Систематический и эпизодический самоанализ

В письме Флиссу от 3 октября 1897 года он сообщал, что за последние четыре дня самоанализа ему удалось многое прояснить, но писать об этом нелегко. В частно­сти, он поделился с Флиссом тем, что в последнее время его самоанализ продолжается во сне и что он получил от него весьма ценные результаты и выводы. Последующее содержание письма не оставляет сомнений относитель­но того, что результаты и выводы относились к таким интимным подробностями его детства, которые стали доступными ему самому только благодаря самоанализу. Так, в краткой форме он поведал о том, что во сне старик (отец) не играл какой-либо активной роли. Более значи­мой для него была «прародительница», некрасивая, но умная женщина (няня), рассказывавшая ему многое о Боге, аде и зародившая в нем высокое мнение о его спо­собностях. Одновременно Фрейд написал о вспомнив­шемся ему путешествии вместе с матерью из Лейпцига в Вену, когда он провел в купе с ней ночь и, возможно, ви­дел ее обнаженной и когда, по его собственному выра­жению, его «либидо повернулось к матери». В этом же письме он рассказал об умершем брате, своих пережива­ниях в связи с его смертью, детских желаниях и угрызе­ниях совести. И наконец, коснулся своих детских отно­шений с племянником и племянницей. При этом он от­метил, что племянник и младший брат предопределили его невротичность и последующие дружеские отноше­ния с людьми и что, если ему удастся добраться до ка­ких-либо сцен, лежащих на дне души, то он сможет из­бавиться от своей истерии [21. С. 268—269].

Примечательно в этом письме и другое. Фрейд написал Флиссу о том, что он еще не разобрался до конца в тех сце­нах, которые предстали перед ним в процессе самоанали­за. При этом он подчеркнул, что, если ему удастся разобра­ться в этих сценах и выявить «истоки собственной истерии», то он будет обязан этим старухе, которая в раннем детстве способствовала его вхождению в жизнь.

В письме Флиссу от 4 октября Фрейд приводит прис­нившийся ему накануне сон, в котором она (няня) просве­щает его в сексуальных вопросах, поскольку он неспосо­бен что-либо сделать сам. Еще одна картина сна — она (няня) моет его в «красной воде», в которой до этого мы­лась сама. Она также заставляет его украсть деньги и пере­дать их ей.

Я поставил слова «отец» и «няня» в круглые скобки не случайно, поскольку в вышеприведенных отрывках из двух писем вместо них Фрейд написал «старик», «пра­родительница», «она». Это говорит о том, что в тот мо­мент Фрейду самому не все было ясно. Отсюда его свое­образная интерпретация отдельных элементов сновиде­ния. В частности, по поводу сцены, где она (няня) учит его сексуальным премудростям, он дает такую интерпретацию, согласно которой невротическая импотенция всегда происходит из этого источника, страх в связи с неспособностью что-либо сделать в школе имеет сексуа­льный субстрат, а данный кусок сновидения в целом свидетельствует о его импотенции как терапевта. По по­воду части сна с «красной водой» Фрейд говорил, что ин­терпретация его не представляет никакой трудности, но он ничего подобного не нашел в своих воспоминаниях и поэтому эпизод с «красной водой» следует отнести к древней истории. И наконец, сюжет с деньгами интерп­ретируется в плане того, что он берет деньги за плохое лечение пациентов [22. С. 269].

Трудно сказать, был ли Фрейд неудовлетворен сделан­ными им интерпретациями данного сна или его самоана­лиз вызвал потребность еще глубже погрузиться в свое бессознательное. Но, независимо от этого, он обратился к своей матери, которая рассказала ему о событиях, связан­ных с няней. Тогда-то он смог многое понять для себя и в следующем письме Флиссу от 15 октября 1987 года внес некоторые поправки в предшествующую интерпретацию своего сна. Правда, эти поправки касались только той час­ти сна, которая была связана с няней и деньгами. Не иск­лючено, что с учетом полученной от матери информации Фрейд под иным углом зрения взглянул и на другие сюже­ты сна, включая «красную воду» и его сексуальное обуче­ние. Но они не нашли отражения в письме к Флиссу. Зато дальнейшее погружение на дно бессознательного вывело его на проблему Эдипова комплекса.

Систематическое занятие самоанализом поставило пе­ред Фрейдом вопрос о возможности, по его собственному выражению, «быть предельно честным перед самим со­бой». Это трудно сделать, но он решился идти до конца, чтобы тем самым раскрыть перед собой все тайны, все то сокровенно сокрытое, что не поднимается на поверхность сознания человека и остается в глубинах его бессознатель­ного. Фактически, по отношению к самому себе Фрейд на­чал осуществлять не столько самоанализ, сколько психоана­лиз, ранее применяемый им к пациентам. Полагаю, что, благодаря обращенному на себя психоанализу, Фрейд от­крыл свой Эдипов комплекс.

В том же письме Флиссу от 15 октября 1897 года он признался в том, что обнаружил у себя «любовь к матери и ревность по отношению к отцу». При этом он подчерк­нул, что отныне считает это явление «универсальным со­бытием раннего детства», хотя и не настолько ранним, как это имеет место у детей, страдающих истерией. И ес­ли это так, то теперь можно понять могущественное воз­действие на людей древнегреческой легенды об Эдипе, вопреки всем объяснениям, исходящим из неизбежности «драмы судьбы». Одновременно Фрейд отметил, что то же самое можно сказать и о шекспировской трагедии Гамлета. По его мнению, в этой трагедии Шекспир отра­зил «свое бессознательное понимание бессознательного своего героя». В этой связи интересно отметить, что, на­ходясь под воздействием своего открытия любви к мате­ри и ревности по отношению к отцу и увлеченный раз­мышлениями о трагедии Шекспира, Фрейд даже не заме­тил того, что допустил в письме Флиссу ошибку — напи­сал об убийстве Гамлетом Лаэрта, а не Полония [23. С. 272-273].

На протяжении нескольких месяцев Фрейд продол­жал свой систематический самоанализ, который, по сути дела, являлся для него психоанализом. В письмах Флиссу он сообщал о том, как трудно осуществляется эта работа. Он открыл в себе многое из того, что ранее наблюдал у своих пациентов. Открытия приводили его то в подавлен­ное состояние, поскольку он многое не мог понять из своих сновидений и фантазий, то поражали своей обще­значимостью, когда прозрения способствовали установлению единой связи между событиями детства и пережи­ваниями взрослого человека, между личностным рас­стройством психики и невротичностью больных, кото­рые находились у него на лечении.

Фрейд возлагал большие надежды на самоанализ. В его собственном понимании самоанализ обещал стать для него величайшей ценностью, если он будет доведен до конца. Вот почему в течение нескольких месяцев конца 1897 — начала 1898 года Фрейд постоянно делился с Флиссом результатами своего анализа. «Мой самоанализ являет­ся, фактически, наиболее существенным делом». «Мой ана­лиз продолжается и остается моим главным интересом». Эти и подобные им выражения неоднократно встречаются в письмах Флиссу того периода.

Если сравнить переписку Фрейда с его невестой Мар­той и его другом Флиссом, то можно обнаружить по мень­шей мере два общих для них момента.

Во-первых, и в том, и в другом случае Фрейд нередко ссылался на свою истерию, свой невроз. В процессе эпи­зодического самоанализа (письма к невесте) он не только выявил свои пороки, но и связал некоторые из них со своей «незначительной истерией». По ходу систематиче­ского самоанализа (письма к другу) он не только как бы спроецировал невротические состояния нервнобольных на самого себя, но и занялся изучением своего невроза. Как в первом случае, так и во втором его самоанализ со­провождался сменой настроения и самочувствия, край­ними полюсами которых было безмерное отчаяние и без­граничная уверенность в успехе, глубокое уныние и по­трясающая работоспособность, смятение души, сопро­вождающееся блужданием в потемках бессознательного, и внезапные озарения, приводящие к появлению новых идей.

Но стоило только Фрейду отвлечься от самоанализа, как его истерия и невроз отходили на задний план. Такое случалось не раз в его жизни. Типичным примером в этом отношении являлось его пребывание в армии ле­том 1886 года, где ему приходилось участвовать в манев­рах, маршировать, выполнять надлежащую работу в ка­честве офицера медицинской службы и даже читать лек­ции по гигиене, но где он не мог заниматься исследова­тельской деятельностью. Когда-то в юности, увлекшись подвигами Гарибальди и Наполеона, он мечтал о военной карьере. Но кратковременное пребывание в армии показало, что офицеры являются несчастными создани­ями. Фрейд обнаружил, что среди них царит зависть друг к другу, страх перед старшими по званию, несправедли­вость по отношению к подчиненным. Во время пребы­вания в армии он чувствовал себя утомленным и устав­шим от физических нагрузок. Зато он не наблюдал у себя никаких невротических расстройств. В одном из писем Брейеру от 1 сентября 1886 года он писал по этому пово­ду следующее: «Но было бы неблагодарным не признать, что военная жизнь с ее неизменным «должен» очень по­лезна для исчезновения неврастении. Она полностью исчезла у меня в первую же неделю» [24. С. 115].

Нечто аналогичное наблюдалось и в том случае, когда, на волне очередного успеха, Фрейд был увлечен своей ис­следовательской и терапевтической деятельностью. Но стоило только с головой уйти в самоанализ, как тут же он обнаруживал у себя какой-нибудь вид психического рас­стройства. Во время переписки с невестой «незначитель­ная истерия» обостряла его восприятие собственных по­роков. В письмах Флиссу находили свое отражение его сомнения и мучительные переживания, обусловленные выявившимся конфликтом между истиной и нравствен­ностью.

И хотя самоанализ Фрейда, несомненно, сопровож­дался позитивными результатами, позволившими ему разобраться в собственном бессознательном, тем не ме­нее он вызывал очевидные, но неприятные болезненные состояния, которые не доставляли никакого удовольст­вия. Самоанализ может привести к болезненному само­копанию, приносящему мазохистское удовлетворение, усугубляющее болезненное состояние индивида. Но он может сопровождаться и интеллектуальными прозрени­ями, выводящими человека на новые рубежи познания внутреннего и внешнего мира, как это имело место у Фрейда.

Возможно, почувствовав для себя опасность или увлекшись новыми идеями, связанными с пересмотром теории совращения ребенка, Фрейд не то, чтобы отстра­нился от самоанализа, но, проделав трудную и мучитель­ную для себя работу, в дальнейшем превратил его в допол­нительное средство к тому психоанализу, который осуще­ствлялся им по отношению к его пациентам. Не случайно уже в конце 1897 года он начинал говорить о том, что мо­жет анализировать себя только с помощью знания, полу­ченного объективным путем, то есть не изнутри самого себя, а извне. В письме Флиссу от 14 ноября того же года он высказал мысль, что «подлинный самоанализ невозмо­жен» [25. С.-281]. И наконец, в очередном письме к другу, написанном 2 февраля 1898 года Фрейд сообщил: «Мой са­моанализ оставлен в покое, чтобы заняться книгой о сно­видениях» [26. С. 299].

В дальнейшем мысль Фрейда о том, что подлинный самоанализ невозможен, положила начало дискуссиям о соотношении самоанализа и психоанализа. Это не про­стой вопрос, требующий специального рассмотрения. К нему еще придется вернуться. А пока, в рамках обсуж­дения истоков возникновения психоанализа достаточно будет только обозначить эту проблему. В данном кон­тексте важно иметь в виду то, что эпизодический и сис­тематический самоанализ Фрейда, с одной стороны, вы­звал у него потребность разобраться в его собственных невротических состояниях, а с другой — способствовал возникновению новых идей, вызвавших к жизни психо­анализ.

Во-вторых, эпизодический и систематический само­анализ Фрейда действительно способствовал возникнове­нию у него таких идей, которые впоследствии нашли свое отражение в его работах. Уже говорилось о том, что в пись­мах Флиссу содержался целый комплекс идей, почерпну­тых им в процессе систематического самоанализа и поло­женных в основу психоанализа. К их числу относились прежде всего выявленные в процессе систематического самоанализа представления Фрейда об Эдиповом комп­лексе, детской сексуальности, оральных и анальных эро­генных зонах, психической реальности, роли фантазий в жизни человека и необходимости толкования сновиде­ний.

К некоторым важным идеям Фрейд пришел также и в период осуществления им эпизодического самоанализа во время переписки с невестой. И действительно, в письмах к невесте содержались такие его размышления, которые по­ложили начало его дальнейших психоаналитических раз­работок.

Так, в письме невесте от 23 июля 1882 года Фрейд зат­ронул несколько тем, оказавшихся впоследствии в центре его внимания. Одна из них касалась ранних его интен­ций, свидетельствующих о его понимании важности ис­следования «мелочей» жизни и символов с точки зрения выявления скрывающегося за ними смысла. Речь шла о характеристике Фрейдом самого себя, дающей пред­ставление о направленности его мышления. «Я жаждал, —писал он, — чего-то исключительного, требовал от жизни великого и в малом хотел увидеть символы значи­тельных явлений» [27. С. 51]. Полтора десятилетия спус­тя Фрейд опубликует статью об ошибочных действиях, а затем книгу «Психопатология обыденной жизни», в ко­торых сосредоточит внимание на изучении забывания имен, оговорок, описок и других «мелочей», редко привлекающих к себе интерес, но являющихся важными для
понимания подлинных мотивов поведения человека.
В это же время он будет работать над трудом «Толкова­ние сновидений», где значительное место в его исследо­вании будет уделено символике снов.

Другая тема, затронутая Фрейдом в том же письме к невесте, представляла для него столь значительный инте­рес, что он не замедлил сообщить: «Вообще, это может стать предметом глубоких размышлений» [28. С. 54]. Речь шла о религии и религиозных заповедях. Фрейд воспроизвел невесте свой разговор со старым евреем, которому он заказал необычную бумагу для переписки, содержащую внутри каждого листа монограммы «М» и «3» — начальные буквы их имен (Марта и Зигмунд), и который в его присутствии рассуждал о религии. При этом, ссылаясь на Лессинга, говорившего о религиоз­ном воспитании и влиянии религии на сознание челове­ка, Фрейд привел в письме к невесте свои размышления на эту тему. Два из высказанных им соображений, несо­мненно, заслуживают внимания.

Первое соображение касалось значения религии в истории человечества. «Действительно, — писал Фрейд, — человечество в течение столетий верит. Следователь­ но, веру, религию ни в коей мере нельзя считать безрассудством. Напротив, в религии есть некий высший смысл» [29. С. 54—55]. Другое соображение соотноси­лось с теми сомнениями, которые возникали у него по поводу авторитарности, имевшей место в религиозных
учениях. «Святое писание, — подчеркнул Фрейд, — пре­тендует исключительно на истинность и предполагает покорность и послушание верующих. Но все это никак не связано с неотъемлемым правом человека на сомне­ния и уж тем более на ниспров ержение каких бы то ни было авторитетов» [30. С. 55].

Несколько десятилетий спустя высказанные Фрей­дом в письме к невесте оба соображения о религии и ре­лигиозных учениях получили свое дальнейшее развитие в его работах. В частности, в более развернутой форме они нашли свое отражение в таких его книгах, как «Бу­дущее одной иллюзии» (1927) и «Недовольство культу­рой» (1930).

В письме к невесте от 29 августа 1883 года Фрейд вы­сказал несколько мыслей, также получивших дальней­шее развитие в его последующих работах. «Мы осознан­но стремимся к тому, — писал он, — чтобы поменьше страдать от жизни и побольше получать удовольствия от нее» [31. С. 71]. И еще одно высказывание Фрейда о жиз­ни, «которая для каждого из нас завершается смертью, то есть небытием» [32. С. 72].

В дальнейшем, в процессе развития психоаналитиче­ских взглядов о человеке и его влечениях, Фрейд будет го­ворить о стремлении людей к получению удовольствия и избежанию различного рода страданий, выдвинет идеи о принципе удовольствия и принципе реальности, изложит свои представления об инстинкте жизни и инстинкте смерти. Все это найдет свое отражение в различных рабо­тах основателя психоанализа, включая такие из них, как «По ту сторону принципа удовольствия» (1920), «Недово­льство культурой» (1930), «Зачем война?» (1932).

Таким образом, в письмах Фрейда к невесте и к его другу Флиссу, имевших место на протяжении двух десяти­летий в период с 1882 по 1904 годы, содержатся в зародыше многие идеи, послужившие толчком к становлению и раз­витию психоанализа. Совершаемый им в тот период вре­мени эпизодический и систематический самоанализ дей­ствительно оказался одним из важных источников воз­никновения психоаналитических концепций.

Наряду с естественнонаучным, философским и только что рассмотренным самоанализом еще одним источником возникновения психоанализа был тот, который непосред­ственно связан с художественной литературой. К его об­суждению я и перехожу.

Глава 7

Дата добавления: 2015-06-04