СВОБОДЫ 3 страница

Как мы видим, идея построения экономического оборота исключительно и только на началах добровольного обмена, автономии воли и Парето-оптимизации не может быть абсолютизирована. В ряде случаев право ограничивает проведение этой идеи в жизнь.

Но государству не стоит забывать, что в основе роста рыночной экономики лежат миллионы ежедневно заключаемых и в большинстве случаев Парето-улучшающих частных сделок. Избыточные вторжения государства в сферу автономии воли сторон препятствуют совершению потенциальных Парето-улучшений и создают помехи для динамичного экономического развития.

Иначе говоря, правовое регулирование договорных отношений не должно упускать из виду одну из основных своих целей, а именно - создание благоприятных институциональных условий для совершения и исполнения приносящих сторонам максимальный экономический излишек (т.е. максимально эффективных) сделок. Безусловно, это не единственная цель норм договорного права, и в некоторых случаях конкурирующие ценности могут стимулировать право ограничивать свободу договора, но было бы большой ошибкой структурировать нормативное регулирование и ограничивать свободу договора, не беря в расчет важнейшую задачу по обеспечению экономической эффективности правовых норм.

§ 4. Ограничения свободы договора и разрушение спонтанного

порядка балансирования спроса и предложения

Мало кто сейчас спорит с тем, что плановая экономика, указывающая на то, какие и в каком количестве блага должны производиться, на каких ценовых и неценовых условиях и по каким каналам реализовываться, как правило, приводит к экономическому краху из-за разрушения спонтанного порядка балансирования спроса и предложения.

Так, например, экономисты давно заметили, что введение максимальных цен искажает работу механизма балансирования спроса и предложения и провоцирует формирование устойчивого дефицита и очередей. Если спрос превышает предложение, а продавцы не могут поднять цены настолько, чтобы блага попали в руки тех, кто ценит их и готов заплатить за них больше, имеющийся объем предложения поглощается, а остальная часть спроса остается неудовлетворенной. Поднятие цены послало бы покупателям четкий и чувствительный сигнал сократить потребление дефицитного блага и искать субституты, продавцам - сигнал о необходимости оперативного роста производства для извлечения максимального обогащения из создавшегося положения, а владельцам капитала - сигнал о том, что инвестиции в производство этого блага сейчас могут принести некие сверхдоходы. В результате возникший разрыв спроса и предложения был бы сравнительно быстро устранен за счет создания стимулов к росту предложения и снижению потребления. Фиксация же цен нарушает эту систему спонтанного координирования, сигналов и стимулов, консервирует дефицит.

При этом тот факт, что цена сделки ограничена, отнюдь не означает, что покупатель платит именно столько, сколько предписано законом. В ответ на ограничение естественного роста цен, обусловленного превышением объема спроса над объемом предложения, как правило, неминуемо возникают черные рынки, на которых сделки совершаются по рыночной равновесной цене, превосходящей законодательный максимум. Причем сама нелегальность данной сделки создает риски, которые конвертируются в дополнительную прибавку к цене. В итоге сделки на черном рынке заключаются часто по ценам, превосходящим тот уровень, на котором они бы остановились при отсутствии законодательного максимума.

Кроме того, даже если исключить проблему черного рынка, издержки покупателя все равно превышают ценовой максимум. Эти дополнительные издержки обременяют покупателя не напрямую в виде дополнительной доплаты к прежней цене, а в виде трансакционных издержек стояния в очереди, поиска дефицитного товара и т.п. При этом такие издержки становятся достаточно значительными, если мы примем в расчет не только явные издержки в виде фактически понесенных затрат, но и альтернативные издержки в виде упущенной выгоды от иного использования сил и времени, потраченных на стояние в очереди и поиск дефицита <1>.

--------------------------------

<1> Альтернативными издержками некой деятельности в экономике называют упущенную выгоду от альтернативного использования своих ресурсов, сил и времени при наличии взаимоисключающих видов деятельности. Величина альтернативных издержек определяется как размер упущенной выгоды от наиболее экономически привлекательной из отброшенных альтернатив. Например, если человек покупает земельный участок за 1 млн. рублей и инвестирует в обработку земли и выращивание зерна еще 500 тыс. рублей ("явные издержки"), чтобы в конечном счете извлечь 1800 тыс. рублей от продажи зерна в год, такая экономическая операция может prima facie показаться экономически эффективной, так как приносит человеку 300 тыс. рублей прибыли. Но этот расчет не учитывает альтернативных издержек. Допустим, что если бы гражданин потратил те же самые 1500 тыс. рублей на приобретение земельного участка с загородным домом для сдачи в аренду, то он смог бы получить 2 млн. рублей арендной платы в год и извлек бы в итоге 500 тыс. рублей прибыли. Последняя сумма и составляет альтернативные (неявные) издержки, которые разумный предприниматель должен в теории принимать в расчет при определении наиболее эффективного приложения своих ресурсов. Если принять в расчет эту величину, то при прочих равных условиях выбор в пользу инвестиций в сельское хозяйство с чисто экономической точки зрения нелогичен, так как альтернативные издержки перевешивают прибыль от выращивания зерна. Это никак не отменяет того факта, что выбор в пользу сельского хозяйства может быть предопределен неэкономическими соображениями (например, личным пристрастием), но сигнализирует об ошибке в расчете, если инвестор ставил перед собой сугубо коммерческие цели.

Если бы продавец из-за превышения спроса над предложением мог бы поднять цену, то дефицитное благо было бы передано в руки тех, кто готов заплатить больше. Другие бы просто отказались от покупки, либо ограничив свои желания, либо найдя субституты. Очередь бы не образовывалась. Но если введен ценовой максимум, распределение ограниченного ресурса происходит не в пользу тех, кто больше готов заплатить за само благо, а тех, кто готов тратить больше усилий на его поиск, стояние в очередях и попытки достать дефицит. Альтернативные издержки в виде упущенной возможности потратить это время на полезную производственную деятельность могут быть в ряде случаев гораздо выше издержек покупателя от необходимости приобретать товар по рыночной цене. Но это происходит далеко не всегда, так как потраченное на стояние в очередях время разных людей имеет разную альтернативную стоимость. Когда общество выбирает "принцип очереди" и вводит максимальные цены, оно на первый взгляд уравнивает бедных и богатых, лишая последних их материальных преимуществ, но в реальности вольно или невольно отдает преимущество менее состоятельным. Это связано с тем, что свободное время менее состоятельных граждан, как правило, куда дешевле, чем время более состоятельных. Соответственно, альтернативные издержки получения блага для бедных меньше, чем для более состоятельных сограждан. В итоге "принцип очереди" приводит к тому, что данное благо достается богатому дороже, а бедному дешевле, т.е. обеспечивает идеалы дистрибутивной справедливости, что является мечтой любого "перераспределителя".

Мы, в свою очередь, допускаем, что, возможно, в некоторых случаях подобная дистрибутивная стратегия и исключение преимуществ богатых за счет ограничения рыночного механизма могут быть оправданы этически. Тем не менее следует признать, что эта мера часто оказывается в долгосрочном плане достаточно неэффективной. Альтернативные издержки, вызванные стоянием в очереди, и иные издержки, которые покупатели несут для приобретения дефицитного блага, в отличие от прироста цены не посылают нужных сигналов производителям. Эти затраты отражают высокую заинтересованность покупателя в том или ином благе. Покупатель, простаивая в очереди несколько часов, посылает четкий сигнал о своей готовности потратить на этот товар больше, чем он официально стоит. Но эта доплата уходит не продавцу, а распыляется (в форме дополнительных положительных трансакционных издержек) или просто выступает как чистый убыток (в форме альтернативных издержек). В итоге сигнальный и стимулирующий эффект, который подталкивал бы продавца к более оперативному наращиванию объема производства и продаж ставшего дефицитным блага, если бы этот излишек поступал именно ему, сбивается, и он менее оперативно реагирует на рост величины спроса. В итоге фиксация максимальных цен приводит к консервации дефицита на гораздо более длительный срок, чем если бы цены были свободны. В последнем случае на резкий рост спроса продавцы ответили бы столь же резким скачком цен. Но эти сверхдоходы как минимум в условиях наличия достаточной конкуренции простимулируют сравнительно быстрый рост производства, обеспечиваемый продавцами, заинтересованными в максимальном обогащении за счет этого всплеска спроса, и инвесторами, направляющими свободный капитал в производство этого дефицитного товара для извлечения сверхприбыли. В итоге предложение достаточно быстро вырастает, спрос насыщается, а возросшая конкуренция начинает толкать цены вниз.

Все эти закономерности достаточно очевидны. Если речь идет о конкурентной среде и отсутствуют иные "провалы рынка", свободные цены более эффективно обеспечивают саморегуляцию экономического обмена, и государство по общему правилу должно воздерживаться от прямого ограничения ценовой свободы. Многие экономисты считают, что в случае особенно болезненных всплесков цен на жизненно важные блага более разумная регулятивная стратегия - прямые трансферты из бюджета тем, кто действительно нуждается в средствах для их приобретения. Мы не готовы однозначно и безоговорочно принять эту позицию без дополнительного анализа. Тем не менее вполне очевидно, что избыточное и систематическое вмешательство в работу "невидимой руки" рынка и договорной свободы с целью коррекции динамики цен под влиянием колебаний спроса и предложения приводит к дисфункции рынка и крайне неприятным побочным эффектам.

Правда, здесь следует оговориться, что далеко не все редкие блага с точки зрения общественной этики и практической реализуемости можно распределять путем свободных цен (например, органы, необходимые для трансплантации, или такие общественные блага, как дневное освещение в городах или дороги). Кроме того, далеко не везде и не всегда имеется конкурентная среда. В условиях монополии стимулы к росту объема предложения значительно ниже и монополии могут достаточно долго поддерживать искусственный дефицит. Соответственно, в таких случаях иногда может потребоваться вмешательство государства или иного координирующего органа, устанавливающего максимальные цены или вовсе отменяющего рыночный принцип ценообразования <1>.

--------------------------------

<1> Хейне П. Экономический образ мышления. М., 1991. С. 111, 112.

В то же время современные экономики практически всех стран мира и, безусловно, всех развитых и цивилизованных стран считаются рыночными именно потому, что описанные выше примеры, когда те или иные блага распределяются не посредством договорной и ценовой свободы, являются скорее исключениями. Большинство всех дефицитных благ распределяется именно путем свободного ценообразования и согласования иных договорных условий, переходя в руки тех, кто готов заплатить больше. Именно такая система посылает те сигналы, которые стимулируют пропорциональный рост предложения и оперативную ликвидацию разрыва между спросом и предложением. В общем и целом вся система рыночной экономики работает именно на этом двигателе. Впервые выпущенные на рынок "прорывные" лекарства или технологии обычно вначале стоят дорого и достаются богатым, что может показаться несправедливым в краткосрочном периоде. Но в долгосрочном периоде жажда сверхприбыли стимулирует наращивание производства и усиление конкуренции производителей, удовлетворение спроса, усиление конкуренции и снижение цен, делающее данное благо или его заменители доступными любому. Достаточно сравнить стоимость и доступность мобильной связи в 1990-е и 2000-е гг. в России. В отсутствие государственного регулирования цен конкуренция провайдеров сотовой связи привела к тому, что мобильный телефон сейчас может позволить себе практически любой россиянин.

Аналогичная картина наблюдается и при попытке государства реагировать на падение цен на те или иные блага путем установления минимальных цен (как в случае установления минимального уровня заработной платы). Такое вмешательство государства в сферу свободного ценообразования в сфере трудовых отношений, в частности, приводит к тому, что блокируется возможность заключения добровольной сделки по цене ниже законодательно предписанной, даже если работник был бы готов работать за такой небольшой оклад. В итоге работодатель, который был бы согласен взять человека на работу только на зарплату ниже минимально предписанной, отказывается от найма. В конечном счете это способствует росту безработицы, особенно в среде молодых и неопытных работников и чернорабочих <1>. Как категорически заявлял нобелевский лауреат Гэри Беккер, "повысив минимальную заработную плату, вы лишите работы тысячи людей" <2>. Является ли это последствие желательным? Вряд ли. Это не значит, что законы о минимальных размерах оплаты труда вовсе не имеют разумных политико-правовых оснований. Но мы вынуждены признать возможность подобного побочного эффекта: введение ограничения ценовой свободы путем установления ценовых минимумов блокирует естественное балансирование спроса и предложения труда и формирует избыток нереализованного предложения (в данном случае безработицу).

--------------------------------

<1> Сейчас негативное влияние законодательства о минимальной оплате труда на занятость признается большинством экономистов (см.: Paul E.F. Freedom of Contract and the "Political Economy" of Lochner v. New York // 1 New York University Journal of Law and Liberty. 2005. P. 553), хотя, как показывают некоторые исследования, этот негативный эффект сказывается только при значительном превышении минимального уровня оплаты труда над его рыночным значением.

<2> Цит. по: Самуэльсон П.Э., Нордхаус В.Д. Экономика. 18-е изд. М., 2010. С. 173.

Принципиален и спорен вопрос о степени этого негативного влияния на занятость, но само наличие этого побочного эффекта, видимо, нельзя недооценивать. Когда минимальный уровень заработной платы становится ниже равновесного, он не оказывает фактически никакого влияния на рыночные процессы. Когда МРОТ отсекает лишь совсем маргинально низкие оклады, его влияние на свободное ценообразование будет в целом не столь значительным или вовсе незаметным. Но как только популизм толкает политиков к поднятию этого минимума на уровень, существенно превышающий равновесную рыночную стоимость труда значительной части работников, это оказывает на рынок и занятость достаточно деструктивное воздействие.

§ 5. Проблема неэффективности государства как заменителя

рыночного порядка

Как уже отмечалось, у рыночного, спонтанного механизма распределения ограниченных ресурсов в пользу тех, кто ценит их выше и готов заплатить больше, пожалуй, есть единственная альтернатива - делегация функции оценки интересов, издержек и выгод некоему третьему лицу, "всемогущему плановщику". Если право не доверяет контрагентам самим определять цены и иные условия обмена, то единственный субъект, способный реально делать этот выбор, - это государства или некие ассоциации или иные подобные внешние структуры. В принципе они способны разрушать рыночный порядок, определять, какие условия обмена будут действовать независимо от реальных желаний и предпочтений сторон, блокировать процесс перетекания благ в руки тех, кто готов платить за них больше, и прямо ограничивать те или иные виды сделок. Десятки стран, осуществлявших несколько десятилетий XX в. советский эксперимент, демонстрируют нам принципиальную возможность отмены рынка как такового.

Эти возможности подавления рынка небезграничны. У любого государственного или иного внешнего вмешательства в рыночные процессы есть определенные пределы. Неизбежное возникновение в ответ на введение подобных интервенций черных рынков в странах плановой экономики иллюстрирует пределы государственных возможностей.

Тем не менее, даже если отбросить этот нюанс, мы остаемся один на один с вопросом: а судьи кто? Насколько бюрократы способны обрабатывать всю необходимую информацию и координировать работу миллионов граждан и компаний таким образом, чтобы спрос и предложение балансировались? Артур Пигу считал, что у бюрократов имеются определенные возможности заменить свободный рынок, хотя они и носят ограниченный характер. Это, на его взгляд, предопределяет допустимость осторожного государственного вмешательства в рыночные процессы <1>. В то же время многие другие выдающиеся экономисты (такие, например, как Хайек) доказали принципиальную неспособность государства справиться с этой задачей в сколько-нибудь масштабном формате.

--------------------------------

<1> Pigou A.C. The Economics of Welfare. 1920. P. 296.

Для нас вполне очевидно, что отрицать полностью способности государственной бюрократии исправлять сбои в работе свободного оборота в современных условиях достаточно сложно. В то же время здесь следует проявлять повышенную осторожность.

Рынок способен интегрировать и перерабатывать объем информации (о запасах, динамике издержек, колебаниях спроса, субъективной ценности благ и т.п.), непосильный для любой системы централизованного планирования <1>. Эта информация не централизована и распылена среди миллиардов людей. Каждый человек наблюдает лишь ту крупицу этой общей информационной картины, которая характеризует его потребности и возможности. Свободный рынок создает такую систему стимулов, при которой эта распыленность информации и отсутствие единого центра управления не препятствуют, а, наоборот, формируют основания для координации экономического взаимодействия людей. Как справедливо отмечают некоторые авторы, "система рыночных цен реагирует на эту децентрализацию информации децентрализацией власти по принятию экономических решений... и передает игрокам рынка именно ту информацию... которая нужна им для принятия разумных решений" <2>. Попытка же организовать командно-административный формат экономического взаимодействия индивидов попросту обречена в силу естественных эпистемологических ограничений. Никакой госплан не способен справиться с задачей по обработке необходимого объема информации о предпочтениях, ценности благ, издержках, дефиците, рисках, шансах, ожиданиях и других обстоятельствах и более или менее активно выбирать обоюдовыгодные условия миллиардов совершаемых в обороте сделок лучше, чем сами участники оборота, имеющие реальные стимулы к наиболее рациональному поведению.

--------------------------------

<1> См.: Фон Хайек Ф.А. Дорога к рабству. М., 2005. С. 236, 237; Hayek F.A. The Use of Knowledge in Society // 35 American Economic Review. 1945. P. 526 ff. (пер. на рус. яз. см.: Хайек Ф.А. Использование знания в обществе. http://www.liberarium.ru).

<2> Zwolinski M. Price Gouging and Market Failure // New Essays on Philosophy, Politics and Economics: Integration and Common Research Projects / Ed. by G. Gaus and C. Favor. 2010. P. 333 ff. (пер. на рус. яз. доступен в Интернете на сайте: http://www.inliberty.ru).

В силу этих естественных информационных ограничений попытки государства административно навязывать участникам оборота ассортимент и объемы продукции и услуг, цены и параметры обмена в ряде случаев приводят к дефициту и очередям, низкой эффективности и падению производительности труда, производству массы невостребованных обществом благ, снижению инвестиционной и инновационной активности, росту коррупции и в конечном счете к стагнации, что на своем примере почувствовали миллиарды жителей Земли, вольно или невольно оказавшиеся участниками коммунистического эксперимента. Возврат большинства бывших советских государств к рыночной парадигме и принципу свободного экономического обмена был неизбежен и предопределен (что не понимал Шумпетер, но отчетливо видел Хайек). При прочих равных условиях свободный обмен позволяет обеспечить значительно более эффективное распределение ограниченных экономических ресурсов, чем любые иные альтернативы.

Другая проблема вмешательства государства в сферу автономии воли сторон состоит в сложности просчета тех долгосрочных последствий, которые вытекают из принятия тех или иных мер по ограничению свободы договора.

Государство в ряде случаев может более или менее отчетливо представить себе, как экономика отреагирует на принимаемые им меры по ограничению свободы договора в краткосрочной перспективе. Но возможности бюрократов предугадать долгосрочные последствия, как правило, невелики. Для просчета долгосрочного эффекта принимаемых мер требуются очень высокая экспертиза и анализ множества взаимовлияющих факторов. Во многих случаях абсолютно точно просчитать такие последствия крайне сложно. При этом часто на короткий период эффект от принимаемых ограничительных мер может вполне удовлетворить регулятора, в то время как долгосрочные последствия могут оказаться крайне нежелательными. Пытаясь бороться с негативными экстерналиями частного оборота, правительства часто невольно провоцируют возникновение негативных экстерналий от своего вмешательства <1>. Более того, опыт показывает, что в долгосрочной перспективе ограничительные меры часто ущемляют как раз те интересы, которые регулятор пытался защитить.

--------------------------------

<1> Таллок Г. Общественные блага: перераспределение и поиск ренты. М., 2011. С. 36.

Как мы далее покажем, ограничение свободы договора, введенное в отношении отдельной категории участников оборота, косвенно приводит к увеличению издержек их контрагентов. В то же время в силу известных микроэкономических закономерностей рост издержек производителя в ряде случаев в долгосрочной перспективе приводит к росту цен (что особенно характерно для ситуаций, когда спрос не является абсолютно "эластичным"). Соответственно, как мы покажем далее в одной из глав, такого рода вмешательства часто приводят к тому, что за восстановление справедливости в условиях конкретной сделки платят сами жертвы несправедливости.

В ряде других случаев ограничения свободы договора защищают интересы одних клиентов за счет других. Например, часто ограничения свободы договора создают своего рода эффект кросс-субсидирования, когда избирательное ограничение свободы договора приводит к тому, что одна категория клиентов оплачивает более выгодное положение другой <1>. Так, например, усиление ограничений свободы договора в области трудовых контрактов во имя интересов работников (например, ограничение на увольнение или заключение срочных договоров) в краткосрочной перспективе улучшает положение тех, кто уже работает, но увеличивает издержки предпринимателя, повышая стоимость использования рабочей силы. Это в ряде случаев приводит к тому, что в конечном счете растет безработица. Многие люди, которых работодатель с удовольствием нанял бы, не будь сложностей с последующим увольнением, не получают работу. В частности, в странах с социально ориентированным и эффективно применяемым социальным трудовым законодательством большие сложности в поиске работы испытывают, например, беременные женщины либо молодые или неопытные работники. Их часто не хотят нанимать в силу того, что любая попытка расторжения договора с ними будет неминуемо заблокирована.

--------------------------------

<1> Подробнее о проблеме кросс-субсидирования в контексте ограничения свободы договора см.: Slawson W.D. Binding Promises: the Late 20-th Century Reformation of Contract Law. 1996. P. 100.

Как мы видим, в ряде случаев вызванные ограничением свободы договора этический и экономический выигрыши "сегодня" получаются за счет непреднамеренных экономических и этических издержек "завтра".

Эти проблемы нередко игнорируются государством, которое чаще всего способно просчитать только непосредственный эффект принимаемых мер, не удосуживаясь заглянуть чуть дальше и предугадать, к чему такие благие намерения иногда приводят. В результате во многих случаях от введения тех или иных ограничений свободы договора либо вовсе нет никакого эффекта с точки зрения тех целей, которые были перед такой мерой поставлены, либо "волны" непреднамеренных негативных последствий расходятся крайне широко, деформируя сложные взаимосвязи и провоцируя негативные внешние эффекты далеко за пределами того, что могло предвидеть государство.

Так, например, некоторые недавно опубликованные социолого-экономические исследования показывают, что принятый в Российской Федерации в 2009 г. Федеральный закон "Об основах государственного регулирования торговой деятельности в Российской Федерации", который ввел множество ограничений договорной свободы в отношениях между поставщиками продукции и розничными торговыми сетями (например, ограничил размер "бонуса" за объем продаж, ввел максимальные сроки отсрочки платежа и т.п.), не возымел того эффекта, на который рассчитывали его разработчики. Как отмечает В.В. Радаев, в итоге "малый бизнес выиграл заметно меньше крупного бизнеса, поставщики не получили заметных преимуществ по сравнению с розничными сетями, а вместо конечных потребителей бенефициарами новых условий стали скорее чиновники" <1>. Нам трудно без детального изучения этого специального вопроса согласиться или не согласиться с В.В. Радаевым в этой оценке. Тем не менее такого рода неудачи в достижении целей введения сколько-нибудь интенсивного и масштабного регулирования содержания договорных отношений случаются достаточно часто, а для российского правотворчества являются чуть ли не правилом.

--------------------------------

<1> Радаев В.В. Возвращение государства к регулированию внутренней торговли в России: анализ процесса разработки, обсуждения и первые последствия принятия Федерального закона о торговле // Государственное регулирование торговой деятельности: основы и противоречия. М., 2011. С. 59.

Но даже если бы государство было способно принимать решения, которые оказываются лучшими, чем те, которые естественным образом вытекают из рыночных процессов, возникает проблема стимулов к обеспечению общественного блага. Дело в том, что современные экономисты, политологи и юристы перестали верить в дескриптивную точность и принципиальную реализуемость концепции бюрократии как института, единственная цель существования которого состоит в обеспечении общественного блага.

Государство, как показывает современная теория публичного (общественного) выбора (public choice theory) <1>, не представляет собой некий единый мозговой центр, озабоченный национальным процветанием и справедливостью для всех. Эти идеалистические представления опровергнуты печальным опытом существования государств под властью авторитарных и тоталитарных правителей, а также достаточно циничными реалиями функционирования более или менее демократических государств Нового времени. Современное государство, являющееся или объявляющее себя демократичным, преимущественно состоит из тысяч бюрократов, значительная часть которых либо некомпетентна и плохо образованна, либо коррумпированна и эгоистична, либо не имеет достаточных стимулов, чтобы искренне и всерьез просчитывать наиболее разумные решения, которые следовало бы принимать их гражданам. Законотворчество находится под сильнейшим лоббистским давлением, а политические партии лавируют между лоббистами и "группами специальных интересов", дабы не обмануть ожидания спонсоров, поддержавших их политические кампании или банально их коррумпировавших, и одновременно не сильно подорвать свой имидж в глазах избирателей и шансы быть переизбранными и продолжить максимизировать (или даже капитализировать) свой политический ресурс. Суды же во многих странах либо коррумпированы, либо катастрофически перегружены, либо крайне далеки от реалий рынка, что даже их самые искренние попытки скорректировать волю контрагентов часто оказываются крайне неудачными.

--------------------------------

<1> См. подробнее: Мюллер Д. Общественный выбор III. М., 2007.

Насколько можно доверять рациональности такого регулятора? Можем ли мы допускать, что мнения бюрократов в отношении параметров экономического обмена окажутся в большинстве случаев более рациональными, чем мнения заинтересованных в обеспечении собственных интересов участников оборота?

Думается, что при наличии всех этих проблем радикально отрицать полезную роль государственного вмешательства невозможно, но верить в то, что государство в масштабном формате или достаточно интенсивно способно заменять своей волей автономию воли дееспособных граждан и предпринимателей и при этом обеспечить лучшие результаты, было бы верхом "регуляторного идеализма".

С учетом этого стоит согласиться с английским философом и экономистом Генри Сиджвиком, который писал, что "вовсе не очевидно, что в тех случаях, когда не работает принцип laissez-faire, целесообразно государственное вмешательство, поскольку неизбежные отрицательные стороны последнего могут в любом конкретном случае перевешивать недостатки частного предпринимательства" <1>. Как минимум часто государство испытывает не меньшие сложности при попытке эффективного и справедливого распределения благ, чем рыночный механизм даже в случаях его "провалов". Это еще раз подчеркивает, что если мы имеем некоторые несовершенства рыночного процесса, это отнюдь не означает, что попытки государства скорректировать эти сбои могут улучшить положение. Любое решение об ограничении свободы договора и опровержении данной базовой презумпции может быть принято только с учетом оценки реальных возможностей государственных институтов и сравнительной эффективности государственного вмешательства в качестве "лекарства" от "болезней" рынка.

Дата добавления: 2015-06-04