае первого типа сновидений аналитик следует за свободными ассоциациями пациента в глубины его психики с целью раскрытия бес­сознательного значения сновидения. В случае второго типа сновидений свободные ассоциации не способствуют выявлению скрытых бессозна­тельных слоев психики. Аналитику необходимо исследовать явное содер­жание сновидения и его ассоциативных связей под углом зрения того, что здоровые секторы психики пациента реагируют тревогой на доставляю­щие беспокойство изменения в его Самости. X. Кохут назвал второй тип сновидений «сновидениями о состоянии Самости», адекватное толкова­ние которых предполагает наличие знания психоаналитика об уязвимо­сти пациента и возможности возникновения такой специфической ситуа­ции, которая связана с архаичными состояниями Самости, вторжением в переживания пациента архаического материала, оживлением старых грандиозных иллюзорных представлений.

Различия между психологией Самости и классическим психоанализом (психологией влечений) особенно наглядно проявились при осмысле­нии феномена агрессии. X. Кохут не отрицал, что ненависть, деструктив-

ПСИХОЛОГИЯ САМОСТИ X. КОХУТА

ность и агрессию в целом можно рассматривать в рамках влечений, как это имело место в работах 3. Фрейда. Подобный подход к человеку, в соот­ветствии с которым деструктивность изначально является частью его психологического оснащения, был, по мнению X. Кохута плодотворным в прошлом и в какой-то степени остается важным объяснительным конст­руктом в клинической ситуации. Однако он считал, что теория агрессив­ного влечения ограничена, неадекватна и, следовательно, ее необходи­мо дополнить другой теорией, в которой феномен агрессии должен быть рассмотрен с позиций психологии Самости.

И дело не в том, что агрессия трактовалась в классическом психоанали­зе как глубоко укорененная в биологической структуре человека. Подоб­ное видение имеет под собой прочное основание, и доказательств, под­тверждающих понимание человека как агрессивного животного, а также реальное деструктивное его поведение, более чем достаточно. Другое дело, что рассмотрение деструктивности в качестве первичного инстинк­та не приносит пользы аналитику, деятельность которого направлена на предоставление пациентам возможности справиться с агрессией.

Поэтому, не ставя под сомнение распространенность агрессивных проявлений человека, X. Кохут расценил классическую формулировку З.Фрейда как неадекватную и поставил под сомнение значение и сущ­ность деструктивности как таковой. Отталкиваясь от клинического опыта, он стал рассматривать деструктивность пациентов не в качестве проявления их первичного влечения, а как примитивный продукт дезинтеграции их Самости.

В аналитической ситуации агрессия пациентов может проявляться в форме сопротивления или негативного переноса. В первом случае она может быть результатом интерпретации со стороны аналитика, воспри­нимаемой пациентом с точки зрения недостаточной эмпатии, проявляе­мой последним в настоящем. Во втором случае агрессия является ожив­лением реакций пациента на недостаточность эмпатии со стороны объ­ектов Самости в детстве, что связано с прошлым.

Исходя из психоаналитического видения мира переживаний пациен­тов, X. Кохут пришел к выводу, что психологический феномен деструктивно­сти человека является вторичным, возникающим в результате неспособно­сти окружающих объектов Самости удовлетворить потребности ребенка в оптимальных эмпатических ответах. Как психологический феномен, агрессия не представляется элементарной, «она с самого начала являет­ся компонентом самоутверждения ребенка, и в обычных условиях она остается слитой с утверждением себя в жизни зрелой самости взрослого человека» [22,с. 118].

В понимании X. Кохута, проявляемые ребенком гнев и деструктивность не следует рассматривать в качестве выражения первичного инстинкта.

49»

КЛАССИЧЕСКИЙ ПСИХОАНАЛИЗ И ПСИХОЛОГИЯ САМОСТИ

Они являются не чем иным, как продуктами регрессии, фрагментами более широких психологических конфигураций, составляющих ядер­ную Самость. С самого начала поведение ребенка выступает в качестве утверждающего себя, а агрессия оказывается элементом настойчивости и уверенности, отражающих предъявляемые им требования в отноше­нии объектов Самости. Первоначально у младенца наличествует врож­денное доверие к своему окружению, и его первые импульсы направле­ны на восстановление психического равновесия в том случае, если оно нарушается.

С точки зрения X. Кохута, можно говорить о нормальной, первичной, недеструктивной агрессии, которая в своей примитивной или развитой форме исчезает, как только индивид достигает своей цели — утверждения Самости благодаря эмпатической отзывчивости. Если же потребность в контроле над объектом Самости хронически и травматически фруст-рируется в детстве, то возникает хронический нарциссический гнев с его пагубными последствиями.

Исходя из подобного понимания феномена деструктивности (гнева), X. Кохут выступил тем самым против и точки зрения 3. Фрейда о врожден­ном инстинкте агрессии человека, и гипотезы М.Кляйн, в соответствии с которой паранойяльная позиция младенца органически связана с его первичной психологической агрессивностью. Словом, в его понимании агрессия, гнев, деструктивность не представлялись первичными данно­стями, а рассматривались в качестве возникающих реакций на недоста­точные эмпатические ответы со стороны объектов Самости.

В отличие от установок классического психоанализа, X. Кохут выдви­нул иную точку зрения также в отношении понимания либидозных влече­ний. Он придерживался мнения, в соответствии с которым в психологи­ческом плане сексуальное влечение ребенка не является первичным. Подобное влечение на оральной, анальной и фаллической стадии развития — лишь элемент первичной психологической конфигурации, представляющей собой переживание отношений между Самостью и эмпатическим объек­том Самости.

Если Самость не имеет серьезных нарушений, то переживание сексу­ального влечения не представляется проблемой и его можно не рассмат­ривать в качестве объяснительных конструкций. Однако если Самость нарушена или повреждена, то это ведет к появлению изолированного влечения, которое становится важнейшим элементом психического раз­вития. Лишенный эмпатии со стороны объектов Самости ребенок будет не только обращаться к оральным, анальным и фаллическим ощущениям, но и интенсивно переживать. То же самое может иметь место и в случае отсутствия объекта Самости. Подобные детские переживания в отношении

ПСИХОЛОГИЯ САМОСТИ X. КОХУТА

сильно окрашенных либидозных влечений становятся источником разви­тия психопатологии взрослого человека, являющейся не чем иным, как болезнью Самости.

В целом X. Кохут исходил из того, что различного рода сексуальные перверсии, садистские фантазии и другие либидозные проявления стано­вятся более понятными, если они исследуются не с точки зрения психоло­гии влечений, а под углом зрения отношения Самости к его объекту. Так, природа сексуального мазохизма может быть рассмотрена через призму того, что оставшиеся без ответа желания ребенка слиться с идеализиро­ванным объектом Самости привели к распаду идеализированного образа на фрагменты, в результате чего потребность в слиянии сексуализирова-лась и направилась на эти фрагменты.

Таким образом, психология Самости способствует пониманию того, что садизм и мазохизм не являются выражением первичной деструктивной или саморазрушительной тенденции. Эти проявления возникают вследствие нарушения первичного психологического единства, ведущего к появле­нию влечения, направленного на восстановление утраченного слияния патологическими средствами.

Дата добавления: 2015-06-04