Тайная надежда

Казалось бы, влияние философских идей на становле­ние психоанализа можно отрицать лишь в том случае, если вообще закрыть глаза на формирование мышления Фрей­да и ограничиться лишь рассмотрением его естественно­научной базы. Но почему же с таким упорством и постоян­ством сам Фрейд отрицал это влияние, неоднократно за­являя об оригинальности выдвинутых им психоаналити­ческих концепций и непременно подчеркивая то обстоя­тельство, что на становление психоаналитического учения о человеке не оказало воздействие ни одно из ранее суще­ствовавших философских мировоззрений? Лишь в редких случаях, да и то только тогда, когда надо было оправдаться в глазах окружающих или читателей его книг, он, словно забывшись, ссылался на первоисточники философского характера. «Можно указать, — писал Фрейд в 1917 году, вопреки всем своим предыдущим и последующим утверж­дениям, — на знаменитых философов как предшественни­ков, прежде всего на великого мыслителя Шопенгауэра, бессознательную «волю» которого в психоанализе можно отождествить с душевными влечениями» [49. С. 198].

Забывчивость Фрейда по отношению к своим философ­ским истокам можно объяснить тем, что он стремился вы­глядеть в глазах окружающих истинным ученым, строя­щим свои теории не на сомнительных абстрактных спе­куляциях, которыми нередко грешили многие филосо­фы прошлого, а на эмпирическом материале, почерпну­том из врачебной практики, из реалий жизни. Не поэто­му ли с такой настойчивостью при каждом удобном слу­чае он публично отрекался от философии, предпочитая выдвигать на передний план своих работ клинический материал или результаты самоанализа?

Есть основания для утверждения, что в период выдви­жения основных психоаналитических гипотез Фрейд от­талкивался не только или, может быть, не столько от кли­нического опыта, как это принято обычно считать, сколь­ко от своих собственных представлений о природе и меха­низмах функционирования человеческой психики. Он от­талкивался от тех представлений, которые были навеяны философскими размышлениями над проблемами истерии, бессознательного протекания психических процес­сов, скрытого смысла сновидений.

Возможно ли в принципе такое и на чем основано дан­ное утверждение?

Прежде всего, имеется подтверждение того, что фрей­довские теоретические конструкции далеко не всегда под­креплялись клиническим материалом. Многие случаи лече­ния психических заболеваний, на основе которых Фрейд строил свои теории, в силу ряда причин оставались не за­вершенными. Из его писем Флиссу следует, что сам он не был удовлетворен ходом лечения некоторых больных. Однако, даже не завершив курс их лечения, он в своих пуб­личных выступлениях высказывал подчас такие обобще­ния, которые претендовали на статус новой теории о при­чинах возникновения и природе неврозов.

Правда, Фрейда нельзя упрекнуть в нечестности по от­ношению к его исследовательской и терапевтической дея­тельности. В предисловии ко второму изданию «Толкова­ния сновидений» он подчеркнул: «Кто знаком с моими другими работами (об этиологии и механизме психонев­розов), тот знает, что я никогда не выдавал неготового и неполного за полное и готовое и всегда старался изменять свои убеждения, когда они переставали соответствовать моим убеждениям» [50. С. 17]. И Фрейд был прав в отно­шении своего второго утверждения, поскольку, как это бу­дет показано в дальнейшем, на протяжении своей долгой исследовательской деятельности он, действительно, ме­нял свои взгляды на понимание первичных влечений, природы страха, взаимосвязей между страхом и вытесне­нием. Но фактом остается то, что на основе единичного и, до конца незавершенного случая лечения он мог выдви­гать такие гипотезы, которые, хотя и не подкреплялись на практике, но тем не менее служили основой для становле­ния и развития психоанализа.

Нечто подобное имело место и в связи с публикацией «Толкования сновидений». Хотя Фрейд осознавал факт некоторой недоработки рукописного материала, тем не менее он ускорил процесс завершения работы над книгой. В письме Флиссу от 28 мая 1899 года он сообщил о своем решении, что, несмотря на все существующие на тот мо­мент неясности и упущения, он не может задерживать публикацию, поскольку, по его собственному выраже­нию, не настолько богат, чтобы хранить для себя «самое прекрасное и, вероятно, единственное открытие», которое его переживет [51. С. 353]. Результатом поспешности-пуб­ликации явились те ошибки, которые были допущены им в тексте «Толкования сновидений». В опубликованной че­рез год его следующей книге «Психопатологии обыденной жизни» он признал: «В моей книге «Die Traumdeutung» (1900) я допустил ряд искажений исторического и вообще фактического материала и был очень удивлен, когда после выхода книги в свет на них обратили мое внимание» [52. с. 283].

Известно, например, что сразу же после опубликова­ния «Толкования сновидений» Фрейду представилась возможность апробировать свои идеи. Он имел возмож­ность поработать с сыном венского профессора филоло­гии Теодора Гомперца философом Генрихом Гомперцем, который в течение нескольких месяцев был «объек­том» проверки фрейдовского метода анализа сновиде­ний. Эксперимент завершился неудачей, так как Фрейд не смог осуществить анализ сновидений этого филосо­фа под углом зрения выдвинутого им понимания снови­дения как неосуществленного желания сексуального ха­рактера.

Несмотря на постигшую его неудачу в эксперименте, Фрейд тем не менее не только не отказался от своих психо­аналитических идей, но, напротив, стал интенсивно их развивать. При этом далеко не восторженная реакция со стороны некоторых ученых на книгу «Толкование снови­дений» (а Фрейд ожидал немедленного триумфа и, как по­казывают его письма к Флиссу, глубоко переживал, когда в прессе появились критические замечания) объяснялась им самим тем, что он находился на пятнадцать-двадцать лет впереди своего времени.

Примечательно здесь то, что в своем стремлении рас­сматривать психоанализ как науку Фрейд постоянно апел­лировал к клинической практике, стремясь избежать воз­можных обвинений со стороны ученых в попытках созда­ния некоего философского учения. В свою очередь орто­доксальные последователи Фрейда Приложили немало усилий к тому, чтобы приуменьшить философскую интен­цию психоаналитического учения о человеке, в результате чего психоанализ стал отождествляться, как правило, с ме­дицинской практикой, терапией.

Кроме того, о философских предпосылках психоана­лиза свидетельствует не бросающееся в глаза, но все же имеющее место стремление самого Фрейда к философско­му осмыслению анализируемых им психических явлений и процессов. Так, в ряде писем он сообщал Флиссу о фило­софском характере своих размышлений над психически­ми явлениями. Подчас он говорил об этом в ироническом тоне, характеризуя посланные Флиссу рукописные мате­риалы как «философские запинания». Вместе с тем во многих случаях он писал о необходимости философского осмысления тех новых положений, которые ему удалось сформулировать в связи с изучением человеческой пси­хики. Особенно отчетливо эта тенденция проявилась в процессе работы Фрейда над «Толкованием сновиде­ний», которую, сравнивая с интерпретацией сновидений в древнем Египте, он в шутку иногда называл «египет­ской книгой сновидений» [53. С. 366, 368].

Так, в письмах 1898—1899 годов Фрейд делился с Флиссом своими мыслями по поводу новой редакции уже написанных разделов о сновидениях, которая представля­лась ему «в конечном счете философской». Он ^говорил также о своих планах, связанных с написанием «послед­ней философской главы». А несколько лет спустя в работе «Остроумие и его отношение к бессознательному» Фрейд подчеркнул, что такие понятия, как «психическая энергия», «отвод» ее, а также количественный подход к этой энергии стали для него привычными, после того как он «начал фило­софски осмысливать факты психопатологии» [54. С. 85].

Уже обращалось внимание на то, что, по собственному признанию Фрейда, он тайно лелеял надежду на достиже­ние первоначальной цели — философии. Эта тайная надежда на философское постижение природы человека явственно дала о себе знать уже в работе Фрейда «Толкование снови­дений», поскольку, как он неоднократно любил повто­рять, толкование сновидений — «есть via regia»,'TO есть царская дорога «к познанию бессознательного в душевной жизни», «самое определенное основание психоанализа» [55. С. 480; 56. С. 338].

Работа «Толкование сновидений» начиналась с обзора основных точек зрения на природу сновидений, выражен­ных различными философами прошлого, и заканчивалась философскими выводами самого Фрейда. Между этими двумя частями излагался обширный "материал, связанный с разбором сновидения пациентов и самоанализом, интер­претацией Фрейдом своих собственных сновидений, а также биографическими данными личного, подчас ин­тимного характера. Весь этот материал являлся своеобраз­ной оранжировкой, наглядной иллюстрацией возможно­стей искусства снотолкования для выдвижения и оправда­ния психоаналитических теорий.

Во многих последующих работах используемый Фрей­дом клинический материал служил лишь «эмпирическим фоном» для обоснования и подкрепления ранее выдвину­тых психоаналитических положений. Клинические дан­ные интерпретировались, как правило, с точки зрения уже существовавших психоаналитических гипотез, обоснова­ние которых осуществлялось в свою очередь на основе психоаналитически понятых случаев болезни. Получился своего рода психоаналитический круг, построенный на принципах самообоснования. Здесь важно подчеркнуть, что за фактами самоанализа и анализа пациентов просмат­ривалось скрытое стремление Фрейда придать своим психо­аналитическим размышлениям такой обобщающий харак­тер, который, по сути дела, явился ничем иным, как филосо­фией, включенной в остов психоанализа.

Правда, обнаружение психоаналитической филосо­фии — задача сложная и трудоемкая, поскольку первона­чально эта философия оказалась у Фрейда глубоко сокры­той, завуалированной, погребенной под грудой различно­го рода обсуждений, связанных с изложением и интерпре­тацией историй болезни пациентов. Причем истории бо­лезней пациентов выглядели в его изложении как настоя­щие романы, повествующие о тайнах людей, интригую­щих завязках и драматических развязках, имевших место в их трагических судьбах.

Задача обнаружения психоаналитической философии затруднялась также тем., что, питая тайную надежду на фи­лософское постижение природы человека, Фрейд стре­мился придать этой философии такую форму, которая не только не вызывала бы каких-либо нежелательных ассо­циаций с сомнительными метафизическими спекуляциями, но, напротив, внушала бы доверие своим безукориз­ненным, строго научным исследованием, подкупая не­престанной апелляцией к реальному опыту работы с паци­ентами. Лишь в отдельных письмах, не рассчитанных на публикацию, в его личных беседах с коллегами и пациентами, да в толще психоаналитических напластований его многочисленных работ нет-нет да промелькнут единич­ные признания и оговорки Фрейда, свидетельствующие о его тайной надежде исподволь, незаметно и в то же время целеустремленно воздвигнуть стройную философскую си­стему, опирающуюся на психоаналитический фундамент.

Во многих своих работах Фрейд неизменно придер­живался одной линии: отталкиваясь от философских идей и критически переосмысливая их, он стремился со­здать свое собственно психоаналитическое учение, по форме отличающееся от предшествующих философских систем, но, по сути дела, являющееся глубинной разра­боткой психоаналитической философии. И дело не то­лько в том, что психоанализ возник тогда, когда Фрейд от­казался от гипноза и начал философски трактовать факты психопатологии, признав бессознательные процессы де­ятельными в психическом смысле. Это действительно так, как верно и то, что, прежде чем обосновывать свои психоаналитические концепции, он предварительно подвергал сомнению существовавшие до него философ­ские теории, ибо, как он сам отмечал, не мог идти даль­ше, «не разобравшись прежде с нашими философскими авторитетами» [57. С. 60].

При чтении работ Фрейда бросается в глаза его крити­ческий настрой по отношению к философским авторите­там. Какие бы проблемы он не рассматривал, чаще всего их осмысление начиналось с критики предшествующих философских взглядов. Фрейд упрекал философов в том, что они до такой степени расширяют значение слов, что эти слова теряют свой первоначальный смысл. При рас­смотрении проблемы бессознательного он не хотел видеть ее предметом споров между философами и натурфилосо­фами, так как считал, что довольно часто эти споры имеют лишь этимологическое значение. Исследуя бессознатель­ные психические процессы, он упрекал философски обра­зованных людей в том, что для многих из них идея психи­ческого, которое одновременно не было бы сознательным, представлялась абсурдной и несовместимой с логикой. Если некоторые психоаналитические теоретики пытались придать своим концепциям философский характер, то он решительно выступал против того, чтобы психоанализ от­дал себя в распоряжение определенного философского мировоззрения. Более того, подчас он подчеркивал, что не стоит за «фабрикацию мировоззрения» и лучше это дело предоставить философам.

Казалось бы, все это само за себя говорит о том, что у Фрейда было негативное отношение к философии как таковой. Однако не стоит спешить с выводами, ибо в ра­ботах основателя психоанализа имелись и иные сужде­ния на этот счет, подчас совершенно противоположного характера. Причем дело не только в том, что он указывал на среднее место, занимаемое психоанализом между ме­дициной и философией. Дело в том, что подчас, как бы противореча самому себе, Фрейд высказывал суждения, свидетельствующие о его позитивном отношении к фи­лософским знаниям. Если в одних своих работах Фрейд упрекал именно философов за их нежелание признавать бессознательное психическое, то в других — выражал прямо противоположную точку зрения, считая, что про­тивиться принятию бессознательной психики тот, кто лишен философского образования. Читая свои лекции медикам и разъясняя им важность психологического подхода к больным, он замечал: «Вам не хватает фило­софских знаний, которыми вы могли бы пользоваться в вашей врачебной практике» [J58. С. 10]. И наконец, Фрейд подчеркивал, что психоанализ «должен работать прежде всего с концепциями, которые являются фило­софски неопределенными» [59. С. 85].

Какие же из противоположных суждений Фрейда в бо­льшей степени отвечают целям и задачам классического психоанализа? Действительно ли он отвергал философию, считая психоанализ наукой, или же сам тянулся к фило­софскому осмыслению неврозов и психопатологии обы­денной жизни людей?

Широко распространено мнение, что только в более поздний период своей теоретической деятельности Фрейд стал интересоваться философскими проблемами, в то время как на начальном этапе акцент делался глав­ным образом на фактах наблюдения за больными. И дей­ствительно, в поздних своих работах он обсуждал целый, комплекс философских проблем, связанных с культурой, религией, историей развития человечества. Однако, как показывает предшествующее рассмотрение истоков воз­никновения психоанализа, Фрейд изначально тяготел к философскому осмыслению всего того, с чем ему приходилось иметь дело, будь то неврозы, сновидения, ошибочные
действия, религия или искусство.

Тайная надежда на философское понимание исследу­емых им явлений, скрытая Фрейдом от взора неискушен­ных в этой области читателей и почитателей психоанали­за, как бы незримо, но с удивительным постоянством и завидным упорством пробивала себе дорогу сквозь дебри психопатологии, пока не завершилась созданием целост­ного учения о человеке и культуре, по широте обобщений и глубине мыслей не уступающего, пожалуй, наиболее известным философским системам прошлого. Выразив в психоаналитической форме собственное понимание фе­номенологии духа, происхождения религии и искусства, формирования нравственных и социальных установле­ний жизни людей, а также истории развития человече­ской цивилизации, Фрейд тем самым не только задал ми­ровоззренческие ориентиры для новой психоаналитической философии, но и незаметно, под видом психоанализа как науки, ввел ее в западную культуру.

Почему же Фрейд признавался лишь в тайной надежде, которую он возлагал на философию, в то время как в своих публичных выступлениях стремился отмежеваться от ка­кой-либо философской системы и всячески настаивал на том, чтобы психоанализ не воспринимался в качестве ка­кого-то особого мировоззрения?

Во-первых, Фрейд хотел отвести от себя любые подо­зрения о связях психоаналитического учения о человеке с метафизическими спекуляциями о нем. Это можно было сделать, с одной стороны, путем критики предшествую­щих философских представлений о сознании и психике, а с другой — благодаря подчеркиванию связи с наукой и рассмотрению психоанализа в качестве таковой. Тенден­ция к онаучиванию психоаналитических идей привела, помимо всего прочего, к умалчиванию тех философских истоков, которые лежали в основе психоанализа.

Во-вторых, считаться философом в глазах окружаю­щих — это отнюдь не лучшая характеристика для практи­кующего врача, репутация которого тем выше, чем чаще его имя ассоциируется с высококвалифицированным •специалистом в конкретной области врачевания и уче­ным, открывшим новое направление в науке и медицине. «Быть философом — хорошо, слыть им — не слишком по­лезно» [60. С. 425]. Это изречение французского писателя XVII века Жана Лабрюйера как нельзя лучше проясняет вопрос, почему обращение Фрейда к философии высту­пало в качестве тайной надежды, а не явного, открытого для понимания всех намерения и почему созданная им пси­хоаналитическая философия, будучи действенной в рамках западной культуры, оказалась тем не менее спрятанной за ширмой психоанализа как науки.

В своем скрытом виде философское понимание чело­века было у Фрейда тем центром, благодаря которому происходило как теоретическое, так и организационное оформление психоанализа. В теоретическом плане фило­софская интенция означала не только внутренний пере­ход самого Фрейда от медицины к психологии, а затем и к метапсихологии, но и внешнее структурирование психо­анализа, связанное с переносом психоаналитических ме­тодов исследования человеческой психики на историю, мифологию, религии, культуру, художественную литера­туру.

Причем это внешнее структурирование психоанали­за не было плодом более поздней теоретической деяте­льности - Фрейда. Подобно тому, как философская ин­тенция его мышления в своей завуалированной форме изначально наложила отпечаток на становление психоа­налитических идей, так и внешнее структурирование психоанализа с его постоянным соскальзыванием в раз­личные области гуманитарного знания было задано уже первыми публикациями Фрейда, знаменовавшими со­бой рождение психоаналитического учения о патологи­ческой и нормальной деятельности человека.

Сам Фрейд по этому поводу писал: «Толкование сно­видений» и книга об остроумии изначально показали, что психоаналитические теории, не ограничиваясь областью медицины, могут быть использованы в разнообразных областях гуманитарного знания» [61.С.165]. Последую­щее обращение основателя психоанализа к художественным произведениям, религиозным верованиям и исто­рии развития человечества не было каким-то неожидан­ным отходом от медицины в сторону философского по­нимания тех или иных явлений, а представляло собой ло­гически последовательное и заранее целенаправленное их изучение, предопределенное внутренней ориентацией Фрейда на психоаналитическую философию, то есть ту его первоначальную цель, которую он втайне от других лелеял и тщательно скрывал.

Философская направленность мышления Фрейда дала о себе знать и при организационном оформлении психоанализа. Оно началось с образования в 1902 году маленького кружка единомышленников, собиравшихся в доме Фрейда на Берггассе, 19, затем переросло в Венское психоаналитическое общество и, наконец, выйдя на международную арену, завершилось распространением психоаналитического движения в различных странах мира. Причем буквально с первых своих организацион­ных шагов руководимый Фрейдом психоаналитический кружок был призван объединить в своих рядах не только врачей, интересующихся клинической практикой, но и философов, юристов, писателей, художников, музыкове­дов, не знакомых с техническими приемами психоанали­за и акцентирующих внимание на мировоззренческой стороне психоаналитического учения. Не случайно на за­седаниях психоаналитического кружка, а позднее и Вен­ского психоаналитического общества обсуждались как су­губо медицинские темы, так и широкий круг проблем фи­лософского, этического и эстетического характера. Осо­бый интерес проявлялся к творчеству писателей и поэтов, мифологическим сюжетам и сказкам.

Философская проблематика занимала важное место на заседаниях психоаналитического кружка и Венского психо­аналитического общества. Были даже специальные заседа­ния, посвященные не только чтению и обсуждению отдель­ных философских трудов или соответствующих концеп­ций некоторых философов, но и рассмотрению взаимо­связей между философией и психоанализом, выявлению роли философских идей в дальнейшем развития психоа­налитических концепций. Весьма показательно в этом от­ношении то, что один из первых биографов Фрейда, лично принимавший участие в различных психоаналитических дискуссиях и являвшийся свидетелем раннего этапа раз­вития психоанализа, то ли с горечью, то ли с недоумением вынужден был заметить: «Медицинский элемент отошел на задний план. Доминируют философы» [62. С. 118].

Все это свидетельствует о том, что, подобно теоретиче­скому развитию психоанализа с его скрытой философской интенцией, организационная его составляющая также но­сила философски ориентированную направленность. Более того, по своему замыслу и реальному претворению в жизнь организационное оформление психоанализа харак­теризовалось явно выраженной склонностью к возрожде­нию некогда существовавших философских, школ с их собственной традицией, методами ведения дискуссий и техникой обучения. Думается, что в этом отношении прав американский исследователь Г. Элленбергер, считающий, что возникновение психоаналитического движения напо­минает собой древние школы пифагорейцев, стоиков и эпикурейцев. Возрожденная Фрейдом тенденция к орга­низованной форме единомышленников является, по мне­нию Г. Элленбергера, «несомненно заслуживающей вни­мания в истории современной культуры» [63. С. 550].

Не собираюсь дискутировать по поводу того, насколь­ко психоаналитическое движение вписывается в тради­цию древнегреческих философских школ или, напротив, выпадает из нее. Но вряд ли приходится сомневаться в том, что по степени организованности и масштабности распространения идей психоаналитическое движение не только не уступает современным философским течениям, будь то неопозитивизм, экзистенциализм, неотомизм или фе­номенология, но и во многом превосходит их. В самом деле, несмотря на постоянные разногласия, существовавшие и имеющие место до сих пор между ведущими психоанали­тиками, отход некоторых из них от классического учения Фрейда с целью образования своих собственных школ и школок, в своем организационном отношении психоана­лиз оказался столь целенаправленным, что ему могут по­завидовать многие современные философские направле­ния, чьи усилия ограничивались в лучшем случае с объе­динением сравнительно небольшого круга единомышлен­ников, сплоченных вокруг издаваемого журнала или како­го-то лидера.

Таким образом, как в теоретическом, так и в органи­зационном плане с момента своего возникновения пси­хоанализ был ориентирован на создание не просто психо­аналитической философии, а целой школы, р основе ко­торой лежали философски осмысленные представления о человеке и культуре. И хотя сама психоаналитическая философия нередко выпадала из поля зрения целого ряда психоаналитиков, отдававших предпочтение клиниче­ской практике, и исследователей, прошедших мимо фи­лософских истоков психоанализа, тем не менее именно она служила тем организующим началом, благодаря ко­торому число приверженцев психоаналитического учения Фрейда о человеке и культуре пополнялось за счет гумани­тариев.

То обстоятельство, что довольно часто психоанализ воспринимается рядом исследователей в качестве естест­веннонаучной дисциплины, ничего общего не имеющей с философией, является закономерным результатом «боль­шой политики», проведенной и тонко осуществленной са­мим Фрейдом, а также подхваченной многими ныне здравствующими психоаналитиками с целью придания психоанализу статуса научности. В этом отношении надо отдать должное Фрейду, так как в результате его обострен­ного чутья на психологию восприятия психоанализа в мире, все более и более уповающем на достижения науки и техники, ему удалось не только внушить мысль относите­льно научного статуса его психоаналитического учения о человеке и культуре, но и добиться широкого распростра­нения психоаналитических идей среди значительной час­ти интеллигенции. Можно предположить, что если бы Фрейд не скрывал своих истинных намерений и открыто заявил о crfoeft изначальной цели — философии, то даль­нейшее развитие психоанализа, несомненно, встретило бы значительные препятствия со стороны не только вра­чей и философов, но и всех тех, кому чужды любые попол­зновения в дебри отвлеченного мышления.

Судя по всему, Фрейд, это прекрасно осознавал. Не случайно последовательно придерживаясь своей фило­софской интенции, он всячески пытался создать види­мость внефилософской направленности психоанализа. Другое дело, что он, быть может, несколько переусердст­вовал в своих стремлениях публично и во всеуслышание отмежеваться не только от метафизики, с которой отожде­ствлял все предшествующие философские системы, но и от философии как таковой. В результате такого отмежева­ния часть психоаналитиков, уверовавших в провозгла­шенные Фрейдом истины, действительно повернулась спиной к философской проблематике и углубилась в свои клинические разработки. В свою очередь, ряд исследова­телей, апеллирующих к его односторонним негативным высказываниям в адрес предшествующих философских спекуляций, сосредоточил свое внимание на научном статусе психоанализа и прошел мимо фрейдовской психоана­литической философии.

В связи с проявляющейся в клинической практике
антифилософской направленностью современного пси­хоанализа следует, как мне представляется, не упускать из вида то обстоятельство, что порой сам Фрейд был вы­нужден приподнимать завесу над своим психоаналитиче­ским учением о человеке, с тем чтобы дать понять, какова истинная его цель. Те, кому довелось общаться и беседо­вать с основателем психоанализа, имели возможность убедиться в этом. Так, по свидетельству одной из его быв­ших пациенток — X. Дулит, ставшей впоследствии писа­тельницей, «в частной беседе, состоявшейся в начале 30-х годов_; Фрейд недвусмысленно заявил: «Мои откры­тия являются основой, для вполне серьезной философии. Немногие поняли это, и немногие способны это понять» [64. С. 18].

Мне вовсе не хотелось бы, чтобы в свете высказанных выше соображений философские истоки возникновения психоанализа воспринимались как наиболее важные, ума­ляющие значимость естественнонаучной основы его. Если я уделил, быть может, чрезмерное внимание рас­смотрению этих истоков, то только потому, что во многих автобиографических и концептуальных исследованиях, посвященных Фрейду, возникновению и развитию психо­анализа, о них не говорится ни слова, или в лучшем случае содержатся незначительные упоминания о философских предшественниках.

Полагаю, что философские истоки возникновения психоанализа заслуживают того, чтобы на них обратили внимание. Они являются не менее важными и существен­ными для понимания истории становления психоанализа, чем другие истоки, включая ранее рассмотренные — есте­ственнонаучные и те, к раскрытию которых перехожу.

Глава 6

Дата добавления: 2015-06-04