Том VII 6 страница

Поручая себя Вашим Святительским Молитвам, с чувствами отличного уважения и совершенной преданности имею честь быть

Вашего Высокопреосвященства, Милостивейшего Архипас­тыря и Отца покорнейшим слугою

Епископ Игнатий. 15-го февраля 1867-го года

№38

Ваше Высокопреосвященство,

Милостивейший Архипастырь и Отец!

Приношу Вам искреннейшую благодарность за содействие, ныне оказанное Вами и постоянно оказываемое, созиданию Храма во имя Иверской Божией Матери в Обители Святителя Николая Бабаев­ской[45]. Движимый чувством искреннейшей благодарности, я и лич­но передавал и писал Г-ну Синодальному Обер-Прокурору о том, сколько я обязан Вашему Высокопреосвященству. Я позволил себе более того: я просил Графа принять и мое ходатайство в содействие представлению Вашему о том лице, которое было употреблено Вами для действий в пользу Бабаевского Монастыря. По сему последне­му обстоятельству до сих пор не имею утешительного известия.

Нашлись, к сожалению, противодействователи. Ныне, при встре­тившемся благоприятном случае, повторяю в четвертый раз мое ходатайство, и о последствиях его сочту долгом известить Ваше Высокопреосвященство.

Поручая себя и вверенную мне Обитель Святительским Мо­литвам Вашим, с чувством отличного уважения и совершенной преданности имею честь быть Вашего Высокопреосвященства, Милостивейшего Архипастыря и Отца покорнейшим слугою

Епископ Игнатий. 4-го марта 1867-го года

№39

Ваше Высокопреосвященство,

Милостивейший Архипастырь и Отец!

Примите мое всеусерднейшее поздравление с наступившим Праздником Праздников и Торжеством всех Торжеств: Светлым Воскресением Христовым. Приветствую Вас всерадостным при­ветствием «Христос воскресе», и усерднейше желаю Вашему Вы­сокопреосвященству вожделенного здравия и всех истинных благ.

Поручая себя и вверенную мне Обитель Святительским Мо­литвам Вашим, с чувствами отличного уважения и совершен­ной преданности имею честь быть

Вашего Высокопреосвященства, Милостивейшего Архипас­тыря и Отца

покорнейшим слугою

Епископ Игнатий. 18-го апреля 1867-го года

Приложение к статье «Высокопреосвященные Платон Костромской и Нил Ярославский»

Праздник в Ярославле[46]

17 октября Ярославль единодушно праздновал провождение святой, чудотворной иконы святителя Николая, привезенной туда из Бабаевского монастыря 12 сентября. В этот день ранее 6 часов утра начали собираться богомольцы в собор, и все улицы представляли непрерывную цепь идущих и едущих по этому на­правлению. <...>

Икону сопровождали пять человек из обители Бабаевской; их благоговейное служение, стройное пение и внимание ко всем без изъятия очаровали ярославцев и много способствовали усер­дию их. <...>

После поздней обедни в соборе, которую совершал Высокопреосвященнейший Нил с двумя архимандритами и другими сослужащими, несметное множество народа сопровождало ико­ну к пристани. <...>

На берегу [Бабаевского монастыря] стояло духовенство в полном облачении, ожидавшее святую икону; слышалось гром­кое, торжественное пение: величаем тя, святителю отче Нико­лае. Минуты этой нельзя описать. <...>

Болезненный, но величественный старец, Преосвященный Игнатий, в полном архиерейском облачении, стоял с кадилом среди лика поющих. Четыре диакона поднесли святую икону к владыке. Если бы сам угодник Божий, Николай, сходил тогда с парохода вместо святой своей иконы, то, кажется, вид Преосвя­щенного Игнатия не мог бы быть больше проникнут сознанием святости и величия этой минуты: он был весь — молитва! <...> Против ворот обители совершена была лития, и икона внесена в храм и поставлена на своем обычном месте. Тогда Преосвящен­ный стал на свое святительское место, и начался молебен. По пропетии торжественного гимна: Тебе Бога хвалим, владыка об­ратился к присутствующим с следующею речью:

Боголюбивые граждане богоспасаемого града Ярославля!

Господь наш Иисус Христос обетовал, что чаша студеной воды, поданная во имя ученика Его, не останется без мздовоздаяния.

Вы, братия, приняв чудотворную икону святителя Николая, этого истинного ученика Христова, приняли несомненно само­го великого Угодника Божия; честь, оказываемая иконе, отно­сится к лицу, изображенному на иконе. Научают нас этому ве­ликие учители православной Церкви.

Вы, братия, предложили ученику Христову не чашу студеной воды, — предложили сердца, исполненные пламенной веры и люб­ви. Любовь и веру выразили вы и осуществили действиями.

Пребывание святой иконы во граде вашем было непрерыва­ющимся празднеством, которое изображалось непрерывающим­ся богослужением.

Обетовал Господь награду за чашу студеной воды, поданную во имя ученика Его; обетовал Господь воздать коемуждо по де­лам его. В деснице Господа весы и мера самые верные, самые точные. Если не погубит мзды своея чаша студеной воды, для представления которой нужен лишь труд почерпнуть ее; тем бо­лее вознаградится усердие, выраженное в обилии и силе. Невоз­можно не совершиться этому: обетование произнесено всемогу­щим и всесвятым Господом.

Братия! да благословятся семейства и домы ваши! да благо­словятся житейские занятия ваши! Паче же да благословится и благопоспешится ваш подвиг о спасении душ ваших! Все зем­ные приобретения и преимущества оставляет человек на земле, когда уходит с земли в вечность: в вечность вступаем лишь с добродетелями или грехами нашими. Братия! вращаясь в зем­ных заботах, не забывайте о небе, не забывайте о часе исхода из земной жизни. В этот час опытно поймет каждый из нас всю спра­ведливость слов Спасителя: кая польза человеку, агце мир весь приобрящет, душу же свою отщетит! [47] В этот грозный час что даст человек в выкуп за душу свою?

Выкупом запасаемся благовременно на земле: он составляет­ся и постепенно накопляется жизнию по заповедям Евангелия, аминь.

Все стояли с необыкновенным благоговением, внимая сло­вам святителя, который, произнося с силою молитвенною свои благословения, осенял предстоящих. Надо было видеть в эту пору лицо его, говорившее сильнее и красноречивее всяких слов...

Мы приняли благословение нашего владыки, как благосло­вение самого великого угодника Божия и чудотворца Николая.

IV

Письма святителя Игнатия

к Митрополиту Новгородскому

и Санкт-Петербургскому

Антонию (Рафальскому)[48]

№1

Милостивейший Архипастырь и Отец!

Хотя и известен мне внушаемый Вам христианскими чувство­ваниями Вашими смиренный образ мыслей о дне Вашего Ангела, хотя радость его Вы растворяете воспоминаниями печальными, однако чада Ваши, овцы паствы Вашей, дарованные и врученные Вам Пастыреначальником и Божиим Агнцем, должны встречать и провождать сей день в духовном веселии, воссылая теплые молит­вы к Господу да продлит лета жизни Вашей в вожделенном здра­вии и благополучии для благоденствия Российской Церкви.

Так и мы, недостойные иноки обители Преподобного Сер­гия, молим о сем всемогущего и милосердого Господа; умоляем угодника его, чтобы он сильными молитвами своими о Пастыре нашем восполнил недостаток молитв наших. Воссылая таковые желания к Небу, не можем не обратиться и к Вам, Высокопреосвященнейший В лады ко, с усерднейшим поздравлением, кото­рое приносим с живейшими чувствами любви, благодарности, уважения! Примите с обычною Вам снисходительностию и благосклонностию сие приветствие от Настоятеля и братства Сергиевой Пустыни. Священным долгом моим было бы лично при­нести поздравление Вашему Высокопреосвященству, но болезнь не позволяет мне выходить из комнат.

Поручая себя и обитель Архипастырскому благословению и молитвам Вашим, с глубочайшим почтением и совершенной преданностию имею честь быть

Вашего Высокопреосвященства

покорнейший послушник

Архимандрит Игнатий.

17 января 1845 года.

Сер<гиева> Пус<тынь>

Его Высокопреосвященству Антонию, Митрополиту Новгородскому и С.-Петербургскому

№2

Его Высокопреосвященству Высокопреосвященнейшему Антонию Митрополиту Новгородскому и С.-Петербургскому

Благочинного монастырей Санкт-Петербургской Епархии, Настоятеля первоклассной Троицкой Сергиевой Пустыни

Архимандрита Игнатия Покорнейшее прошение

Всегдашнее болезненное состояние мое возросло в течение последних двух годов до такой степени, что я усматриваю себя совершенно неспособным далее нести занимаемые мною долж­ности Благочинного семи мужских и одного женского монасты­рей СПб Епархии и Настоятеля первоклассной Троицко-Сергиевой Пустыни; а потому и нахожу нужным искать приюта в числе больничных такого монастыря, который бы по здоровому местоположению и благорастворенному климату способствовал к некоторому поддержанию и, может быть, исправлению моего расстроенного здоровья. На таковый предмет избирая для по­мещения своего Николаевский Бабаевский монастырь, состоя­щий в Костромской Епархии, осмеливаюсь обратиться к Ваше­му Высокопреосвященству с покорнейшею просьбою:

Благоволите, Высокопреосвященнейший Владыко, снисходя к крайне расстроенному моему состоянию, исходатайствовать откуда следует разрешение об увольнении меня от занимаемых мною должностей Благочинного и Настоятеля и о дозволении поместиться как больничному в Николаевский Бабаевский мо­настырь Костромской епархии.

Во удостоверение же действительности моего болезненного со­стояния и что точно прописываемая мною мера есть для меня необ­ходима, прилагаю при сем на благорассмотрение Вашего Высоко­преосвященства подлинное Свидетельство пользовавшего меня Стрелинского Дворцового ведомства медико-хирурга коллежского асессора Бутузова, утвержденное Лейб-медиком действительным статским советником Арендом, данное мне сего года марта 17 дня.

Вашего Высокопреосвященства покорнейший слуга

Архимандрит Игнатий. Апреля 1 дня 1847 года

Антоний (Г. А Рафальский; 1789-1848) — с 1843 г. Митрополит Новгородский и Санкт-Петербургский.

Митрополит Антоний уже с первого дня своего заступления в дол­жность был настроен недоброжелательно по отношению к архиманд­риту Игнатию Брянчанинову. Недруги постарались довести до его све­дения последствия «Барантова дела»[49] в превратном виде и уверить, что запрещение выездов Архимандрита из Сергиевой пустыни действу­ет поныне. Сложившиеся обстоятельства тогда разрешились только после доклада о них Санкт-Петербургского военного генерал-губерна­тора А. А. Кавелина Государю Императору. Однако «зависть работа­ла» над тем, чтобы обострить неприязнь Митрополита, которому и так не нравилось стремление Настоятеля Сергиевой пустыни к более са­мостоятельной деятельности по собственным убеждениям. По иници­ативе Митрополита Антония Святейшим Синодом было составлено предложение о переводе архимандрита Игнатия настоятелем же в Со­ловецкий монастырь, чтобы под видом повышения удалить его подаль­ше от столицы и от благодетельного участия в нем Государя.

Не все, однако, поддержали это предложение. В защиту Архиманд­рита подали голос Преосвященные Курский, Харьковский, Полтавс­кий и другие, находившиеся тогда на чреде. Архиепископ Полтавский Гедеон[50] высказался следующим образом: «Мы хотим похвалу и укра­шение нашего монашества сослать по каким-то земным изветам и, по­добно Синедриону, приговорить праведного к казни за то, что он по отношению к нам действует несогласно с нашими понятиями, не ждет нас по несколько часов в прихожей, когда не застанет дома, и делает тому подобные оскорбления нашему понятию о нашем достоинстве, понятию, которое не сходится с его понятиями о его обязанностях от­носительно нас».

При таких отношениях к нему со стороны начальства архиманд­рит Игнатий не мог оставаться в Сергиевой пустыни: отказывали не­рвы, подорвано было и без того слабое здоровье. 1 апреля 1847 г. он написал Митрополиту Антонию «Покорнейшее прошение» об отстав­ке. Как известно, прошение это не поддержал Государь Император. Вместо желаемого увольнения архимандриту Игнатию был предос­тавлен для лечения одиннадцатимесячный отпуск в Николо-Бабаев­ский монастырь.

А через пять месяцев после его возвращения в Сергиеву пустынь Митрополит Антоний перешел в мир иной.

V

Письмо святителя Игнатия

к Митрополиту Новгородскому

и Санкт-Петербургскому

Исидору (Никольскому) и ответ на него[51]

№1

Ваше Высокопреосвященство!

Милостивейший Архипастырь и Отец!

Благосклонному и благочестивому вниманию Вашего Высо­копреосвященства имею честь представить труд мой — книгу под названием «Аскетические Опыты». В книге изложены те поня­тия о духовном подвиге, которые почерпнуты мною в течение долговременного созерцания монашества как в живых предста­вителях его, так и в писаниях святых Отцов.

По настоящему положению монашества в России и вместе по состоянию общества в духовно-нравственном отношении, ближайшее ознакомление и монашества и общества с правиль­ным образом подвижничества оказывается особенно нужным и полезным. Уважение к телесному подвигу, когда он предостав­лен лишь самому себе, уважение, воздававшееся во времена про­стоты, миновалось. Миновалось оно по той весьма естественной причине, что монахи, занимающиеся исключительно телесным подвигом, не могут дать должного ответа в монашеской жизни ни себе, ни братиям своим, живущим посреди мира. Притом за­нятие телесным подвигом в той степени, в какой занимались им старинные монахи, ныне очень, очень ослабело по причине об­щего упадка сил и здоровья в человеке. Занятие это уже не вос­производит атлетов, которые возбуждали бы удивление к себе, обнаруживая что-либо сверхъестественное.

Духовный подвиг образует истинных, сознательных монахов, и его-то вызывает, так сказать, на поприще деятельности совре­менная образованность. Он, один он, может ввести в монастыри и поддерживать в монастырях строго нравственный порядок, доставляя братству точные, правильные, глубокие понятия о христианстве, доставляя братству разумную свободу, соединен­ную с разумным духовным подчинением. Образуя в братстве духовную силу и связь, он, один он, может облечь монаха во все­оружие для отражения современных, враждебных Церкви уче­ний, сообщая монаху ощущение гармонии между Евангельским учением и свойствами души человеческой. Он вводит монаха в правильное самовоззрение и истекающее из этого самовоззре­ния сознание своего падения и необходимости в Искупителе. Самый телесный подвиг, приведенный к нормальному значению своему подвигом духовным, действует в подвижнике с особен­ной благотворностью, которой он чужд, когда действует один.

Расположение и покровительство, оказываемые Вашим Вы­сокопреосвященством монашеству, Ваше усердие и ревность к поддержанию его и к возведению в преуспеяние, предначертан­ное церковным преданием, внушили мне дерзновение предста­вить взорам Вашим составленную мною книгу. Экземпляр ее, рав­но как и записку о местах продажи по цене ее — цена назначена книгопродавцом, отпечатавшим книгу на свое иждивение, — пре­доставит Вашему Высокопреосвященству мой родной брат, Петр Александрович Брянчанинов. Может быть, благоугодно будет Вашему Высокопреосвященству, по рассмотрении книги, оказать Архипастырское содействие к распространению ее в монастырях епархий Ваших.

Испрашивая себе Ваше Архипастырское благословение и по­ручая себя Вашим Святительским молитвам, с чувствами глубо­чайшего почтения и совершенной преданности имею честь быть

Вашего Высокопреосвященства, Милостивейшего Архипас­тыря и Отца

покорнейший послушник

Епископ Игнатий. [март 1864 г.]

№2

...Получив сегодня 3 и 4 томы сочинений Вашего Преосвя­щенства, спешу принести Вам искреннюю признательность за полезные труды Ваши, свидетельствующие о глубоком изуче­нии Вами душеспасительного учения Богомудрых подвижни­ков благочестия и истинных руководителей в иноческой жизни. Не могу не выразить при сем сам душевного сожаления, что сла­беющие силы Ваши отказываются служить крепкому духу Ва­шему в продолжении подвигов на том духовно-ученом попри­ще, на котором мы давно не видали столь усердных тружеников. Благодать Божия, в немощех человеческих совершающая силу свою да приложит Вам дни на дни и лета на лета на пользу Свя­той Церкви. Радуйтесь о Господе и помяните в молитвах Ваших уважающего Вас и искренне преданного слугу

Исидора, Митрополита Новгородского

и Санкт-Петербургского.

7 апреля 1867 года

Преосвященный Исидор (в миру Я. С. Никольский; 1799-1892) — с 1844 по 1858 г. экзарх Грузии, 1858-1860 гг. — Митрополит Киевский; с 1 июля 1860 г. Митрополит Новгородский и Санкт-Петербургский.

Летом 1858 г. епископ Игнатий предпринял объезд восточной поло­вины своей епархии. В первых числах августа он из Кисловодска при­был в Георгиевск, чтобы встретить там Митрополита Исидора, переме­щенного из Тбилиси в Киев. В жизнеописании Святителя приведена его собственная дневниковая запись под 5,6, 7 и 8 августа: «До двух часов ночи беседовал Митрополит со мною и гражданским губернатором ге­нерал-лейтенантом Волоцким[52]. Говорил почти один Митрополит и един­ственно о предметах светских, говорил с большою охотою. 8-го он встал утром, в шесть часов, занялся со мною около десяти минут наедине раз­говором о предметах, касающихся Кавказской епархии и вообще Церк­ви. В это кратчайшее время он коснулся многих предметов, выказал по многим из них познания самые рядовые и даже самые недостаточные, направление ума с поверхностным взглядом и кавказскую самоуверен­ность. Ему лет шестьдесят — много с годом или двумя. Росту он менее, нежели среднего, но и не самого малого. Голова его сидит в плечах, шея очень коротка. В обращении мужиковат, но весьма сметлив — глаза так и бегают. Сметливостью своею он отличался постоянно на поприще сво­его служения. Силами еще очень свеж, хотя молва и провозгласила его повсюду весьма болезненным. Митрополит выразил свое неудовольствие на дворянство русское за медленность в увольнении крестьян»[53].

Епископ Игнатий рассказал митрополиту Исидору, между прочим, что он, в целях поощрения преподавателей семинарии и наиболее дос­тойных учащихся, приглашал их по вечерам в праздники для духовно-назидательных бесед. При этом им предлагался чай, фрукты или что-либо сладкое. Митрополит посчитал такое обращение с подчиненны­ми слишком фамильярным и не постеснялся выговорить Епископу раздраженным тоном свои укоризны. Его тон был настолько непри­личным, что присутствовавший при разговоре генерал-лейтенант Волоцкой вынужден был его успокаивать. Свое раздражение против епископа Игнатия Исидор сохранил и тогда, когда занял место Митрополита Новгородского и Санкт-Петер­бургского, что, конечно, усугубило желание Святителя уйти на покой. Однако литературные труды святителя Игнатия Митрополит Исидор, судя по его письму, принял очень благосклонно. Но узнал об этом Свя­титель за шесть дней до кончины.

VI

Письмо святителя Игнатия к епископу Венедикту (Григоровичу)[54]

Его Преосвященству!

Преосвященнейшему Венедикту, Епископу Ревельскому

Викарию С.-Петербургскому и разных орденов кавалеру

Первоклассной Троицко-Сергиевой Пустыни Архимандрита Игнатия

Объяснение

Будучи спрошен Вашим Преосвященством относительно ли­тографированного экземпляра переведенных на Российский язык с Еврейского Пророческих книг Ветхого Завета, о коем эк­земпляре указано, что оный находится у меня, имею честь отве­чать следующее. Прошлого 1841 года, в каникулярное время Ака­демии, приглашен был мною студент Духовной Академии Ми­чурин для переписания переведенной мною с Латинского книги Преподобного Исайи Отшельника. Когда он переписал книгу, то начал я прочитывать с ним оную для проверки, при сем чте­нии неприметным образом завязывался разговор, в коем он ска­зал мне, что у них в Академии переводятся разные места из Свя­щенного Писания на Российский язык и что оные лекции ли­тографированы. Я пожелал иметь экземпляр у себя, каковый и доставлен был мне студентом Мичуриным в конце каникуляр­ного времени, а как я имел другие занятия, то и начал чтение сего экземпляра не ранее как при наступлении осени, начал по­немногу со Словенским. Нашедши же, что перевод сей различе­ствует с Словенскою Библиею и потому может произвести вред­ное впечатление на начальных братии, имеющих свободный вход ко мне в кабинет для чтения отеческих книг, мне принадлежа­щих и помещенных в открытом шкафе и таковом же налое, я признал за лучшее уничтожить литографированный экземпляр и предал оный сожжению, подобно как поступаю и с прочими книгами, от чтения коих ожидаю вредного влияния на братию. Для себя же в оной не видел я нужды, имея Священное Писа­ние, кроме Словенского, на Греческом, Латинском и Французс­ком языках. Из братии никто не успел узнать о сей книге, кроме монаха Иллариона, коему я поверяю надзор за [нрзб.] новона­чальными и чтением их, и в присутствии коего я предал сию кни­гу сожжению. Других же таковых литографированных экземп­ляров, кроме упомянутого одного, у меня не было, и в настоя­щее время нет; также письменных переводов Священного Писания на Российский язык не имеется, о чем и имею честь донести Вашему Преосвященству.

Вашего Преосвященства покорнейший послушник

Архимандрит Игнатий.

Преосвященный Венедикт (Григорович) — викарный епископ, до конца 1833 г. замещал должность настоятеля Сергиевой пустыни. 1 ян­варя 1834 г., по указу Святейшего Синода, сдал Пустынь архиманд­риту Игнатию Брянчанинову. Взамен ему было назначено содержа­ние в 4000 рублей ассигнациями.

VII

Письмо святителя Игнатия

к архиепископу Курскому и Белгородскому

Илиодору (Чистякову)[55]

Ваше Высокопреосвященство,

Милостивейший Архипастырь и Отец!

Приношу Вам искреннейшую, сердечную признательность за милостивое, христианское участие в моих обстоятельствах! Видя такое Ваше участие, позволяю себе беспокоить Вас этими стро­ками; по самому участию Вашему, примите их благосклонно, рассмотрите изложенное в них при свете духовного рассужде­ния, которым господь одарил Вас.

В указе Консистории прописана мне следующая резолюция Преосвященного Викария С.-Петербургского с требованием от меня отзыва: «Консистория имеет спросить настоятеля Сергиевой пустыни Архимандрита Игнатия: не пожелает ли он восполь­зоваться временным отпуском для излечения, и в таком случае Архимандрит Игнатий в отзыве своем имеет рекомендовать то лицо, которому благонадежно может быть вверено исправление лежащих на Архимандрите обязанностей впредь до возвраще­ния его по выздоровлении»-.

Каждое дело, по мнению моему, имеет свой естественный ход, от которого уклониться трудно, которому споспешествуют са­мые препятствия. Вы меня не осудите, если скажу, что вижу в делах человеческих невидимое, но мощное действие Промысла Божия, который, по учению преподобного Исаака Сирского, осо­бенно бдит над оставившими суетный мир для взыскания Бога, Спаса своего; «Судьбы Твоя помогут мне», воспевал боговдохновенный Давид.

В резолюции Преосвященного Викария я нашел и нахожу указание, чтоб я дал именно тот отзыв, который мною дан, от­зыв, согласный с прошением о увольнении меня, поданным не в минуту душевного волнения, но надуманным годами и оттого имеющим характер твердости и основательности. Тем, что пред­ставляется мне указать на лицо, благонадежное для управления монастырем во время моего отсутствия, оставляются на мне за­боты о благосостоянии монастыря и ответственность за все, мо­гущее встретиться. При назначении такого лица, мне невозмож­но обидеть моего Наместника устранением его от поручения; невозможно устранить его, потому что он один мог бы, при бла­гоприятных обстоятельствах, поддержать Сергиеву Пустыню в том виде, в каком она теперь; невозможно и указать на него по известным к нему отношениям Преосвященного Викария, ко­торый может своими распоряжениями связать, исказить все его распоряжения, расстроить монастырь; а вину расстройства, им самим произведенного, возложить на Наместника По подобным распоряжениям его Преосвященства и мне нельзя долее оста­ваться настоятелем Сергиевой Пустыни, если б даже болезнен­ность моя не вынуждала меня к удалению. Сказав это, останав­ливаюсь распространяться! Весьма рад, что болезненность моя дает мне полновесный повод к удалению и избавляет от отвра­тительного многословия, долженствующего состоять из оправ­даний и обвинений, что так противно учению Христову, что му­чит душу, хотя несколько вкусившую сладость мира, истекаю­щего из соблюдения заповедей Кротчайшего Господа Иисуса Христа. — Резолюция Преосвященного Викария сохраняет по самому естественному ходу дела, обнаруживающему, впрочем, за­лог сердечный, общий характер его поведения относительно меня. Это — фигура, это — слова, из которых образуется какая-то мас­ка, при первом, поверхностном взгляде кажущаяся чем-то. Вгля­дитесь в нее поближе — увидите безжизненность, картон, бели­ла, румяна, неблагорасположение, неблагонамеренность. Опять оставляю распространяться. «Да не возглаголют уста моя дел человеческих», да не пресмыкается мысль моя в земном прахе, да не блуждает в соображениях человеческих, темных и произ­водящих одно смущение, «да помянет она чудеса Божий и судь­бы уст Его, яко той Бог наш, по всей земли судьбы Его».

Скажу Вашему Высокопреосвященству просто и прямо: бо­лезненность моя требует совершенного удаления моего из Сер-гиевой Пустыни навсегда. Обстоятельства содействуют к уда­лению. Вижу в этом судьбы Божий, вижу благодетельствующую мне руку Божию, ведущую меня в уединение — «да узрю грех мой и попекуся о нем». В глазах моих люди в стороне. Действует Промысл Божий, в деснице которого люди — орудия. Орудия слепые, когда благоволят о слепоте своей. От зрения Промысла Божия сердце мое сохраняет глубокий мир к обстоятельствам и людям. А мир сердца — свидетель святой Истины!

Когда в день преподобного Сергия Вы, святый Владыка, на­ходились в Сергиевой Пустыни для священнодействия, тогда в духовной искренней беседе я сказал Вашему Высокопреосвя­щенству, что имею непременное намерение уклониться от дол­жности в безмятежное уединение. С этою целию оставил я мир. С этою постоянною целию совершаю двадцатый год в монасты­ре. Я всегда желал глубокого уединения, боялся его. Признавая себя не созревшим к нему, боялся самочинно вступить в него. Но когда указуется оно Промыслом Божиим, то благословите меня, грядущего во имя Господне!

Как уже оставляющий настоятельство Сергиевой Пустыни, могу с откровенностью сказать об отношениях сердца моего к этой обители. Четырнадцатый год провожу в ней — и ни к чему в ней не прилепилось мое сердце; ничто в ней мне не нравится. Только к некоторым братиям питаю истинную любовь! Кажет­ся, едва выеду из Сергиевой Пустыни — забуду ее. Я занимался устроением ее, как обязанностью; принуждал себя любить Сергиеву Пустыню, как в Инженерном училище принуждал себя любить математику, находить вкус в изучении ее сухих истин, переходящих нередко в замысловатый вздор. Стоящая на юру, окруженная всеми предметами разнообразного, лютого соблаз­на, обитель эта совершенно не соответствует потребностям мо­нашеской жизни. Быть бы тут какому-либо Богоугодному заве­дению и при нем белому духовенству! Не по мысли мне монас­тырь — Сергиева Пустыня! И я ей был не по мысли: поражая меня непрестанными простудными и геморроидальными болез­нями, производимыми здешними порывистыми ветрами и известковою водою, она как будто постоянно твердила мне: ты не способен быть моим жителем, поди вон!

Всякое решение Святейшего Синода приму с благоговением и благодарностью: уволят ли совершенно на покой, скажут ли, что увольняют впредь до выздоровления, — за все благодарен. Я мог однажды привести ее в некоторый порядок, другой раз к такому труду не способен! — Нужно было образовать сердца, воспитать новых монахов из юношей, ими заменить старожилов, окостенев­ших в своих навыках. Для этого нужно время, нужны годы, нуж­ны нравственные и телесные силы: оне истощились: повторение такого же труда для них невозможно! Изможденное болезнями тело требует отдохновения, спокойствия; душа, насмотревшись на суету всего временного, хочет быть сама с собою; пред нею от­крывается вечность, она приготовляется в путь отцев своих, на­ходит нужду, крайнюю нужду к этому приготовлению; сократи­лось, исчезло пред нею время остальной моей жизни. В вечность! В вечность! Туда — и взоры, и мысли, и сердце!

Некоторые стращают меня теми неудобствами, с которыми бывает сопряжена жизнь на покое не только настоятелей, но и Архиереев. Отвечаю: нет рода жизни без своих скорбей; ноя выс­мотрел жизнь монастырскую подробно, не только сверху, но и снизу, проводивши многие годы послушником. Точно, пришлось видеть некоторых настоятелей, живущих будто бы на покое, но на самой вещи, на беспокойствии в полном смысле. Опять ви­дел других настоятелей, для которых оставление должности и жительство на покое было средством к достижению сугубого спо­койствия и по душе и по телу. В пример последних могу пред­ставить почившего в Бозе, известного по благочестию, отца Фе­офана, Архимандрита Новоезерского[56]: я имел счастие его видеть, имел счастие с ним беседовать. По моему мнению, заимствован­ному из учения преподобных Наставников монашества, утвер­жденному собственными наблюдениями, настоятель, живущий на покое, если возлюбит поучаться в Законе Божием, если избе­рет в жребий свой часть Марии, остережется от всякого участия в части Марфиной, то проведет тихо, безмятежно дни свои, осо­бенно в монастыре пустынном и общежительном. Есть у меня со­ветник, которого советом я руководствуюсь в моем поведении при настоящих обстоятельствах. Пленяюсь его советом, увлекаюсь им! «Блаженни, говорит он, препоясавшиеся почреслех своих к морю скорбей простотою и неиспытным образом любверади, яже к Богу, и не давший плещи. Сии скоро к пристанищу Царствия спасают­ся, и почивают в селениях добре потрудившихся, и утешаются от злострадания своего, и радуются во веселии надежды своея... Раз­мышляющие же много помышления, и хотящий зело быти премудрии, и предающий себе обращениям помыслов и боязни, и предуготовляющийся, и презрети хотящий вреди тел ьныя вины, множайшии из сих при дверех домов своих выну седящи обрета­ются. Яко рекшии: Сыны исполинов видехом тамо, и бехом пред ними яко прузи. Сии суть во время скончания своего обретающи­йся на пути, присно хотящий быти премудри, положити же на­чала отнюдь не хотяще. Невежда же плавает с первою теплотою и преплывает, попечания о теле отнюдь не творя... Внемли себе, да не будет многость премудрости твоея поползновение души твоей и сеть пред лицем твоим: но на Бога уповая, с мужеством положи начало пути исполненного крове, да не обрящещися при­сно скуден и наг разума Божия. Бояйся 6о и ждый ветров, не иметь сеяти... сего ради не упремудряйся излишнее отнюдь, но даждь место вере в мысли твоей, и поминай дни они многия, и будущия и неисповедимыя веки, сущия по смерти и суде, и не внидет некогда слабость в тебе... С мужеством начни всяко дело благо, и да не с двоедушием приступиши к нему, и да не усумнишися в сердце твоем о надежде Божией... Но веруй в сердце тво­ем, яко милостив есть Господь, и взыскающим Его дает благо­дать яко мздовоздаятель, не по деланию нашему, но по усердию душ наших и Вере. Глаголет 6о: яко же веровал ее и, буди тебе» (Св. Исаак Сирский. Слово 58).

Дата добавления: 2015-06-04