Том VII 8 страница. Милостивейший Архипастырь!

Милостивейший Архипастырь!

Искреннюю приношу благодарность Вашему Преосвящен­ству за дорогой подарок Ваш. — Он и без подарения подарок православным. Авось оживит заснувших. И сия благодать про­буждения да сопутствует всякой книжке и всякую душу да про­никает при чтении ее.

При всем том добре, которое так веет от книг, содействовать распространению их поудержусь, пока не удостоверюсь в справедливости мнения о вещественности души. — Мысль сию счи­таю неправославной и опасной. — Приводимые Вами доказатель­ства никак не убедительны. — Но вы убедились же ими. — И вот присматриваюсь к ним попристальнее, — не откроется ли в них какая-либо сторона, способная осветить во мне сей темный пред­мет. Часто не видишь дела от необычности его. А для меня это новость первой руки. — Душа — эфирна. — Кто же это думает у нас, Богу молится, чает горняго и ради того отказывается от все­го земнаго и вещественнаго? — С веществом, как его не утончай­те, духовные явления совсем не вяжутся, и нигде мне не случа­лось слышать такого учения, — у мыслящих два приема: одни думают, что душа чисто духовна, — и светлая; а другие полага­ют, что она — сама по себе духовная — имеет световую оболочку, с коею не разлучается — ни в теле, ни вне тела. Подобная же оболочка и у Ангелов. Эти оболочки и суть то, что видится в Ангелах и душах отходящих. Разумные же духовные отправле­ния и действия принадлежат чистому духу — душе. — Этой пос­ледней мысли я всегда придерживался. Заставляло придержи­ваться легкость объяснения явлений и видений. Но теперь по­колеблен в ней и склоняюсь на первую ибо нет нужды в сей оболочке. Ее может привлекать к себе сила духа — физическая, как преобладающая над всем вещественным, всякий раз, когда нужно — сие. — И дух — есть, — и сею бытовой стороной физичес­кой же, хотя чисто духовной стоит в ряду всех бытствующих — и на них действует, по мере дарованной ему силы в творении. — Всяко этого можно и не держаться; не в угоду однако ж веще­ственности души.

Се вам исповедь моя! Благословите и помолитесь о мне много­грешном. Совсем осуетился. — И очень часто порываюсь на вашу дорогу. — Когда бы то устроилось сие! — Не вижу ворот по моей близорукости. Иногда бываешь готов — за перо взяться и писать прошение о том; да что-то в груди поперечит. — И остаюсь при одном желании. — Будем сидеть у моря и ждать погоды. — А гре­хи так и тяготят, — а страсти так и бьют по бокам. Господи поми­луй нас.

Всех вам благ от Господа желаю. С глубоким почитанием и совершенной преданностью имею честь быть Вашего Преосвя­щенства покорнейшим слугою

Феофан, Е<пископ> Владимирский. 28 мая 1865

№2 Ответ святителя Игнатия

Ваше Преосвященство,

Милостивейший Архипастырь и Отец!

Приношу Вам искреннейшую благодарность за откровенное письмо Ваше от 28 мая. Отвечаю на него с такою же откровенностию.

По вступлении моем в жизнь аскетическую и потом в монас­тырь хотя и случались со мною разные опыты, свойственные это­му пути, но о душе и духах я имел понятие неопределенное, при­знавая и называя их по общему поверхностному пониманию бес­плотными и невещественными; нужды входить в дальнейшее рассматривание не представлялось. Вступил я в монастырь в 1827 году, а начал заниматься Писанием и Отцами гораздо рань­ше, — можно сказать, с детства. С 1843 года, независимо от меня, необходимость заставила вникать подробнее и точнее в значе­ние души и сотворенных духов. Справедливо сказал Антоний Великий, что это познание крайне нужно для подвижников. Особенно нуждаются в нем те подвижники, которые в подвиге своем введены перстом Божиим в брань с духами. Да и для всех оно имеет существенную пользу: лучше ознакомиться с миром ду­хов прежде смерти, нежели при наступлении смерти, как ознако­мились многие к величайшему удивлению и ужасу своему. В про­тивность понятиям, заимствованным у западных мечтателей, опыт доказывает верность учения Отцов со всею решительностию. Темное и загадочное делается очень ясным и простым. — Что ж касается до слова эфир, то химия называет этим словом мате­рию, совершенно отличную от газов, принадлежащих земле, не­сравненно тончайшую, но неопределенную, вовсе неизвестную человекам. Существование же ее признается по той необходи­мой причине, что пространство за земною атмосферою, как и во­обще всякое пространство, не может быть чуждым материи. В соб­ственном смысле — невеществен Один необъемлемый простран­ством — Бог. Духи сотворенные бесплотны по отношению к нам. Но естество их, как и естество души, пребывает неопределенным для нас по невозможности определить его. Наука признает невоз­можным определение нашего тела, равно как и всех тел, имеющих органическую силу — жизнь. Мечта Декарта о независимости ду­хов от пространства и времени — решительная нелепость. Все ог­раниченное, по необходимости зависит от пространства.

Паства Ваша пользуется обильно назидательным словом и примером Вашим. Если Промысл Божий поставил Вас на свещнике, — зачем сходить с него без призвания Божия? Может быть, в свое время, откроется это призвание! Может быть, все обстоя­тельства единогласно выразят его! Тогда оставите мирно кафед­ру Вашу; тогда уйдете мирно в келлию — преддверие вечности. Пребывая в келлии не будете тревожиться мыслию при келей­ных искушениях, что эти искушения последовали за предупреж­дение воли и указаний Божиих. Простите за слово любви!

Поручаю себя Вашим святительским молитвам. Силы мои и здоровье оскудели до крайности, до невероятия; но милосердый Господь отлагает призыв на суд Свой, ведая мою неготовность, и даруя время на покаяние. С чувствами и прочь.

Вашего Преосвященства Милостивейшего Архипастыря и Отца покорнейшим послушником

Епископ Игнатий. 4 июня 1865 года

Святитель Феофан Затворник (в миру Георгий Васильевич Гово­ров; 10 января 1815 — 6 января 1894) — сын священника, родился в Орловской губернии, по окончании Орловской семинарии поступил в Киевскую Духовную академию; пострижен в 1841 г.; в 1842 г. — магистр, в 1844 г. — бакалавр Петербургской Духовной академии. В 1847 г. был назначен членом миссии в Иерусалиме, в 1853 г., по воз­вращении, снова преподавал в Петербургской академии; в 1855 г. — архимандрит. В 1856 г. он настоятель посольской церкви в Констан­тинополе, в 1857 г. — ректор Петербургской Духовной академии; в 1859 г. — епископ Тамбовский, в 1863 г. — Владимирский.

17 июня 1866 г. святитель Феофан, согласно поданному им проше­нию, был уволен на покой. Его уход поразил многих: ученейший бого­слов, талантливый иерарх Церкви, он отказался от успешной карьеры и явился как -«истинный отшельник первых веков христианства», затво­рившись в тесной келлии в Вышенской обители, которую выбрал еще будучи епископом Тамбовским. Многие задавались вопросом, что вы­нудило его уйти в затвор в расцвете сил, в 52 года. Он сам объяснял, что поводом к этому послужило, прежде всего, желание беспрепятственно заняться духовно-литературным трудом на пользу Церкви и ближним, а для себя — желание быть наедине с Богом. В затворе прожил он 28 лет, первые шесть принимая посетителей, остальные — прекратив всякое сношение с миром, кроме письменного. Результатом его многолетних трудов стало собрание творений, составившее целую библиотеку.

Наиболее популярным и наиболее значительным его сочинением, по научной оценке православных богословов, было «Путь ко спасению» (краткий очерк аскетики). Этот труд, являющийся девизом всей его подвижнически-литературной деятельности, по его собственному при­знанию, создавался им при участии и под руководством святителя Иг­натия Брянчанинова.

«Пусть ко спасению», а также и «Письма о христианской жизни» явились результатом научных занятий о. Феофана на кафедре Нрав­ственного богословия в Санкт-Петербургской Духовной академии, о чем неоднократно свидетельствовал сам Преосвященный автор. В пись­ме к одному из своих корреспондентов от 16 июня 1888 г. епископ Фе­офан писал:«Прочитали путь ко спасению. Добре... И еще прочитайте когда-нибудь. Тут все, что мною писалось, пишется и будет писаться. Это мои уроки студентам С.-Петербургской Академии. Конспект пе­ресмотрен с о. Архимандритом Игнатием, — после бывшим Архиереем Брянчаниновым, и им одобрен. Это было в 46-47 годах». Из этих слов епископа Феофана можно видеть, насколько значителен был для этого ученого православного богослова авторитет не прошедшего богослов­ской школы Епископа Игнатия, если он заявляет об этом спустя более 40 лет после преподанных ему советов. В другом месте, высказывая свой взгляд по вопросу о молитве и условиях приобретения молитвен­ного настроения, епископ Феофан, в обоснование своего взгляда, опять ссылается на авторитет Преосвященного Игнатия. А по общей оценке всей личности святителя Игнатия, Преосвященный Феофан высказы­вает мнение о Богоугодности жизни епископа Игнатия.

Приведенное выше письмо Феофана Затворника к Преосвященно­му Игнатию написано почти 20 лет спустя после их петербургских встреч и является ответом на присланные ему вышедшие из печати первый и второй томы «Аскетических опытов», а также -«Слова о смерти». Из пись­ма видно, что его автор сразу же не принял положение святителя Игна­тия о том, что дух и Ангел, как явления тварные, суть эфирные тела

Л. А. Соколов, подробно разбиравшийся в своей монографии в воз­никших разногласиях двух святителей, писал:

«Современник Преосвященного Игнатия по времени жизни, свя­титель Феофан Затворник имеет с ним немалое сходство в характере личности, в строе жизни и содержании и предметах духовно-аскети­ческих писании. Оба названные Святителя со дней юности и до смерт­ного часа сохранили одинаковую склонность к духовно-созерцатель­ной жизни; чуждаясь мира в его греховных сторонах, оба были готовы служить благу и душевному спасению человеческому; тот и другой подвижник сходны между собою со стороны любви к природе, ласки в отношении к людям, простоты жизненной обстановки, значения род­ственных связей, нестяжательности, аскетического образа жизни и по­стоянной склонности к отшельничеству. В жизни того и другого под­вижника главным содержанием было совершение душевного спасения, уяснение христианской жизни и способов настроиться на нее; к этой главнейшей их жизненной цели направлено было их доброделание внешнее и делание душевное; оба поддерживали и воспитывали свое христианское душенастроение непрестанным чтением молитвы Иису­совой, памятованием о смерти, вечных мук грешника, сознанием вездеприсутствия Божия, испытанием своей совести. То же ближайшее сродство замечается и в духовно-аскетическом характере и содержании литературных творений епископов Игнатия и Феофана, и, за исключе­нием вопроса о природе духов, кажется — нет других вопросов и пред­метов православно-христианского ведения, в которых Святители-под­вижники не были бы согласны между собой. <...>

Выступая в конце 1867 и 1868 гг. против мысли епископа Игнатия Брянчанинова о газообразности естества души и Ангелов и утверждая, что душа и Ангел не есть нечто телесное, а чистый дух, Преосвящен­ный Феофан 1) свое решительное утверждение полной и чистой ду­ховности духа направляет исключительно на сущность или естество духа, а не на его явления или феноменальную сторону бытия; 2) в этом решительном утверждении всего более имеет в виду возможные вред­ные результаты, недомыслия и заблуждения малосмысленных в бого­словии в руководстве взглядами Епископа Игнатия. Доказывая мысль о совершенной бестелесности, чистой духовности естества ангелов и души человеческой и в этом отношении расходясь с выводами автора «Слова о смерти» и «Прибавлений» к нему, Преосвященный Феофан в объяснение явлений Ангелов и душ умерших и живых людей, кото­рые в изобилии отмечены Епископом Игнатием, также предполагал некоторую тонкую эфирную оболочку. В конце 1869 г., посылая свою книжку «Душа и Ангел — не тело, а дух» в Киев протоиерею Н. И. Флоринскому, Преосвященный Феофан пишет: "Спор о душе. Вся книга моя направлена к доказанию, что естество души и ангела не может быть вещественно. Но иное дело естество, иное — образ бытия. Кто не хочет принимать душу без оболочки, тот пусть допускает сию оболочку, по­мимо естества души, которое должно быть духовно. Допустив оболоч­ку — тонкую, эфирную, получит форму и останется доволен!" <...>

Как видно, разногласие по вопросу о духовном мире между Епис­копом Игнатием и Феофаном ничуть не поколебало высокого почте­ния последнего к первому, что само по себе уже побуждает нас скло­ниться к заключению, что и в указанном случае по вопросу о духовном мире мы имеем дело не столько с разногласием, сколько с недомысли­ем или недоразумением, которое легко могло быть совершенно устра­нено личною беседою или даже перепискою Епископов-подвижников, если бы оно возникло уже не после смерти Игнатия Брянчанинова»[75].

Святитель Игнатий Брянчанинов и настоятели монастырей

I

Игумен Югской Дорофеевой пустыни Варфоломей

Батюшка дражайший! Приехали Вы не на чужом, видно, основании здать! И не чужими трудами питаться, а свой положить.

Святитель Игнатий

В числе многолетних корреспондентов святителя Игнатия Брянчанинова находились два инока, Варфоломей и Алимпий, отношения с которыми еще раз свидетельствовали о постоянстве его «сердечных о Господе чувств». При этом отца Варфоломея можно включить в ряд тех монашествующих, судьба которых сло­жилась под непосредственным влиянием святителя Игнатия.

Познакомились они в апреле 1829 г. в Брянской Белобережной Иоанно-Предтеческой пустыни Орловской епархии, куда два молодых послушника, Дмитрий Александрович Брянчани­нов и Михаил Васильевич Чихачев, прибыли в надежде найти пристанище после вынужденного выхода из Площанской Богородицкой Казанской пустыни. Несмотря на недолгое их обще­ние, отец Варфоломей произвел на Дмитрия Александровича самое благоприятное впечатление, которое он сохранил на всю свою жизнь (так же, как было с Павлом Петровичем Яковле­вым, с Петром Дмитриевичем Мясниковым, будущим Угреш­ским архимандритом).

Через месяц молодые люди переместились в Оптину пус­тынь, где еще раньше обосновался их старец, отец Леонид (Наголкин). Отсюда, из Оптиной пустыни и началась переписка Дмитрия Александровича — святителя Игнатия с Белобережскими знакомцами. В первых письмах Дмитрий Александрович рассказывал им об известных событиях своей жизни до возве­дения в сан архимандрита и назначения настоятелем Сергиевой пустыни. А уже в письме от 8 ноября 1836 г. архимандрит Игнатий советует отцу Варфоломею принять на себя настоя­тельство в Югской Дорофеевой пустыни Ярославской епархии. В это время в Петербурге находился на чреде архиепископ Ярославский Филарет (будущий Митрополит Киевский). По-видимому, архимандрит Игнатий рассказывал ему о положи­тельных качествах отца Варфоломея и Архипастырь пожелал заполучить его в свою епархию[76].

Из писем видно, что отец Варфоломей обладал весьма нере­шительным характером и был полон сомнений. Почти год при­шлось архимандриту Игнатию убеждать его «не испортить на­шего доброго начинания». Только к концу 1837 г. отец Варфо­ломей наконец решился и был назначен строителем Югской пустыни. Но к этому времени бывший архиепископ Ярославс­кий Филарет был уже Митрополитом Киевским, а нового Вла­дыку отец Варфоломей заподозрил в неблагожелательном к себе отношении и собирался писать прошение об увольнении. И снова архимандрит Игнатий, проявляя удивительное терпение и за­ботливость, взял на себя улаживание этого дела.

В конце концов отец Варфоломей оказался весьма деятель­ным руководителем Пустыни. Но святителю Игнатию еще не раз приходилось удерживать этого своего подопечного от опро­метчивых поступков и улаживать у начальства их последствия.

Только дважды за всю их жизнь свиделись они снова. Пер­вый раз, в 1848 г., когда отец Варфоломей навестил архимандри­та Игнатия в Николо-Бабаевском монастыре. Архимандрит Иг­натий писал тогда своему наместнику в Сергиеву пустынь: «На днях посетил меня и оказал мне много любви Южский Отец Игумен Варфоломей». И другой раз, в феврале 1853 г., когда отец Варфоломей вынужден был приехать в Санкт-Петербург, чтобы объясниться перед Святейшим Синодом по поводу своего отка­за от настоятельства в Соловецком монастыре.

Тем не менее отношения между ними оставались прежними. «Весьма утешаюсь, — писал архимандрит Игнатий отцу Варфо­ломею в 1845 году, — видя, что Вы сохраняете прежнюю ко мне любовь; и я по милости Божией пребываю постоянно в тех же чувствованиях любви к Вам». Подобные слова неоднократно встречаются в письмах. Соответственно чувствам, и письма но­сили откровенный характер: иногда из них можно узнать под­робности некоторых обстоятельств. Например, из письма от 17 мая 1840 г. видно, что в известном искушении, которое при­шлось пережить святителю Игнатию из-за истории с французс­ким посланником Барантом, определенную роль, хотя и непре­думышленно, сыграл Андрей Николаевич Муравьев. Из писем от 30 ноября 1840 г. и последующих узнаем о работе Святителя над переводами книг святого Исайи Отшельника и святого Кассиана Римлянина. Из письма от 29 октября 1843 г. — о получе­нии отцом Варфоломеем игуменского сана. В этом же письме Святитель сообщал «приятную для всего монашества новость»: о решении четы графов Потемкиных восстановить Святогорский монастырь на Украине[77].

В переписке святителя Игнатия с отцом Варфоломеем упо­минаются некоторые из братии Площанской Богородицкой Ка­занской пустыни. В этой Пустыни молодые послушники, Дмит­рий Александрович Брянчанинов и Михаил Васильевич Чихачев, провели зиму 1829 г. Здесь, с разрешения отца Леонида, они отделились от многолюдного собрания его учеников, жили уеди­ненно, избегая празднословия, проводя время в богомыслии и молитве. Братия монастыря очень к ним благоволила. И они тоже запомнились братии своим добросердечием. Из переписки с от­цом Варфоломеем площанцы знали, что архимандрит Игнатий сохранил это добросердечие и потом, став влиятельным настоя­телем столичного монастыря. Поэтому они не преминули обра­титься к нему за советом и помощью в возникшей настоятель­ной потребности увеличить штат в их Пустыни. Суть дела вид­на из приведенных ниже писем Площанских монахов и их Владыки. Результаты хлопот, скорее всего, были положитель­ными, так как 31 января 1838 г. архимандрит Игнатий писал отцу Варфоломею: «Им [плащанцам] обещают прибавить штат».

Всего за 32 года известны 58 писем святителя Игнатия отцу Варфоломею. Последнее из них написано 23 апреля 1862 г.

Письма святителя Игнатия

к игумену Югской Дорофеевой пустыни

Варфоломею

№1

Молитвами Святых Отцев наших, Господи Иисусе Христе Боже наш, помилуй нас.

Дражайшие и Почтеннейшие Отцы!

Отец Варфоломей и Отец Алимпий!

Усердно желаем вам радоваться и здравствовать о Господе!

Приехав в Оптину пустыню, нетерпеливо хотели писать к вам; но моя болезнь, увеличенная путешествием, останавлива­ла то, к чему влекло сердечное чувство.— Принятые о. Строи­телем весьма ласково, мы остались жить в монастыре: к сему побудили нас обстоятельства наши, монастырские и скитские. Келлии отведены нам наверху, в том деревянном флигеле, ко­торый находится против новой трапезы и составляет симмет­рию с настоятельскими келлиями. Михайло Васильевич ходит на клирос; — я, как больной, пристанищем моей надежды дол­жен иметь не труды свои, не заслуги,— милосердие и заслуги Богочеловека Иисуса.

Прежде всего описали мы вам свои обстоятельства, ибо нам представляется, что вы сопровождаете нас вашим участием, и мы бы виноваты были пред сим драгим и одолжительным учас­тием, если б не удовлетворили оного, хотя несколько, описани­ем наших обстоятельств. Может быть, оно уже пеняло нам с снис­хождением и упрекало с любовию за нашу медлительность...

Иисус уготовал добрым делам сторичные награды, и делаю­щему добро излишни похвалы человеческие: и потому кратким, но искренним благодарением за вашу любовь, ласки, гостепри­имство, удовлетворяя требованиям нашего сердца, оставляем все комплименты, сии наряды, в кои по большей части одевается нечистосердечие,— блудница — лесть.

Наконец, прося ваших святых молитв (особливо при служе­нии Святыя Литургии) и благословения, честь имеем пребыть

Честнейшие Отцы!

Ваши недостойные послушники

многогрешные: Дмитрий Брянчанинов и Михаил Чихачев.

П.С. Вам кланяется с прошением святых молитв и благосло­вения о. Митрофан, наш сосед по келлиям; бедный! — его мучит лихорадка.

Если это от нас не слишком дерзко, то просим вас сказать наш усердный поклон о. Моисею с прошением его святых молитв и благословения с благодарением за его ласковое гостеприимство.

Скажите наш поклон о. Феофилакту; также о. Иоасафу иеро­диакону— не может успокоиться наша совесть от того, что мы уехали, с ним не простившись. Просим простить великодушно виноватых.

Новость. В Александро-Свирском монастыре скончался один монах; его похоронили подле покойного знаменитого о. Феодора, и при сем случае смотрели остатки сего Старца. И тело и одеж­да совершенно истлели, остались одни кости желтого цвета. Рас­сказывал нам сие о. Гавриил Иеромонах — Скитянин, читавший о сем в письме, пришедшем из Свирского к о. Леониду, и, рас­сказывая, к словам желтого цвета, прибавлял: как воск.

О чернилах. Для составления чернил берем ¹/₂ фунта черниль­ных орешков и, раздробив на крупные куски, кладем в кастрю­лю; и, налив 3/4 штофа сивухи, оставляем стоять 2 суток (лучше на теплой лежанке); потом пережегши 1/8 фунта сапожного ку­пороса в печи на тарелке, кладем в кастрюлю и на угольках кипятим 1 раз, так, чтобы не сбежало; если же сбежат, то будут хуже. Остудив, сливаем. Так получаются чернила, годные для уставного письма. Вот они:…

Слив сей первый номер чернил, на гущу наливаем столько чайной воды, сколько налито прежде было вина, и, положив столько же купоросу, кипятим раз до трех; получится второй номер чернил, годных для скорописания и для прибавления в первые, когда сии слишком сгустятся.

Сие письмо пролежало у меня в келлии, уже написанное с неделю. Сегодня вечером приехал послушник, бывший у вас для доставления о. Феофилакту его денег и вещей, и сказывал нам то, что вы ему приказали сказать и что я уже предугады­вал, и на что потому написал ответ предварительно.— О. Анто­ний Скитский сказывал нам от вас поклон, за что благодарим всепокорно.

№2

Молитвами Святых Отец наших, Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас!

Ваше Преподобие!

Почтеннейшие Старцы!

Отец Варфоломей и Отец Алимпий!

Снова принимаюсь писать к вам; к сему побуждает меня лю­бовь ваша, оставившая в моем сердце неизгладимое впечатле­ние.— Уже писал я к вам по приезде моем в Оптину Пустыню; не знаю, мое ли письмо не достигло вас, или ваш ответ на оное не мог придти ко мне, а задержан был на каком-либо мытар­стве. Не хочу входить в тонкое о сем исследование; не хочу на­звать по имени того человека, которого можно б было подозре­вать не без основательных причин; обвиню Того, Кто повелел нам обвинять Себя, дабы мы умиротворялись и избегали осуж­дения, человечески — правильного и неправильного; скажу: видно, так угодно Богу!

Хотя вы, вероятно, не нуждаетесь совершенно в нашем бла­годарении, но мы обязаны исповедать устами то, что чувствуем сердцем: и потому позвольте принести вам искреннейшую нашу признательность за ваши ласки, гостеприимство и любовь. Ваше собственное чувство может вас уверить, что сие пишем мы не из лести, но от избытка сердца.

Ныне живем мы в Вологодской губернии, где, по-видимо­му, можем избрать наивыгоднейшее и основательнейшее мес­то для жительства. Однако и до сих пор здоровье мое при всех пособиях находится в весьма слабом состоянии.— Что сказать вам о нашем пребывании в Оптиной пустыне? Оно было до­вольно тягостно, и очень бы мы расстроились, если б не поспе­шили выехать. О. Митрофан был нашим добрым соседом; он раза два при нас хворал лихорадкою; обещали мы ему написать письмо, но никак не можем решиться; ибо и письма к голове козельскому Брюзгину, по-видимому, не доходят; сие заклю­чаем из того, что пишем, а ответов не получаем.— Поелику пись­мо сие не должно быть в Козельской Почтовой Экспедиции, то я имею причину надеяться, что вы оное получите; и потому прошу вас не оставьте нас без ответа, если сия переписка для вас не тягостна. Мой адрес: в Вологду, Дмитрию Александро­вичу Брянчанинову.

В прошлом письме моем помещен был следующий анекдот:

В Свирском Монастыре, 1829 года, на святой неделе скон­чался рясофорный монах Израиль, бывший учеником Схимо­наха Феодора. Пред кончиною своею просил он, чтоб тело его положено было при останках его Старца, что и исполнено. По сему случаю сделалось известным, что тело покойного о. Фео­дора совершенно истлело, также и одежды; остались одни кос­ти желтого цвета; сие рассказывал нам о. Гавриил Скитский Иеромонах.

В том же письме описывал вам способ делать чернила, что и здесь повторяю: 1/2 фунта чернильных орешков, раздробив их на куски, положить в чугунчик и налить 3/4 штофа полугарного вина, дав постоять двои сутки на лежанке, вложив 3 или 4 золот­ника мелко истолченной камеди, да 1/8 фунта пережженного ку­пороса; все скипятить на угольках, наблюдая, чтоб не сбежа­ло; если сбежат, то хотя и будут хороши, но уже не таковы, как несбежавшие. Потом, остудив, процедить, чрез что получится 1 № чернил, годный для уставного письма.— Оставшуюся гущу истереть, чтоб сделалась как тесто; потом налить полуштофом крепкой чайной воды и дать постоять столько же времени, по­том, вложив 4 или 5 золотников камеди и 1/8 ф. пережженного купороса, скипятить, как выше сказано; остудив и слив, получи­те 2 № чернил, годных для писания писем и для прибавления в 1 №, когда сей последний слишком сгустится.

Письмо сие писано 2-м номером.

Вот образчик и 1-го номера: …

Нарочно написал столь толстыми буквами, чтоб вы видели доброту сих чернил, кои при всем своем блеске нисколько не марают и весьма скоро сохнут.

Наконец, поздравляя вас с прошедшим праздником Рожде­ства Христова и с наступающим новым годом, желая вам всех благ, прося ваших молитв и благословения, честь имеем пребыть Вашего Преподобия недостойные послушники

Дмитрий Брянчанинов

и Михаил Чиханев.

1829 года

Декабря 31 дня

№3

Преподобнейший и возлюбленнейший о Господе

Отец Варфоломей!

Приятнейшее письмо Ваше к большому моему удовольствию получил. Простите меня за мою леность, по причине которой не отвечал я Вам на последнее письмо Ваше ко мне в Лопотов мо­настырь написанное. В сей обители Вологодской местоположе­ние низменное, атмосфера наполнена гнилыми испарениями; все сие вместе с большим вредом действовало на мое здоровье, при слабом состоянии коего был я до избытка обременен трудами телесными. Прошлого 1833-го года в Мае месяце был произве­ден в Игумны. Между тем Государю Императору, коего был я воспитанником, угодно было приказать, чтоб разыскали и уве­домили Его, где я нахожусь. В то время указом Святейшего Си­нода был я переведен в Московский Николаевский Угрешский Монастырь. Государь Император повелел Митрополиту вытре­бовать в С.-Петербург, и потом дал мне Сергиевскую Пустыню, в которой нахожусь и поныне. При мне живет о. Михаил, и пра­вит должность Головщика на правом крылосе. Здоровье моего тела в здешней обители немного поправилось; видно еще Гос­подь дает мне время на покаяние.

Затем простите, Почтеннейший Отец Варфоломей; поздрав­ляю Вас с наступающими праздниками, прошу святых молитв и честь имею быть

Вашим покорнейшим слугою и молитвенником

Архимандрит Игнатий.

1834 года апреля 17 дня

№4

Ваше Преподобие!

Честнейший и Возлюбленнейший о Господе Отец Варфоломей!

Желаю Вам здравствовать и радоваться о Господе. По пору­чению Его Высокопреосвященства Архиепископа Ярославско­го Филарета имею честь спросить Вас, согласны ли Вы принять на себя настоятельство общежительной Южской Пустыни, на­ходящейся в Ярославской Епархии?

Высокопреосвященнейший Филарет полагает, что столп на­шей Православной веры есть монашество, а столп монашества суть общежительные монастыри. Но общежития севера, где наи­более похваляется телесный труд, стоят ниже по благоустрой­ству своему общежитий южной России, где, при телесном тру­де, особенное внимание обращается на очищение души и благоуправление ее частым исповеданием помыслов и сердечных браней, частым советом с искусными [старцами], исследовани­ем писаний Отеческих,— и, наконец, с множеством Божествен­ного славословия.— Южская Пустыня есть один из лучших об­щежительных монастырей Российского Севера,— если не наи­лучший. По ее средствам она может содержать до двухсот человек братии; отстроена прекрасно; церкви в ней благолепно украше­ны; стоит на красивом месте, в здоровом климате. Недостает в ней порядка: ибо нет искусного Настоятеля. Благочестивый и добродетельный Пастырь Ярославский, всеми и более всех лю­бимый за Христианское милосердие и непоколебимое правосла­вие, обратил на Вас внимательный взор свой, с полною надеж­дою, что в сей Пустыне порядок будет Вами водворен, стекутся братия благоговейные, пустыня сделается рассадником монаше­ства в Епархии,— светилом, коего лучами будут обильно оза­ряться и прочие соседние обители.

Владыка полагает, что необходимо Вам взять с собою несколь­ко единодушных братии из Белобережской Пустыни для перво­начального устройства обители Южской. Вероятно, и Вы так думаете. Заботу о перемещении возложите на Высокопреосвященнейшего; с Вашей стороны благоволите только уведомить меня письмом о Вашем согласии.

Затем, в ожидании Вашего ответа имею честь быть с истин­ною моею к Вам преданности ю

Дата добавления: 2015-06-04