XXXVIII 18 страница. – Что вы этим хотите сказать?

– Что вы этим хотите сказать?

– Что без нашей помощи ваш побег никогда бы не удался. Перевод из Эвина в 59‑ю тюрьму был организован ради придания достоверности побегу.

Томаш посмотрел на Ариану, и веря, и одновременно не желая верить услышанному.

– Это правда?

Молчание иранки говорило красноречивее любых слов.

– Автор этого плана – перед вами, – сообщил полковник. – И перевод, и это представление на улице, – все придумала доктор Пакраван.

– Но… для чего? Зачем вам все это?

Полковник вздохнул.

– Как это «зачем»? – он презрительно оттопырил нижнюю губу. – Затем, что мы торопимся. И хотим, чтобы вы, не теряя более ни минуты времени, вывели нас на решение загадки. Конечно, в «пятьдесят девятке» вы у нас раскололись бы за милую душу…

– Почему же в таком случае вы не отправили меня туда?

– Потому что мы не дебилы. Вы действовали по указке ЦРУ. Эту связь, само собой, вы бы отрицали. – Полковник пожал плечами. – То есть вы все равно во всем бы сознались, но на это могли уйти месяцы, а у нас их нет. И тогда доктор Пакраван выдвинула идею, разом решавшую проблему. Мы позволили вам бежать, а потом просто шли по следу, не выпуская вас из поля зрения. Логично было предположить, что вас заинтересует научное творчество профессора Сизы.

– Ах, вот оно как! – воскликнул Томаш. – И куда вы его дели?

– Профессора Сизу пришлось… ну… как бы выразиться поточнее… убедить навестить нас.

– Что с ним?

– Хорошо, раз вы настаиваете, лучше, наверное, начать с самого начала, – вдруг легко согласился Каземи. – В прошлом году один наш ученый, из тех, что работают на объекте в Натанце, вернулся с проходившей в Париже физической конференции с весьма интересной информацией. Согласно его отчету, он стал свидетелем беседы, в которой один физик поведал, что у него имеется некий манускрипт с формулой доселе невиданной взрывной силы и что он завершает исследования, дополняющие открытия, описанные в упомянутом документе. Наш человек выяснил имя ученого, который рассказывал об этом. Им оказался некто Аугушту Сиза, профессор Коимбрского университета. Взвесив «за» и «против», мы разработали операцию с целью овладения документом, содержавшим секретную формулу. Как вам известно, на Иран и в нынешнем году не прекратили оказывать мощное международное давление в связи с нашей ядерной программой. Нам продолжают грозить санкциями, за которыми звучит скрытая угроза нанесения бомбовых ударов и применения прочих мер. С учетом всех обстоятельств правительство приняло решение об ускорении проведения исследовательских работ, имея в виду придать нашей позиции… э‑э‑э… короче, обеспечить страну адекватным сдерживающим фактором.

– Переводя на нормальный человеческий язык, вы хотите создать собственное ядерное оружие.

– И когда оно у нас будет, никто уже не посмеет сунуться к нам с дубиной, понимаете? Наглядный тому пример – Северная Корея. – Не иначе как для усиления наглядности полковник грозно нахмурил брови. – Итак, мы получили добро на активные действия. При помощи ливанских соратников нам удалось установить в Коимбре личный контакт с профессором Сизой, убедить его показать, где он хранит рукопись, а затем посетить в сопровождении наших друзей Тегеран. Беседа протекала весьма жарко, и особенно неотразимое впечатление на профессора произвел заключительный аргумент в виде убедительной дозы паров хлороформа. – Каземи улыбнулся, довольный собственным остроумием. – Однако ознакомившись уже в Тегеране с рукописью Эйнштейна, мы обнаружили в ней вещи, которые показались нам не совсем ясными. Мы обратились за разъяснениями к профессору. Со всем нашим уважением и в высшей степени вежливо попросили его помочь разобраться, но он решил играть с нами в молчанку. Нам ничего не оставалось, как прибегнуть к более серьезным мерам. Мы поместили его в тюрьму пятьдесят девять, предоставив ему номер с обслуживанием по категории «пять звезд»… Его стали допрашивать. Сначала в мягкой форме, но он наотрез отказался сотрудничать. Давал какие‑то нелепые ответы, нес околесицу, очевидно, намереваясь ввести нас в заблуждение. Пришлось ужесточить меры воздействия. С самого начала все пошло не очень хорошо. У профессора, видимо, имелись проблемы с сердцем, о чем нас своевременно не предупредили.

– Что же с ним сталось?

– Умер во время допроса.

– Ублюдки.

– Жаль, старик умер, не успел ничего сообщить. В рукописи ведь есть загадки… Правда, мы заранее озаботились установлением личности всех, кто входил в ближний круг профессора, в том числе и математика Нороньи.

Томаш вздрогнул.

– Мой отец…

– Профессор Сиза и указанное лицо часто встречались и доверительно беседовали. Однако оказалось, что математик тяжело болен. О повторении опыта с профессором Сизой не могло быть и речи. Что было делать? – Повисла короткая пауза, призванная подчеркнуть драматизм ситуации. – Нам было известно, что у математика есть сын, специалист по криптоанализу. Все складывалось как нельзя лучше. Мы решили задействовать сына, пригласив его в Тегеран. Ведь в случае неудачи он мог обратиться за разъяснениями к отцу, зная о его дружбе с профессором Сизой. Вы прибыли в Тегеран, ознакомились с зашифрованными фрагментами и принялись за работу. Доктор Пакраван в весьма лестной для вас форме докладывала о серьезных успехах в расшифровке четверостишия. Но ваш ночной поход в Министерство науки, то есть ваша несомненная связь с ЦРУ все усложнила. Первоначально мы хотели выбить из вас информацию силой, но скоро выяснили, что вы не обладаете ею в ионном объеме. Доктор Пакраван весьма к месту обратила наше внимание на то, что у вас не было времени поговорить с отцом. А значит, мы были обязаны предоставить вам такую возможность, не так ли?

– И вы действительно полагаете, что моему отцу что‑то об этом известно?

Полковник пожал плечами.

– Не исключено.

– И что он может знать?

– Ну, например, где хранится вторая рукопись. Точнее, вторая часть рукописи «Die Gottesformel». Мы задавали этот вопрос профессору Сизе, однако он нам не ответил.

– Почему вы решили, что есть вторая часть?

– На это указывает зашифрованная фраза. Ближе к концу текста Эйнштейн сообщает, что вывел формулу колоссальной взрывной силы, запись которой он помещает в другом месте. А после этого добавляет: «see sign» и приводит зашифрованную фразу. Мы уверены, что она является указанием на существование второй части рукописи, которую мы собираемся с вашей помощью найти.

– И что же вы хотите от меня услышать? Я ни малейшего представления не имею о местонахождении этой… этой второй части. Я только что узнал о ее существовании.

– Хватит валять дурака! – зарычал иранец. – Мне вовсе не это нужно.

– Но что?

– Я хочу знать, что вам открыл ваш отец.

– Мой отец? Ничего…

– Вы хотите убедить меня, что не разговаривали с ним?

– Почему? Я говорил с ним, но не о рукописи Эйнштейна.

– А об исследованиях профессора Сизы вы его спрашивали?

– Мне и в голову‑то не приходило, что отец может знать нечто важное.

Каземи начинал закипать.

– В таком случае что вы делаете в Тибете?

– Видите ли… я… э‑э‑э… приехал сюда в поисках профессора Сизы…

– Почему же вы ищете его именно здесь?

– Мне стало известно, что он поддерживал контакты с Тибетом.

– Что за контакты?

– Точно не знаю, я только пытался в этом удостовериться.

– Что вы намеревались делать дальше? Где бы вы попытались его найти, если бы думали, что он жив?

– Там где искал, в Потале. Я там был перед тем, как вы меня похитили.

– Почему в Потале?

– Потому что… нашел у него дома полученную из Тибета почтовую открытку с изображением Поталы.

– Где эта открытка?

– Я оставил ее в Коимбре.

– Кто отправитель открытки?

– Не знаю, она была без текста и обратного адреса.

– Почему в таком случае вы решили, что это имеет отношение к местопребыванию профессора?

– Мне она показалось странной, а другого следа у меня не было.

– Гм‑м, – промычал Каземи, пытаясь собрать воедино детали сложного пазла. – Для меня ваше объяснение звучит неубедительно. Никто не отправится в столь далекое и труднодоступное место, как Тибет, не имея на руках ничего, кроме смутной догадки…

– Послушайте, вам не кажется, что пора все это прекратить? – спросил Томаш.

– Вы о чем?

– Разве вы не поняли, что рукопись Эйнштейна не имеет никакого отношения к созданию атомного оружия?

– А к чему же, по‑вашему, она имеет отношение?

Томаш потянулся, и лицо его прояснилось, а на губах появилась безмятежная улыбка.

– Она имеет отношение к кое‑чему гораздо более важному.

С наступлением ночи температура воздуха снаружи резко упала, и в камере стало холодно, как на северном полюсе. Весь съежившись, подтянув колени к подбородку и обхватив плечи руками, пленник кутался в брошенное ему иранцами одеяло, которое почти не грело.

Уснуть он, конечно, не мог, а потому принялся делать физические упражнения – энергичные махи руками и приседания. Отчаянные усилия согреться оказались не напрасными: по телу разлилось приятное тепло, и Томаш решил снова прилечь. Однако уже через несколько минут снова замерз до дрожи…

Щелчки замка прозвучали совершенно неожиданно. Им не предшествовали, как в прошлый раз, приближающиеся шаги. Будто кто‑то на цыпочках, тайком подкрался к камере и только теперь, поворачивая ключ в замочной скважине, обнаружил свое присутствие.

Дверь открылась. Томаш напряженно всмотрелся в кромешную тьму, пытаясь узнать вошедшего без фонаря ночного посетителя.

– Кто там? – спросил он.

– Тсс‑с‑с‑с…

В тихом, словно дуновение ветра, звуке португалец уловил что‑то очень знакомое. И сладостно‑мучительное. Приподнявшись на циновке и напрягая зрение, он скорее угадал, чем увидел призрачный силуэт.

– Ариана?

– Да, – донесся в ответ еле слышный голос. – Тише!

– Зачем вы здесь?

– Тише же! – шепотом взмолилась она. – Я пришла, чтобы вызволить отсюда.

Томаш быстро вскочил на ноги и почувствовал легкое прикосновение ее руки.

– Тсс‑с‑с, – все тем же едва различимым шепотом она снова потребовала соблюдать тишину. – Идите за мной. Только молча.

Теплые пальцы обхватили ладонь Томаша, и Ариана повлекла его за собой. За дверью камеры мгла казалась непроглядной. Стараясь не производить шума, они медленно, на ощупь, продвигались вперед. Поднялись по ступеням лестницы, миновали внутренний двор и, пройдя по коридору, вышли на улицу.

В лицо им ударил ночной холод. В желтоватом свете уличного фонаря Томаш различил притулившийся у обочины под деревьями темный джип. Ариана за руку потянула его к машине.

– Быстрее, – прошептала она. – Надо успеть, пока они не проснулись.

Попетляв по темным улочкам, они наконец выбрались из окраинного района спящей Лхасы на прямую дорогу. Томаш обернулся назад, но ничего подозрительного не заметил. Зато его внимание привлекла находившаяся в багажном отсеке поклажа: несколько канистр с горючим, пара больших бутылей с водой и коробка, очевидно, со съестными припасами.

Джип резко свернул направо и, удаляясь от центра, поехал на запад, в направлении аэропорта.

– Куда мы? – поинтересовался португалец.

– Для начала – из города. Оставаться здесь опасно.

– Погодите! – воскликнул он. – Но мне надо забрать вещи из гостиницы!

Ариана кинула на него ошарашенный взгляд.

– Вы с ума сошли? Как только обнаружится наше исчезновение, первым делом они бросятся в отель. Кроме того, один из администраторов подкуплен и информирует их обо всех ваших перемещениях. Так что о своих вещах забудьте.

– Так куда мы все‑таки едем?

Ариана вдруг вдавила педаль тормоза в пол и остановила джип у края дорожного полотна, недалеко от автозаправки компании «Петро Чайна». Не выключая ближнего света фар, она поставила машину на ручник и только после этого повернулась лицом к своему пассажиру.

– А это вы мне скажите, Томаш. Но учтите: куда бы мы ни бежали, они все равно нас найдут. Сегодня ли, завтра, на следующей неделе, через месяц или год, не важно. Найдут и схватят.

– И что вы предлагаете?

– Вчера вы подсказали мне одну хорошую мысль. – Глаза ее сверкнули во тьме. – Вы заявили, что рукопись Эйнштейна не имеет отношения к атомному оружию. Это в самом деле так?

– Я убежден, что да. Но вы ведь читали рукопись…

Ариана задумчиво покачала головой.

– Это странный текст… Мы так и не разобрались толком, о чем он. Однако Эйнштейн однозначно ссылается в рукописи на нечто обладающее огромной взрывной силой. И после слов «see sign» пишет шифром выражение из шести букв, с восклицательным знаком в самом начале. – Она сосредоточилась и произнесла: – «!Ya ovqo». Но мне кажется, что столь важная формула не может быть такой короткой. Мы решили, что это – ключ, расшифровав который, получим доступ ко второй части документа… Но если вы считаете, что речь идет не о ядерной бомбе, нам нужно это доказать. Только тогда нас оставят в покое.

В джипе воцарилось молчание.

– Что‑нибудь надумали? – первой заговорила Ариана.

Томаш вздохнул.

– Можно попробовать. Тогда наш путь лежит в Шигадзе.

Солнце всходило у них за спиной. Едва первый всполох зари окрасил звездное небо в голубые тона, как из‑за закрытого горной грядой горизонта хлынул хрустальный свет нового дня.

Рассвет открыл их взорам панораму необыкновенной, потрясающей красоты. По обе стороны над шоссе высились скалистые горы со снежными вершинами. Меж ними внизу простирались живописные зеленые долины. Пейзаж поражал своим величественным спокойствием, которое подчеркивали то и дело попадавшиеся по пути гурты овец на выпасе, навьюченные провиантом яки, шалаши одиноких кочевников. И даже еле ползущий трактор с прицепленной к нему телегой не нарушал общей гармонии, как бы символизируя тягуче медленную жизнь тибетской глубинки. Природа этого удивительного, скрытого от внешнего мира плоскогорья сохраняла первозданную дикость и чистоту, и люди здесь жили размеренно и не спеша, в соответствии с тысячелетним укладом.

Заснуть или хотя бы задремать Томаш так и не смог. Его не отпускало нервное напряжение, подогреваемое сомнениями и недоверием к Ариане. После долгого молчания он наконец решил расставить точки над «i».

– Какие у меня гарантии, что вы не ведете двойную игру?

Иранка сбросила скорость и взглянула ему в глаза.

– Вы думаете, я вас обманываю?

– Ну… вы уже один раз меня обманули. Что может служить гарантией, что сейчас вы не обманываете меня снова?

Ариана сосредоточенно смотрела на дорогу.

– Я понимаю ваши сомнения. Но можете быть уверены: сейчас это не постановка.

– Почему я должен быть в этом уверен?

– Потому что между «тогда» и «сейчас» большая разница.

– В чем?

– В Тегеране я сделала все это, чтобы спасти вас. Инсценировка была частью плана вашего спасения.

– Я не понимаю…

– Скажите, Томаш, – она говорила, стиснув зубы, – как вы полагаете: что с вами должно было произойти после того, как вас задержали в полночь в Министерстве науки с секретной рукописью в руках да к тому же еще в обществе человека, который оказал вооруженное сопротивление?

– Полагаю, у меня должны были быть серьезные неприятности. Но я действительно хлебнул лиха.

– Разумеется, у вас должны были быть серьезные неприятности. Тюрьма номер пятьдесят девять значительно хуже, чем Эвин, вы уж поверьте.

– Хорошо, согласен. У меня должны были быть гораздо более серьезные неприятности.

– Рада, что вы это понимаете. А сомнения, что вы неизбежно во всем сознались бы, у вас остались?

– Ну… пожалуй, да.

– Не говорите глупостей! – воскликнула она. – Естественно, вы бы сознались! Может, не сразу, но в конце концов это непременно бы произошло. Рано или поздно все сознаются.

– Хорошо, пусть так.

– А после? После того, как сознались. Что было бы с вами после?

– Откуда ж мне знать. Наверно, меня надолго упрятали бы за решетку.

Ариана покачала головой.

– Нет, Томаш. – Она бросила на него молниеносный взгляд. – Когда вы перестали бы их интересовать, вас бы просто убили.

– Вы полагаете?

Иранка по‑прежнему неотрывно смотрела на шоссе.

– Я не полагаю, а точно знаю. – Она закусила нижнюю губу. – Когда мне стало известно о ночном происшествии в Министерстве науки, я была в отчаянии. И мне пришло в голову попытаться освободить вас под предлогом целесообразности проследить за вашими дальнейшими действиями. Я постаралась исподволь внушить им, что ваш отец располагает сведениями, способными помочь в раскрытии тайны. А потом подбросила следующую идею: отпустить вас, чтобы вы могли встретиться с отцом. Я выложила железный аргумент – заявила, что руководствоваться надо прежде всего необходимостью скорейшей разработки простого в изготовлении ядерного оружия. Такого оружия, производство которого не смогли бы обнаружить американские спутники‑шпионы. Так я убедила их подстроить ваш побег.

– Если так, то что мешало просто выпустить меня из тюрьмы? Почему меня не освободили на законных основаниях? К чему было устраивать спектакль, втюхивать мне, будто мое освобождение – результат силовой акции противников режима?

– ЦРУ быстро бы раскусило, что мы ведем игру.

Историк провел ладонью по волосам.

– Ладно, – произнес он. – Но теперь, после того как вы вытащили меня из подземного застенка здесь, в Лхасе… Ведь вы рискуете жизнью…

– Конечно.

– Но… почему вы это сделали?

Ариана ответила не сразу.

– Я не могла допустить, чтобы вас убили, – наконец прошептала она.

Солнце палило нещадно. Его отвесные лучи настолько раскалили кузов, что машина, казалось, вот‑вот расплавится. В кабине было настоящее пекло, и путешественники опустили стекла, чтобы их хотя бы обдувало встречным ветром. Джип взобрался на перевал и по ухабистой колее, поднимая за собой густое облако пыли, покатился вниз по склону, сплошь усеянному валунами и галькой.

Подставив лицо спасительному потоку воздуха, Томаш вдруг понял, что неповторимость тибетского пейзажа заключена в удивительной прозрачности света и первозданно‑неистовой яркости красок. Каждый цвет тут словно светится изнутри, рождая феерию огнецветья, от которой, как от праздничного салюта, захватывает дух.

И вдруг им предстало чудо из чудес. Справа, прямо у дороги, в лучах солнца полыхнуло пронзительно‑голубое пятно. Волшебное отражение неба среди скал. Искрометный сапфир, оправленный в золото высшей пробы. Лазоревое свечение, мощной аурой исходившее от него, гипнотизировало.

Это было озеро, которое, как ярко освещенное зеркало из ляпис‑лазури, переливалось всеми возможными тонами синего: в середине темнело глубоким кобальтом, затем светлело, становясь аквамариновым, а у самого берега, где вода нежно касалась лучисто‑белого песка пляжа, переходило в бирюзово‑опаловый. Казалось, среди гор образовался атолл, и на гладь его лагуны, опоясанной золотисто‑багряными горными отрогами, падали коричнево‑красные тени сверкающих снегом вершин.

– Это не может быть водой, – промолвил португалец, потрясенный буйством красок. – А если это вода… то какая‑нибудь волшебная…

Ариана выключила двигатель и, открыв заднюю дверцу, достала корзину со снедью. Близился полдень, и само место располагало к тому, чтобы устроить привал и перекусить. Португалец подхватил корзину, и они расположились у большого камня близ кромки озера, где прозрачная вода незримо сливалась с песчаным берегом.

Солнце жгло немилосердно, и почти тут же, спасаясь от него, они перебрались в тень у подножья скалы. Однако там оба почувствовали, что замерзают. Они снова переместились и обосновались на сей раз на границе света и тени. Томаш и не представлял, что перепад температур в тени и на солнце может быть столь разительным и составлять не менее десятка градусов. Верхняя часть его тела, оставаясь в тени, продолжала мерзнуть, в то время как в ногах, находившихся на солнце, кровь готова была вскипеть.

Они переглянулись и рассмеялись.

– Это из‑за воздуха, – заметила Ариана, – он сильно разрежен, поэтому не вбирает в себя тепло солнца и не фильтрует солнечный свет. Отсюда все эти странности. – Иранка сделала глубокий вдох. – Когда я была маленькой, мы ездили гулять в горы Заргос, и там было почти то же самое. Кстати, воздух здесь не защищает от ультрафиолетовых лучей. – Она посмотрела на солнце и поморщилась. – А потому, если из двух зол выбирать меньшее, нам лучше не вылезать из тени.

Они извлекли из корзины и разложили на большом плоском камне нехитрую снедь – бутерброды и пару бутылок с соками. Сидя на этом же камне, принялись за трапезу, одновременно наслаждаясь созерцанием природы.

Многокрасочная палитра ландшафта – голубая и зеленая вода, желто‑красные валуны, коричневые горы с белоснежными вершинами – резко контрастировала с однотонностью бездонного небосвода. Казалось, здесь действуют совершенно иные законы оптики, и свет льется не сверху, а снизу, из земли, ибо радуга раскинулась именно по ее поверхности, а не по небу.

– Я замерзла, – поежилась Ариана.

Томаш придвинулся и накинул на нее куртку, слегка обняв за плечи. Это движение, продиктованное стремлением поделиться своим теплом, вызвало неожиданную реакцию. Он ощутил, как Ариана напряглась и у нее участилось дыхание. Но главное – интуитивно уловил, что она не хочет отстраниться, не отвергает его. Эта мысль и пьянящий аромат лаванды, исходивший от ее волос, вскружили ему голову. Магия прикосновения породила вихрь чувств.

Их лица обратились друг к другу.

Пронзительный взгляд бутылочно‑зеленых глаз утонул в пучине медовых. Томаш медленно склонился к подрагивающим, призывно приоткрытым лепесткам ее алых губ.

Мужчина и женщина прильнули друг к другу в самозабвенной любовной игре. Кончиком языка он щекотал ей нёбо, губы, язык, и она отвечала ему тем же. Его ладонь, опустившись в вырез пуловера, гладила ее упругую грудь, пальцы ласкали налитой желанием сосок. Ее руки упали вниз и, торопливо расстегнув ему брюки, освободили от одежды. Обоими овладела страсть. Не в силах более сдерживаться, Томаш порывисто поднял ей юбку и сорвал кружевные стринги.

Скользнул пальцем вдоль увлажнившейся, пылающей жаром расселины. Ариана вздрогнула и испустила тихий стон, подушечками пальцев порхнула по его восставшей плоти и, восхищенная его несгибаемым мужеством, крепко обхватила руками и, податливо раздвинув ноги, повлекла к себе. Томаш, принимая приглашение, ласково поздоровался с трепещущим в вожделении бугорком над входом и плавно, но в то же время мощно вошел.

Совершил погружение.

Окунулся в бескрайное море блаженства. Все его чувства и ощущения обострились до предела, сосредоточились только на ней. Он каждой клеточкой воспринимал Ариану, огонь ее тела, лавандовое благоухание волос, янтарь глаз, гладкую кожу, сладость губ. Горы, озеро, безумство красок и светотеней, холод и зной, – вся окружающая действительность вдруг исчезли, растаяли, испарились.

Во всей Вселенной были сейчас лишь они, Томаш и Ариана, мужчина и женщина, лед и пламень, инь и ян. Две слепившиеся воедино половины, два растворившихся друг в друге существа, два слившихся в соитии тела. Лежа на твердом камне, они ритмично двигались в упоительно изнуряющем танце, согласованно покачивали бедрами и изгибали станы. Вскрикивали и стонали. И никак не могли насытиться один другим. Темп бешено нарастал. Томаш наступал, Ариана не уступала. Напор становился все сильнее, сильнее и сильнее…

Они закричали одновременно.

Задыхаясь, содрогнулись в сладостной истоме. Пред мысленным взором Томаша букетом невиданных цветов вспыхнул фейерверк. И в этот мимолетный и бесконечно долгий миг, который, как ему показалось, вместил в себя целую вечность, в этот момент апофеоза страсти, когда он вознесся выше горных вершин, в это преображающее мгновение, Томаш осознал, что поиск его завершен. Что он обрел то, что искал. Что эти медовые очи, бархатистые уста, отзывчивое тело были его спасением, отдохновением, жизнью.

Что это женщина его судьбы.

Первым предвестником приближения Шигадзе стало возникшее из‑за изгиба шоссе длинное сооружение с окнами над голубыми дверями. За рулем сидел Томаш, Ариана дремала у него на плече. Поняв, что это окраина города, он снизил скорость. Тут и там уже виднелись «пюкханги» – традиционные тибетские жилища из побеленного самана с типичными черными переплетами окон и трепещущими на ветру «лунгтами» – цветными молитвенными флажками, прочно прикрепленными на темных кровлях в надежде привлечь хорошую карму к домашнему очагу. Они въехали на широкую улицу, в начале которой по обе стороны располагались две автозаправочные станции «Петро Чайны». Далее, слева и справа, тянулась красного цвета стена. Судя по часовым у ворот в форме вооруженных сил КНР, здесь размещались, очевидно, казармы «оккупационных» войск[24]. Проезжую часть, тонувшую в густой тени деревьев, покрывал асфальт. Легковые машины попадались редко, зато велосипедов было пруд пруди. Кое‑где в переулках под разгрузкой стояли грузовики.

Иранка пробудилась и смотрела в окно. Они находились в китайских кварталах, о чем свидетельствовали просторные улицы с безликими, как в любом городе‑новоделе, блочными зданиями. На светофоре Ариана опустила стекло, и Томаш, перегнувшись через нее, обратился к стоявшим на тротуаре китайцам.

– Отель «Орчард»? – произнес он.

– У‑у? – отозвался один из них, явно не поняв вопроса.

– Отель? – на сей раз спрашивающий решил ограничиться ключевым словом.

Местный житель залопотал по‑китайски, протягивая руку вперед. Томаш поблагодарил его и тронул джип в указанном направлении. Через пару минут они подъехали к гостинице, но не к той, что была нужна. Тем не менее Ариана навела в ресепшн справки и узнала, как найти «Орчард».

По широким улицам китайской части Шигадзе они доехали до перекрестка и, свернув налево, оказались в исконно тибетском городе с узкими улочками. Впереди, на вершине утеса, виднелись окруженные строительными лесами руины дзонга – древней городской крепости Шигадзе. Внешне очень похожий на великолепную Поталу, хотя меньших размеров, этот историко‑архитектурный памятник был разрушен пронесшимся над ним ураганом китайских репрессий[25].

На следующем углу Томаш еще раз свернул налево, они проехали по ничем не примечательной улочке и в самом ее конце увидели богато украшенный фасад с белой неоновой вывеской, извещавшей о прибытии в «Ганг‑Гьян Утци Орчард Отель». Конечный пункт их поездки.

Центральное место в холле занимал громадный стол, накрытый скатертью с разноцветными драконами. Слева от него вдоль стены располагались стеклянные витрины сувенирного магазинчика, а справа стояли в ряд мягкие диваны.

За стойкой ресепшн гостей с улыбкой встретил очень смуглый, почти темнокожий молодой тибетец.

– Tashi deleh, – поздоровался он.

– Tashi deleh, – ответил Томаш с поклоном и напрягся, вспоминая наставления, данные ему Джинпой в Потале. – Э‑э‑э… мне нужно встретиться с бодхисаттвой Тензином Тхубтеном.

На лице молодого человека отразилось изумление.

– С Тензином?

– Да, – подтвердил Томаш. – Я хочу, чтобы Тензин указал мне путь.

Тибетец колебался. Он оглянулся по сторонам, скользнул взглядом по Ариане, вновь посмотрел на Томаша и, видимо, приняв решение, жестом предложил им подождать. Поспешно, чуть не бегом, он вылетел из гостиницы, пересек улицу и потерялся из виду в скверике на противоположной стороне.

Приведенный администратором отеля монах приветствовал незнакомцев глубоким поклоном. Они обменялись традиционными «таши делех» и взаимными пожеланиями удачи, после чего тибетец пригласил приезжих следовать за собой и двинулся в направлении поросшей зеленью горы. На ее склоне возвышалось величественное сооружение под золотой, изогнутой по углам, как у пагоды, крышей, которую посередине венчал фигурный шпиль. На фасаде здания, окрашенном в белый и терракотовый цвета, черными прямоугольниками контрастно выделялись окна, свысока взиравшие на город.

– Gompa? – показывая на это строение явно религиозного назначения, поинтересовался Томаш, вспомнив, как по‑тибетски звучит слово «монастырь», выученное им еще в Лхасе.

– La ong, – подтвердил монах, поправляя пурпурную тогу. – Tashilhunpo gompa.

– Ташилунпо, – повторила за ним Ариана. – Это монастырь Ташилунпо.

– Ты что‑то знаешь о нем?

– Да, я слышала, что в этом монастыре захоронены останки первого далай‑ламы. И еще здесь живет панчен‑лама, второй после далай‑ламы духовный наставник в буддизме. «Panchen» в переводе означает, кажется, «великий мастер». Китайцы пытались использовать фигуру панчен‑ламы в противостоянии с далай‑ламой, но без особого успеха. Говорят, в конечном счете позиция панчен‑ламы всегда оказывается антикитайской.

Сильно пекло солнце, и в сухом воздухе не ощущалось ни фана влаги. На улицах мерзко воняло помоями и мочой, однако у входа в монастырскую ограду смрад сменился ароматом благовоний. Сразу за воротами лежал просторный двор, из которого был виден весь комплекс Ташилунпо. Ниже уже упомянутого грандиозного сооружения – отсюда оно выглядело еще более величественно и пышно – располагались коричнево‑красные здания, сверкавшие золотыми кровлями. А под ними, в самом низу, множество небольших белых домов, по‑видимому, жилая зона монастыря.

Дата добавления: 2015-06-04