Соотношение ст. ст. 428 и 179 ГК РФ

Важно подчеркнуть, что как предусмотренный в данной статье критерий стечения тяжелых обстоятельств, так и эти новые критерии кабальности являют собой всего лишь некоторые примеры более общего феномена неравенства переговорных возможностей сторон. Поэтому разумно задаться вопросом, не дублируют ли эти нормы правила ст. 428 ГК. Следует признать, что в рамках действующей редакции норм ст. ст. 179 и 428 ГК такое дублирование происходит. Договор может удовлетворять критериям кабальной сделки, но одновременно подпадать и под определение договора присоединения. Иначе говоря, сейчас ст. 428 ГК предусматривает режим контроля только стандартизированных договоров, а ст. 179 ГК позволяет контролировать содержание любых договоров (как стандартизированных, так и нестандартизированных), если, конечно, они подпадают под соответствующие процедурные критерии кабальности. Однако, как справедливо отмечает А.Н. Кучер, ситуации пересечения этих режимов достаточно редки на практике, ведь одним из признаков договора присоединения de lege lata является стандартность условий, а условия кабальной сделки чаще всего формулируются специально для того, чтобы извлечь максимум выгоды из тяжелого положения другой стороны <1>. В этом смысле в рамках нынешней редакции ГК РФ между ст. ст. 428 и 179 определенное пересечение сфер применения хотя и имеет место, но носит лишь частичный характер и в целом незначительно.

--------------------------------

<1> Кучер А.Н. Теория и практика преддоговорного этапа: юридический аспект. М.: Статут, 2005. С. 315.

В то же время если планы реформы ГК РФ будут осуществлены и ст. 428 распространит свое действие и на нестандартизированные условия, а критерии кабальности, предусмотренные в ст. 179, будут расширены за счет факторов неопытности, легкомыслия и слабоволия, проблема дублирования значительно обострится. Напомним, что согласно предлагаемой в рамках реформы ГК РФ редакции п. 3 ст. 428 под судебный контроль справедливости подпадут и те случаи, когда и нестандартизированные условия "определены одной из сторон, а другая сторона поставлена в положение, затрудняющее согласование иного содержания отдельных условий договора".

Проблему значительного пересечения сфер применения данных режимов в случае реализации этой законодательной реформы легко продемонстрировать. К числу подлежащих доказыванию при применении ст. 179 ГК в новой редакции обстоятельств относятся: а) стечение тяжелых обстоятельств, легкомыслие, слабоволие или неопытность одной из сторон; б) осознанная эксплуатация другой стороной сложившейся ситуации; в) спровоцированный всем этим факт заключения сделки на "крайне невыгодных" для первой стороны условиях. Критерий "а" описывает некоторые из случаев, которые могут привести к дисбалансу переговорных возможностей и, соответственно, к "затруднениям в согласовании иного содержания договора". Критерий "б" отражает факт эксплуатации неравенства переговорных возможностей. Критерий "в", по сути, как и положение п. 2 ст. 428 ГК, указывает на несправедливость содержания договора.

При этом очевидно, что во всех случаях кабальности (как стечения тяжелых обстоятельств, так и легкомыслия, слабоволия или неопытности) мы имеем примеры положения, затрудняющего согласование иного содержания договора. В случае стечения тяжелых обстоятельств это достаточно очевидно: лицо вынуждается к согласию на несправедливые условия в силу различных чрезвычайных факторов, резкой нужды и тому подобных причин, затрудняющих его возможности полноценно вести переговоры. Но в равной степени этот вывод оправдан и применительно к предлагаемым ко включению в ст. 179 ГК новым признакам кабальности. В случае легкомыслия положение, затрудняющее согласование иного содержания договора, вытекает из "сверхоптимизма" и элементарного непонимания контрагентом истинных последствий заключаемой сделки и связанных с ней рисков и издержек; в случае слабоволия - из психологической неспособности рационально управлять своими желаниями; в случае неопытности - из непрофессионализма и недостаточной практической рациональности. Во всех трех случаях, если бы контрагент был в положении, в котором он имел возможность равноправно влиять на содержание договора, не было бы и оснований констатировать наличие данных признаков кабальности.

Иначе говоря, нормы ст. 179 ГК о кабальности в случае принятия предлагаемых изменений будут выполнять, по сути, ту же функцию, что и расширенный режим контроля справедливости договорных условий в соответствии с предлагаемой редакцией п. 3 ст. 428 ГК, но только в отношении некоторых ограниченных случаев неравенства переговорных возможностей. В рамках ст. 179 ГК доказывание неравенства переговорных возможностей, лишивших сторону возможности существенно влиять на содержание договора, будет осуществляться посредством указания на стечение тяжелых обстоятельств или на ограниченную рациональность гражданина, вызванную его неопытностью в делах, легкомыслием или слабоволием.

В результате хотя и не любой договор, попадающий в сферу судебного контроля на основании расширенной редакции ст. 428 ГК, будет "покрываться" нормами о кабальных сделках, но практически любая двусторонняя сделка, соответствующая вышеуказанным признакам кабальности, будет теоретически подпадать под действие режима, предусмотренного в указанной статье. Соответственно, возникнет вопрос о конкуренции механизмов защиты <1>.

--------------------------------

КонсультантПлюс: примечание.

Монография М.И. Брагинского, В.В. Витрянского "Договорное право. Общие положения" (Книга 1) включена в информационный банк согласно публикации - Статут, 2001 (издание 3-е, стереотипное).

<1> Брагинский М.И., Витрянский В.В. Договорное право. М.: Статут, 2003. Книга первая: Общие положения. С. 261.

Последствия этой конкуренции режимов легко проиллюстрировать. Не считая, к счастью, устраняемое правило о реституции в доход государства, гораздо более серьезно то, что как нынешняя, так и новая редакция ст. 179 ГК предполагают оспоримость договора, но не его расторжение или изменение, которые предусматриваются в качестве последствий признания договорного условия несправедливым на основе п. 2 ст. 428 ГК.

Насколько эти различия режимов оправданны? Оба инструмента имеют общую функциональную направленность и нацелены на контроль справедливости содержания договора. При этом оба они в качестве процедурного условия такого контроля указывают на неравенство переговорных возможностей. Норма п. 3 ст. 428 ГК в новой редакции указывает на неравенство переговорных возможностей в самом общем виде, в то время как ст. 179 просто упоминает лишь некоторые из видов такого неравенства. С точки зрения системной согласованности законодательства достаточно экзотична ситуация, когда частный случай контроля справедливости договора при неравенстве переговорных возможностей (ст. 179 ГК) предполагает инструментарий защиты, принципиально отличающийся от общего режима контроля справедливости договорных условий (ст. 428 ГК). Упомянутая в ст. 179 ГК оспоримость сделки означает необходимость предъявления слабой стороной иска в течение годичного срока исковой давности, в то время как ст. 428 ГК предусматривает подачу исков о расторжении и изменении договора, в отношении которых если и должен применяться некий срок давности, то общий, трехгодичный. При принятии же доминирующего за рубежом и предлагаемого нами подхода, исключающего необходимость для слабой стороны предъявлять судебный иск в контексте применения ст. 428 ГК, неоправданное различие режимов еще более усугубится.

Нам могут возразить, указав на то, что в силу ст. 179 ГК для оспаривания договора по причине его кабальности необходимо не только доказать крайнюю несправедливость содержания договора и наличие стечения тяжелых обстоятельств, неопытность, легкомыслие или слабоволие одного из контрагентов, но и недобросовестность другой стороны, проявляющуюся в том, что контрагент знал о данных обстоятельствах, вынудивших эту сторону к заключению договора на крайне несправедливых для нее условиях, и умышленно использовал данную ситуацию к своей выгоде <1>. Нормы ст. 428 ГК этот критерий не упоминают, что может давать некоторые основания считать, что сфера применения правил о кабальности не полностью перекрывается сферой действия новой редакции этой статьи.

--------------------------------

<1> См.: Киселев А.А. Проблемы квалификации недействительности кабальных сделок // Бюллетень нотариальной практики. 2004. N 2.

В ответ следует указать, что, хотя ст. 428 ГК как в действующей, так и в новой редакции действительно не упоминает об умышленной эксплуатации тех причин, которые поставили одного из контрагентов в положение, затрудняющее согласование иного содержания договора, думается, встречается крайне мало ситуаций, когда сильная сторона навязала слабой стороне договора явно несправедливые условия, не зная о своих переговорных преимуществах. Так что это различие носит скорее мнимый характер.

Другое возражение против нашего тезиса о практически полном поглощении режима кабальности правилами ст. 428 ГК в новой редакции может состоять в следующем. В норме п. 3 указанной статьи в новой редакции упоминается, что соответствующие спорные условия хотя и не являются стандартизированными, но все же определены той стороной, в чью пользу они направлены. Применительно же к кабальным договорам этот фактор иррелевантен, и сами несправедливые условия могут быть теоретически предложены той стороной, чьи интересы они ущемляют. В принципе в каких-то редких случаях такая ситуация действительно может иметь место.

В ответ следует заметить следующее. Во-первых, указание в п. 3 ст. 428 ГК в новой редакции на то, что несправедливое условие должно быть определено контрагентом "жертвы" несправедливости, само по себе, на наш взгляд, является избыточным, на что уже обращалось внимание выше. Эта избыточность в равной степени очевидна как применительно к тем случаям, которые "покрываются" нормами ст. 179 ГК о кабальности, так и к остальным случаям, подпадающим под действие ст. 428 ГК. Выше мы уже отмечали, что от этого критерия следовало бы отказаться из-за сложностей в доказывании. Во-вторых, даже если критерий определения несправедливых условий сильной стороной все же признать в качестве обязательного условия допустимости применения ст. 428 ГК, его отсутствие в контексте правил о кабальности хотя и создает некоторое (на наш взгляд, неоправданное) отличие в основаниях применения данных режимов, но в любом случае вряд ли настолько принципиальное, чтобы служить основанием для столь кардинального расхождения в механике судебного контроля.

Соответственно, мы приходим к выводу о том, что при условии принятия новой редакции ст. 428 в рамках идущей реформы ГК РФ подавляющее число случаев, когда имеются основания для признания договора кабальным, будет одновременно подпадать и под действие ст. 428 ГК в новой редакции. В результате возникает очевидный логический конфликт режимов оспаривания несправедливых договорных условий.

Как мы показали в сравнительно-правовом анализе, далеко не все правопорядки идут на выделение правил о кабальности или злоупотреблении обстоятельствами. А те, которые это делают, синхронизируют механизм контроля справедливости кабальных договоров и иных договоров (например, стандартизированных или потребительских). Так, как мы видели, в Германии речь в обоих случаях идет о ничтожности несправедливого условия, а в Голландии в обоих случаях применяется право на одностороннее их аннулирование по заявлению пострадавшей стороны.

С учетом того что российское законодательство в ближайшей перспективе вряд ли откажется от института кабальных сделок, было бы разумно снять неоправданную конкуренцию режимов, синхронизировав предусмотренный в ст. 179 ГК инструментарий защиты с режимом, предусмотренным в ст. 428 Кодекса. Думается, de lege ferenda в обеих статьях речь должна идти о ничтожности или отказе в судебном признании договора или отдельных его условий. Это устранит неоправданный разнобой в механизме контроля.

До тех пор пока эти изменения в ст. 179 ГК внесены не будут, можно de lege lata допустить альтернативность мер защиты, смирившись с некоторым разнобоем в регулировании самой механики защиты. Слабая сторона при наличии признаков кабальности может пытаться оспорить условия на основании указанной статьи, но сможет апеллировать и к ст. 428 ГК в новой ее редакции. Следует признать, что в условиях, когда законодательные режимы обоих инструментов не вполне совершенны, такая вариативность может иногда иметь и для слабой стороны некоторые преимущества.

Как бы то ни было, проведенный анализ показал, что в случае принятия новой, подготовленной в рамках идущей реформы ГК РФ редакции ст. 428 ГК и расширения признаков кабальности по ст. 179 ГК институт контроля справедливости кабальных сделок станет играть роль лишь уточнения общего режима защиты слабой стороны договора от несправедливости договорных условий, предусмотренного ст. 428 ГК.

Законодательство о защите прав потребителей

Статья 16 Закона о защите прав потребителей и феномен "полуимперативности" норм потребительского законодательства.

Отечественное законодательство содержит еще один механизм контроля справедливости договорных условий. Речь идет о норме, предусмотренной Законом РФ от 7 февраля 1992 г. N 2300-1 "О защите прав потребителей" <1> (далее - Закон о защите прав потребителей, Закон). Сфера действия Закона распространяется на договоры, заключенные между потребителями и изготовителями, исполнителями, продавцами при продаже товаров (выполнении работ, оказании услуг).

--------------------------------

<1> Ведомости СНД и ВС РФ. 1992. N 15. Ст. 766.

Ключевое значение в данном случае имеет зафиксированное во введении к Закону определение потребителя, под которым понимается исключительно гражданин, имеющий намерение заказать или приобрести либо заказывающий, приобретающий или использующий товары (работы, услуги) исключительно для личных, семейных, домашних и иных нужд, не связанных с осуществлением предпринимательской деятельности. Как и в Директиве ЕС 1993 г., определение понятия "потребитель" не распространяется на юридических лиц. Так, например, Верховный Суд РФ отмечает, что "суды не вправе руководствоваться законодательством о защите прав потребителей при разрешении споров, вытекающих из отношений, возникающих в связи с приобретением гражданином-предпринимателем товаров, выполнением для него работ или предоставлением услуг не для личных, семейных, домашних и иных нужд, а для осуществления предпринимательской деятельности либо в связи с приобретением товаров, выполнением работ и оказанием услуг в целях удовлетворения потребностей предприятий, учреждений, организаций" <1>.

--------------------------------

<1> См.: п. 1 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 29 сентября 1994 г. N 7 "О практике рассмотрения судами дел о защите прав потребителей".

В соответствии со ст. 16 Закона условия договора, ущемляющие права потребителя по сравнению с правилами, установленными законами или иными правовыми актами Российской Федерации в области защиты прав потребителей, признаются недействительными. Из приведенного текста вытекает, что речь идет не об оспоримости, а о ничтожности данного условия <1>.

--------------------------------

<1> Это прямо закреплено в Определении Верховного Суда РФ от 17 мая 2011 г. по делу N 53-В10-15. См. также: Шерстобитов А.Е. Юридические гарантии охраны прав потребителей в договорных отношениях // Сфера услуг. Гражданско-правовое регулирование: Сборник статей. М., 2011. С. 46.

Ключевое значение для применения ст. 16 Закона имеет толкование понятия "ущемление прав потребителей". Как отмечает Ю.Б. Фогельсон, в этом вопросе имеется определенная неясность <1>. Из буквального смысла формулировки указанной нормы вытекает, что ничтожными являются те договорные условия, которые ухудшают положение потребителя по сравнению с тем, как они зафиксированы в нормах потребительского законодательства.

--------------------------------

<1> См.: Фогельсон Ю.Б. Несправедливые (недобросовестные) условия договоров // Хозяйство и право. 2010. N 10.

Достаточно очевидно, что буквальная интерпретация нормы ст. 16 Закона состоит в том, что данная норма устанавливает презумпцию "полуимперативности" норм самого Закона и других законодательных норм, специально регулирующих права потребителя и прямо не оговаривающих возможность согласовать иное в договоре. Иначе говоря, если эти нормы законодательства о защите прав потребителей не являются прямо диспозитивными, они в силу ст. 16 должны считаться императивными в той их части, в которой они предоставляют потребителям те или иные права, и запрещающими ухудшение положения потребителя. Полуимперативный характер таких норм проявляется в том, что договор может вполне легально такое положение улучшать по сравнению с тем, что предусмотрено в таких нормах.

Соответственно, в случаях, в которых договор ограничивает права потребителя, предусмотренные специальными нормами законодательства о защите прав потребителей, эти условия считаются ничтожными как противоречащие ex ante императивным нормам. Не нужно доказывать ни их явную обременительность, ни наличие иных оснований применения ст. 428 ГК. При таком прочтении ст. 16 Закона появляется достаточно четкое основание для отграничения этого режима контроля справедливости договора от того, который вытекает из ст. 428 ГК. Норма ст. 16 Закона при ее буквальном прочтении не устанавливает инструмент судебного ex post контроля, а определяет модель ex ante контроля содержания потребительских договоров.

Но судебная практика знает и иные интерпретации данной статьи. Здесь следует прежде всего выделить позицию Президиума ВАС РФ, выраженную в информационном письме N 146 (п. 3). Согласно данной правовой позиции в договорах с потребителями недействительными являются любые условия, ограничивающие права потребителя, которые предусмотрены диспозитивными нормами российского законодательства. Такой вывод ВАС РФ мотивировал ссылкой на ст. 16 Закона о защите прав потребителей.

По сути, ВАС РФ, судя по тексту п. 3 информационного письма N 146, вывел из ст. 16 Закона идею о том, что не только нормы потребительского законодательства, а в принципе все нормы договорного права (в том числе общие нормы об обязательствах и договорах) являются в отношении потребительского договора "полуимперативными", причем даже тогда, когда сама норма прямо допускает согласование сторонами иного. Как мы показали выше, схожее решение нами поддерживается применительно к нормам договорного права, прямо не указывающим ни на свою императивность, ни на диспозитивность. Такие нормы должны презюмироваться полуимперативными применительно к потребительским договорам, оттеняя обратную презумпцию диспозитивности всех норм договорного права с неопределенным статусом в отношении сугубо коммерческих контрактов. Но ВАС РФ здесь пошел намного дальше и зафиксировал, что в отношении потребительских договоров полуимперативными являются даже те нормы, которые прямо предусматривают право сторон оговорить иное.

Здесь ВАС РФ явно допустил некорректное цитирование закона. Так, он указал на то, что "возможность сторон договором изменять положения диспозитивных норм закона в договорных отношениях с участием потребителя ограничена пунктом 1 статьи 16 Закона о защите прав потребителей, запрещающим ухудшение положения потребителя по сравнению с правилами, установленными законами или иными правовыми актами Российской Федерации" (выделено мной. Авт.). В реальности же данная статья указывает на недопустимость противоречия правилам, установленным законами или иными правовыми актами Российской Федерации в области защиты прав потребителей. В результате того, что ВАС РФ упустил из виду эту последнюю фразу, его толкование ст. 16 Закона о защите прав потребителей привело к значительному расширению ее смысла. В принципе само по себе столь вольное обращение с буквой закона не есть нечто недопустимое. Главное наше возражение состоит в том, что для столь широкого понимания ст. 16 Закона нет достаточных политико-правовых оснований.

Во-первых, с точки зрения политики права очевидно, что далеко не всякое отступление от диспозитивной нормы договорного права приводит к включению в договор явно несправедливых условий. Неужели ВАС РФ уверен в том, что применительно к значительному числу диспозитивных общих положений об обязательствах и договорах ГК РФ стороны никогда не вправе установить в договоре иное регулирование, возможно, и несколько ухудшающее положение потребителя, но при этом несущественно? Ведь то, что законодатель установил некую общую норму в качестве диспозитивной, означает, что он признает, что с учетом специфики конкретного договора отступление от этого правила может быть не только возможным, но и просто необходимым. Столь жестко блокировать свободу договора просто неразумно. По крайней мере ни в одной зарубежной юрисдикции таких примеров мы не встречали. Например, в Германии диспозитивный статус нормы договорного права не дает возможности существенно отклоняться от основной идеи соответствующего правила и серьезно ограничивать права потребителя. Как мы показали выше, немецкие суды исходят из того, что, чем дальше условие потребительского договора отступает от содержания диспозитивной нормы, тем очевиднее основания для применения инструментов ex post контроля справедливости таких договоров. Но из этого никто не делает вывод о том, что контрагенты в принципе не могут скорректировать прямо диспозитивную норму в пользу предпринимателя, если такая коррекция не приводит к явной несправедливости содержания договора.

Например, диспозитивная норма ст. 711 ГК РФ предусматривает, что заказчик обязан оплачивать услуги по факту их оказания, если иное не предусмотрено договором. Допустим, что спорный потребительский договор подряда предусматривает частичное авансирование. Такое договорное условие несколько менее выгодно потребителю, чем то решение, которое зафиксировано в диспозитивной норме. Но неужели это может означать автоматическую ничтожность такого условия независимо от того, что в контексте конкретного договора авансирование ни в коей мере не является признаком несправедливости договора? Неужели в потребительском договоре не может быть установлен размер процентов годовых, превышающий на пару процентных пунктов ставку рефинансирования ЦБ РФ (ухудшение положения потребителя по отношению к диспозитивной норме ст. 395 ГК)? И таких вопросов очень много. Очевидно, что на такого рода грубейшее попрание принципов свободы договора современный правопорядок пойти не может.

Во-вторых, еще более очевидна нелогичность закрепленного Президиумом ВАС РФ подхода в случае явно выраженных диспозитивных норм, содержащихся в потребительском законодательстве. Если нормы, непосредственно регулирующие потребительские договоры, прямо предусматривают право сторон оговорить иное, это вряд ли может означать безусловную ничтожность любого договорного условия, отступающего от нее в пользу предпринимателя.

В-третьих, необходимо иметь в виду, что справедливость договора должна определяться с учетом всего содержания договора в целом. Некоторое отступление от определенной диспозитивной нормы в пользу предпринимателя может оказаться вполне оправданным с учетом конкретной специфики структуры прав и обязанностей спорного договора, обычаев оборота и "компенсироваться" предоставлением потребителю преимуществ в части иных договорных условий.

Иначе говоря, неверно пытаться в случае с потребительскими договорами подменить необходимость анализа содержательной справедливости договора жесткой ничтожностью любых условий потребительского договора, изменяющих диспозитивные нормы гражданского законодательства в пользу предпринимателя. Такое решение носит слишком грубый характер и будет приводить к множеству "ошибок первого типа". В этой связи стоит предвидеть, что судебная практика в скором времени представит нам множество тому примеров, и тогда Президиуму ВАС РФ придется вернуться к данному вопросу и уточнить, что в п. 3 информационного письма N 146 он не имел в виду столь жесткий подход. Скорее всего, суд действительно вряд ли имел его в виду при разработке письма, и в данном случае мы имеем дело лишь с чисто редакторским упущением. Так что остается надеяться на то, что у закрепленной в п. 3 информационного письма N 146 и отвергнутой нами интерпретации ст. 16 Закона о защите прав потребителей будет не очень долгая судьба и здравый смысл в скором времени возобладает.

Дата добавления: 2015-06-04