Собрание сочинений по психопатологии в 2 тт. Т. 2 8 страница

Wien 1907. vallet et fasson, Hallucinations dialoguees conscientes. Revue

de psychiatr. et de psychol. exp. 14, 16—20. 1909. vashide, Les hallucinations teleartiques. Paris 1908. vaschide et vurpas, Les donnees anatomiques et experimentales

sur la structure des hallucinations. Joum. de neur. 1902. Ref.

in C. f. N. 1904, S. 70. vergely, Hallucinations diurnes chez les enfants. Rev. mens. des

malad. de l'enfance. 20. Ref. in N. С. 21, 831.

vold, Uber Halluaflationen, vorzuglich Gesichtshalluzinationen ai. t

der Grundlage von cutanmotorischen Zustanden und derjenige

von vergangenen Gesichtseindrucken. A. Z. 57, 834. wernich, Beitrag zu den Parasthesien des Geschmacks. A. f '

2, 174. wildbrand und saenger. Uber Sehstorungen bei funktionelk-n

Nervenleiden. Leipzig 1892, S. 64.

ФЕНОМЕНОЛОГИЧЕСКОЕ НАПРАВЛЕНИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ В ПСИХОПАТОЛОГИИ

Принято при обследовании психических больных различать объективные и субъективные симптомы. Объективные симптомы — это все процессы, которые проявляются через чувственное восприятие: рефлексы, регистрируемые движения, фотографируемое лицо, моторные возбуждения, языковые высказывания, продукты письменной деятельности, поступки, поведение и т. д., далее к объективным симптомам относятся все измеримые результаты, как то: работоспособность, способность к учению, работа памяти и т. д. Наконец, обычно к объективным симптомам причисляют также еще бредовые идеи, обманы памяти и т. п., одним словом, рациональные содержания языковых продуктов, которые мы, хотя и не воспринимаем чувственно, а только можем понять, но которые мы понимаем без помощи какого-либо внутреннего проникновения в душевное просто через мышление, т. е. рационально.

В то время, как все объективные симптомы непосредственно демонстрирует каждый, у кого есть способность к чувственному восприятию и к логическому мышлению, и они могут быть убедительно представлены в их действительном существовании, субъективные симптомы, если мы хотим их понять, довольствуются тем, что в противоположность чувственному восприятию и логическому мышлению, именно обычно называют субъективным: они не могут быть увиденными органами чувств, а могут быть постигнуты только через переселение в душу другого, через проникновение во внутренний мир, только через сопереживание, не через мышление они могут быть представлены для внутреннего рассмотрения. Субъективными симптомами являются все душев-

ные порывы и внутренние процессы, которые мы надеемся непосредственно постичь к чувственном явлении, которое таким образом становится «выражением», как то: страх, печаль, веселость. Субъективные симптомы, далее это все душевные переживания и феномены, которые описывают нам больные и которые только через их оценку и их изображение становятся нам опосредованно доступными. Наконец, субъективные симптомы - это душевные процессы, которые толкуются, заключаются из отрывков обоих предыдущих сведений, из поступков, образа жизни и т. д.

С различением объективных и субъективных симптомов обычно всегда очень решительно связывают противоположность оценок. Объективные симптомы — единственно надежные, с ними одними можно что-нибудь научно предпринять, в то время как субъективные симптомы, хотя без них для временной ориентации еще много раз не обойтись, считаются в значительной степени ненадежными в их установлении и неплодотворными в отношении дальнейших научных исследований. Имеется требование строить учение о психических заболеваниях только на объективных симптомах и в идеале полностью элиминировать все субъективные симптомы. Это один взгляд, который находит своих более или менее последовательных представителей как в психологии, так и в психиатрии. Объективная психология противопоставляет себя субъективной психологии. Как утверждают представители первой, она работает только с объективными данными и ведет в своей последовательности к психологии без душевного, последняя, которая, впрочем, никогда обычно не недооценивает значимость другого рода первой, придает значение самонаблюдению, субъективному расчленению, установлению способов существования душевного, своеобразию феноменов и придает таким исследованиям значимость и тогда, когда они проводятся без каких-либо объективных оснований. Примеры объективной психологии являются обширными главами из учения о чувственном восприятии, измерения памяти и исследование рабочей кривой с ее компонентами. Мы берем последнее как пример, чтобы довести до сознания то, что эти исследования планомерно ведут к элиминированию душевного. Исследуются не чувства усталости (утомленность), а объективная усталость. Все понятия, как утомляемость, способность к отдыху, способность к учению, прочность затренированного, воздействие паузы и т. д. относятся к объективно измеримым функциям, причем совершенно безразлично,

идет ли речь о машине или о бездушном живом организме или об имеющем душу человеке. Правда, такие объективные исследования обычно привлекают вторично — конечно, с полным правом — субъективные душевные феномены к толкованию или к сравнению с объективными результатами. Тогда используется субъективная психология, о которой должна идти речь в этом сочинении. Нет сомнения, что объективная психология дает более конкретные, достоверные, легко понятные любому результаты, чем субъективная. Но отличие в отношении уровня достоверности только постепенное, в отношении вида достоверности, правда, принципиально другое. Так как субъективная психология всегда ведет к конечному выполнению понятий и мнений во внутреннем представлении и взгляде душевного, в то время, как та, объективная психология имеет свои конечные удовлетворения в никем не оспариваемых чувственных восприятиях, в цифрах, кривых или рациональных содержаниях.

Что же теперь хочет субъективная психология, которую так много поносят? В то время, как объективная с максимально возможным исключением душевного почти или совсем становится физиологией, она хочет сохранить именно саму душевную жизнь в качестве предмета. Она спрашивает себя — говоря совершенно обобщенно — от чего зависит душевное переживание, какие оно имеет следствия, какие связи можно в нем выявить? Ответы на такие вопросы являются ее настоящими целями познания. При каждом особом вопросе, однако, она оказывается перед необходимостью уяснить самой и объяснять другим, какое именно определенное душевное переживание она подразумевает. Так как она оказывается перед лицом необозримого многообразия душевных феноменов, которые она может исследовать не вообще, а из которых может исследовать отдельные. Перед тем, как она принимается за свою настоящую работу, она должна представить себе и выяснить, какие душевные феномены она подразумевает, с какими их нельзя пугать, с какими они имеют сходство и т. д. При выполнении этой предварительной работы представления, проясняющего ограничения, и обозримого упорядочения душевных феноменов самостоятельно возникает феноменология. То, что предварительную работу временно превращают в самоцель, основывается на том, что она трудна и обширна. Пока за самостоятельное, планомерное исследование не брались, феноменологическая предварительная работа все время оставалась

ограниченной не связанными между собой, выдвинутыми ad hoi соображениями, в которых хотя и можно обнаружить некоторые хорошие признаки, но на которых исследование не должно останавливаться.

В рамках психологического исследования решающий шаг к планомерной феноменологии сделал Е. Гуссерль после того, как предварительная работа была проведена Брентано и его школой и Т. Липпсом. Для психопатологии имеются некоторые попытки феноменологии1, но общепризнанным направлением исследования, которое выполняет планомерную предварительную работу для задач настоящей психопатологии, она еще не стала. Поскольку здесь действительно лежит много плодотворных задач, над которыми может работать каждый, программное изложение цели и метода представляется нам уместным.

В повседневной жизни никто не думает об изолированных душевных феноменах самого себя или других. Внутренне мы всегда направлены на то, из-за чего мы переживаем, а не на наши психические процессы при переживании. Мы понимаем других не благодаря рассмотрению и анализу душевной жизни, а благодаря тому, что живем с ними в связи событий, судеб и поступков. И если мы действительно однажды сами рассматриваем душевные переживания, то обычно мы это делаем только в связи понятых нами поводов и понятых нами следствий, или мы обычно классифицируем личности по характерологическим категориям. У нас никогда нет повода рассматривать душевные феномены изолировано, восприятие само по себе, чувство и описывать ею в его явлении, способе существования, данности. Так же может вести себя психиатр в отношении больного. Он может сопереживать, насколько это случается именно всегда, без того, чтобы требовалось размышление, он может добиться в этом непременно личного, неформируемого и непосредственного понимания, которое, однако, и для него самого остается чистым переживанием

' Книга Кандинского, Kritische und klinische Betrachtungen im Gebiete da Sinnestauschengen, Berlin 1885, почти полностью феноменологична, не считав теоретических замечаний, которыми без ущерба для книги можно пренебречь Оестеррайх, Die Phanomenologie des Ich in ihren Grundproblemen, Leipzig 19 K и Хаккер, Systematische Traumbeobachtungen, Archiv f. Psych. 21, l, 1911 планомерно занимаются феноменологией таких явлений, которые для психопатологии особенно важны. В двух работах (Zur Analyse der Trugwahmehmungen s. S. 191 и Die TrugwahrBehmungen, s. S. 252 я трудился в том же направлении

не становится осознанным знанием. Он, вероятно, приобретает опыт в понимании, но не собрание осознанного опыта, который он может сравнить яснее, чем в неопределенных впечатлениях и «чувствах», которые он систематизирует, определяет, проверяет.

Это отношение в только сопереживающем понимании, которое для отдельной личности может быть невероятно удовлетворительным, даже, в зависимости от предрасположенности, может быть последней целью всей профессии, в определенном смысле, однако, субъективно. И если, исходя из такого целостного понимания без дальнейшего объяснения, без твердых регулярных понятии тогда выдвигаются отдельные утверждения или даются формулировки, то таковым, правда, в порицающем смысле должно быть дано обозначение «только» субъективного. Потому что они недискутабельны и непроверяемы. Если мы поэтому такое понимание и оцениваем очень высоко из-за проявляющихся в нем по-человечески ценных дарований, то все же мы никогда не сможем назвать это наукой, ни осуществляющееся в сублимированной форме, как это столетиями практикуется среди людей культивированных кругов, понимание, не лишенное понятий погружение сочувствующего психиатра.

Если, в противоположность этому, хочет развиваться еще психологическая наука, то она с самого начала должна ясно понимать, что, хотя она и устанавливает себе в качестве идеала ставшее полностью осознанным, изображаемое в твердых формах понимание душевного, которое неосознанно, неопределенно, только личностно и субъективно достигает того только что описанного отношения у способных к этому людей; она должна ясно представлять себе, что она не может даже отдаленно соответствовать этому идеалу, а находится в начальной стадии, которая видимо, открывает ей перспективы, но для которой такой идеал находится в бесконечности. Отсюда получается, что многие практикуют свое личное понимание единственно для собственного удовлетворения, и с точки зрения их даже если и смутного, но обширного проникновения смеются над попытками осознанного психологического определения понятий как над безобидными плоскими шутками и тривиальностями1. То, что

' То, что психологи в массовом порядке допускают тривиальности, нельзя отрицать. Так же нельзя отрицать, что на месте основывающейся на планомерной

только при осознанных психологических определениях идет речь о знании, придает им с научной точки зрения — то также и только с таковой — единственную ценность.

Это отношение, которое не хочет оставаться при понимающем переживании, а хочет прийти к сообщаемому, проверяемому, дискутируемому знанию, оказывается перед бесконечностью в высшей степени многообразных душевных феноменов, в которых еще господствуют совершенно неясные связи, которые имеют свои зависимости и следствия, которые еще нужно найти. Первым шагом к научному пониманию — это ведь, вероятно, несомненно является здесь отбор, ограничение, различение и описание определенных душевных феноменов, которые тем самым ясно представляются и регулярно называются определенным выражением. Представление того, что действительно происходит в больном, что он собственно переживает, как ему что-то приходит на ум, каково ему на душе и т. д.— это начало, при котором сначала нужно совсем отвлечься от связей, от переживания как целого, тем более от додуманного, лежащего в основе подуманного, теоретических представлений. Только действительно имеющееся в сознании должно быть представлено, все, не данное действительно в сознании, не имеется в наличии. Мы должны оставить в стороне все унаследованные теории, психологические конструкции или материалистические мифологии о душевных процессах, мы должны чистыми обратиться к тому, что мы можем в его действительном бытие понимать, осмыслять, различать и описывать. Это, как учит опыт, очень трудная задача. Это странное феноменологическое отсутствие предрассудков является не изначальным владением, а тяжелым приобретением после долгой критической работы и часто тщетных усилий в конструкциях и мифологиях. Так же, как мы детьми сначала рисуем вещи не так, как мы их видим, а как мы их представляем, так же, как психологи и психопатологи, мы идем через ступеньку, на которой мы каким-то образом представляем себе психическое, для непосредственного, без предрассудков, осмысления психического таким, какое оно есть. И это все новое и новое усилие

февоменологяи науки иногда устраивается псевдопсихология; содержание того личного и, с точки зрения сообщаемости, смутного понимания просто изображается вместо разумного немецкого в столь же неточных, но ученых выражениях.

и нуждающийся во все новом приобретении через преодоление предрассудков фонд: эта феноменологическая установка.

Что же мы делаем, когда душевные феномены мы изолируем, характеризуем и понятийно определяем? Мы не можем душевные феномены изобразить, не можем предъявить с помощью чего-либо чувственно воспринимаемого. Мы можем только со всех сторон направлять себя и других на то, чтобы представить себе это определенное. Генезис, условия и положения дел, при которых возникает этот феномен, связи, в которых он обычно существует, предметные содержания, которые он, возможно, имеет, далее наглядные сравнения и символизации, своего рода суггестивное, наиболее настойчиво достигаемое людьми искусства направление, показ уже прежде известных феноменов, которые играют роль как элементы настоящего и т. д., должны извне вести к собственно подразумевающимся душевным феноменам. Это усиленный всеми этими направлениями призыв к другим и, при последующем использовании наших установлений, вообразить себе подразумевающиеся феномены. Чем многочисленнее и специальное направления, тем более наверняка это должен быть определенный характерный феномен, который здесь предполагается. Это самостоятельное представление психологических вещей с помощью всегда внешних указаний является условием, единственно при котором вообще может быть понята какая-либо работа о психологическом.

Как гистолог, хотя и описывает подробно своеобразные морфологические элементы, но только так, что любому другому затем легче увидеть их самим, и как гистолог должен у тех, которые действительно хотят его понять, предполагать и добиваться этого самовидения, так и феноменолог вполне может указать всевозможные признаки, различия, смешения, чтобы описать качественно своеобразные, психические факты. Но он должен рассчитывать на то, что другие не просто думают вместе с ним, но что они в общении и беседах с больными и в собственном представлении смотрят вместе с ним. Это смотрение не чувственное, а понимающее. Нужно было это совершенно своеобразное, нередупированное последнее «сделать фактом», «понять», «осмыслить», «увидеть», «представить себе» применять и понять, чтобы сделать хотя бы только один шаг вперед в феноменологии. Только так можно добиться плодот-

4 К. Ясперс Т. 2

ворной критики, которая направлена как против конструкции так и против непродуктивного, подавляющего отрицания любой возможности прогресса. У кого нет глаз видеть, не может сниматься гистологией; кто противится или неспособен вообралпъ себе душевное и рассматривать живым, не может понять фиюменологию.

Это последнее, нередуцированное качество душевных феноменов, которое только с помощью того призыва среди многократных направлений могут предполагаться идентичными, существует уже при самых простых качествах чувств, например, синий, красный цвет, звук, как при осмотре помещения, (.»сознании предмета, восприятии, представлении, мысли и т. д. Мы имеем его в области психопатологии, например, при псевдогаллюцинациях, deja vu отчуждении мира восприятий, переживании собственного удвоения, деперсонализации и т. д., при ai ом, однако, все эти названия обозначают только группу снова различающихся между собой нюансами душевных феноменов

Для представления всех этих феноменологических конечных качеств мы уже многократно использовали такие выражения, как смотреть, чувствовать, понять и т. п. Под всеми этими выражениями понимается то же последнее, еще только наполняющее наши понятия переживание, которое в психологической области является тем же, чем является в естественнонаучной области чувственное восприятие. Так же, как это чувственное восприятие пробуждается демонстрацией объекта, так и понимающее, прочувствующее представление пробуждается названными навениями, непосредственное восприятие феноменов выражения погружением в самоописания. Из такого способа выражение а; получается, что чувствование и понимание еще не являются простым конечным феноменом, а, вероятно, еще содержат в себе ряд фактов, которые необходимо различать. Как восприятие, это чувствование сначала само ставит перед феноменологией (чьей основой оно является) задачу, затем подвергается генетическому исследованию1. Оба не интересуют нас в этой части. Нам нужно здесь только констатировать это наполнение наших знаний в

1 Всю литературу по чувствованию и по пониманию легко можно найти с помощью разъясняющего реферата Гайгера: Uber das Wesen und die Bedeutung der Einfuhlung, Bericht uber den IV. Kongresi fur experim. Psychol. 1910.

прочувствующих и понимающих переживаниях и поднять вопрос достоверности этого вида, в которой нам доступны факты. На этот вопрос, если эти переживания когда-нибудь аналогично переживаниям восприятия были признаны чем-то последним, нужно ответить в таком смысле: технические вспомогательные средства для хранения однажды имевшихся взглядов для последующего сравнения и некоторые другие в области переживаний чувствования навсегда так несовершенны, что здесь приходится бороться с много большими трудностями, чем в области чувственного восприятия; достоверность здесь, однако, достигается принципиально сходным образом через сравнение, повторение, проверку переживаний чувствования, представление, как через сравнение, повторение и проверку найденных в чувственном восприятии естественнонаучных результатов. Недостоверность преобладает в обеих областях. То, что она больше на психологической стороне, нельзя оспаривать. Но это только различие в

степени.

Представляем ли мы себе наши собственные душевные переживания прошлого или переживания других людей, достаточно безразлично. Значительное различие, по всей видимости, существует только между наблюдениями1, полученными при планомерном экспериментальном самонаблюдении постоянно возвращающихся переживаний, и только понимаемыми представлениями. Для наших исследований психопатологических феноменов речь, вероятно, может идти почти только о последнем, поскольку больных видимо, только редко и при особенно благоприятных обстоятельствах при простых расстройствах (ложное восприятие при рассудительном сознании, агнозии и т. д.) можно побудить к самонаблюдению в первом смысле. Это понимающее представление феноменов душевно больных может, однако, через понятия, которые получены через феноменологическое исследование первого вида, всегда ожидать значительной поддержки.

Здесь были чрезвычайно плодотворны для феноменологии работы школы Кюльпе. Все эти в высшей степени запуганные вещи не должны быть здесь, где предусмотрено только определение феноменологического направления исследования, изложены деталировано. Ср., впрочем, по самонаблюдению Elias Muller, Zur Analyse der oedachtnistaugkeit und des Vorstellungsverlaufs, Leipzig 1911, S. 161—176.

4*

Средства феноменологического анализа и установления того что действительно переживают больные, трех видов: во-первых погружение в поведение, выражающие движения; во-вторых обследование с его опрашиванием и направляемыми нами падениями больного о самом себе; в-третьих, письменно изложенные самоописания, редко хорошие, затем, однако, они всегда очень ценны и по возможности используемы и без личного опыта автора. Во всех этих случаях мы занимаемся феноменологией, насколько мы при этом настроены на душевное, и не на объективные явления, которые здесь в большей мере являются только проходным пунктом, только средством, не самим предметом исследования. Совершенно особую ценность имеют, однако хорошие самоописания1.

Если мы попытаемся приблизиться с помощью этих средств к душевной жизни больных, то сначала перед нами оказывается необозримый, постоянно текущий хаос все меняющихся феноменов. Нашей первой цепью должно быть то, чтобы ограничить в нем отдельное, представить себе со всех сторон для самих себя для постоянного использования и для других и сначала константно употребимым идентично себе названием. Психи-

1 Мы не можем отказать себе в том, чтобы не подчеркнуть совершено особо, что самую большую ценность имеют для феноменологии, если те опубликовываются. Поскольку особенно образованные и интеллигентные больные предоставляют хорошие самоописания, врачи в частных клиниках, тем легче такие получить, чем врачам общественных клиник, которые наблюдения почти исключительно больных из низших сословий, имели бы самые бытовые заслуги, если бы они сделали доступными общественности эти описания читается, видимо, еще часто недостаточным и неполноценным опубликовать случай», и требуется указание на чрезвычайно большую ценность самоописания, чтобы стало больше, чем до сих пор принято собирать и использовать их. Я имел бы выразить просьбу, чтобы читатели этих строк, которые обладают хорошими самоописаниями — т. е. такими, которые наглядно показывают действительно пережитые феномены,— все же их опубликовать, или, если они не moivt Ha; это решиться, передать их мне для ознакомления и возможного использования. Для заинтересованных в этом отношении читателей я привожу некоторые ид лучших до сих пор опубликованных самоописанвй. Их немного: Schreber, Denkwurdigkeiten eines Nervenkranken, Leipzig 1903.— Th. de Qumcey, Bekenntnisse eines Opiumessers, deutsch, Stuttgart 1886.— Gerard de Nerval, Aureha, deutsch, Munchen 1910 (правда, оформлено литературно).— J. J. David, Halluzinationen, Die neue Rundschau 17, 874.— Wollny, Erklarungen der Tollhaeit von Haslam, Leipzig 1889.— Kandinsky, Zur Lehre von den Halluzinationen, Archiv f. Psych. II, 453.— Die Kranken von Forel, Archiv f. Psych. 34, 960— Klinke, Jahrb. f. Psych. 9.— Kieser, Allgem. Zeitschr. f. Psych. 10, 423.— Engelkfn, ebenda 6, 586.— Meinen, Alkoholwahnsinnig, Dresden 1907.

логические феномены очень рекомендуют такое изолированное, абстрагированное от связей, феноменологическое рассмотрение, которое хочет данное только представить, не понять генетически, только видеть, не объяснять. Патологическим образом многочисленные душевные феномены возникают без понятных условий, с психологической точки зрения из ничего, с точки зрения причины, вызванные процессом болезни. Оживленные воспоминания о вещах, которые никогда не были пережиты, мысли с сознанием их правильности, без того, чтобы это сознание было понятным образом обосновано (бредовые идеи), настроения и аффекты, которые появляются абсолютно спонтанно без лежащих в основе переживаний или мыслей, и многое другое — частые явления. Они являются объектом феноменологического исследования, которое устанавливает и представляет, каковы они на самом деле. Три группы феноменов можно получить таким образом. Одна известны всем нам в собственном переживании. Они такого же рода, как соответствующие, обычно понятным образом обусловленные душевные процессы. Только их генезисом различаются в остальном полностью одинаковые феномены больных, например, многочисленные обманы памяти. Вторые понимаются нами как повышения, понижения или смешения пережитых самими феноменов, например, праведная одержимость некоторых острых психозов, псевдогаллюцинации, извращенные движущие побуждения. Насколько далеко здесь заходит наше понимающее представление, даже без основы собственных осознанных переживаний сходного направления, это вопрос, на который нет окончательного ответа. Иногда кажется, как будто наше понимание выходит далеко за пределы возможности даже только сходного собственного переживания. Третья группа болезненных феноменов отличается от этих последних полной недоступностью для понимающего представления. Мы приближаемся к ним только с помощью аналогий и картин. И мы замечаем их в отдельном случае не благодаря положительному пониманию, а через толчок, который претерпевает ход нашего понимания через это непонятное. Сюда, вероятно, относятся, например, все «сделанные» мысли, «сделанные» настроения и т. д., о которых многие больные рассказывают без сомнения как о переживаниях, которые мы, однако, всегда идентифицируем с помощью только тех или иных выражений и с помощью выяв-

лений того, о чем речь не идет. Некоторые больные, которые в своем психозе еще имеют сознание нормальной душевной жизни, сами признают невозможность описать свои переживания обычным языком. Один больной заявил, «что при этом речь частично идет о вещах, которые вообще нельзя выразить человеческим языком... чтобы быть некоторым образом понятым, я должен буду много говорить в картинках и иносказаниях, которые, возможно, лишь приближенно попадают в точку; так как сравнивание с известными человеческими фактами опыта является единственным путем... (в другом месте) добавляется соображение, что по большей части речь при этом идет о видениях, картины которых хотя и у меня в голове, но описание которых словами невероятно сложно, частично даже невозможно». Некоторые — не многие — из новообразований слов больных основываются на таких наименованиях совершенно собственных переживаний. Один больной пытался описать сенсацию в бедре более точно тем, что на вопрос, судороги ли это, ответил: «Нет, это не судороги (Zuckungen), это Zoppungen».

В этом направлении ограничения и наименования отдельных форм переживаний работала психиатрия с самого начала, она, естественно, никогда не могла сделать и шагу без такого феноменологического определения. Так были описаны бредовые идеи, обманы чувств, депрессивные и экспансивные аффекты и другое. Все это останется основой дальнейших феноменологических определений. Но часто нужно очистить от балласта теоретических соображений о телесных основах и сконструированных душевных связях. Этими теоретическими усилиями были тогда «задушены» многочисленные феноменологические попытки. Мы теперь тоже больше не удовлетворимся несколькими скудными категориями, а отдадимся без предварительных условий феноменам, и там, где мы увидим таковой, попробуем его себе полностью представить, не зная предварительно с нашими психологическими знаниями уже предположительно, что это. Известное деление симптомов психоза на обманы чувств и бредовые идеи хотя и можно использовать как предметное слово, но в этих обозначениях еще скрывается необозримое множество совершенно различных феноменов. Некоторые примеры должны наглядно показать, что за феномены установлены.

а) Кандинский описывал псевдогаллюцинации, определенный вид патологических представлений. Они отличаются от нормальных большей чувственной определенностью, четкостью, деталированностью, появлением независимо от воли и вопреки ей, тем самым переживанием пассивности и репептивности. От ложных восприятий так же, как от нормальных они, однако, отличаются их появлением не во внешнем пространстве одновременно с восприятиями, а во внутреннем пространстве, в котором мы также видим перед собой фантазии. Эти псевдогаллюцинации атаковали теоретическими сомнениями. Речь идет, однако, исключительно о феноменологической, дескриптивной проблеме. Описанные случаи можно представить себе феноменологически иначе, возможно, более очевидным образом. Можно привлечь к этому другие случаи (самоописания, результаты обследований), но только таким наглядным представлением, но никогда теоретическими соображениями, можно опровергнуть Кандинского. Сознание самостоятельности феноменологической задачи хранить здесь от совершенно неверно понимаемой и потому неплодотворной критики.

Дата добавления: 2015-06-04