Вероучение, ритуалы, предписания

Стержнем вероучения джайнизма, принявшего общую для индий­ских религий концепцию кармы и конечного освобождения — нирваны, является самосовершенствование души. Преодолевая полученную как результат прежних жизней телесную оболочку, душа может, совершен­ствуясь, достичь всеведения, всесилия и вечного блаженства. Но до­стичь нирваны, прервать цепь перерождений может лишь аскет, а не мирянин, и потому в религиозных установлениях столь большое значе­ние придается аскетической практике.

Джайны считают, что мир, населенный сонмами богов, не является божественным творением. Вечны и неуничтожимы вселенная и состав­ляющие ее субстанции. В соответствии со всеобщим законом мирозда­ния срединная часть вечного мира — эпицентр ритмических колебаний, вызываемых поворотами колеса времени. Но даже здесь смена перио­дов не предстает столь катастрофичной и гибельной как в космологии индуизма или буддизма. Каждый из бесчисленных циклов, повторяя предыдущие, являет миру как в период совершенствования, так и в пе­риод упадка, по 63 выдающихся человека (24 тиртханкара, 12 чакравар-тинов, 9 триад героев).

Мифологическая и иконографическая традиция джайнизма, лишь указывая на тиртханкаров прошлого и будущего циклов, сосредоточива-

ется на деяниях и качествах божественных учителей цикла настоящего. Но и они, как и чакравартины («владыки мира»), и триады героев в бо­льшинстве своем оказываются иллюстрацией кармической предначер-танности. В схематичности пересказа их судеб сквозь вариации звучит лейтмотив общности, повторения. По-настоящему индивидуализиро­ванный характер приобретают фрагменты, основанные на исторических реалиях (например, биографии последних двух тиртханкаров — Парш-ванатхи и Вардхаманы), либо на сюжетах индусской мифологии (эпиче­ская история восьмой триады — Рамы, Лакшмана, Раваны).

24 тиртханкара («создателя переправы»), единственные свободные от желаний, занимают центральное место в джайнской иерархии и яв­ляют идеал самоотречения, аскетизма. Скульптурные изображения тра­диционно представляют их аскетами, стоящими в йогической позе ме­дитации со свободно опущенными руками. Сохраняется общее сходство образов Джины и Будды. Устойчивые особенности в изображениях тир­тханкаров, такие, как символический знак на груди, сформировались в сравнительно поздние сроки, уже после эпохи Кушан. С гуптского пе­риода они часто предстают в сопровождении персонажей индуистского пантеона — низших божеств, якшей и полубогов, гандхарвов. Согласно джайнской традиции, Индра назначает в услужение каждому тиртханка-ру якшу и якшини.

Появление этих и множества других индусских богов на младших ролях в джайнском пантеоне вполне согласуется с ключевыми ценно­стями и представлениями джайнов. Ведь, несмотря на все достоинства и могущество, жизнь богов, пусть и чрезвычайно долгая, заканчивается кармическим перерождением. И здесь боги уступают даже людям: они неспособны освободиться от кармы, на пути к мокше (нирване) их ждут дальнейшие превращения.

Джайнизм не знает противопоставления материального и духовно­го. Душа присутствует в каждом растении, в любой вещи. Души — дживы — вечны и выступают в мирском круговороте в различ­ных сочетаниях и формах. Различает их количество органов чувств: от одного (осязания) у низших до пяти (зрение, слух, осязание, вкус, обо­няние) у высших животных. Людям и богам присуще также шестое, внутреннее чувство, залог разума. При этом всем дживам свойственно сознание. Главное же различие между ними в том, что все мирские дживы несут двойное бремя — материальности и иллюзорности бытия, и лишь немногие пребывают в состоянии сиддха (совершенства), либо мукта (освобождения).

Представления о всеобщей одушевленности природы определяют главенство в джайнской этике принципа ахимсы — ненанесения вреда

живым существам. С какой формой жизни ни столкнулся бы джайн, он должен воздержаться от умерщвления сам и удержать других. Поэтому не только охота и рыболовство, но и земледелие, и скотоводство, свя­занные с гибелью живых существ,— профессии, запретные для джай-нов-мирян. Наиболее ревностные из них пьют лишь процеженную воду, ходят с повязкой на рту и даже подметают перед собой дорогу, чтобы случайно не проглотить или не раздавить какое-нибудь насекомое. Джайны не только не употребляют в пищу мяса, но, стремясь не нано­сить лишнего вреда и растениям, не едят клубней, корней и плодов, со­держащих много семян.

Как и большинство древнеиндийских религиозных учений, джай­низм видит основную свою задачу в разработке норм и предписаний, способных помочь человеку в достижении религиозного идеала, в по­исках «пути освобождения». Путь этот Джина определил как следова­ние «трем драгоценностям». Первая — «совершенное воззрение»: виде­ние мира в соответствии с учением Махавиры, убежденность в его аб­солютной истинности. Вторая — «совершенное знание»: познание уче­ния о сущности души и мира. Идти к этой цели можно и должно всю жизнь, а для начала необходимо приобрести ограниченное знание с по­мощью наставника — гуру: познать самого себя, сущность своего «я», правильно понять свою цель (освобождение от кармы). Третья драго­ценность— «совершенное поведение»: преодоление желаний и соблю­дение религиозных правил. Этика джайнов жестко диктует повседнев­ные нормы поведения. Все члены общины добровольно принимают на себя пять основных обетов: не причинять вреда живому, не красть, не прелюбодействовать, не стяжать, быть искренними и благочестивыми. К основным нередко добавлялись и иные добровольные обеты и огра­ничения.

Все джайны — и монахи, и миряне — члены одной общины. Поско­льку освобождение от кармы считалось возможным лишь для мона­хов-аскетов, постольку и мирянам следовало в течение некоторого вре­мени вести монашеский образ жизни. Формально монахом мог стать любой джайн, но попасть в этот особый, высший слой в среде джайнов, стать образцом для подражания мирян означало также полностью по­рвать с обычной жизнью. Питаясь милостыней, монахи чередовали паломничества с кратковременным проживанием в монастырях. Прохо­дя после трех лет послушничества обряд посвящения и принимая но­вые строгие обеты, монах навсегда вступал на полный лишений путь аскета.

Характерно, что джайнизм не создал собственной бытовой обрядно­сти, и джайны-миряне прибегали в ряде случаев к услугам брахманов.

Кастовое деление в джайнской общине играло гораздо меньшую роль, чем у индуистов. Однако значение кастовых институтов постепенно возрастало, что обеспечивало джайнизму сравнительную устойчивость в индусском обществе.

Зародившись в Бихаре, джайнизм нашел немало приверженцев на юге (преимущественно дигамбары) и на западе (шветамбары) Индии, однако составить конкуренцию буддизму и индуизму не смог. Потен­циал распространения джайнизма был скован рядом внутренне при­сущих ему факторов. Так, успех в городах был отчасти оборотной стороной религиозных запретов на занятие сельским хозяйством, пренебрежения теми видами труда, которые чреваты угрозой живым существам. Мягкие в сравнении с суровой практикой джайнских ас­кетов требования к мирянам способствовали активности и единству членов общины. Но существование самих общин сохраняло весьма замкнутый характер. Помимо общих для Индии социально-экономи­ческих, кастовых и культурных причин отчужденности от окружаю­щего мира способствовали такие устойчивые черты образа джайнской религиозной практики, как отшельничество и аскетизм, превосходя­щие привычные нормы индийской традиции. В особенности это про­являлось на юге, в регионе, где распространены секты более радика­льных дигамбаров.

По преданию распространение джайнизма на юг Индии вплетается в череду важнейших событий становления канона. Учение Джины на­следовало шесть поколений прямых преемников, сохранявших в памя­ти и изустно передававших канонические тексты. В годы правления Чандрагупты Маурья ученик в шестом поколении Бхадрабаху, сопро­вождаемый множеством аскетов, отправился на юг Индии. По возвра­щении монахи обнаружили, что за время их отсутствия тексты, подза­бытые и искаженные оставшимися, были сведены на вседжайнском соборе в канон «Сиддханта», а ряд этических и ритуальных правил общины стал выполняться с нарушениями. Так юг оказался оплотом чистоты первоначального учения. В различных южноиндийских госу­дарствах создавались джайнские храмы, действовали монастыри. К V в. в Южной Индии, в особенности среди тамилов, джайнизм завое­вал преобладающие позиции. Но, несмотря на подъем отдельных цен­тров и освоение новых территорий, в целом со второй половины пер­вого тысячелетия новой эры положение джайнской общины начинает клониться к упадку. Важнейшими факторами взлетов и падений вероу­чения в течение столетий оставались, с одной стороны, отношения с государями, а с другой — меняющийся контекст широких религиоз­ных движений.

Постоянная борьба различных религиозных течений за влияние на правителей — фактор в истории легко объяснимый: дарения земель, по­жертвования, строительство храмов и монастырей за счет казны, под­держка авторитетом и силой власти, особенно в периоды этнорелигиоз­ных конфликтов жизненно важны для судеб общины. Джайнам удава­лось добиваться покровительства представителей династий Ганга, Ка-дамба, Сатаваханов, Раштракутов, Чалукьев, Паллавов... Они имели в этой борьбе ряд преимуществ и неоднократно с успехом ими пользова­лись. Предпосылкой успеха была сама социально-профессиональная структура джайнских общин. Часть джайнов (в большинстве своем го­рожан) традиционно занималась торговыми и финансовыми операция­ми, и из их числа имели возможность выдвинуться влиятельные при­ближенные, ссужавшие казну деньгами, включавшиеся в процессы сбо­ра и распределения налогов. С другой стороны, община долго остава­лась средоточием средневековой учености и культуры. Ведущую роль играли джайнские математики, астрономы, литераторы. Уникальны по­иски в области философии, в теории познания, логике, метафизике. Влияние этих факторов было весьма значительно на верхних этажах со­циально-экономической и культурной иерархии, но все же не ими опре­делялись на поворотах истории судьбы джайнизма.

Религия — важнейшая общественно-мировоззренческая, этнокуль­турная составляющая традиционных цивилизаций. Только в таком кон­тексте и только на фоне трансформации индуизма различима суть глав­ных событий джайнской истории. Вероучение джайнов складывалось в эпоху становления брахманизма. На этой фазе развития общеиндийской религиозной традиции происходят как консолидация, так и разнообраз­ные трансформации мифологических и философских представлений, сохраняющих преемственность с ведическим мировоззрением. Возрас­тавшая ритуализация общественно-религиозной жизни служит средст­вом связи местных верований и обычаев с усложняющейся картиной мира и со смутным, малопонятным языком и смыслом древних ведий­ских текстов. В этих условиях безразличие джайнизма к авторитету Вед первоначально вполне уравновешивалось одной из этических установок общины — по возможности следовать обрядовым и бытовым традици­ям конкретной социальной среды. Неортодоксальные сектанты, видимо, не воспринимались как чужаки. В дальнейшем становление индуизма не только двигалось по пути религиозно-философских поисков, но и на­крепко их увязывало в синкретическом единстве с традициями и норма­ми социальной организации, этики, права, культуры, быта. Потенциал преимуществ этой чрезвычайно гибкой и цепкой политеистической ре­лигии по-новому раскрылся с широким распространением течения

бхакти. Придав старому ядру религиозной традиции новый смысл и звучание, течение бхакти ярко высветило в учении о божественной сущности идеал понимания, прощения и милосердия, а в учении о ду­шах верующих уделяло основное внимание поддержанию чувства по­клонения, любви и преданности. На фоне ее демократизма джайнизм начинал заметно проигрывать, несмотря на всю свою близость к по­вседневности и укорененность в традиции. Там, где обновленный инду­изм вместо отвлеченных надежд на освобождение от кармических пере­рождений предлагал ощутить божественную притягательность, окуну­ться в эмоционально-эстетические переживания, джайнизм со все более заметной суровостью настаивал, что лучшее почитание — следование слову учителей, слову, которое ведет к прозрению через познание соб­ственной сути.

Джайнизм накладывает ограничения как на привнесение эмоциона­льно-личностного начала в опыт и логику абстрактно-умозрительных построений, так и на демократизм отшельничества, внутренней и внеш­ней аскезы. А уступки в принципах аскетической этики и отказ от пре­тензий на реалистичность отражения бытия равнозначны для джайниз­ма потере лица, утрате индентичности. Видимо поэтому основные пре­образования касались не существа вероучения, а организации жизни общины, а более поздние реформаторские движения (такие, как попыт­ки воссоздания «первоначальной чистоты» веры под руководством Лон-ка в XV в., или Вандхья и Таранасвами в XVI в.) не шли ни в какое сравнение с реформацией, осуществляемой учением бхакти ни по глу­бине и размаху, ни по последствиям. Пока же, с VII—VIII вв., с возник­новением на юге движения бхактов, джайнизм оказался объектом их критики как консервативное учение, пользующееся государственной поддержкой. Среди наиболее непримиримых бхактов были и почитае­мые наравне со святыми создатели религиозных песен («наянары» у шиваитов и «альвары» у вишнуитов), в молодости принадлежавшие к джайнской общине. На юге Индии община, лишившаяся покровитель­ства индуизированных правителей, пережила массовое (в особенности начиная с XIII в.) обращение своих членов в индуизм, потерю влияния, и наконец, в эпоху мусульманских завоеваний практически полностью утратила прежние позиции. Вероятно, бескомпромиссный аскетизм ди-гамбаров сыграл в этом не последнюю роль, способствуя их отчужде­нию и изоляции. И все же у джайнизма хватило гибкости и прочности, чтобы выстоять и сохраниться.

Несколько более благополучной была судьба шветамбаров на запа­де. Здесь существовали такие крупные джайнские центры, как Матхура, Удджайн, Раджпутана. В этих регионах джайны также неоднократно

добивались расположения правителей, и высший взлет их влияния при­ходится на XII век, время правления Кумарапалы из династии Чалукьев. Позднее им уже не удавалось воспользоваться близостью к феодальным государям, но удалось сохранить большие процветающие общины в Гуджарате и Раджастане. Богатые джайнские торговцы часто действо­вали под покровительством раджпутских князей, ссужая их деньгами, посредничая, перепродавая. При мусульманских династиях они также подвизались в сфере торгово-ростовщических операций, при налого­вом ведомстве, давали ссуды Моголам, сумев избежать преследова­ний. В колониальный и постколониальный период торгово-ростовщи-ческая прослойка марвари (получившая название по месту образова­ния — Марвару), большинство которой составили джайны Раджпута-ны и Гуджарата, вышла на ведущие позиции в финансово-экономиче­ской жизни Индии. Представителей джаинских марварийских каст, а также джаинских каст бания немало среди крупнейших предпринима­телей и монополистов. Их диаспора присутствует не только во всех крупных городах Индии, но и в Англии, США, странах Южной Азии. В целом же джайнская община сегодня составляет менее 1 % населе­ния страны.

сикхизм

Сикхизм (от санскр. «шишья» — «ученик») входит в число самых молодых религий в мире; его история насчитывает около пяти веков. Подавляющее большинство последователей этой религии проживает в Индии, где к 2000 г. насчитывалось около 15 млн. сикхов (2 % населе­ния страны). Сикхские общины, объединяющие относительно недавних выходцев из Южной Азии, существуют в Англии, США, Канаде, Афга­нистане, а также в других государствах.

Дата добавления: 2015-06-04