Часть вторая 6 страница. — Что за стрельба, понять не могу

— Что за стрельба, понять не могу! — недоумевал прапорщик.

— Японец нас обошел! — заметили в толпе.

— У тебя, что ли, он между ног пролез, пока ты звезды считал, дурья ты голова! — отозвался Блохин. — На позиции он остался, а сзади нас идут еще стрелковые полки и охотники.

— Чем гадать‑то зря, пошлем, ваше благородие, вперед разведку, — посоветовал Родионов.

— Блохин, иди со стрелками вперед! Пройдешь с полверсты, шли гонца с известием, через версту еще, а там и поворачивай обратно, а мы здесь пока переждем, — распорядился Звонарев.

Отобрав человек двадцать стрелков, Блохин ушел с ними в темноту.

Через полчаса гонец от Блохина сообщил, что впереди все спокойно и никого нет.

Следующий гонец сообщил, что с ними повстречались отставшие солдаты Четырнадцатого полка, которые уверяли, что на идущие полки напала японская кавалерия, но была отбита.

— С вами был один Четырнадцатый полк? — спросил Звонарев.

— Вся дивизия, ваше благородие! По тревоге вечером поднялись и пошли скорым маршем прямо на Артур, — доложил стрелок.

Вскоре подошел и сам Блохин.

— Видать, наши стрелки здорового деру дали! — начал он свой доклад. — Повозок всяких на дороге побито да поломано видимо‑невидимо, а людей нет!

Послышался быстро приближавшийся конский топот. Солдаты настороженно вскинули винтовки на изготовку.

— Кто идет? — воскликнул Родионов.

— Свои! От поручика Енджеевского к вам высланы, — послышался ответ, и двое верховых, держа третью лошадь за повод, подъехали к отряду.

— Где тут прапорщик будет? — спросил один из них.

Звонарев отозвался.

— За вами поручик лошадь прислали! Просили вас приехать к себе.

— Японцы‑то где? — спросило сразу несколько голосов.

— На наших позициях гуляют, костры жгут да пляшут от радости, — ответил охотник.

— А как же кавалерия ихняя в тылу оказалась?

— Какая кавалерия! Просто зря тревогу подняли.

Передав командование Родионову, Звонарев поехал к поручику.

Вскоре они подъехали к группе развесистых деревьев, под которыми был разложен костер. Около него, на бурке, подложив под голову папаху растянулся Стах. Тут же лицом к огню лежало на земле несколько человек стрелков. Над костром кипел большой чайник, и солдаты подбрасывали под него сухие ветки. Поодаль стояли стрелки Блохина, поджидая подхода своего отряда.

Вскоре подошел и остальной отряд.

До девяти часов утра следующего дня охотничья команда Енджеевского и отряд Звонарева оставались на Тафаншинских высотах. Японцы не делали никаких попыток к наступлению, но оставаться тут все же было опасно, так как части дивизии Фока отошли уже верст десять за Нангалин, и, таким образом, арьергард оторвался от дивизии более чем на тридцать верст.

Когда отряд приготовился к выступлению, Звонарев и Енджеевский решили посмотреть издали на Цзинджоу. Доскакав до одной из сопок, они стали в бинокль разглядывать покинутые позиции.

Несколько рот японцев усиленно приводили их в порядок: поправляли окопы, свозили захваченные орудия. Вдали, за бродом Цзинджоу, были видны большие колонны японцев, уходящие на север.

— Неужели японцы уходят из Цзинджоу? — не поверил своим глазам Звонарев.

— Черт бы побрал Фока с его трусостью! Останься паши полки здесь, японцы не посмели бы увести отсюда свои части! А теперь они спокойно отправляют свои полки на север против Маньчжурской армии, — сообразил Стах. — Сейчас пошлю к Фоку ординарца с этим известием, чтобы вернуть сюда наши полки!

— Едва ли только Фок поверит вам! Он так напуган, что, верно, уже добрался до Порт‑Артура и там наводит на всех панику.

— Подожду тут до полудня, — решил Стах, — а там снимусь и двинусь за вами. Вас же попрошу, на всякий случай, занять следующий горный хребет у Нангалина. Он представляет собой прекрасною позицию Эх, если бы у меня была бы хоть полубатарея! Не ушел бы совсем отсюда.

Распрощавшись с Енджеевским, Звонарев направился вдогонку за своим отрядом.

Вскоре наткнулись на брошенное орудие с передком, невдалеке в канаве лежал перевернутый зарядный ящик. Артиллеристы, позабыв о строе, кинулись к нему, и через минуту и пушка и ящик были водворены на середину дороги.

— Как ее только забрать с собой? — гадали солдаты.

Блохин осмотрел орудие со всех сторон, открыл замок, заглянул в ствол пушки и деловито заявил:

— Плохо банено! У нас на Утесе Медведь бы за это по морде благословил! Как везти? Возьмем лошадей с двуколок и впряжем сюда!

— А то бросим? — не соглашались солдаты. — Кухня, она нам ведь полезная, а пушка сейчас ни к чему! Стрелять‑то из нее не по кому.

— Как не по кому? Хотя бы по такому дураку, как ты, — обернулся Блохин, — чтобы глупостей не говорил! Пушка, она завсегда артиллеристу нужна! Да и деньги она стоит большие, не то что двуколка с кухней!

Спор решил Звонарев. Так как раненых, за исключением Родионова, не было, то он решил бросить две санитарные двуколки и на одном уносе вывести орудие.

Пройдя немного, наткнулись еще на орудие, но до Нангалина было уже близко, и было решено сперва поставить первую пушку на позицию у Нангалинских высот, а затем туда же перебросить и вторую.

Звонарев поехал выбирать позицию для своей импровизированной батареи. Взобравшись на ближайшую сопку, он увидел перед собой равнину, ограниченную с севера Тафаншинскими высотами. В бинокль он заметил и двигающийся от Тафаншина отряд охотников.

Установив пушки на позиции и расположив стрелков, прапорщик оставил Родионова за начальника, а сам поехал на станцию Нангалин в разведку. На станции он нашел много бродящих без дела солдат, целый полевой лазарет с сотней раненых, врачом и санитарами, десятка два пустых вагонов на путях. Около водокачки, тихо посапывая, как затухающий самовар, стоял сошедший с рельсов паровоз. Тут же копошились солдаты, видимо раздумывая, как поднять его на рельсы. Одноногий старик, в старом солдатском мундире, с Георгиевским крестом на груди и в фуражке с красным околышем, бодро ковылял вокруг паровоза.

— Навались разом, — кричал он на солдат, — жми книзу сильнее!

Увидев подъехавшего Звонарева, солдаты почтительно расступились. Прапорщик соскочил с коня и, обойдя паровоз, поднялся в паровозную будку. Беглого взгляда было достаточно, чтобы определить годность паровоза.

Звонарев подкинул угля в топку, подкачал воды в котел и слез на землю,

— Ты кто такой будешь? — спросил он старика.

— Сторож при водокачке. Семен, сын Капитонов, Петров. Раньше машинистом ездил, пока в крушении ногу не оторвало, — ответил старик.

— Давай домкраты, пару запасных рельсов, и несколько ломов, — приказал Звонарев.

Вскоре работа около паровоза закипела. Оставив здесь за старшего одноногого машиниста, прапорщик пошел осматривать станцию. Она была почти не: разрушена, за исключением телеграфа, телефона, выбитых стекол и поваленных станционных фонарей. Тут он встретил Блохина с Лебедкиным и Кошелевым.

— Вы как сюда попали?

— Софрон Тимофеич до вас послали. Вот эстафета от поручика, — доложил Лебедкин, протягивая прапорщику пакет.

Прочтя записку, Звонарев узнал, что Енджеевский отходит к Нангалинским высотам без давления со стороны противника, так как получил сведения о высадке японцев в Талиенваня, в тылу тафандгинских позиций. Одновременно он просил не задерживаться на нангалннских позициях.

— Софран Тимофеич записку уже прочитали. Сейчас одну пушку сюда подвезут, а потом и другую, — доложил Лебедкин.

— Паровоз бы нам только на рельсы поставить, тогда все погрузим в вагоны и вывезем отсюда, — проговорил. Звонарев.

— На руках паровоз подымем и на место поставим, ваше благородие, — уверял Блохин.

Вместе с солдатами Звонарев пошел по станционным, путям осматривать вагоны. Они оказались в полной исправности, и нужно было только составить из них эшелон.

— Как подвигается работа, кавалер? — подходя к паровозу, спросил прапорщик у одноногого старика.

— Надо поднять еще только одну пару колес под тендером, и все будет готово, хоть в Расею тогда езжай на паровозе.

Солдаты полезли под тендер с домкратом.

Пока поднимали паровоз, Звонарев решил заняться составлением поезда, для чего надо было вручную перекатить вагоны на главный путь и сцепить их между собой.

— Кошелев и Блохин, — позвал он — Соберите стрелков и начните перекатывать вагоны по путям под состав.

— Вали, братки, сюда! — замахал фуражкой Блохин.

Солдаты со всех сторон стали сходиться на зов.

— Кати все вагоны да главную путю! — распорядился Блохин.

Скоро станция огласилась шумом двигающихся вагонов и перезвоном «буферов.

— Надеюсь, господин прапорщик, вы не забудете о нашем лазарете? — подошел к Звонареву врач.

— Вот вам подряд семь теплушек и одна платформа! Можете здесь устраиваться, — ответил прапорщик.

Наконец паровоз был поднят на рельсы, и Капитоныч, забравшись в будку, с победным свистом повел его по путам под состав,

В это время к станции подъехал Енджеевский, а следом за низа появилась» коровья батарея «, как прозвали стрелки пушки, перевозимые на коровах.

— Вы, никак, уже готовы к отъезду? — удивился поручик.

— Вас только поджидаем.

— Я хотел до вечера задержаться на высотах и затем вместе с вами ехать дальше уже по железной дороге.

— Надо выехать пораньше, засветло, пока путь впереди хорошо виден. Может быть, он испорчен нашими при отступлении.

— Ладно, через час я буду здесь. Взорвем, что можно, на станции и присоединимся к вам.

— Вы сообщили в Артур об отходе японцев на север?

— Послал телеграмму с нарочным Кондратенко и Стесселю, но ответа пока никакого не получил!

Между тем солдаты вручную перекатывали вагоны. Блохин принимал в этом самое активное участие, одновременно рассказывая о своих впечатлениях.

— Посмотрели мы на тутошние деревни. Чем только люди живут? — удивлялся Блохин. — Беднота Почище нашей. В одной хате по двадцать человек ютятся. А земли на всех самое большое — полдесятины. Хлеб по зернышку сажают, как овощ. Только чумиза и выручает китайца. Налоги с них дерут тоже не хуже нашего. При нас какой‑то чиновник палками выбивал недоимки из крестьян. Как и у нас, обирают крестьян все, кто может: и бонзы, и помещики, и даже мало‑мальский чиновник. По жизни своей они нам братья родные, только победнее. Всякое издевательство терпит народ над собой, а скинуть скорпионов не может. Пособить бы им хотя малость.

— Ты не очень‑то рассказывай о скорпионах! Мы и своих пока не скинули, а ты за чужих хочешь приниматься, — остановил его Родионов.

— Научимся чужих скидать, проще будет справиться со своими, — не сдавался Блохин.

— После войны об этом думать будем, а сейчас надо поскорее до Артура добираться, пока японец не догнал, — ответил Родионов.

Как только раненые и кухня с орудиями были погружены в вагоны, Звонарев вывел эшелон на станцию и стал ожидать прибытия охотников.

— Дозвольте нам, ваше благородие, станцию порушить! — попросил Блохин. — Зачем добро японцу отдавать!

— Вали, но поскорее! Как подойдут охотники, сразу тронемся.

Человек сто солдат рассыпались по всем станционным зданиям.

Вскоре один за другим загорелись пустые пакгаузы и другие пристанционные постройки.

И когда Бнджеевский со своими охотниками подошел к станции, она представляла собой сплошное море огня, оставалось только взорвать водокачку, что и было тотчас же проделано.

— Все? — спросил Звонарев, когда Стах подошел к эшелону

— Все! Сейчас последние стрелки подойдут, — ответил поручик. — А японцев я так сегодня до самого вечера и не видел, смело бы наши полки могли опять вернуться к самому Тафаншину.

— Смелости‑то этой самой, к сожалению, и не хватает у наших генералов, — ответил Звонарев.

Через несколько минут поезд тронулся. Звонарев вместе с Капитонычем поместился на паровозе, в последнем вагоне ехал Енджеевский с подрывниками После каждого моста, который они проезжали, поезд останавливался, охотники рвали мост, и поезд шел дальше. На полпути до Ичендзы эшелон встретил передовые заставы Четырнадцатого полка, которые никак не хотели верить, что это их же охотники.

— Мы считали, что вы все давно погибли, — заявил начальник заставы Енджеевскому. — Сейчас пошлю радостную весть о вас Савицкому.

— Скорее он будет огорчен, что ему не удалось отделаться от меня, чем обрадован моим возвращением. Я доеду до Ичендзы, там переночую, а завтра утром присоединюсь к полку, — ответил Стах.

В Ичендзы артиллеристы сгрузили подобранные пушки и зарядные ящики. Здесь же сошли и охотники Четырнадцатого полка; а эшелон двинулся дальше.

Было около полуночи, когда наконец поезд пришел в Артур. Станция была — едва освещена. Солдаты железнодорожной роты, обслуживающие вокзал, с фонарями в руках подошли к эшелону.

— Никак, и в самом деле притопали до места, — выглянул из вагона Блохин. — Вылазить надо, Тимофеич, — обернулся он к Родионову, дремавшему в углу.

— Пошевели народ, Филя, а то мне что‑то недужится, — отозвался фейерверкер.

— Артиллеристы‑стрикулисты, стрелочки‑дружочки, катись из вагонов! — заорал Блохин, соскакивая на землю. — Живо свое добро выгружай!

Сонные солдаты стали лениво вылезать из вагонов.

Варя с врачом лазарета отправилась на вокзал вызывать подводы для перевозки раненых.

Заяц с Белоноговым и Мельниковым с помощью других утесовцев выгружали свои трофеи: походные кухни, четыре коровы, три лошади и санитарную двуколку.

Когда все было выгружено, артиллеристы и стрелки построились на площади перед вокзалом.

— Пересчитай людей, — приказал Звонарев.

— Сорок два артиллериста и сто тридцать стрелков, — доложил Родионов.

— Напра‑во! Шагом марш! — скомандовал прапорщик.

Солдаты, обрадованные возвращением в Артур, с места двинулись бодрым, широким шагом.

— Песельники, вперед! Белоногов, запевай! — распорядился Звонарев,

Пошептавшись о чем‑то с солдатами, запевала бодро затянул неожиданную импровизацию:

Артурские вершины,

Я вас вижу вновь,

Цзинджоуские долины —

Кладбище удальцов.

Тревожа спящий Артур, все дружно подхватили песню под молодецкий посвист Блохина. В ответ во всех концах города громко залаяли обеспокоенные собаки да испуганно шарахнулся в сторону встречный ночной патруль.

— Какая часть идет? — окликнули их из темноты подъехавшие всадники.

— Сводная рота Квантунской крепостной артиллерии и стрелки Пятого полка возвращаются из‑под Цзинджоу, ваше превосходительство, — ответил Звонарев, узнавший по голосу Кондратенко.

— Смотрите, ваше превосходительство, какими они идут молодцами. Кто же скажет, что эти части только вчера потерпели тяжелое поражение? — обратился к Кондратенко его начальник штаба подполковник Науменко.

— Я же все время говорю, Евгений Николаевич, что под Цзинджоу потерпели поражение не наши полки, а наши генералы и штабы. Вид этих стрелков и артиллеристов целиком подтверждает мое утверждение, — ответил генерал.

После того как прошли набережную и доки, сводный отряд Звонарева разделился: стрелки свернули налево в казармы Десятого полка, где они должны были переночевать, артиллеристы, за исключением утесовцев, направились в Артиллерийский городок, а оставшиеся утесовцы двинулись дальше.

Звонарев повел взвод в обход Золотой горы. Солдаты шли с трудом: сказывалась усталость последних дней,

— Чего примолкли, или не хочется на нашем Утесе сидеть? — спросил прапорщик ближайших солдат.

— Никак нет, соскучились мы по своему Утесу… — отозвался Кошелев.

— Поди ждут нас там — поджидают. По Шурке Саввична слезы льет, — вставил Белоногов.

— По нас… Ведьмедь, — перебил Блохин, подошедший сзади.

— Это верно: денно и нощно поди по батарее ходит да нас выглядывает, особливо Блоху, — вставил Булкин.

Когда обогнули Золотую гору и в темноте стал виден прожектор Утеса, солдаты сразу оживились.

— Светит, светит наш Утесик. Днем и ночью все за морем наблюдает, — радостно проговорил Ярцев.

— Подтянись! — обернулся Родионов к солдатам. — Должны мы героями подойти, чтобы не подумали про нас, что мы из Цзидджоу бежали. Затяни‑ка, Белоного!

— Медвежью! Чтоб сразу он почуял, что мы идем, — предложил Блохин.

Звонарев удивленно обернулся.

— Это еще что за медвежья?

— Какую поручик любит.

Белоногов откашлялся и с чувством запел;

Гай, чего, хлопцы, славны молодцы,

Смуты я невеселы?

Хиба в шивкарки мало горилки,

Мало и меду и пива?

Остальные подхватили сперва тихо, а затем все сильнее и сильнее, будя тишину тихой летней ночи.

По мере приближения к Утесу солдаты постепенно убыстряли темп песни и ускоряли шаг.

У самых казарм Звонарев скомандовал;

— Взвод, стой!

Солдаты с особой четкостью остановились и опустили винтовки к ноге,

— Налево равняйсь!

В то же мгновение широко распахнулась дверь офицерского флигеля, и на крыльце появилась высокая фигура Борейко в одной рубахе, в брюках и туфлях на босу ногу. Спрыгнув с крыльца, он на бегу закричал во вею силу своих легких:

— Здорово, орлы! Спасибо за службу геройскую!

Взвод тотчас так ответил, что зазвенели стекла в окнах. Борейко уже сгреб в свои объятия Звонарева, затем Родионов а, а потом по очереди и всех солдат.

— Не думал вас и в живых видеть! — взволнованно кричал поручик. — Еще в одиннадцать часов вечера звонил в Управление артиллерии, справлялся о вас. Мне ответили, что» служите, мол, панихиду за упокой душ новопреставленных воинов «. АН, вы легки на помине, сами домой притопали живы и здоровы.

— Не все, ваше благородие, — заметил Родионов.

— Кого нет?

— Убиты Купим, Люков, Гнедин, Жариков, — перечислял фейерверкер, — да пропали без вести. Павлов, Копеико, Зых.

Борейко глубоко вздохнул,

— Помянем же их, братцы, добрым словом. Шапки долой! Запевай, Белоногов.

— Ве‑е‑ечная па‑а‑мя‑а‑ать, — торжественно, грустно запели солдаты.

Пение подхватили высыпавшие из казарм оставшиеся на Утесе артиллеристы, и образовался хор в две с половиной сотни голосов.

Около фельдфебельской квартиры Саввична, утирая слезы, целовала свою дочь.

— Доню моя, родная, дитятко мое! Не чаяла я тебя видеть еще на этом свете, — причитала она над дочкой.

— Ой, мамо! Так я же вернулась. Зачем же вам плакать?

— Плачу я с радости, доченька, что тебя увидела. Плачу по тем, кто погиб на войне, — ответила старая фельдфебельша.

— Накройсь! — скомандовал Борейко, когда пение окончилось. — Теперь рассказывайте, кто из вас самый большой герой?

— Генерал‑фельдмаршал Блохин! — выкрикнули солдаты и наперебой начали рассказывать о его похождениях.

— Выходит, что блоха не простая, а геройская. Иван! Подай сюда четвертуху водки и стакан: надо за Блохина выпить. Кто же еще у нас герой?

— Родионов, Заяц, Мельников, — перечисляли солдаты.

— Софрон Тимофеевич, представим тебя да и остальных к Георгиевским крестам, — с чувством проговорил Борейко. — Что это у вас там за повозки? — пригляделся в темноту поручик.

— Трофеи наши: санитарная двуколка, походная кухня, три лошади, четыре коровы, хомуты, — перечислял Родионов. — Все Заяц с Мельниковым да Лебедкиным разжились.

— Молодцы ребята! Поди соскучились там по своему Медведю? — под общий смех спросил Борейко.

— Мы сами из медвежьей породы, — отозвался Блохин.

— Так я первый взвод буду звать медвежьим, — рассмеялся Борейко.

Денщик принес водку, стакан и нарезанный на тарелке хлеб.

— Подходи причащаться! Софрон Тимофеевич, тебе первому, — поднес фейерверкеру стакан водки Борейко.

Родионов залпом выпил водку, крякнул и закусил кусочком хлеба.

— Сразу у тебя рана полегчает, Софрон, — заметил Блохин. — От водки кровь сворачивается и тело заживает,

— Ты и здоровый ее весьма обожаешь, — усмехнулся Родионов.

— Ну‑с, подходи, Блоха. Как тебя звать‑то?

— Филиппом поп крестил.

— А по батюшке?

— Иванович, ваше благородие.

— Причащается раб божий Филипп, сын Иванов, чистейшей русской водкой и ржаным хлебом, — пошутил Борейко, поднося ему стакан.

Блохин одним духом осушил стакан и с грустью посмотрел на пустое дно.

— Мало, что ли? — спросил Борейко.

— Надо бы еще чуток, а то глотка больно засохла,

— Очумеешь и в драку полезешь.

— Как перед истинным: отсюда прямо на свою койку пойду и завалюсь спать.

— Ладно, пей уж за все твои геройства, — налил второй стакан Борейко.

Угостив всех солдат водкой, Борейко вспомнил о Шуре Назаренко.

— А где Шурка? Позвать ее сюда, — распорядился он.

— У хату зашла. Сейчас ее покличем, — бросился кто‑то из солдат к фельдфебельской квартире

— Как она вела себя в Цзинджоу? — спросил поручик.

— Геройская девка, — ответил за всех Мельников.

— Не в папашу уродилась, — вставил Родионов.

— Вы меня шукали? — спросила, подходя, Шура.

— Горилкой тебя хочу угостить за твою храбрость, — сказал Борейко, наливая стакан.

— Так я ж не в жизни не пила, — испугалась девушка.

— Ну, так я за твое здоровье выпью, чтоб тебе жених хороший попался, а ты только пригубишь, — подал стакан Шурке поручик.

Девушка чуть прикоснулась к водке губами.

— Тьфу, какая горькая да противная! — плюнула она.

В это время вышел на улицу разбуженный шумом Гудима.

— Смирно! — скомандовал Борейко, увидев командира.

Поздоровавшись с солдатами, поздравив их с возвращением, Гудима спохватился;

— А Звонарев где?

Все обернулись, ища в темноте исчезнувшего прапорщика.

— Сергей Владимирович, ау! — заорал Борейко.

— Они пошли к себе мыться, — сообщил Лебедкин. — Прикажете позвать?

— Нет, пусть приведет себя в порядок. — И Гудима с Борейко направились осматривать привезенные трофеи.

Мельников вытаскивал из двуколки хомуты, цинкн с патронами, медикаментами, станционный колокол, оцинкованную ванну и кучу разного тряпья. Кухня Зайца тоже оказалась набита различными солдатскими пожитками.

Появление каждой новой вещи вызывало одобрительный гул среди столпившихся вокруг солдат.

— Не зря, значит, первый взвод под Цзинджоу ездил, разжились‑таки наши там разным барахлишком, — завидовали в толпе.

— Кто разжился барахлом, а кто и деревянным крестом, — отозвался Ярцев.

— На войне без того не обходится, — возразил Лепехин.

Приказав спрятать вещи до утра в сарай, Гудима отправился к себе на квартиру.

— Расходись по койкам, — распорядился Назаренко. — Завтра все разглядеть поспеете.

Солдаты нехотя возвращались в казарму. Дежурный по роте Жиганов охрип, крича и ругаясь, пока все улеглись на свои места.

Между тем Звонарен, вымывшись и переодевшись, отправился с докладом к Гудиме. Здесь он застал и Борейко.

— Прежде всего вам надо закусить с дороги, — предложил Гудима.

— И выпить нам всем, — добавил Борейко, — за него и за Варю Белую.

— Да перестань ты глупости говорить, Борис Дмитриевич! — рассердился Звонарев.

— То‑то, когда вы уехали в Цзинджоу, она нам покоя не давала: на день по пять раз спрашивала, нет ли у нас оттуда известий, — догадался Гудима.

— Да она не только у вас, а как бешеная кошка носилась по всему Артуру в надежде получить сведения о Звонареве. И у Стесселя бывала, и у Кондратенко, и даже к морякам заглянула. Успокоилась только тогда, когда потихоньку удрала от родителей вместе с Шуркой. Переполох тут поднялся страшный: пропала генеральская дочка! Решили, что ее хунхузы похитили, нарядили целый отряд для розысков, но тут получили телеграмму от Высоких, что она в Цзинджоу, и успокоились, а сегодня опять поднялась суматоха: решили, что она вместе с вами пропала в бою без вести. Белый даже ездил к германскому военному агенту при штабе Стесселя, просил его навести справки через германского посла в Японии, не попала ли Варя в плен, — рассказывал Борейко.

— Да, девушка боевая, того и гляди, соберет свой отряд и начнет партизанить в тылу у японцев и попадет к хунхузам в лапы.

— Последняя новость, — не унимался Борейко. — Юницкий получил у Кати Белой полную отставку, изъят из адъютантов и сослан на постройку батареи у Кумирненского люнета, верст за семь от Нового города.

— Кто же теперь адъютантом?

— Пока никого нет, а кандидатов всего один — это ты.

— Ни за что не пойду в адъютанты.

— Раз ухаживаешь за генеральской дочкой, значит, отказываться нельзя, — шутил Гудима.

— Да не я за ней ухаживаю, а она за мной! — в отчаянии воскликнул Звонарев под хохот своих собеседников.

— Вот так признание! Обязательно Варе расскажу, — смеялся Борейко.

За ужином прапорщик начал подробный рассказ обо всем происшедшем в Цзинджоу, и было далеко за полночь, когда собеседники наконец — разошлись.

На следующее утро все офицеры роты, включая и Чижа, сухо поздоровавшегося с Звонаревым, собрались в канцелярии. Тут же присутствовал и Родионов. Гудима зачитал написанную им реляцию о представлении к награждению отряда Звонарева. Прапорщик был поражен точностью изложения его ночного доклада.

После полудня Звонарев отправился с докладом в Управление артиллерии. Там его встретили как воскресшего из мертвых. Белый долго пожимал ему руку и благодарил за работу под Цзинджоу и за заботы о дочери.

— Поженить их надо, ваше превосходительство, — шутил Тахателов, — очень хорошая пара будет.

— Не время сейчас свадьбами заниматься, да и молода еще Варя, чтобы думать о замужестве, — возразил Белый. — О вашей деятельности в бою, Сергей Владимирович, у меня имеется донесение Высоких и сообщение Третьякова. Было бы очень хорошо, если бы поручик Енджеевский также дал отзыв о вашей работе при отступлении. Это дало бы мне возможность представить вес к высшей награде, — обратился к прапорщику генерал.

— Я весьма признателен вашему превосходительству за заботу обо мне, но я думаю, что есть много других лиц, более меня заслуживающих награды, — ответил Звонарев.

— Скромность — красота юноши, но вы, несомненно, достойны награды, и я надеюсь, что генерал Стессель удовлетворит мое ходатайство о награждении вас.

Прапорщику оставалось только поблагодарить.

— Теперь о деле. Я хочу вас взять с Электрического Утеса на работу в Управление крепостной артиллерии. Здесь, правда, вы тоже не засидитесь. Николая Андреевича Гобято и вас мне придется на время откомандировать в распоряжение генерала Кондратенко, которому поручено общее руководство работой по укреплению сухопутной обороны.

— Одним словом, душа мой, вы пошли в гору, — похлопал по плечу прапорщика Тахателов.

— Я лично предпочел бы остаться на Утесе, — возразил Звонарев.

— Там вам сейчас делать нечего; теперь центр тяжести обороны переносится на сухопутный фронт. Вашей роте поручается вооружить батареи: литера Б и Залитерную — все в районе форта номер два, — пояснил генерал. — Если Кондратенко поручит вам наблюдение за работой в этом секторе, то ваше желание будет удовлетворено и вы с утесовцами не расстанетесь. Теперь же, господа, милости прошу ко мне на обед, — пригласил генерал.

Гостей встретила Варя в белом нарядном платье и церемонно проводила их в гостиную.

— Варя сегодня ведет себя совсем как фрейлина двора, — заметил, улыбаясь, Тахателов.

— Ох, и попало мне вчера, когда я домой вернулась, — вздохнула девушка. — Мама плачет и ругает, папа хотя и не плачет, но тоже ругает, Катя и та шипит от злости; боюсь еще и сегодня рот раскрыть.

— Ненадолго у вас хватит смирения, — скептически заметил Звонарев.

— Особенно если вы будете дразнить меня, несчастный трусишка. Как он от японцев удирал! Пятки так и сверкали.

— Вы, кажется, бежали со мной рядом?

— Так ведь я женщина, а не офицер, мне можно и струхнуть.

Через несколько дней Звонарев был зачислен в штаб Кондратенко и стал ведать вооружением батареи восточного участка сухопутного фронта. На его обязанности лежало наблюдать за установкой артиллерийских орудий.

Утесовцам были даны для вооружения и оборудования батареи: литера Б и Залитерная, расположенные между фортами номер один и два.

Жуковский по выздоровлении был назначен командиром батареи литера Б, Борейко стал его заместителем на сухопутных батареях, а на Утесе, по‑прежнему оставшемся базой роты, были оставлены Гудима и Чиж.

Глава четвертая

Сухопутный фронт Артура стал усиленно укрепляться уже после начала военных действий. Тысячи солдат, матросов, рабочих‑китайцев круглые сутки работали над созданием фортов, батарей, редутов и окопов. Окружающие Артур со всех сторон горы хотя и облегчали создание целого ряда прекрасных для обороны опорных пунктов, но в то же время, будучи беспорядочно разбросаны и отделены друг от друга глубокими ущельями, затрудняли возможность создания единого сплошного фронта обороны. Кроме того, характер гор, их крутые, обрывистые склоны создавали у подножий много мертвых пространств, не доступных действию ни артиллерийского, ни ружейного огня обороняющихся. Чтобы ликвидировать этот крупный недостаток обстрела мертвых пространств, приходилось устраивать многочисленные мелкие батареи и капониры с легкими полевыми пушками.

Дата добавления: 2015-06-04