Между истиной и нравственностью

Выявленные в процессе самоанализа воспоминания об отце как возможном совратителе и вскрытые анализом собственные сексуальные влечения к дочери не могли оставить Фрейда равнодушным к тому, с чем он согласил­ся в теории, но что вызывало сопротивление на практике, особенно по отношению к самому себе. Поддержать теорию значит сохранить в муках выстраданные идеи психоа­нализа, но тем самым разрушить образ отца как добропо­рядочного человека (об умерших говорят или только хоро­шее, или вообще ничего не говорят) и признать свою соб­ственную извращенную сексуальность (запретное инце-стуозное влечение к дочери). Отвергнуть теорию значит оказаться на высоте в нравственном отношении, но при этом потерпеть крах в исследовательской и терапевтиче­ской деятельности. И в том, и в другом случае Фрейду предстояло чем-то поступиться. Выбор, фактически, стоял между истиной и нравственностью.

Надо полагать, что для Фрейда этот выбор был не сто­лько мучительным, сколько вообще неприемлемым. «Бес­страшная любовь к истине» не оставляла сомнений насчет того, что он не мог поступиться ею. «Правильное восприя­тие ценностей жизни» не допускало мысли, что он отка­жется от нравственности. Фрейд оказался в тупиковой си­туации, что породило у него растерянность и отчаяние. Но тут, как это может быть ни странно на первый взгляд, на помощь пришел самоанализ. Тот самый самоанализ, бла­годаря которому как раз и обнаружилось противоречие между истиной и нравственностью.

Обладая «острым глазом исследователя», Фрейд сумел найти выход, казалось бы, из совершенно безвыходного положения. Пожалуй, только гений способен превратить явно беспроигрышную для себя ситуацию в триумфальное победоносное шествие, возвестившее о возрождении пси­хоанализа из пепла неразрешимого противоречия. Испо­льзуя шахматную терминологию, можно сказать, что Фрейд сделал такой ход конем, в результате которого он не только не принес в жертву истину или нравственность, но и выиграл неудачно начатую партию. Тем самым он сохра­нил психоанализ. Более того, придал ему новое направле­ние движения и одновременно сохранил верность своим жизненным принципам.

Примирение истины и нравственности лежало на пути признания сексуальных травм вымышленным фактом. Если невротики предаются своим фантазиям, выдавая их за реальность, то это вовсе не означает, что фантазии не оказывают на них никакого влияния. Если в процессе са­моанализа выявились инцестуозные желания, то, не буду­чи воплощенными в реальность, они все же действенны в психическом отношении. Таким образом, психоаналитическое объяснение причин возникновения неврозов не только сохраняет свою значимость, но и дает новый ключ к пониманию неврозов как таковых. Это новое понимание связано с признанием психической реальности важным и определяющим фактором развития человека. Именно к это­му выводу и пришел Фрейд.

Обманувшись в своих первоначальных ожиданиях, он переосмыслил свою теорию неврозов и выдвинул на пе­редний план значение психической реальности в образо­вании невротических заболеваний. Позднее, вспоминая драматические перипетии тех лет, Фрейд по этому поводу писал: «Придя в себя, я сделал из своего опыта правиль­ный вывод, что невротические симптомы связаны не пря­мо с действительными переживаниями, а с желательными фантазиями и что для неврозов психическая реальность значит больше материальной» [18. С. 114].

Дальнейшее становление и развитие психоанализа шло по пути учета и исследования психической реально­сти. Собственно говоря, в этом и состояла одна из несо­мненных заслуг Фрейда, подвергшего сомнению ранее выдвинутую им теорию совращения ребенка и обративше­го внимание на противоположную сторону отношений между родителям и и детьми, а именно, нате фантазии, ко­торые на бессознательном уровне возникают у детей по от­ношению к их родителям.

Для большинства психоаналитиков упразднение Фрейдом ранее выдвинутой им теории совращения ребен­ка — это радикальный поворот к новым психоаналитиче­ским идеям, которые как раз и легли в основу психоанали­за. И это, действительно, так, поскольку отныне в поле зрения исследователя и аналитика оказывается ранее не принимаемая во внимание психическая реальность. Одна­ко при этом остается открытым вопрос, можно ли все сооб­щения пациентов о сексуальных травмах воспринимать в качестве их бессознательных фантазий или, действительно, могли иметь место случаи реального совращения ребенка и насилия над ним.

Для Фрейда решение в пользу признания психической реальности было исключительно важным с точки зрения устранения личного конфликта между истиной и нравст­венностью. Если бы не самоанализ, то неизвестно, обна­ружил ли бы он этот конфликт в себе и пришел бы к идее о важной роли бессознательных фантазий в жизни человека.

В своих собственных глазах он вроде бы не поступился ни истиной, ни нравственностью. Но вот по мнению некото­рых исследователей, упразднив теорию совращения ре­бенка, Фрейд тем самым отступил от истины.

Так, психоаналитик и преподаватель санскрита, быв­ший член Международной психоаналитической ассоциа­ции и содиректор архива Зигмунда Фрейда Джефри Мэссон опубликовал наделавшую много шума в психоанали­тических кругах работу «Насилие над истиной» (1984), в которой подверг сомнению привычные представления о Фрейде, как поборнике истины. Имея доступ к архивным материалам и ознакомившись с неопубликованными письмами Фрейда, он пришел к выводу, что упраздне­ние теории совращения ребенка было уступкой основа­теля психоанализа научному сообществу, не принявше­му данную теорию. Если честность, храбрость и беском­промиссность Фрейда были действительно отличитель­ными чертами его характера, то в истории с упразднени­ем теории совращения ребенка он проявил себя не с луч­шей стороны, поступившись истиной. «По моему мне­нию, фактически, Фрейд упразднил важную истину: сексуальное, физическое и эмоциональное насилие, ко­торое является реальной и трагической частью жизни многих детей» [19. С. 190].

Не имея возможности ознакомиться с архивными ма­териалами и неопубликованными письмами Фрейда, не берусь судить о том, действительно ли они дают основание для осуждения основателя психоанализа за то, что он по­ступился истиной. Бесспорным для меня является другое: история, связанная с первоначальным выдвижением Фрей­дом теории совращения ребенка и последующим пересмот­ром ее, имеет принципиально важное значение для понима­ния становления и развития психоанализа.

В самом деле, признание психической реальности в ка­честве детерминирующего фактора возникновения невро­зов послужило отправной точкой для выдвижения наибо­лее существенных идей, предопределивших становление психоанализа. Выявление ранней сексуальности детей, рассмотрение психосексуального развития ребенка, пред­ставления об Эдиповом комплексе, учет не только внеш­них (материальных) обстоятельств жизни, но и внутрен­них (психических) состояний, обусловливающих невро­тические заболевания, — все это оказалось объектом исследовательской и терапевтической деятельности Фрейда после того, как он пересмотрел свои предшествующие взгляды на теорию совращения ребенка.

Что касается действительного положения вещей, свя­занного с личностными переживаниями Фрейда по пово­ду пересмотра им теории совращения ребенка, то, опира­ясь на доступную ему информацию, исследователь может лишь выдвигать свои предположения по поводу того, что в то время творилось в душе основателя психоанализа. Лич­но я придерживаюсь того мнения, что, подвергнув пере­смотру теорию совращения ребенка, Фрейд не столько от­ступил от истины, сколько оригинальным образом нашел возможность примирить ее со своими нравственными устоя­ми жизни.

Не могу поручиться за то, что именно так мыслил Фрейд, когда подвергал свою теорию пересмотру. Как го­ворится, чужая душа потемки, и пути господни неиспове­димы. Но мне представляется, что, наделенный «острым глазом исследователя», способного к осуществлению трудного и мучительного самоанализа, Фрейд вряд ли раз­делял точку зрения, согласно которой истина должна быть абсолютной. Ведь в действительности, судя по эмпириче­ским материалам, в одних семьях имеются тайны, связан­ные с реальными случаями совращения детей и насилия над ними со стороны взрослых или старших детей, в то время как в других — этого не происходит, но подобные мотивы находят свое отражение в фантазиях и сновидени­ях, как взрослых, так и детей. Поэтому истина относится не к признанию дилеммы «или-или», а к пониманию того, что нечто подобное может иметь место и в материальной, и в психической реальности. К этому, собственно говоря, и пришел Фрейд, сделав лишь одно, но весьма существен­ное дополнение, согласно которому для невротиков психи­ческая реальность является более значимой, чем материаль­ная.

В контексте рассмотрения самоанализа Фрейда как одного из истоков возникновения психоанализа не вижу смысла в дальнейшем обсуждении вопроса, связанного с пересмотром им теории совращения ребенка. Замечу лишь, что по прошествии времени в «Автобиографии» основатель психоанализа писал: «Соблазнение в детском возрасте также осталось элементом этиологии, хотя и в более скромных масштабах» [20. С. 114].

Стоит, пожалуй, еще раз подчеркнуть то, что именно в процессе самоанализа Фрейд пришел к таким новым представлениям о неврозе, которые действительно легли в основу психоанализа. Это касается прежде всего понима­ния Эдипова комплекса и детской сексуальности.

Дата добавления: 2015-06-04