Основы психоанализа 7 страница

Специфической формой такого переживания является страх объективации результатов терапии, который встре­чается весьма часто. "Пишущие" психотерапевты и пре­подаватели сплошь и рядом сталкиваются с опасениями клиентов, что работа с ними будет представлена в каче­стве примера, клинической иллюстрации теории. Причем апелляция к повсеместно принятым формам соблюдения конфиденциальности ничего не меняет — "а вдруг кто-нибудь догадается и меня все-таки узнают".

У одного из клиентов этот страх выразился в попытке запретить мне не то что публиковать, но даже описывать ход его терапии. В то же время он всякий раз напряжен­но разглядывал мой рабочий дневник, лежавший на сто­ле во время сеансов, и как-то признался, что отдал бы многое за возможность его почитать. Когда в ответ я по­казала ему страницы, относящиеся к его собственному случаю, господин X. не смог даже понять, что там напи­сано. Он согласился с интерпретацией, что природа его страха — не невротическое опасение того, что будет на­рушена конфиденциальность, а, скорее, психотический страх "быть увиденным". Поскольку этот последний спе­цифичен по отношению к проблемам г-на X., терапия которых была выдержана в русле структурного психоана­лиза, дальнейшее описание ее помещено в соответствую­щей главе. Здесь же я хотела акцентировать внимание на том, что понимание природы страха клиента помогло дальнейшему продвижению анализа.

В терапевтической практике открытое обсуждение стра­ха, связанного с ходом терапии, указывает на преодоление сопротивления Я, способствует разблокированию психо­логических защит. В случаях, когда терапевтический ана­лиз не двигается с места из-за рационализирующих со­противлений, которыми клиент встречает интерпретации, всегда полезно инициировать регрессию, сделав предме­том беседы ранние детские страхи, страх смерти, страх новизны и любые другие формы страха, присутствовав­шие в его жизни. Иногда клиент сам считает страх осно­вой своих проблем, но чаще симптоматика страха стано­вится фокусом терапии при анализе сновидений.

3.5. Нарциссизм

В психоанализе взаимно дополняющие друг друга зада­чи анализа бессознательного и укрепления, усиления со­знательно функционирующего Я пациента попеременно определяют цель и направление терапии. В терапевтичес­ком анализе вторая задача выступает на первый план более явно, так что любую личностную проблему или психи­ческое нарушение можно рассматривать как расстройство, связанное с Я. Помимо описанных выше конфликтов между Я и бессознательным, связанных с необходимостью вытеснения бессознательных влечений и страхом как уни­версальным маркером вытеснения и осознания вытеснен­ного, значительный вклад в невротическую симптоматику вносят проблемы, связанные с нарциссизмом.

Проблема нарциссизма — одна из наиболее интересных в глубинной психологии. Если оттолкнуться от обыденно­го представления о нарциссической личности как о чело­веке эгоцентричном и самовлюбленном, чьи интересы в значительной степени сосредоточены вокруг его собствен­ного Я, то понятно, почему нарциссическая симптоматика так важна для психотерапии. Я рискну высказать предпо­ложение, что нарциссичные невротики составляют боль­шинство по сравнению с другими категориями клиентов. Уровень психологической культуры нашего общества пока еще невысок, и обращаются к психотерапевтам прежде всего люди с высоким ощущением значимости своего Я, подчеркнутым интересом и вниманием к проблемам соб­ственной личности. Поэтому развернутые преставления о специфике нарциссических расстройств необходимы лю­бому психотерапевту, не обязательно психоаналитику.

Нарциссизмом принято называть тенденцию направлять либидо к собственному Я, а не к другим лицам, которые могли бы стать объектом влечения. Нарциссическая оза­боченность собой и своим благополучием является ос­новной проблемой у людей, чья жизнедеятельность орга­низована вокруг ненасытной потребности получать поддержку и похвалу со стороны окружающих. Собствен­ное совершенство, реальное или мнимое, не приносит удовлетворения, если нарциссичный субъект не получает подтверждения этого совершенства в любой форме и по первому требованию. Обычно в начале терапии нарцис­сический клиент произносит такой вдохновенный гимн себе, любимому, что вопрос о том, откуда же столько трудностей в отношениях с людьми у такого замечатель­ного человека, сгущается из воздуха сам по себе.

Нарциссические личности отличаются специфичес­ким поведением и манерой держаться, благодаря чему эту категорию клиентов легко дифференцировать. На одной из научных конференций я наблюдала поведение молодо­го человека (лет 25-27), полностью соответствующее нар­циссической психопатологии. Господин D., несмотря на то, что был существенно моложе большинства участни­ков, двигался очень степенно, разговаривал медленно и протяжно, слегка "в нос", с характерной мимикой — вы­соко подняв подбородок, глядя в пространство перед со­бой. Он любил пространно разлагольствовать о вещах, в которых совсем не разбирался, и особенно активно вклю­чался в обсуждение проблем, далеких от своей основной специальности (г-н D. был биохимиком).

В ходе научных дискуссий, на которых обсуждались главным образом вопросы, связанные с психологией, этологией и психиатрией, господин D. часто высказывал весьма наивные взгляды и приводил легковесные аргу­менты. В качестве ведущего объяснительно принципа ис­пользовал аналогию, а личный опыт был для него глав­ным доводом в пользу собственной правоты. В ответ на критику (поначалу мягкую, а впоследствии все более эмоциональную) г-н D. невозмутимо говорил: "Мне ка­жется, тут я абсолютно прав" или "Я считаю, что это так". Возражений он не слышал.

Не удивительно, что "психоаналитическая" часть конфе­ренции вскоре перестала воспринимать юношу всерьез и реагировала на его выступления соответствующими интер­претациями. (Замечу в скобках, что врачи-психиатры были более терпимы — сказывался клинический опыт общения с грубо нарушенными пациентами). Г-н D., до этого предпо­читавший широкий круг общения, резко сузил его, ограни­чившись слушателями моложе себя. Его поведение полно­стью вписывалось в словарную дефиницию нарциссизма:

"Такие индивиды характеризуются чувством собственных исключительных прав, фантазиями о всезнании и всемогуще­стве, собственном совершенстве или совершенстве идеализи­руемого объекта, выраженность которых зависит от остроты психопатологии. Сопутствующие аффекты колеблются от душевного подъема (если завышенная самооценка подкрепляет­ся) до разочарования, депрессии или гнева, называемого нар­циссическим гневом (если уязвлено самолюбие)" [53, с. ИЗ].

Нарциссический гнев у господина D. бурно проявился в связи с необходимостью выполнить ряд хозяйственных функций (конференция проходила в полевых условиях, и все участники по очереди выполняли обязанности дежур­ных). Он попытался увильнуть от мытья посуды и чистки котлов под предлогом того, что писать научные статьи у него выходит куда лучше. Когда же другие дежурные за­метили, что среди присутствующих большинство предпо­читает писать статьи, но при этом все понимают, что нужно рубить дрова, носить воду, поддерживать огонь в очаге и т.п., г-н D. очень рассердился. Гнев достиг пика, когда окружающие стали подшучивать над ним, утверж­дая, что способности писать научные тексты и колоть дрова неразрывно связаны, а хозяйственные умения и на­выки лучше всего развиты именно у самых продуктивных ученых. Чувство юмора отказало г-ну D., и он, что назы­вается, "потерял лицо".

Во времена Фрейда нарциссическое развитие счита­лось безусловно нежелательным. Преобладание влече­ний, связанных с Я, над объектными (направленными к другим людям) однозначно рассматривалось как фикса­ция на аутоэротической стадии, а регрессивная динамика нарциссической природы, по мнению таких авторитетов, как К.Абрахам, Ш.Ференци, О.Ранк или Э.Джонс, свиде­тельствовала о нарушении или неблагоприятном характе­ре аналитического процесса. Лишь в начале 70-х годов в рамках психологии Самости22 Хайнца Кохута была пред­ложена непатологическая концепция нарциссизма. Были описаны нарциссические компоненты переноса, развер­нулась дискуссия об отличиях между первичным и вто­ричным нарциссизмом.

Не вдаваясь в подробности, касающиеся динамики развития упомянутых представлений, замечу, что первич­ным нарциссизмом называют гипотетическую стадию пси­хосексуального развития в раннем детстве, когда собст­венное тело и Я ребенка являются единственными

объектами, к которым катектируется (направляется) энергия либидо. Генетически первичному нарциссизму родственен шизофренический, а доминирование этой формы нарциссизма в отношениях с людьми свойствен­но шизоидным личностям. Вторичный нарциссизм состо­ит в способности резервировать определенное количест­во либидной энергии для поддержания устойчивой структуры Я, независимо от уровня развития и степени интенсивности отношений с другими людьми. К сфере вторичного нарциссизма тяготеют аутосимпатия, устой­чивое позитивное самоотношение, здоровая самоидеали­зация и так далее.

В процессе терапевтического анализа полезно разли­чать нормальный, патологический и злокачественный нарциссизм. Нормальный нарциссизм, восходящий к ран­ней (нарциссической) стадии психического развития, на которой индивид "соединяет в целое аутоэротически функционирующие сексуальные влечения, чтобы до­стичь объекта любви, сначала делает объектом любви са­мого себя, свое собственное тело, и только потом пере­ходит от него к выбору в качестве объекта другого человека" [108, Vol. 10. Р. 114], проявляется как естест­венная забота о собственной значимости, потребность в одобрении и уважении окружающими своего поведения и личности. При этом человек чужд нарциссической оза­боченности и не воспринимает внешние воздействия как обязательно относящиеся к оценке своего Я. Достиже­ния и успехи соперников не угрожают разрушить нар­циссическое единство собственной личности, субъект способен адекватно оценивать других людей и доверять их мнению о себе.

Патологический нарциссизм чаще всего связан с дефи­цитом самоуважения и заниженной самооценкой. В силу слишком требовательного Супер-эго или нарушенной идентичности такие люди чувствуют себя не просто не­любимыми и одинокими, но не заслуживающими любви и внимания, они испытывают постоянную потребность в подтверждении собственной значимости. С другой сторо­ны, проективное обесценивание окружающих в качестве

холодных, черствых личностей, не заслуживающих дове­рия и любви, идеализация собственного Я и чувство собственного величия и превосходства приводят к фор­мированию "грандиозного Я", самая высокая оценка ко­торого все равно будет недостаточной. При сильной зави­симости от чужих мнений и оценок нарциссическая личность им не доверяет, не выносит критики, а похвалу воспринимает насторожено. Эти люди отличаются выра­женной амбивалентностью Я-образа. "Многие авторы замечают, — пишет Н. Мак-Вильямс, — что в каждом тщеславном и грандиозном нарциссе скрывается озабо­ченный собой, застенчивый ребенок, а в каждом депрес­сивном и самокритичном нарциссе прячется грандиозное видение того, кем этот человек должен бы или мог бы быть" [41, с.222].

Нарциссическая самооценка бывает то чересчур высо­кой, то заниженной вплоть до полной неуверенности в себе. Такие колебания определяются внутренней бессоз­нательной динамикой, а их причину субъект приписыва­ет ненадежности социального окружения или референт­ной группы. Описанная в начале данной главы при разборе проблемы госпожи Б. аффективная динамика имела нарциссическую природу. Самоуважение клиентки было очень неустойчивым, тесно связанным с ситуация­ми одобрения или критики, воспринимаемым тотально. Нарциссическая неуверенность выливалась в форму аг­рессивного поведения в спорах, а компенсацией служило переживаемое после них чувство стыда и собственной не­адекватности (нарциссическая рана).

О злокачественном нарциссизме можно говорить в тех случаях, когда индивид практически не способен на­правлять влечение на объект, поскольку любовь к друго­му человеку "отнимает либидо" от собственного Я. Как известно, принцип удовольствия имеет две функцио­нальные цели: регуляция удовольствия-неудовольствия (удовлетворение влечения) и регуляция высокой и низкой самооценки (нарциссическое удовлетворение). Злокачественный нарциссизм соответствует полному за­мещению удовлетворения влечений нарциссическим

удовлетворением*. При этом искажение реального поло­жения вещей обеспечивается "тонко настроенной" сис­темой психологических защит, оберегающих нарцисси­ческую целостность воображаемого образа Я.

Различие между нормальным, патологическим и злока­чественным нарциссизмом, равно как и принадлежность клиента к соответствующему уровню личностной организа­ции, можно оценить в зависимости от присущих ему спо­собов реагирования на обиду. Нарциссические личности особенно сильно подвержены обидам и редко отвечают на них адекватным, зрелым образом. Такие реакции, как тер­пимость, признание ошибок или несостоятельности иде­альных репрезентаций своего Я, высокая толерантность к фрустрирующим воздействиям, для них не характерны.

Напротив, нарциссичные клиенты используют отрица­ние очевидного и идеализацию ("Я не провалился на эк­замене, это выскочка-преподаватель свел со мною счеты за то, что я знаю предмет лучше него"), их представление о собственном величии может парадоксальным образом усиливаться после промахов и неудач. В качестве защит­ного механизма такие люди обращаются к всемогущему контролю ("Стоит мне только захотеть!"). Крайне пато­логической формой реакции на обиду являются грезы о возможности спасти высокую самооценку и избежать нарциссической катастрофы ценой отказа "вообще быть". Фантазии на тему "Вот я умру, тогда пожалеете!" имеют нарциссическую природу и составляют предысто­рию многих самоубийств. Аналогичным, хотя и обратным по своей природе, является желание наказать обидчика, стерев его с лица земли — к сожалению, тоже достаточно типичное. У подростков с нарциссической симптома­тикой часто связано асоциальное поведение (наркома­ния, бродяжничество, уход из дома).

Мне довелось наблюдать личностное развитие очень нарциссичного юноши, который пытался сделать карьеру преподавателя высшей школы. Господин И. был одарен­ным, но чрезвычайно самовлюбленным человеком, и пер­вый же профессиональный успех вскружил ему голову. Ха­рактерная для нарциссических личностей тенденция использовать окружающих людей как функции для под­держания высокой самооценки, не воспринимая их в ка­честве автономных, заслуживающих уважения и интереса субъектов, была присуща ему в высокой степени. Он очень любил акцентировать свои успехи на фоне неудач или средних результатов коллег по кафедре, всячески подчер­кивая собственную исключительность. Сравнивая себя с другими, он использовал окружающих в качестве моделей тех или иных аспектов собственного Я (для обозначения такой формы межличностных отношений принят термин "сэлф-объект"). Окружающие в качестве сэлф-объектов интересовали г-на И. лишь постольку, поскольку он мог их превзойти или покрасоваться на их фоне. Друзей у не­го не было, за исключением более старшего и опытного коллеги, много сделавшего для формирования личности и профессионального мастерства г-на И.

С этим коллегой господин И. находился в отношениях сильно идеализирующего переноса, высокого ценил его, од­нако их взаимодействие было организовано почти исклю­чительно вокруг проблем личностного и профессионально­го роста И. В то же время г-н И., как и все нарциссические личности, избегал чувств и действий, выражающих осозна­ние личностной несостоятельности или зависимости от дру­гих. Он не совершал поступков, продиктованных благодар­ностью или раскаянием, и не испытывал соответствующих переживаний, поскольку его позитивная Я-концепция опи­ралась на иллюзию об отсутствии неудач и потребности в помощи. Разумеется, через некоторое время отношения с покровительствующим коллегой, которому надоело нахо­диться в роли нарциссического расширения личности господина И., сильно ухудшились, и режим наибольшего бла­гоприятствования И. ушел в прошлое.

Юноша воспринял это как подлинную катастрофу. Нарциссическая рана оказалась слишком болезненной, а резкая смена грандиозного ощущения Я состоянием не­уверенной беспомощности и стыда привела к тому, что профессиональные притязания г-на И. неоправданно снизились. Он пытался обрести душевное равновесие с помощью сэлф-объекта иного типа (сильно влюбленной в него и обесцениваемой прежде девушки), однако та плохо годилась на роль нарциссического расширения в высоко значимой для него профессиональной сфере. Прежде характерная для И. конкурентная стратегия меж­личностного взаимодействия сменилась избеганием и нарциссическим уходом, а его личность постепенно эво­люционировала в сторону ипохондрической озабоченно­сти собственным здоровьем (рассыпавшаяся идентич­ность была спроецирована на физическое Я).

Следует отметить, что Фрейд считал нарциссических пациентов мало подходящими для психоанализа. Он рас­сматривал нарциссический невроз как неспособность вступать в трансферентные отношения с аналитиком, подчеркивая, что чрезмерная обращенность либидо на себя граничит с психотическим отказом от реальности. В настоящее время нарциссическая организация личности не расценивается как противопоказание для анализа, од­нако терапевтическая работа с такими людьми бывает длительной и трудной.

Идеи классического психоанализа, полезные для орга­низации терапевтической работы, разумеется, не исчер­пываются тем, что рассмотрено в данной главе. За ее пре­делами остались такие аспекты, как вклад стадий психосексуального развития в симптомообразование, эдипова проблематика, анализ сновидений и др. Поэтому первые два рассматриваются в следующей главе, а прин­ципы и методы работы со сновидениями будут изложены отдельно, в рамках нескольких подходов (см. главу 7).

Глава 4. Терапия проблем, связанных с личностным развитием

4.1. Классификация проблем

Широко известно изречение Фрейда "Анатомия — это судьба". Пожалуй, более точно соответствовала бы психо­аналитической теории формулировка "Судьба индивида — это его пол и его детство", ибо именно ранние стадии пси­хосексуального развития являются, по мнению психоана­литиков, определяющими факторами всей дальнейшей че­ловеческой жизни. Впечатления первых пяти лет, разумеется, почти целиком относятся к сфере бессозна­тельного, причем соотношение забытого и вытесненного материала (описательное и динамическое бессознательное) составляет основу конституциональной предрасположен­ности человека к возникновению неврозов и других психи­ческих нарушений.

Если, как считал Фрейд, человеческую индивидуаль­ность формируют первые пять лет жизни, то что именно в раннем детском опыте оказывает столь сильное влияние на личность? Это прежде всего отрицательные, неприем­лемые и тяжелые переживания и впечатления (основопо­ложник психоанализа никогда всерьез не отказывался от теории аффективной травмы, [см. с. 81 данной книги], но лишь перестал понимать ее как главную причину вытес­нения), а также фиксация и регрессия — психологические механизмы, с помощью которых происходит "возврат" взрослого человека в детство, в состояние беспомощнос­ти и незрелых реакций.

Представление о том, что тяжелое детство — причина психологического и личностного неблагополучия, является общим местом. Принято считать, что по-настоящему серьезным отягощающим фактором является абъюз — не­выносимые условия жизни ребенка: постоянные избие­ния, сексуальное насилие, голод, отсутствие элементарно­го ухода, заботы и медицинской помощи. Однако и обычные печальные события детской жизни — утраты, обиды, неспособность справиться с проблемами и трудно­стями, гнев родителей, ревность, зависть, разочарова­ния — оказывают сильное влияние на психический статус взрослой личности. А тенденцию возвращаться к нерешен­ным или неразрешимым проблемам детства называют, в зависимости от контекста, то регрессией, то фиксацией на травме, то инфантилизмом. Таким образом, одна группа проблем, связанных с личностным развитием, может быть представлена как обусловленная недостаточной взрослостью, т.е. недостаточным развитием эго (затянутым детством, не­зрелостью, инфантильностью).

В классическом психоанализе развитие психики и лич­ностный рост рассматриваются как дифференциация Эго — сознания и самосознания, собственного Я, а также как процесс становления устойчивой сети взаимоотноше­ний эго с окружающей действительностью. Эго (Я) разви­вается из Ид (Оно), и повышение уровня сознавания лю­бого психического процесса принято считать прогрессом, тогда как снижение сознательности — это регресс, упадок. "Какой же ты несознательный, совсем как малый ребе­нок!" — такова типичная формула, описывающая обрат­ный ход психического развития человека.

Сознание развивается из бессознательного путем его дифференциации — усложнения и раздробления, разделе­ния на части. Не удивительно, что антагонизм — наиболее естественный тип представлений о взаимоотношениях этих основных аспектов психики. Правда, непонятно, по­чему бессознательное обычно считают своего рода "тормо­зом" личностного развития. Точнее, представление о том, что отношения между Я и бессознательным23 выстраива­ются по принципу "чем больше Я, тем меньше Оно", рас­сматривается как прямая программа развития личности. В сравнительно поздней (1923) работе "Я и ОНО" Фрейд четко формулирует: "Психоанализ не может считать со­знательное сутью психики, а должен смотреть на сознание как на качество, которое может присоединяться к другим ее свойствам, а может отсутствовать" [82, т.1, с.352]. Отку­да же взялась идея о том, что различия Эго и Ид в контек­сте личностного роста имеют ценностную природу?

На эту тему можно долго и плодотворно рассуждать, а для нас важнее выделить следующую группу проблем — обус­ловленных бессознательным функционированием, недостаточ­ной регулирующей силой эго. И, наконец, третья группа пред­ставлена трудностями, связанными со слабым контролем Супер-эго — таких людей называют аморальными, бессове­стными, в клинической терминологии — социопатами.

Проблема	Способы решения
Затянувшиеся детство, незрелость, инфантильность, недостаточное развитие эго	Развитие эго, осознание бессознательного
Бессознательное функционирование недостаточная регулирующая функция эго	Развитие рефлексии и объективации
Слабый контроль Супер-эго над поведением	Переход от понимания к действиям

Разумеется, эта классификация в достаточной степени условна. Проблемы бывают комплексными, отдельные ас­пекты жизненных трудностей конкретного клиента могут выражаться и в инфантильности, и в слабом моральном контроле, причем последние качества — часто две стороны одной медали. В большинстве психоаналитических работ [см. 28, 41, 46, 56, 67, 107 и др.] типология проблем привя­зана либо к типам характера и личностной организации, либо к специфике психических нарушений, их уровню или глубине. Мое деление — скорее эмпирическое, и опирает­ся на общую стратегию психотерапевтической помощи:

клиентам первой группы следует помочь подрасти и повз­рослеть, второй — научиться лучше думать и больше пони­мать, а третьей — усвоить, что одного понимания хороше­го и плохого недостаточно, необходимы конкретные действия. Эти цели совсем не противоречат друг другу, но все-таки несколько отличаются.

Обычно проблему развития личности рассматривают под углом выделенных Фрейдом стадий психосексуально­го развития. В отечественной (да и не только) традиции психоаналитическая концепция личности сводится к представлению о противоречивой, в высшей степени кон­фликтной системе взаимоотношений между различными психическими инстанциями (ид, эго, Я-идеалом и т.п.). Возрастная (стадиальная) динамика этих противоречий, дополненная рядом топологических метафор — это и есть теория личности по Фрейду. Само понятие "личность" в переводах его трудов употребляется совершенно произ­вольно (хотя чаще все же встречаются слова "человек", "индивид" и "субъект"). Определения личности как тако­вой мне не удалось найти ни у Фрейда, ни в работах, где название включает в себя это слово [28, 41]*.

Поэтому, следуя примеру со своих предшественников, я исхожу из того, что все и так знают, что такое личность с точки зрения психоанализа, и перейду непосредственно к рассмотрению проблемы ее развития и функционирова­ния. В равной степени, описывая процесс становления Эго или такие феномены, как тип организации характера, регрессивная динамика и пр., я буду считать, что речь идет о развитии личности и личностном росте.

* Я упорно искала психоаналитическое определение личности или хотя бы подходящую цитату на тему того, что же она такое. Это слово совсем не встречается в оглавлениях переводных психоанали­тических работ, в предметных указателях к ним. Его нет в психо­аналитических словарях (числом шесть). Психоаналшики (немец-кис, швейцарские, американские, британские, постсоветские — любые!) просто не пользуются термином "личность". Само слово фигурирует только как синоним, ни в одном из просмотренных контекстов (я добросовестно пролистала более тридцати книг) оно не несет смысловой нагрузки. Учитывая, что язык, как известно, — это дом бытия, поневоле приходишь к выводу, что в психоанализе личности нет.

4.2. Пренатальная стадия и травма рождения

Наверное, самый первый этап личностного развития — это отделение ребенка от матери, рождение и психическое рождение (термин М.Малер) человека. Само рождение, по мнению большинства психоаналитиков, является сильной физиологической и психологической травмой, которая в дальнейшем служит универсальным образцом (прототи­пом) для ситуаций, связанных со страданиями, диском­фортом и тревогой. Наиболее впечатляющие описания влияния родовой травмы на дальнейшую жизнь личности содержат работы Отто Ранка ("Травма рождения", 1924) и Шандора Ференци ("Опыт теории генитальности", 1924).

Ранк сосредоточивает свое внимание на переживаниях младенца, вырванного из приятных и естественных ощуще­ний блаженного тепла, защищенности, полного довольства и комфорта. Оказаться вне материнской утробы — это, по его мнению, самый сильный шок, который переживает че­ловек в течение жизни. Все остальные страдания строятся по образу и подобию родовой травмы, создающей резерву­ар первичной тревоги, отдельные порции которой высво­бождаются в дальнейшем в неприятных или угрожающих ситуациях. Особенно сильное переживание тревоги созда­ют похожие эпизоды — разрыв со значимым (любимым) объектом, потеря уважения, телесная травма, любая эмоци­ональная утрата — все напоминает человеку ощущение беспомощности, враждебности и страха, испытанное в пер­вый раз при вхождении в этот мир.

В процессе развития личность учится выдерживать та­кой страх. Разумеется, маленькие дети этого не умеют — они представляют себе окончательную утрату (смерть) как отъезд или уход, пытаются объяснить разрыв посредством защитной рационализации ("он был плохой, и его мама бросила, а я хороший и послушный"). У взрослых рано или поздно формируются эффективные механизмы совладания с тревогой утраты (потери), однако почти любая си­туация соответствующего типа реактивирует первичную тревогу, возрождая как мощное иррациональное пережи­вание беспомощности и страха, так и сильное бессозна­тельное стремление вернуться в безопасное и уютное ма­теринское лоно.

Например, одна из клиенток, женщина в возрасте 32 лет, очень трудно переживала довольно-таки банальную ситуацию разрыва с возлюбленным, отношения с кото­рым сошли на нет из-за географической отдаленности их местожительства. Они были вместе около трех лет, а по­том женщине пришлось уехать из страны, в которую эми­грировал ее приятель. Этот "разъезд" она считала главной причиной разрыва, находясь в плену иллюзии, будто даже кратковременная поездка в Канаду все поправит. Пытаясь осуществить этот проект, клиентка демонстрировала ин­фантильное поведение, она беспомощно ждала и надея­лась, что бывший возлюбленный устроит эту поездку, "ведь он просто обязан это сделать". После того, как не­возможность уехать и нежелание партнера помочь стали очевидными даже для нее, женщина пережила тяжелую депрессию, в ходе которой регулярно ходила на могилу матери и подолгу плакала и жаловалась ей на все свои не­заслуженные обиды.

Проблемы, связанные с родовой травмой, имеют осо­бую специфику у недоношенных и появившихся в резуль­тате кесарева сечения индивидов. Обычно верят, что недо­ношенность или трудные роды усугубляют соматические проблемы, медики также считают этот факт чрезвычайно важным для анамнеза при детских болезнях. В то же вре­мя люди склонны приписывать особую храбрость и муже­ство тем, кто родился посредством кесарева сечения. Так, у Шекспира Макбет, узнав "о том, что вырезан до срока ножом из чрева матери Макдуф", теряет способность сра­жаться и терпит сокрушительное поражение. В фольклоре разных народов много похожих примеров.

На самом деле значение имеет не столько факт патоло­гического рождения, сколько отношение самого к челове­ка к тому, что ему становится известно о начале своего жизненного пути. Обидная кличка "недоносок" влияет на самооценку личности сильнее, нежели фиксируемое ею событие. То же самое касается, например, столь частых ныне случаев обвитая пуповины вокруг шеи младенца — взрослого "душит" скорее знание или представление о том, что это плохо. Классический пример — "рождение в рубашке", только оно имеет позитивную семантику.

Дата добавления: 2015-06-04