Как вести себя в тюрьме

В.Ф. Абрамкин

Врезка

Матом ругаются гораздо реже, чем на воле. Во-первых, это запрещено воровским законом. Мать для вора — понятие святое. Вторая причина: вы­ругаться матом — значит, почти в любом случае оскорбить кого-то. В условиях зоны то, что ты послал человека на..., означает, что ты считаешь его петухом. Если этот человек петухом не явля­ется, ты будешь держать ответ за свои слова, и кончиться это может для тебя плачевно. Нельзя называть человека козлом, если он не ко­зел. Козла, кстати, на,., посылать тоже нельзя — он же козел, а не петух. Нельзя сказать разгоря­чившемуся человеку: «Ты чего петушишься?» Барак-развалюху, в котором мужики живут, нельзя курятником называть. Вообще лучше все «птичьи» названия из своей речи исключить. На зоне ответственность за слово гораздо выше, чем на воле. Прежде чем сказать что-то: дать оценку происходящему, рассказать о себе, осо­бенно, отозваться о другом человеке — арестант должен не до десяти, а до тысячи сосчитать. «Семья» — это группа зеков, ведущих общее хо­зяйство, т.е. помимо общелагерного общака у них есть свой небольшой общак. Одна семья состоит из двух или более, до 15-20 человек. Посемейни-

ки заботятся друг о друге, в беспредельных зонах защищают своих членов. Хотя защита такая, ко­нечно, нормальным явлением не считается. На правильных зонах зека защищает закон. И если он этот закон нарушил, семья заступаться за него не имеет права...

Многие считают, что беспредел и произвол — это одно и то же. На самом деле, беспредел — это полное отсутствие порядка, а произвол вполне возможен и при наличии порядка. «Беспредел» бывает двух видов: «ментовской» и «внутрен­ний». Администрация может руководствоваться законом, подчиняться контролирующим органам или никому не подчиняться, никаких законов не выполнять, т.е. «закон — тайга, прокурор — медведь». Это и есть беспредел ментовской. Внутренний беспредел — это сила кулака, отсут­ствие всяких понятий о правилах, о том, как люди

зана с высоким уровнем риска: вор должен был пройти через тюрьму, жить скрываясь, «под колпаком» у милиции, ежеминутно опасаясь ареста или ножа в спину. Если его не наказывала милиция, то могли наказать свои же. В постсоветскую эпоху все переменилось. Критиковали не только соци­алистическую идеологию, но реабилитировали всех жертв советской власти. Среди них как-то незаметно пробрался и уголовный мир. И его стали счи­тать среди невинных жертв, хотя жертвой были отдельные люди, но не тю­ремная субкультура как таковая. Тем не менее она получила своего рода ис­торическую легитимность: ее негласно оправдали в общем потоке реабили­тационного процесса. Вслед за тем пошла волна ее романтизации и

героизации. Блатными песнями уже открыто увлекались все слои обще­ства — от рабочего до депутата. Заслу­шивались лирикой Высоцкого, кото­рого некогда запрещали. Однако имен­но Высоцкий, по мнению некоторых специалистов, рассказав народу правду, одновременно легитимизировал тюремную субкультуру как органическую часть народной культуры, возвысил ее до эстетически приемлемой катего­рии, вывел из сферы постыдного жанра. Теперь связи с уголовным миром перестали прятать — напротив, ими стали бравировать. Всенародно люби­мый поэт сообщил народу, что его дикие нравы — это хорошо⁵¹.

Отдельные составляющие этого мира, такие как жаргон, татуировки, язык жестов или как его еще называют сами преступники — «распальцовка», во-

должны поступать в той или иной ситуации. Об­становка, в которой уже нет способов решения споров, конфликтов между отдельными зеками или их группами — вот что это такое... Пресс-хата, пресс-камера — это камера, в кото­рую сажают подследственного, чтобы добиться от него нужных показаний. Если в пресс-хату ПКТ на зоне сажают зека, то чаще всего за его пове­дение: либо он слишком независим, либо на дру­гих заключенных оказывает не такое влияние, как хотелось бы администрации. Там его обраба­тывают «шерстяные» — зеки, приговоренные за свои дела преступным или лагерным миром к смерти или опусканию. Этим людям терять уже нечего...

Быть родственником зека тяжело. Это значит годами стоять в очередях, терпеть унижения и по­стоянные «нельзя», учиться давать взятки и ис­кать деньги на них. Это значит осваивать феню и правила конспирации, чувствовать себя личным врагом советской власти, переполняться ненави­стью к роду человеческому, вообще находить в себе много плохого, о чем раньше и не подозре­вал. Все это предстоит родственникам зека. В обмен на лишения родственников зек будет получать посылки, письма, свидания. Без этих

знаков заботы, без ощущения того, что тебя пом­нят, без дозволенных к получению пряников на зоне прожить очень трудно, иногда невозможно. Чем теснее связь зека с домом, тем менее испор­ченным он возвращается. Но испорченным он вернется обязательно — к этому родственники должны быть готовы.

Не надо, как вы поняли, задавать вопроса вроде «Кто вас обидел?» Глаголы «обидеть», «опус­тить», а также и производные от них слова луч­ше не использовать вообще. Не надо использо­вать в общении с заключенными жаргонные сло­ва, как не следует и притворяться, что вы их не понимаете.

Но самая главная, пожалуй, проблема, стоящая перед посетителем тюрьмы, — это отношения с администрацией. Лагерная администрация — это люди, занятые полезным делом — защитой обще­ства от преступников. Как и все люди, состоящие на службе в государственных учреждениях, они тоже по-своему беззащитны. Начальство может и квартиру им не дать, и по службе не повысить, и на их семьях в случае чего отыграться. Так же, как и прочие государственные служащие, они сегодня и в голодные обмороки на работе пада­ют, и стреляются, оттого что не могут прокормить

⁵¹ Крылов К. Высоцкий и урла (www.traditio.ru).

ровской шансон, стали стремительно интегрироваться в культуру, обыденную речь, образ жизни вполне законопослушных граждан. Обсценная лексика и тюремный сленг сегодня проникают даже в речь политиков высокого ранга.

Надо отметить также, что обсценная лексика и матерные выражения — «неотъемлемый элемент тюремной субкультуры в рамках которой, собственно, и происходит связь мата как особого арго и особых социальных практик, впи­сывающихся в жизнь "по понятиям". Если некоторые повседневные ситуации описать иначе как матом нельзя, то, значит, сами ситуации ближе к жизни "по понятиям", чем к цивилизованным отношениям»⁵². Привыкая к мату, человек легче усваивает и другие элементы тюремной субкультуры, в том числе напле­вательское отношение к закону и другим людям, умение воровать, чтобы тебя не замечали, нормы круговой поруки, обесценивание человеческой личности и жизни, бряцание оружием, не говоря уже о более доступной и внешне при­влекательной криминальной атрибутики в виде татуировки, фуфайки и тель­няшки, кирзовых сапог, расхлябанной походки, циничного поплевывания и т.д. Как только индивид надевает на себя внешнюю социальную маску, так сразу же меняется его внутренний мир. Матерные слова, воровской жаргон и развяз­ная походка изменяют отношение к окружающим вещам и знакомым людям на полярный знак. Язык, являясь, по образному выражению М. Хайдеггера, «домом бытия», меняет это самое бытие. Таков путь индивидуальной социали­зации — дрейфа в сторону криминальной субкультуры.

Основными и важнейшими каналами влияния преступной субкультуры на сознание подростков являются СМИ, семья и криминогенные группы сверстников.

своих детей. С другой стороны, на них действи­тельно иногда давит мафия: угрожает, пытается подкупить.

Далее, эти люди заняты своим делом професси­онально. Поэтому их требования, которые вам, возможно, покажутся необоснованными, на са­мом деле могут быть вызваны не только желани­ем скрыть или замять собственные правонаруше­ния, но и опасениями за вашу собственную безо­пасность или за порядок в лагере. Поэтому нарушать те условия, на которых вам разрешили войти в тюрьму или лагерь, нельзя. Если вас, к примеру, пустили в следственный изолятор для того, чтобы вы проверили соблюдение здесь прав заключенных, то в общении с заключенными вы ни в коем случае не должны выходить за рамки этой темы. Не исключено, что через вас кто-то из заключенных СИЗО захочет передать на волю ин­формацию, которая поможет ему скрыть свое преступление, а то и совершить новое. Постарайтесь понять настоящих энтузиастов. Если в прогулочном дворике при женском отде­лении тюрьмы вам с гордостью покажут качели и песочницу, попробуйте найти в себе силы похва­лить начальника. Действительно, ведь нет его вины в мучениях здешних детей.

«Не навреди». Этот древний принцип означает в данном случае, что нельзя делать для заключен­ных ничего такого, что, возможно, сегодня значи­тельно облегчит их положение, но завтра обер­нется против них же.

Ни в коем случае нельзя давать заключенным обещаний, которые вы не способны выполнить. Возможно, заключенные, которые захотят с вами побеседовать, подвергнутся потом репрессиям даже в том случае, если ничего не расскажут вам о злоупотреблениях администрации.А если рас­скажут, то их будут «прессовать» обязательно Поэтому вам надо будет позаботиться о безопас­ности этих людей. А для этого — дать админи­страции понять, что вы будете следить за судьба­ми доверившихся вам людей. И последнее. Имея дело с заключенными, а тем более посещая лагеря и тюрьмы, вы автомати­чески оказываетесь в «группе риска» и с меди­цинской точки зрения. Поэтому вы должны обя­зательно сделать себе хотя бы прививку от ту­беркулеза. Другие распространенные в лагерях и тюрьмах болезни — это педикулез, т.е. вши, и чесотка.

Источник: Абрамкин В.Ф. Как выжить в советской тюрьме (В помощь узнику). Красноярск, 1992.

³² Подопригора Н. Станет ли нормой ненорматив? // Университетский проспект. 2002. № 10 (29).

Средства массовой информации, равно как и некоторые писатели, ро­мантизируют образ бандита и, благодаря своим возможностям, воздейству­ют на сознание миллионов людей. Шпион — это вообше-то преступник, наносящий стране непоправимый вред благодаря передаче врагу государ­ственной тайны. Но его образ, будь то Штирлиц или Джеймс Бонд, роман­тизирован массовым кинематографом. По мнению некоторых исследовате­лей, многие элементы образа мафии сначала были созданы масс-медиа, а уже потом вошли в повседневную жизнь мафиози. Черные очки — самый про­стой, но далеко не единственный такой случай. Насилие, половая распущен­ность, безнравственность, героизация преступников и предателей — это темы современного кино и телевидения, идущего навстречу потребностям массового зрителя. Потребностей, которые они же сами в значительной мере и сформировали. Сильные герои, способные переступить через любые табу ради достижения цели, привлекательны для подростковой аудитории. Им стремятся подражать в своих поступках миллионы кинозрителей, которые после просмотра фильма опробуют технологию убийства на своих знакомых и близких.

Телевидение стало постоянным источником бандитских сериалов, на которых миллионы постсоветских людей учатся воровской и лагерной фене

За последние десятьлеттелевидение изменилосьдо неузнаваемости. Скуч­ные вести с полей и длинные речи сменились бесконечным потоком новостей, крови и телеигр вперемежку с рекламой. Новейшая история представляется как история сплошных преступлений и ошибок. Молодым внушают презре­ние к своей стране и к собственным родителям — ведь получается, что жизнь

они прожили неправильно. Телевидение, считает С. Говорухин, председатель Комитета Госдумы по культуре, воспитывает граждан, не уважающих свое государство, парламент, суды. В нашем кино происходит героизация преступ­ников, подспудно складывается впечатление о бесполезности сопротивления им. Зрителя заставляют сопереживать ворам и киллерам, а вместе с тем под­шучивать или пренебрежительно относиться к органам правопорядка. А на­чалось все с фильма «Асса», где зритель симпатизировал преступнику Васе Крымову. Развлекательные передачи внушают молодежи мысль, что легче выиграть деньги в лотерею, чем заработать. Такие фильмы и программы при­влекают рекламодателя и зрителей. Коммерциализация кинокультуры про­исходит параллельно ее массовизации и криминализации.

Криминальная субкультура, благодаря своему эмоциональному и иг­ровому характеру, налету таинственности и необычности, ложной роман­тике, легко усваивается и быстро распространяется прежде всего в среде педагогически запущенных подростков и молодежи. В обычных услови­ях местами ее функционирования являются школьные и училищные туа­леты, подъезды домов, подвалы, чердаки, отдаленные скверы, отдельные строения, а также потаенные места, слабо контролируемые официальны­ми властями.

Нынешний подросток — с точки зрения социализации — оказался в си­туации, которая характеризует скорее не культуру, а антикультуру. Повсе­дневная жизнь ему не дает достойных образцов для подражания — тех силь­ных личностей и героев, за которыми он готов идти: чиновники и милиция берут взятки, власть покрывает преступников, подчиненные боятся менед­жеров и предпринимателей, перед произволом которых смиренно гнут шею. А ведь все они — знакомые, друзья или даже родители подростка. Это мир реальных людей, поведение которых и выступает образцом для подражания. В то же самое время кино и телевидение крутят бесконечные боевики и трил­леры, где даются негативные образцы сильной личности в героически-ро­мантическом виде. В какую сторону повернется подросток, зависит не толь­ко лично от него, но и от ближайших к нему людей. Но те, как свидетель­ствует российская статистика, пьют, дебоширят, разводятся, конфликтуют, воруют. Современный подросток не видит положительных примеров или идеалов, к которым он мог бы стремиться.

Важную роль в распространении асоциального поведения играет семья. Родители, употребляя социально приемлемые наркотики — кофе, сигаре­ты, алкоголь, сами того не подозревая, формируют установку подростков на прием наркотических веществ как «нормального» общепринятого поведе­ния. Табакокурение и алкоголь являются для молодых людей первым шагом на пути к более сильным наркотическим средствам. Провоцировать нарко­тическую зависимость может как гиперопека со стороны родителей, лиша­ющая подростка самостоятельности, так и предоставление им полной сво­боды, бесконтрольность. Поданным социологического опроса в Свердлов­ской области (1999 г.), 82% респондентов на вопрос о причинах роста наркотической зависимости среди молодежи отметили дурное влияние «ули­цы», компании, 81% — неблагополучие в семье и 56% респондентов указа­ли на общекультурную неразвитость молодых людей⁵³.

⁵³ Журавлева Л.А. Факторы и условия наркотизации молодежи // Социс. 2000. № 6. С. 43-47.

Исследования показывают, что важную роль в процессе самовоспроиз­водства этого мира играет наличие рядом источников профессиональной преступности. Сильной личностью для подростка часто становится ранее судимый, преступник. Приобщению к преступной морали способствуют носители субкультуры, являющиеся членами семьи подростка, особенно ранее судимые или ведущие антиобщественный образ жизни. При этом взрослые носители преступной субкультуры оказывают влияние не только на своих детей, но и на других подростков, так как этого требуют традици­онные «блатные законы». Они идут к подросткам, собирают их вокруг себя, рассказывают о «блатной романтике», о преимуществах жизни преступни­ка, при этом позволяют подростку де­лать то, что запрещают родители, пре­доставляя свободу действий и поощряя их антисоциальную направленность.

В своем поведении люди ориенти­руются на образы таких групп и лично­стей, которые демонстрируют жизне­ способность и возможность достиже­ния успеха. Достижения успеха легким путем, не затрачивая время и силы на рутинный труд в магазине, на предприятии или фабрике. Да и к чему он под­ростку, если производительная работа обеспечивает — и это он видит на при­мере своих родителей — только нищенское существование. Пробиться в люди честным путем нет никакой возможности, поскольку все, как говорит­ся, «схвачено» блатными или перекуплено сильными мира сего. И о них он знает не понаслышке: СМИ, ежедневно разоблачающие коррупцию везде и всюду, а также рассказы знакомых формируют в его сознании строго опре­деленный тип социальной онтологии — деформированной и беззаконной. В 1990-е гг. коррумпированность власти и бизнеса, дифференциация общества по доходам и качеству жизни достигли опасной черты. Как свиде­тельствуют, например, результаты проведенного ВЦИОМ в марте 1998 г. исследования «Власть», около 80% опрошенных считают, что наибольшим влиянием в стране обладают «криминальные структуры»; 77% считают та­ковыми банкиров и финансистов, 61 % — чиновников, 50% — частных пред­принимателей. Более 1000 экспертов из 6 крупных городов России, опро­шенных в 1995 г. учеными Института социально-экономических проблем народонаселения РАН, так ответили на вопрос об основных путях, ведущих «наверх»: 97% считали, что главное — иметь связи; 63% — высокую долж­ность до начала реформ; 62% — предшествующую работу в госаппарате; наконец, 50% — контакты с криминальными структурами⁵⁴.

Криминальная карьера к успеху очень удачно сочетается с экономической мотивацией периода первоначального накопления — успех любой ценой. В рыночной экономике методы действия, равно как и принципы морали предпринимателей и преступников во многом совпадают. Те и другие куль-

⁵⁴ Космарская Н.П., Мезенцева Е.Б. С мечтой о достатке. Формирование правового сознания: соци­ально-экономический контекст // Права женщин в России: исследование реальной практики их соблюдения и массового сознания (по результатам анкетного опроса) / МЦГИ, Ин-т социально-экономических проблем народонаселения РАН Т. I. M., 1998. С. 27—75.

тивируют схожие ценности: жажда наживы любым способом, упоение сво­ей ловкостью, преданность безудержной конкуренции и презрение к тради­циям. Тем и другим присущи такие черты, как изощренное чувство выгоды, умение пользоваться случаем и идти до конца, ориентация на хорошо рас­считанный риск. Предприниматель в нашем сознании и в общественном мнении символизирует положительного героя, а бандит и мафиози — отри­цательного. Но как много общего между ними. В сознании подростка впол­не может произойти наложение двух рисунков на одну матрицу, которая и послужит руководством к действию.

Усвоение элементов преступной субкультуры происходит в результате «романтизации» как образа современного банкира, так и образа современ­ного бандита. В столичных и региональных газетах и на телевидении нередко превозносят местных преступных авторитетов (то ли в силу недальновидной политики, то ли заденьги), называют их «удачливыми бизнесменами», жерт­вующими многомиллионные суммы сиротам, старикам, церкви, а потому достойными быть избранными в депутаты, мэры, занять высокую долж­ность. В теле- и радиоэфире на молодежь обрушиваются потоки преступного жаргона и фольклора, которые уже воспринимаются как норма, как субкуль­тура, имеющая право на существование, и свою аудиторию, наравне с дру­гими.

Тюремная субкультура влияет не только на «дальние», но и на «ближние» миры. Эмпирическим путем было установлено, что сотрудники пенитенци­арной администрации часто воспринимают многие привычки своих подопеч­ных. Например, употребление в качестве сильного тонизирующего средства крепко заваренного — по арестантским рецептам — чая, или «чефира». Или предпочтения «блатных» песен, которые оказываются парадоксальным обра­зом созвучными мировосприятию части тюремщиков. Отсюда А.Н. Олейник делает вывод, что перевоспитываются тюрьмой в основном не осужденные, а сами сотрудники пенитенциарной администрации. Даже те из них, которые считались гуманистами, длительно время вращаясь в тюремной среде, начи­нают жить по «понятиям»⁵⁵.

Согласно данным исследования А.А. Тайбакова⁵⁶, двум опрошенным ка­тегориям респондентов⁵⁷ — гражданам и сотрудникам милиции — в боль­шинстве своем (73 и 78% соответственно) известны лишь отдельные выра­жения и слова «блатной музыки», или «фени»; не знают жаргона 26 и 22% и в совершенстве владеют только 1% граждан. У 49 и 60% респондентов рез­кое неприятие использования жаргона в обыденной жизни, 26 и 32% отно­сятся к этому безразлично и только 25 и 8% одобряют. Следует отметить, что 61 и 60% опрошенным не нравится, когда известные политические, государ­ственные и общеизвестные деятели допускают в публичных выступлениях уголовные «жаргонизмы», 39 и 40% допускают использование таких выра­жений лишь втом случае, если они уместны в контексте выступления. В своей

⁵⁵ Олейник А. Тюремные университеты (www.index.org.ru).

⁵⁶ Тайбаков А.А. Преступная субкультура // Социс. 2001. № 3. С. 90-93.

⁵⁷ Опрос проводился в сентябре-ноябре 1999 г. и охватывал профессиональных преступников, зако­
нопослушных граждан и сотрудников милиции. Регион исследования — город Петрозаводск (Ка­
релия). Всего опрошено 840 осужденных преступников, содержащихся в исправительных коло­
ниях Карелии, 630 граждан по принципу произвольной выборки и 270 сотрудников милиции, про­
ходящих службу в органах МВД.

повседневной речи используют «арго» 45 и 23%, не прибегают к нему 54 и 77% и постоянно оперируют в своих разговорах только 1% законопослуш­ных граждан. Анализируя пути и способы проникновения жаргона в совре­менную разговорную речь, социолог пришел к выводу, что услышали от других людей — 63 и 68%, прочитали в литературе — 25 и 47%, услышали из телепередач и кинофильмов — 25 и 48% респондентов. Удивительно, но 52 и 66% опрошенных полагают, что большинство проблем до сих пор реша­ются с помощью неформальных норм общения, т.е. «по понятиям».

Поражают результаты опроса третьей категории — самих преступников.

Оказывается, 44% осужденных знают лишь отдельные слова уголовного жар­гона, 40% не владеют «блатной музы­кой» вообще и только 16% являются знатоками «фени» в полном объеме. Таким образом, респонденты, для ко­торых, на первый взгляд, жаргон дол­жен являться неотъемлемой констан­той существования, оценивают свои познания жаргона более скромно, чем две другие категории: граждане и ми­лиция. Далее, 82% знают, кто такие «воры в законе», осведомлены об их функциях, криминальном статусе, 42% респондентов осведомлены об этом благодаря рассказам других более опытных осужденных, 26% лично встре-чалисьсними, 16% прочитали об этой категории преступников в прессе, 19% использовали в качестве источника информации художественную и публи­цистическую литературу, для 13% таким источником послужил кинемато­граф⁵⁸. Иными словами, в зону многие попадают, ничего толком о ней не зная. В период с 1996 по 2001 г. Олейник обследовал 43 исправительных учреж­дения в различных регионах России. Интервью, анкетные опросы, работа с различными письменными первоисточниками легли в основу его книги о тюремной субкультуре⁵⁹. Кросскультурные исследования жизни тюремных сообществ автор проводил в России, Франции и Казахстане. Помимо того, в книге рассматриваются история криминальной субкультуры юга Италии и история рыночных и пенитенциарных реформ в современной России. Автор описывает то, как эволюционировали два базовых принципа тюрем­ного заключения: совместное (барачное) и индивидуальное (камерное). В со­временных западных странах преобладающим является камерное заключе­ние, в России с царской каторги, сталинских лагерей да и по сию пору пре­валирует заключение барачное. Хотя элементы камерной системы можно обнаружить в колониях особого режима, СИЗО, ШИЗО, как таковые инди­видуальные камеры в России практически не встречаются. Российские ка­меры перенаселены сверх нормы: при первоначальном расчете 10—15 за­ключенных, в каждой сидит более 30 человек. А до начала 1960-х гг. совет-

⁵⁸ Тайбаков А.А. Преступная субкультура // Социс. 2001. № 3. с. 90-93.

⁵⁹ Олейник А. N. Тюремная субкультура в России: от повседневной жизни до государственной влас­
ти. М., 2001.

ский заключенный вообще был лишен своего индивидуального спального места: он располагался для отдыха на нарах бок о бок с десятками других осужденных.

В своих исследованиях А.Н. Олейник доказывает, что присутствие эле­ментов тюремной субкультуры в повседневной жизни россиян отнюдь не случайно и не может быть объяснено «кризисом культуры», «пробелами в образовании» или «субъективными ошибками». Причины этого явления кроются в основах жизни российского общества и характере функциониро­вания социальных институтов. Согласно институциональному подходу, специфика национальной культуры производна от следующих элементов институциональной структуры общества: характера властных отношений и норм, регулирующих рутинные социальные практики, конфигурации сфер повседневной деятельности, процедуры разрешения конфликтов и регули­рования насилия⁶⁰.

Если два мира — законопослушный и преступный, если два типа обще­ства — гражданский и тюремный сходны в основных характеристиках, по своей иерархии, структуре, механизмам взаимодействия и нормам, которы­ми руководствуются люди, то можно ожидать, что через какое-то время они, как сообщающиеся сосуды, наполнятся одним и тем же содержанием, оди­наковой культурной субстанцией. Два мира, согласно данным А.Н. Олей-ника, совпадают по следующим параметрам:

♦ в том и другом случаях нарушается приватная жизнь индивида (вме­шательство, контроль, слежка);

♦ на зоне и в обществе отсутствует равная ответственность перед зако­ном, ее подменяют личные отношения, произвол начальства и пособ­ничество «своим»;

♦ в тюрьме и вне ее властные отношения носят навязанный извне харак­тер, т.е. являются императивными и принудительными;

♦ в обоих случаях практически отсутствуют или не соблюдаются универ­сальные — общечеловеческие — нормы: доверие, свобода, честность, равенство и др.

Так, лишь 14,7% опрошенных заключенных полагают, что людям можно доверять, а 13,6% — реально доверяют окружающим. В высказываниях на­ших собеседников постоянно отмечалась атмосфера недоверия, царящая в тюремном мире⁶¹. Средний уровень деперсонифицированного доверия в российском обществе не намного выше. По данным различных опросов, только около 33% россиян считают, что людям можно доверять. Как заклю­ченные, так и законопослушные граждане доверяют прежде всего своим род­ственникам и друзьям, но не государству. Самый низкий в Западной Евро­пе уровень межличностного доверия не случайно зафиксирован именно в Сицилии, где процветает мафия, основанная на клановых и семейных струк­турах. Если в обществе доверие ограничено рамками семьи, то своим род­ственникам люди будут поручать дела в бизнесе, протежировать их на ответ­ственные посты, преступать ради семьи нормы морали и закон. Можно пре­дать или «продать доверие» чужого человека, но не своего близкого.

⁶⁰ Олейник А. Институциональная экономика. М, 2000.

⁶¹ Олейник А.Н. «Жизнь по понятиям»: институциональный анализ повседневной жизни «россий­
ского простого человека» // Политические исследования. 2001. № 2. С. 40—51.

Не удивительно, что уровень доверия к институтам власти в российском об­ществе в целом и уровень доверия к администрации в российских тюрьмах в 1990-е гг. находился практически на одинаковом уровне и не превышал 20— 25% (для сравнения: в западноевропейских странах этот показатель варьи­руется от 55 до 73%).

Когда семейственность торжествует над законом, официальная власть перестает эффективно управлять обществом, поскольку и сама она пора­жена тем же недугом. Властные отношения воспринимаются людьми — заключенными в зоне и гражданами на воле — как принудительная сила,

независящая от их сознания и жела­ния. И тогда к власти, если в обществе отсутствует доверие, возможно самое деструктивное отношение — социаль­ное отчуждение.

Взаимное доверие, снижая процент­ную долю до 20% и ниже, превращает­ся в еле заметную полоску, связыва­ющую власть и народ. Р. Роуз⁶⁴ употреб­ляет в этой связи метафору «песочных часов». В России государство и населе­ ние соединены лишь тонкой перемыч­кой, не позволяющей осуществляться полноценному «обмену веществ». Между двумя частями общества — лишь тонкая струйка взаимопонимания. Власть презирает народ и не считается с ним, народ боится власти и не доверяет ей. Диалог, который необходим меж­ду властью и народом, отсутствует.

Если государство защищает интересы не всех граждан, а только одной его группы, той, которую причисляет к «своим» (кровным родственникам и ква-зи-родственникам), то оно перестает служить интересам народа, посколь­ку не предоставляет своим гражданам почти ничего взамен делегированно­го ему права контроля. На таком же принципе — предпочтение «своих» всем другим — строится и мафиозная организация. Вовсе не случайно в повсе­дневном быту россияне называют государство «большой мафией».

Навязанные властные отношения означают радикальное несовпадение интересов властной группы и основной массы исполнителей ее решений. Го­сударство превращается в инструмент достижения узкогрупповых интере­сов. В подобных ситуациях низы стремятся встать «в контру» по отношению к верхам, манкируя их распоряжения, а заодно и свои служебные обязанно­сти, а верхи, чтобы нейтрализовать или повысить качество исполнительской дисциплины, ужесточают контроль. Возникает порочный круг, когда на каж-

⁶² Репрезентативный опрос был проведен более чем в 84 городских и сельских населенных пунктах в
28 субъектах Российской Федерации, во всех федеральных округах страны. Объем выборки соста­
вил 1600 человек.

⁶³ Речь идет именно о постоянном, т.е. долгосрочном, доверии, а не о сиюминутной спонтанной
реакции респондентов. В новейшей истории нашей страны бывали периоды — в 1991 г. при
Б.Н. Ельцине и 2001 и 2004 г. при В.В. Путине, когда уровень доверия институту президентства
достигал 80%. Однако в остальные годы показатель резко колебался, то падая, то повышаясь.

⁶⁴ Rose R., Mishler W., Haerpfer C. Getting Real: Social Capital in Post-Communist Societies // Studies in
Public Policy. 1997. №278.

дое усиление контроля следует неподчинение низов, а расплатой за бунт подчиненных является еще большее ужесточение давления сверху. Таков парадокс навязанных властных отношений. Он существует как на зоне, так и на свободе.

Связь между государством и обществом напоминает тонкую нить, готовую порваться в любой момент

Доверие, покинув территорию общества и замкнувшись на близких и родных, превращает в духовную пустыню всю страну. Когда власти взыва­ют к народу, его духовному богатству, предпринимают меры покончить с нравственным разложением, они напоминают голос вопиющего в пустыне. Их никто не слышит, никто не может услышать да никто и не хочет слышать. Пример бездуховности они подают сами. Высокий уровень доверия регули­рует отношения людей лишь внутри малых групп, а в отношениях между ними царит недоверие. Неспособность навязанной власти обеспечить гос­подство универсальных норм морали, делает вывод А.Н. Олейник, обуслов­ливает распад единого социального пространства на отдельные «лоскуты», т.е. слабо связанные между собой локальные группы и сообщества⁶⁵. Назва­ние этим сообществам — «семьи», землячества, региональные кланы, нефор­мальные молодежные объединения, субкультуры, тоталитарные секты, пра­вящие клики, деловые корпорации, тюремные касты («масти»). Внутри них достигается максимальная солидарность, между ними — минимальная. Это и есть феномен лоскутного государства или социального пространства.

Выражение «жизнь по понятиям» означает следование нормам только своей собственной группы, сообщества. У каждой «семьи» свои представле­ния о том, что такое общественный закон и где проходит граница допусти-

⁶⁵ Олейник А. Институциональная экономика. М., 2000.

мого произвола. Единого для всех закона в лоскутном государстве не суще­ствует. Он прописан в конституции, но не соблюдается на практике. Ины­ми словами, в реальной жизни большинство людей руководствуются непи-санными законами. Но именно так живет тюрьма. Таково еще одно сходство между зоной и «гражданкой».

Еще социалистическая экономика, в которой правил бал его величество дефицит, научила советских людей дорожить связями с «нужными людьми». Обычно такие связи образовывались в кругу друзей и родственников. Ана­лиз социальных практик, известных как «блат», проведенный А. Леденевой⁶⁶, показал, что на их базе прагматические отношения между людьми (они ори­ентированы на достижение максимальной полезности, например, достать дефицитный товар) обязательно консолидируются в своеобразный нефор­мальный институт. А. Леденева обращает внимание на роль блатных отно­шений, т.е. использования личных связей и неформальных контактов для получения товаров и услуг в обход формальных процедур.

⁶⁶ Леденева А. Блат и рынок: трансформация блата в постсоветском обществе // Неформальная эко­номика. Россия и мир / Под ред. Т. Шанина. М., 1999. С. 111 — 124.

Дата добавления: 2015-06-04