Основы психоанализа 10 страница

Иначе говоря, Идеал-Я — это мои представления о со­вершенстве, а Я-идеальное — то, как его представляют

Значимые Другие. В структуре Сверх-Я обе стороны идеа­ла отвечают за послушание, стремление к достижениям и участвуют в формировании самооценки, однако их конк­ретный вклад в поведение может быть разным. Например, эго слушается Сверх-Я под страхом наказания, а ид (Оно) слепо любит Идеал-Я и поэтому подчиняется ему. Ведь последнее формируется по образу объектов любви (люби­мые родители, герои сказок), а Сверх-Я — по образцу строгих родителей и учителей, судей и полицейских.

Из сказанного видно, что Сверх-Я — довольно-таки противоречивое образование, так как различные идеаль­ные образы, усвоенные (интроецированные) из разных источников, могут конфликтовать. Ребенку нелегко при­мирить противоречия, особенно если мнения и ценности заимствуются у авторитетных лиц. Можно вспомнить си­туации, когда родители и воспитательница в детском саду (или первая учительница) высказывают противоположные суждения и оценки — это может привести к истерическо­му срыву. Нередко конфликты внутри супер-эго32 снижа­ют самооценку или чреваты недоразвитием так называе­мых "мягких" компонентов Сверх-Я.

Последние формируются через усвоение образа доэдиповой любящей матери. Этот поддерживающий и забот­ливый, "гуманный" аспект супер-эго противостоит жест­кому садистическому контролю и чувству вины. Его слабость делает Я беспомощным перед Ид, и ребенок, а потом и взрослый, утрачивает способность любить, защи­щать, утешать и руководить с чувством гордости за себя. Клиенты с дефицитом "любящей и любимой" части су­пер-эго всегда готовы к упрекам и критике, воспринимая их как должное, и совершенно теряются, когда им оказы­вают поддержку или хвалят.

Господин Р. был именно таким. При внешнем эмоци­ональном благополучии и оптимистичном поведении, которые он сам называл "маской", он очень нуждался в защите и поддержке, высоко ценил заботу о себе и сво­их нуждах — настолько, что был готов платить за них любую экзистенциальную цену. Он около двух лет про­жил с нелюбимым и даже физически отталкивающим человеком, который заботился о нем и был ласковым и внимательным.

Успешное становление супер-эго обеспечивает мощный потенциальный источник благополучия и психологичес­кого комфорта. Личность все меньше зависит от внешних источников нарциссической поддержки и способна справляться с разочарованиями и фрустрацией благодаря собственным идеалам и стандартам Сверх-Я. Внешняя оценка и критика принимаются во внимание, причем без крайностей — не вытесняются и не возводятся в абсолют. Такого рода стабильность и была выбрана одной из целей терапевтического анализа.

Г-н Р. фактически никогда не был уверен в собствен­ной ценности. Бессознательную динамику, связанную с переоценкой и/или обесцениванием автономии и заботы, он переносил на других людей, приписывая юл свои стра­хи и желания. Вклад кастрирующей матери и чересчур мягкого, слабого отца способствовал формированию сверхкритичного супер-эго, всегда готового услужливо предоставить аргументы в пользу "ничтожности" своего Я. Поэтому ситуации жесткого внешнего оценивания бы­ли для него более комфортными, чем те, в которых он должен был положиться на собственную самооценку. Бес­сознательные ожидания упреков и критики со стороны значимых других действовали как самоактуализирующееся пророчество, и господин Р. редко был доволен своей жиз­нью и отношениями с людьми.

Основа для взаимоотношений с другими людьми за­кладывается на эдиповой стадии по образцу того, как ре­бенок "решает" для себя основную проблему зависимос­ти от матери. Ведь мальчик этого возраста зависим не столько от матери, сколько от ее любви к нему, или, в тер­минологии Ж.Лакана, от ее желания. Г-ну Р. было чрез­вычайно трудно отождествить себя с объектом желания матери, поскольку ее отношение к сыну было пренебре­гающим и жестоким (кастрирующая мать). В полном со­ответствии с этим он усваивает не анаклитический33, а гомосексуальный (нарциссический) выбор объекта и, соответственно, испытывает трудности при отождествлении с маскулинной (мужественной) сексуальной ролью.

Дальнейшая аналитическая работа позволила вскрыть мазохистические компоненты характера этого клиента. Г-н Р. чувствовал сильную тревогу в ситуациях, чреватых возможностью внешней агрессии (например, в присутст­вии нетрезвых, громко разговаривающих мужчин). Ему казалось, что их возбуждение и злоба направлены имен­но против него, что его поведение каким-то образом про­воцирует враждебность. В то же время излюбленный сек­суальный сценарий клиента представлял собой гомосексуальный акт с участием нескольких партнеров, ведущих себя грубо и агрессивно.

Осознавая близость этих двух паттернов (тревоги и на­слаждения), господин Р. признал наличие мазохистически окрашенных переживаний удовольствия. Однако его трудно было счесть представителем Мазохистского харак­тера, описанного, например, В.Райхом в следующих вы­ражениях: "субъективное хроническое ощущение страда­ния, объективно представленное тенденцией жаловаться;

хроническая склонность к нанесению себе вреда и само­уничижению (моральный мазохизм); навязчивое стремле­ние мучить других, которое заставляет пациента страдать не меньше, чем объект его действий... специфическая не­ловкость поведения" [56, с.234]. Господин Р. выглядел и вел себя совсем иначе.

Понять глубинную динамику его переживаний помог­ла постмодернистская трактовка мазохизма, предложен­ная Ж.Делезом. Делез связывает мазохизм с патологиче­ским развитием Сверх-Я, полагая, что садомазохистские переживания обусловлены расколом между Я и Сверх-Я. Этот раскол ведет к подчинению мазохистического эго садистскому Сверх-Я и дальнейшему разрушению един­ства и цельности личности. "Мазохизм, — пишет Де­лез, — есть некая история, рассказывающая о том, как и кем было разрушено Сверх-Я и что из этого вышло. Слу­чается, что слушатели плохо понимают историю и дума­ют, будто Сверх-Я торжествует в тот самый момент, ког­да оно агонизирует" [16, с. 309].

В данном случае становление супер-эго клиента было нарушено фрустрирующей матерью. В детстве единствен­ным способом сохранить отношения с ней было Мазо­хистское подчинение. Господин Р. отчетливо помнил, что мать могла в любой момент сменить заботливое и опека­ющее отношение строгим и критичным, резко оттолкнуть ребенка, которого только что приласкала. Садомазохистские переживания и стали для него основным эмоцио­нальным паттерном, сопровождающим ситуацию удовле­творения влечений. Г-н Р. в целом был депрессивной личностью, а сфера его интимных отношений соответст­вовала скорее Мазохистскому (пораженческому, самораз­рушительному) типу.

Чтобы лучше понять ход терапевтического процесса, нужно разобраться в процессах становления супер-эго. Фрейд, излагая общую динамику разрешения эдиповых противоречий, различает нормальный и патологический ход развития Сверх-Я:

''Я ребенка отвращается от эдипова комплекса... Интроецированный в Я отцовский или родительский авторитет об­разует там ядро Сверх-Я, которое заимствует строгость отца, подтверждает исходящий от него запрет инцеста и таким об­разом предотвращает возврат Я к либидной (материнской) объектной привязанности. Эдиповы стремления частью десексуализируются и сублимируются, а частью превращаются в нежные побуждения...

Я не вижу никаких оснований для того, чтобы отказать от­чуждению Я от эдипова комплекса в названии "вытеснение", хотя более поздние вытеснения осуществляются при участии Сверх-Я, которое лишь теперь образуется. Однако описанный процесс является чем-то большим, нежели вытеснение; в слу­чае идеального осуществления он равнозначен разрушению и упразднению комплекса... Если же Я на самом деле не доби­лось ничего, кроме вытеснения комплекса, то последний про­должает бессознательно существовать в Оно и впоследствии обнаружит свое патогенное влияние" [80, с.546].

Пойдем дальше. Едва ли не главной составляющей су­пер-эго обычно считают совесть. А иногда эти понятия во­обще приравниваются друг к другу, и о человеке с развитым Сверх-Я говорят "совестливый", противопоставляя таких индивидов бессовестным сопиопатам. Совесть отно­сится к числу таких нравственных сущностей, которые до­статочно хорошо определяются психоаналитически.

У истоков совести лежит разделение функций эго, свя­занных с восприятием и оценкой собственной личности. Часть внутренних импульсов и влечений ребенку необхо­димо подавлять — из-за того, что Я-идеальное и Идеал-Я не совпадают. Психологические защиты искажают реаль­ность в той мере, в какой это необходимо для психичес­кого благополучия индивида. Однако внутреннюю приро­ду нельзя изменять до бесконечности. Рано или поздно и ребенок, и, тем более, взрослый могут оказаться перед вы­бором: что лучше — соответствовать требованиям окружа­ющих или выражать свою собственную сущность? Пра­вильно ли руководствоваться подлинными чувствами, или нужно пренебречь ими ради соблюдения условностей? Не скрывается ли за таким самоотречением обыкновенная трусость или подлость? Совесть в качестве критерия внут­ренней реальности способна не только "грызть" человека за серьезные проступки и мелкие грешки, но и контроли­ровать чрезмерную социальную желательность, болезнен­но воспринимая разрыв между внутренней реальностью и поведением.

Известный психоаналитик Герберт Нунберг [46] рас­сматривает возникновение Сверх-Я как проявление так называемой синтетической функции эго. По его мнению, импульсы либидо изначально стремятся к ассимиляции, воссоединению, примирению противоположностей. По­требность объяснять причины (т.е. устанавливаться связи между событиями, объединять их), фантазия и творчес­кое мышление — все это относится к области синтетиче­ской функции. "Эго создает, — пишет Нунберг, — из бесконечного количества восприятии, впечатлений, чувств, из эмоциональных образов объектов — новую не­зависимую структуру, которую мы называем "супер-эго". Этот новый психический механизм формируется благода­ря ассимиляции и интеграции огромного количества следов, оставленных в эго внешними и внутренними раздра­жителями" [46, с. 145].

Такое понимание Сверх-Я хорошо согласуется с его функциями не только критика и цензора, но и организую­щего начала в личности. Супер-эго с легкостью заполня­ет пробелы, созданные вытеснением, проверяет, "доста­точно ли хороши" рационализации, создает прихотливые фантазии на моральные темы. Эта инстанция активно со­трудничает с психотерапевтом — во всех случаях, когда интерпретации и действия последнего не расходятся с идеалами Сверх-Я.

Большинство оценок и суждений супер-эго касаются собственной личности, его восприятие действительности всегда опосредовано самооценкой. Данная часть психики больше связана с бессознательным, нежели с реальнос­тью. "Сверх-Я погружается в Оно, — писал Фрейд, — как наследник эдипова комплекса оно имеет с Ид интимные связи; оно дальше от системы восприятия, чем Я. Супер-эго сообщается с внешним миром только через Я" [75, с.348]. Поэтому восприятие и понимание мира, наука, техническое творчество и социальный прогресс являются полем деятельности Эго, а на долю Сверх-Я остаются лишь судьбы влечений.

После эдиповой стадии в психосексуальном развитии личности наступает латентный период, заканчивающийся половым созреванием. В итоге у человека формируется зрелая генитальная организация, отличная от инфантиль­ной, но несущая на себе отпечаток более ранних стадий. Таким образом, магистральная линия нормального разви­тия определяется триадой:

аутозротизм

—»-

латентность

—»-

генитальность

а вектор терапевтического анализа, соответственно, про­тивоположный: от "взрослых" проблем — к инфантиль­но-регрессивным влияниям конфликтов раннего детства.

Закончить эту главу мне хотелось бы обсуждением еще одного фундаментального положения, касающегося пси­хотерапии проблем, связанных с личностным развитием.

Речь идет об известной мысли К.Г.Юнга по поводу отли­чий в психологических проблемах молодого и зрелого че­ловека. Сам Юнг в работе "Цели психотерапии" (1929) формулирует их так:

"Жизнь молодого человека, как правило, проходит под знаком общей экспансии со стремлением к достижению ле­жащих на поверхности целей, а его неврозы, по-видимому, основываются главным образом на нерешительности или на отступлении от этого направления. Жизнь стареющего чело­века, напротив, проходит под знаком контракции, утвержде­ния достигнутого и сокращения внешней активности. Его не­вроз основывается, как правило, на несвойственном для его возраста застревании на юношеских установках. Если моло­дой невротик пугается жизни, то пожилой отступает перед смертью. То, что когда-то было для юноши нормальной це­лью, для пожилого становится невротическим препятствием, точно так же как из-за нерешительности молодого невротика его первоначально нормальная зависимость от родителей пре­вращается в противные жизни отношения инцеста. Естест­венно, что неврозы, сопротивление, вытеснение, фикции и т.д. у молодого человека имеют противоположное значение в сравнении с пожилым, несмотря на кажущееся внешнее сход­ство" [97, с.73-74].

Эту идею Юнг развивает и далее, в работе "Стадии жиз­ни" (1931), подчеркивая, что в детстве и в старости лич­ность не осознает своих проблем — человек просто явля­ется проблемой для тех, кто о нем заботится. Только в зрелом возрасте, от 40 до 60 лет34 мы решаем свои про­блемы в качестве активных и самостоятельных субъектов.

По моим наблюдениям и оценкам коллег-психотера­певтов, большинство наших клиентов — это люди в воз­расте от 20 до 35 лет. Даже те, что постарше, как прави­ло, психологически чувствуют себя людьми "первой половины жизни" (например, сорокалетние женщины, которые еще надеются устроить свою судьбу по образцу двадцатилетних — идеальное замужество и отсутствие за­бот в дальнейшем). Поэтому мысль Юнга по-новому ос­вещает актуальную для многих клиентов проблему инфан­тильного личностного функционирования.

В рамках процитированных выше положений стано­вится очевидно, что развитие, чуждое идее "взросления", с возрастом становится все менее здоровым, даже если и не сопровождается выраженными невротическими про­явлениями. Точно так же терапевтический психоанализ, работающий с конкретной проблемой, не должен игно­рировать всего, что связано с недостаточной зрелостью клиента. Зачастую терапевт чересчур увлекается собст­венно аналитическим лечением, задачей помощи, идеей психологического просвещения — и мало заботится о том, чтобы пациент мог взглянуть на свои "временные" трудности в целостном жизненном контексте, с позиции того возраста, в котором он находится. Такую цель луч­ше всего поставить в связи с окончанием терапевтичес­кой работы, которая обретет благодаря этому необходи­мую четкость и завершенность.

Глава 5. Межличностные отношения как предмет терапевтического анализа

5.1. Понятие объектных отношений

Отношения с людьми чаще всего служат источником психологических трудностей и проблем. Существует из­вестная закономерность, связанная с ситуацией социаль­ной неуспешности. Как правило, "сложные" в общении личности обычно жалуются на то, что во всех неприятно­стях виноваты окружающие: они-де и невнимательны, и эгоистичны, и грубы. В то же время люди с высоким уровнем социального интеллекта и компетентности в об­щении привыкли рассматривать межличностные отноше­ния как жизненную сферу, качество которой всецело оп­ределяется их собственной активностью. Во множестве социально-психологических исследований установлено, что существует прямая зависимость между внутренним локусом субъективного контроля35 и успешностью в обще­нии, внешним локусом и коммуникативными проблемами.

Ряд психотерапевтических школ рассматривает меж­личностные затруднения как результат процессов соци­ального взаимодействия людей. Предметом терапевтиче­ского воздействия при этом выступают целые системы или ансамбли связей и отношений, для их гармонизации широко используются групповые методы (например, психодрама или системная семейная терапия). Усилия те­рапевтического анализа сосредоточены на поиске внутриличностных, глубинно-психологических причин нару­шения общения и отношений с людьми. Ведь очень часто именно бессознательные намерения или коммуникатив­ные мотивы вносят основной вклад в социальную дезадаптацию индивида, а межличностные конфликты явля­ются прямым продолжением интрапсихических.

Психоаналитическая традиция склонна рассматривать межличностные отношения индивида как функцию все­цело субъективную. Развиваемые Фрейдом и его последо­вателями (О.Ранком, Ш.Ференци, П.Федерном и др.) представления об изначальном базовом единстве Я и ми­ра в форме безграничного "океанического чувства" общ­ности выводят специфику развития отношений с дейст­вительностью и другими людьми из способов первичной дифференциации Я на основе принципа удовольствия и избегания страданий, причем именно трудности межче­ловеческих отношений Фрейд полагает основным источ­ником горестей индивидуальной судьбы:

"Младенец еще не отличает своего Я от внешнего мира как источника приходящих к нему ощущений. Его постепен­но обучают этому различные импульсы... Самый желанных из них — материнская грудь, призвать которую к себе можно только настойчивым криком. Так Я противопоставляется не­кий объект, нечто находимое вовне, появляющееся только в результате особого действия. Дальнейшим побуждением к вычленению Я из массы ощущений, а тем самым к призна­нию внешнего мира, являются частые, многообразные и не­устранимые ощущения боли и неудовольствия. К их устране­нию стремится безраздельно господствующий в психике принцип удовольствия. Так возникает тенденция к отделе­нию Я от всего, что может сделаться источником неудоволь­ствия. Все это выносится вовне, а Я оказывается инстанцией чистого удовольствия, которому противостоит чуждый и уг­рожающий ему внешний мир...

Так Я отделяется от внешнего мира. Вернее, первоначаль­но Я включает в себя все, а затем из него выделяется внеш­ний мир. Наше нынешнее чувство Я — лишь съежившийся остаток какого-то широкого, даже всеобъемлющего чувства, которое соответствовало неотделимости Я от внешнего мира...

С трех сторон нам угрожают страдания: со стороны наше­го собственного тела... Со стороны внешнего мира, который может яростно обрушить на нас свои огромные, неумолимые и разрушительные силы. И, наконец, со стороны наших от­ношений с другими людьми. Страдания, проистекающие из последнего источника, вероятно, воспринимаются нами бо­лезненнее остальных; мы склонны считать их каким-то излишеством, хотя они ничуть не менее неизбежны и неотврати­мы, чем страдания иного происхождения" [79, с.68-77].

Эта обширная цитата хорошо иллюстрирует базовые положения психоаналитической теории объектных отно­шений, в рамках которой получает свое объяснение взаи­модействие человека с миром и другими людьми. Основы объектной теории сформулированы Фрейдом, а свое даль­нейшее развитие она получила в работах Мелани Кляйн, Уинфреда Р.Байона, Михаэля Балинта, Дональда В. Винникотта, Отто Ф.Кернберга, Рене А.Спитца, Вильгельма Р.Д.Фэйрберна и многих других. Кроме того, в 40-е годы американский психиатр-психоаналитик Гарри Стэк Салливан предложил интерперсональный подход к пониманию природы психических расстройств как обусловленных прежде всего проблемами в отношениях с людьми.

Большинство психоаналитиков исходят из предположе­ния о том, что все разнообразие отношений взрослого чело­века к людям в значительной степени обусловлено опытом ранних отношений ребенка с матерью (или, как у М.Кляйн, с материнской грудью). Безусловно, попытки некоторых ис­следователей воскресить в памяти пациентов столь ранние впечатления (будь то гипноидный анализ Дж-Франкла [69] или широко известные эксперименты Ст.Грофа), тем бо­лее — принимать полученные в гипнозе рассказы о форме материнского соска за достоверные факты*, особого доверия

В переведенной на русский язык книге Джорджа Франкла значится:

"Я разработал метод гипноид-анализа, дающий пациенту возмож­ность вернуться к самому раннему периоду своей жизни и вновь пе­режить младенческие ощущения первых недель и месяцев своего су­ществования. В состоянии внушенной регрессии пациент чувствует себя младенцем и нс только переживает младенческие ощущения, но и передает их звуками и движениями, характерными для этого воз­раста... Далее я разработал новую технику, которая помогала переда­вать довербальные ощущения младенца в речевую зону коры голо­вного мозга и позволяла выразить их, таким образом, в форме речи. Взрослый пациент способен получать сигналы своих младенческих ощущений и передавать их словами" [69, с. 45]. Далее на нескольких страницах идут описания опыта взаимодействия 2-3-месячных мла­денцев с материнской грудью, якобы данные ими самими. Это куда похлеще не только переживаний, связанных с перинатальными мат­рицами, как они представлены у Ст. Грофа, но и отчетов НЛО-на-втов и прочих "межзвездных скитальцев".

[158]

не вызывают. Тем более наивно представлять себе широкий спектр отношений взрослого человека как состоящий из простых копий его первых детских опытов общения с людь­ми. И все же психотерапевту полезно иметь представление об основных стадиях развития объектных отношений и воз­можностях влияния этих паттернов на поведение и общение взрослого человека.

Объектным отношением в широком смысле этого тер­мина называют отношение субъекта к миру в целом, а также к отдельным частям и аспектам окружающей дей­ствительности. Это способ восприятия реальности, осно­ва для формирования эмоционального и когнитивного опыта личности, устойчивый порядок взаимодействия с другими людьми. В такой интерпретации объектные от­ношения выступают модусом целостной личности и мо­гут использоваться в качестве единицы анализа ее актив­ности. Тип или форма объектного отношения могут быть обусловлены стадией психосексуального развития (ораль­ное отношение) или специфической психопатологией (нарциссическое отношение). В наиболее продвинутых теориях (у М.Кляйн, Г.С.Салливана) понятия "депрес­сивный" или "шизоидный" тип объектных отношений фиксируют оба эти признака, поскольку между фиксаци­ей на той или иной стадии и психическим расстройством существует взаимосвязь.

В узком смысле слова объектные отношения — это отношения с другими людьми, особенно близкими и зна­чимыми, родственниками и друзьями. На самом деле от­ношения с людьми являются главной сферой онтологизации, "овеществления" объектных отношений, так что реальные эмоциональные связи с другими и понимание их чувств, мыслей и мотивов поведения (проблема кау­зальной атрибуции, т.е. приписывание причин действиями и поступкам другого человека) чаще всего обусловлены двумя основными интенциями личности — проективной и возвратной.

Проективная реакция или собственно проекция, как уже было сказано в главе 2 (стр. 62), состоит в том, что другой человек рассматривается как вместилище, "сосуд"

[159]

для тех содержаний собственного бессознательного, ко­торые стремятся вырваться наружу. Чаще всего это раз­личные страхи, агрессивные и сексуальные импульсы. Если же содержание вытесненного обусловлено фрустра­цией (например, тщательно скрываемая или латентная гомосексуальность), то используется возвратная реакция, и другой участник отношений рассматривается с точки зрения возможности удовлетворения фрустрированных желаний. Разумеется, сам он об этом ничего не знает.

Обе интенции совершенно бессознательны, они часто спутаны друг с другом и присутствуют у обоих участни­ков. Чем больше рассогласованы взаимные ожидания, тем сильнее нарастает напряжение и усиливаются взаимные претензии. Число проекций и возвратных реакций увели­чивается — стороны начинают "догадываться" о скрытых мотивах и осыпать друг друга оскорблениями и упреками. В такой ситуации (к сожалению, весьма типичной) воз­можность узнать, что в действительности думает партнер или чего он хочет, почти невозможно. Хотя для этого до­статочно просто спросить, услышать ответ и поверить ему, а не своим бессознательным ожиданиям. Объектом психоаналитического анализа как раз и является разбор всей этой путаницы, после чего клиенту предлагают более эффективную модель межличностного общения, основан­ного на понимании и доверии Значимому Другому.

Объектные отношения в качестве фактора, определяю­щего социальные взаимодействия, принадлежат к сфере бессознательного. Их анализ удобнее всего начинать с по­нимания трансферентных отношений, поскольку терапевт в той или иной степени всегда выступает как заместитель или символический аналог матери или отца. Уже при пер­вой встрече, на которой обычно обсуждаются ожидания клиента и его представления о том, в чем, собственно, бу­дет заключаться психотерапевтическая помощь, можно выяснить, какой тип выбора объекта у него доминирует. Если клиент видит в аналитике помощника и защитника, пытается опереться на его знания и авторитет, рассматри­вает его как человека, у которого можно попросить сочув­ствия или совета, это указывает на аналитический (или

[160]

опорный) тип выбора объекта. Противоположный (нарцис­сический) тип выбора представлен в тех случаях, когда ана­литик ценится клиентом в зависимости от сходства с соб­ственной личностью. В этом случае пациент высоко оценивает моменты общности во вкусах и предпочтениях, активно интересуется внутренним миром терапевта, стре­мится к партнерству в отношениях и бывает сильно удив­лен и разочарован тем, что последний не склонен зани­мать позицию его Я-идеала.

5.2. Теория М.Кляйн

Мелани Кляйн, наиболее авторитетный теоретик в обла­сти исследования объектных отношений, полагает, что в основе их формирования лежит базальный конфликт меж­ду стремлением к удовольствию и стремлением к безопас­ности. С самого начала младенцу присущи два основных влечения: либидное и агрессивное, равновесие между кото­рыми постоянно колеблется. Развивающееся Я (сознание) стремится овладеть влечениями и получать удовольствие от их удовлетворения в безопасных условиях. Материнская грудь, этот, по образному выражению Кляйн, "неограни­ченный источник молока и любви", является для младен­ца главным объектом, а мать — "всесильным существом, которое может избавить от любой боли и зла".

Однако далеко не всегда грудное кормление и мате­ринская забота идеально соответствуют запросам ребен­ка. У матери может быть мало молока, или ребенку труд­но сосать, а порой он захлебывается жидкостью. Мать может невольно оттолкнуть малыша, причинившего ей боль, она не склонна давать грудь во всех случаях, когда ребенок капризничает.

"В результате получается, что грудь, в виде психического представления, связанного с удовольствием и удовлетворени­ем, оказывается любимой и ощущается как "хорошая"; по­скольку же она является и источником фрустрации, она не­навидится и ощущается как "плохая". Этот сильный контраст между ''хорошей" и "плохой" грудью существует

[163]

благодаря недостаточной интегрированности Эго и процес­сам расщепления внутри него. Однако есть основания пред­полагать, что в течение первых 3-4 месяцев жизни ребенка "хорошие" и "плохие" объекты не полностью отделены друг от друга в его психике... Картина объекта, внешнего и пере­веденного во внутренний план, в психике ребенка сильно ис­кажена фантазиями, тесно связанными с проекцией его импульсов на объект. "Хорошая" грудь — внешняя и внут­ренняя — становится прототипом всех полезных и удовлетво­ряющих объектов, "плохая" же грудь — прототипом всех пре­следующих и угрожающих объектов" [52, с.62, перевод отредактирован мною — Н.К.).

Таковы первичные формы объектных отношений, ко­торые способен развить человек в течение жизни. Разу­меется, спутанные представления о "плохом" и "хоро­шем" ведут к недифференцированным отношениям поглощения и отвержения (интроекции и проекции). Аг­рессия и зависть мешают младенцу установить стабильно позитивные отношения с хорошими объектами, тогда как чувства благодарности и любви формируют устойчивость к фрустрациям. Это способствует образованию сильного Эго, но главную роль в процессе развития личности иг­рает мать. Хорошая мать может вмещать любые, сколь угодно агрессивные и деструктивные проекции младенца, не разрушаясь и не наказывая (не повреждая) его самого. Она стремится придать смысл любым действиям ребенка, демонстрируя когнитивную, интеллектуальную реакцию на его отрывочные и хаотические движения и помещая их тем самым в осмысленный контекст интерперсональ­ного взаимодействия. Аналогичным образом ведет себя и психотерапевт, демонстрируя надежность и устойчивость, способность разъяснять любые, в том числе бессозна­тельно-агрессивные импульсы клиента, направленные на разрушение терапевтического альянса.

Мелани Кляйн полагает, что психотерапевтические от­ношения во многом аналогичны ранним формам объект­ных. Так, начальные стадии развития переноса соответст­вуют описанной выше параноидно-шизоидной позиции, при которой клиенту трудно сформировать устойчивое отно-

[162]

шение к действиям и интерпретациям терапевта. Доволь­но часто случается, что удачные и конструктивные тера­певтические действия сначала принимаются, а потом сразу же обесцениваются, так что объем выполненной ра­боты увеличивается, а терапия не движется вперед. Иногда наблюдается иная картина. Так, одна из моих клиенток вполне адекватно воспринимала на сеансе ана­литические интерпретации и догадки по поводу собст­венных проблем, а после этого настолько идеализирова­ла их и меня саму, что следующую встречу приходилось более чем наполовину посвящать ее нереалистическому трансферентному отношению. Слушая разъяснения по поводу нарциссических идеализации, клиентка выглядела растерянной и смущенной и не могла понять, в чем ее вина — то ли она недостаточно меня ценит и восхищает­ся моей работой, то ли сама она недостаточно хороша и не заслуживает моего внимания и заботы. Все это в ко­нечном счете приводило к тому, что "очень полезные и такие проницательные" интерпретации терапевта остава­лись невостребованными — клиентка бессознательно считала, что они слишком хороши, чтобы ими можно бы­ло пользоваться.

Дата добавления: 2015-06-04