Филосторгий 3 страница

Евдоксий, по словам Филосторгия, возвел Евномия в степень диакона". И Евномий до тех пор отказывался принять служение, пока старательнейшим образом не изучил все догматы веры.

Говорит также, что Василий Анкирский был весьма недоволен, когда управление Антиохийской церковью перешло к Евдоксию, так как сам он втайне горел желанием занять этот престол²⁰.

Говорит он еще, что Констанций, когда жена его, очень им любимая²¹, стала страдать раздражением матки, вынужден был вернуть из изгнания Феофила, ибо шла слава о данной ему Богом силе исцелять недуги. По прибытии Феофила Констанций просил прощения за то, что так несправедливо обошелся с ним, и умолял исцелить жену. И мольба его, свидетельствует Филосторгий, не пропала втуне, ибо стоило лишь Феофилу возложить свои чудотворные руки, как женщина стала здорова²².

Филосторгий пишет, что Василий, взяв себе в сообщники Евстафия Севастийского и других церковных предстоятелей²³, возвел клевету перед императором вначале на Аэция, а после и на Евдоксия, выдумав в числе прочего, будто бы они знали о заговоре Галла и даже были в числе заговорщиков. Те же клеветнические обвинения предъявил он и Феофилу. Император, поверив Василию, а в особенности женщинам²⁴ (ибо их Василий заранее привлек на свою сторону), в наказание сослал Феофила в Гераклею Понтийскую, Евдоксию повелел удалиться из Антиохии и оставаться дома. Наконец, Аэция и остальных, бывших с ними, отдал в руки клеветников. А сообщники Василия в присутствии императора рассуждали о вере: и было доказано, что Сын во всем подобен Отцу, но о сущем ничего не было сказано, как не упоминалось и имя. Это вот мнение потрудились они утвердить постановлением собора и подписями²⁵.

Вскоре после этого Евномий, когда молва о делах Василия достигла Антиохии, принял звание диакона; и тогда его посылают к Констанцию, дабы отменить принятые определения, но в пути его захватывают приспешники Василия и отправляют насильно во фригийский город Мидей. Аэций также, будучи отдан во власть сообщников Василия, жил изгнанником во фригийском селении Пепузе. А Евдоксий удалился в Армению, откуда был родом. Кроме того, по приговору василиан в ссылку отправились многие другие, всех их было не менее семидесяти.

9. Свершив сие, сообщники Василия ходили повсюду и проповедовали единосущие (то όμοούσιον)²⁶. Многие, поверив им, приняли это учение, в том числе и Македонии, епископ Константинопольский²⁷, хотя прежде он склонялся к мнению Евномия²⁸. Также и многих других епископов сделали они своими сторонниками: иных убедили речами, а если одних слов было мало, прибегали к силе.

Говорит Филосторгий, что Патрофил Скифопольский²⁹ и Нарцис Иринопольский³⁰ вместе с несколькими другими епископами, придя в мезийский город Согдион³¹, поведали Констанцию о преступлениях, совершенных Василием. Ошеломленный и уязвленный их речами Констанций вернул всех приговоренных к ссылке, а также приказал созвать два собора: один в Аримине — для епископов из Западных областей, другой — в Никомедии, где следовало собраться епископам Востока, Ливии и Фракии, с тем чтобы на этих соборах мнение каждой из сторон было подвергнуто тщательному исследованию. Но Никомедийский собор, клевещет сей нечестивец, так как большинство на нем готово было принять единосущие³², прерван был землетрясением, которое погубило пятнадцать епископов, прибывших ранее других, вместе с самим епископом Никомедии Кекропием, и поколебало церковь, где находились собравшиеся. Ариминский же собор в составе трехсот епископов совершенно оставил без внимания имя сущего (τό τη? ουσία? όνομα)³³, а Сына, согласно Писанию, исповедовал подобным Отцу, и каждый из собравшихся утвердил сие исповедание личной подписью.

Никомедия, как утверждает Филосторгий, была разрушена землетрясением, пожаром и приливом морских волн, при этом погибло множество людей, и тогда собор был созван в Селевкии, так как сторонники Василия отвергли Никею, а приверженцы Евдоксия и Аэция отказались собраться в Тарсе. А василиане, чьи происки привели к разделению собора³⁴, стали собираться отдельно и утвердили единосущие³⁵, мыслящих по-иному они низложили³⁶ и осудили иносущие. Действуя сами по себе, они рукоположили Аниана в епископы Антиохийские³⁷. А сторонники Евдоксия и Аэция, со своей стороны, письменно утвердили иносущие и это определение разослали повсюду.

Император, когда ему стало известно об этих делах, приказал всем собраться в Константинополе, куда и прибыли и из западных пределов, и с востока, а также Ливии почти все³⁸. Партию исповедников единосущия возглавили Василий и Евстафий. В числе их сторонников³⁹ среди прочих был и другой Василий⁴⁰, пребывавший тогда в сане диакона; даром красноречия он превосходил многих, но душевная робость не позволяла ему принимать участие в публичных диспутах. Из сторонников иносущия⁴¹ наисильнейшими ораторами были Аэций и Евномий, оба из диаконского чина.

Второстепенную роль в этой партии играли епископы Марий и Евдоксий, возглавлявший тогда Антиохийскую епархию, а впоследствии воссевший на Константинопольский престол; далее Акакий, епископ Кесарии Палестинской⁴², изображавший согласие с ними, дабы в свою очередь уязвить Василия, ибо Василий с честью принял Кирилла Иерусалимского⁴³, низложенного Акакием⁴⁴. Сей же Акакий смел был в словесных состязаниях, быстрее всех схватывал суть дела, а мнение свое изъяснял с неизменным красноречием. Вот почему всеми записями этого собора, а было их немало, заведовал он один.

Итак, когда обе стороны были готовы приступить к спору о догматах, исповедники единосущия (τό όμοούσιον) доверили говорить Василию⁴⁵, а защитники иносущия (то έτεροούσιον) избрали своим предстоятелем Аэция, дав ему в помощники Евномия. Но василиане, увидев, что им противостоять будет Аэций, и страшась могущества его речей, заявили, что негоже-де диакону спорить с епископами о догматах веры. Впрочем, когда представители другой стороны возразили, что состязание сие учреждено не для спора о званиях, но об истине, сторонники Василия, хоть и с неохотой, все же приступили к диспуту и, как утверждает Филосторгий, были совершенно побеждены речами Аэция, и не только вынуждены были согласиться, что существо Рожденного отлично от существа Родившего и ни в чем не имеет с ним сходства, но даже, по настоянию Аэция, удостоверить сие исповедание собственноручными подписями.

Узнав, как обстоят дела, император, в душе которого все еще жива была память о клевете, возведенной Василием на Аэция, воспользовался случаем, дабы излить свой гнев. Итак, приказав обоим явиться и предстать перед ним, он обратился к Василию с вопросом, в чем же тот обвиняет Аэция. Василий отвечал: в том, что Сына полагает не подобным Отцу. Аэций же на то возразил, что равным образом он далек от мысли называть Сына неподобным Отцу, равно как и утверждать, что подобие Отца Сыну подразумевает некое различие. Тогда Констанций, ухватившись за слово «неразличный» (τό άπαράλλακτον) и не потрудившись даже узнать, какой смысл вкладывает в него Аэций, приказал выгнать того из дворца⁴⁶. Затем Акакий так повел дело, что Аэций был лишен звания епископа, причем его низложение подписали не только православные, но и те, кто по преимуществу

разделял его мнение⁴⁷: из последних одни вовсе переменили образ мыслей, другие, поступившие против воли, неблаговидность своего поступка прикрыли именем благоразумия. Констанций между тем представил собору определение западных⁴⁸ и повелел каждому из присутствующих епископов подписать его. Сие определение заключало исповедание, что Сын, согласно Писаниям, не подобен Отцу, и его, стараниями все того же Акакия, у которого в душе было одно, а на языке — другое, подписали все присутствующие — даже те, кто прежде защищал иносущие (то έτεροούσιον).

ИЗ КНИГИ ПЯТОЙ

1. По словам Филосторгия, этот Акакий, впоследствии склонив императора¹ на свою сторону, обвинил Василия² и Евстафия³, а также и многих других в различных преступлениях и низложил их с престолов⁴. Лишил он сана и Македония, епископа Константинопольского⁵. После низложения Македония на его место, по распоряжению Констанция, из Антиохийской епархии был переведен Евдоксий. Низложенные же отправлены были в изгнание: Василий — в Иллирию, остальные — в различные иные места. Перед тем как отправиться в ссылку, они отреклись от собственных подписей, коими утвердили принятый на соборе в Аримине символ веры, и такими образом одни из них вновь стали проповедовать единосущие (то όμοούπον), другие же — подобосущие (то όμοιούσιον). Также и Аэций низложен был за то, что якобы распространял учение о неразличии (то άπαράλλακτον) хотя сам и в речах, и письменно открыто отвергал его, и удален в Мопсуэсту Киликийскую. При этом осуждение не только ему, но и его вероучению подписали почти все его приверженцы и единомышленники*; одни — потому, что отвергли суждения, которых придерживались ранее, другие же, уступив велению времени, сочли за благо волю царя предпочесть своей истине. Акакий же, после того как он низложил и обрек на изгнание Василия — из личной к нему ненависти, а Аэция — из-за разногласий в вопросах веры, возвратился в Кесарию и во все церкви, осиротевшие без пастырей, назначил епископов, исповедующих единосущие. В Никоме-дии на место Кекропия поставил он Онисима, в Анкире же Василия заменил Афанасием⁷; престол Тарсы вместо Сильва-на занял другой Акакий; из Антиохийского же клира все те, кто вместе с Василием некогда противодействовали Аэцию

и Евдоксию, ныне были осуждены на изгнание⁸. Также и Ме-летий, отозванный из армянского города Севастия⁹ все тем же Акакием, был возведен на Антиохийский престол вместо Евдоксия, ибо Евдоксий к тому времени уже воссел на престоле Константинопольском. Сей Мелетий первоначально исповедовал иносущие (то έτεροούσι,ον), присоединяясь к тогдашнему мнению императора, и подписал определение западных¹⁰, но, взойдя на Антиохийский престол, превратился в ревностного поборника единосушия (то όμοούσιον). В Лаодикее Акакий поставил епископом Пелагия". Короче говоря, используя малейшую возможность, прилагал он все силы к тому, чтобы на место изгнанников были рукоположены истовые исповедники единосущия (то όμοούσιον).

По словам Филосторгия, император, прослышав от Акакия, что Авксентий, епископ Мопсуэстский особо благоволит и почитает Аэция, распорядился перевести последнего в Амбладу¹², с тем чтобы там он в мучениях окончил жизнь из-за варварства и бесчеловечности тамошних обитателей. Но когда невыносимый зной и моровая язва обрушились на ту страну, Аэций, как утверждает сей безбожный сочинитель лжи, умилостив Бога, отвратил эти бедствия, за что снискал великую любовь и преданность жителей.

Вслед за низложением Евстафия, Евсевия¹³ и Элевсия¹⁴ Марий и Евдоксий, с согласия Констанция, рукоположили в епископы Кизика Евномия¹⁵. Однако тот отказывался принять рукоположение, пока не заручился их обещанием: вернуть из изгнания Аэция и отменить приговор о его низложении. На исполнение обещанного отведено им было три месяца¹⁶.

Говорит еще, что Констанций, ранее неизменно одолевавший своих врагов, после того как обагрил десницу свою кровью близких и, поверив клевете Василия, осудил Феофила, Аэция и Серру на изгнание, в предпринятой им войне с персами потерпел поражение¹⁷.

Говорит нечестивый Филосторгий, что Мелетий, епископ Антиохийский, был сослан пребывающим в то время в Антиохии Констанцием на родину в город Мелитену¹⁸ по обвинению в клятвопреступлении и в том, что, горячо проповедуя единосущие, он выставлял себя поборником иносущия¹⁹. После этого Констанций призвал из города Александрии соеретика Ария Евзоя²⁰ и приказал епископам, возложив на него руки, возвести в епископы Антиохийские.

ИЗ КНИГИ ШЕСТОЙ

1. Некоторые из клира Кизики, говорит Филосторгий, перед Евдоксием хулили Евномия в том, что он якобы проповедует неподобие (άνομοιότητο?) Отца Сыну, а отрицание им подобосущия (то μη κατ' οΰσίαν δμοι,ον) стало для них основанием приписать ему учение о неподобии (άνόμοι,ον) Сына Отцу. Обвиняли его также в том, что старинные обычаи он изменяет, а тех, кто отказывается принять его нечестие, — изгоняет¹. По этой причине Константинопольскую церковь охватило волнение, намеренно возбуждаемое пресвитером этой церкви Исихием, и именно поэтому Евдок-сий призвал к себе Евномия. Последний, тотчас по прибытии, стал упрекать Евдоксия в медлительности и нерадении об исполнении обещанного. Евдоксий же ответил, что ни в коем случае не пренебрегает данным обещанием, но что прежде следует прекратить волнение, коего сам он послужил причиною.

И вот Евномий, вынужденный оправдываться перед Константинопольским клиром, тех, кто прежде пребывал в смятении, столь расположил к себе, что свое мнение о нем они переменили на полностью противоположное и даже более того — горячо засвидетельствовали его благочестие. Открылось из его речей, что он не только никогда не объявлял Сына неподобным Отцу, но, напротив, следуя Писаниям, открыто проповедовал подобие (δμοιον). Не допускал он единственно подобия по существу (то δμοιον κατά την ούσίαν), говоря, что равным образом нечестиво и признавать Сына подобнейшим (όμοιότατον) в тех отношениях, коим подобает быть между единородным Богом и бесстрастно породившим (τον άπαθώ? γεγεννηκότα) Отцом². Таким вот образом он не только привлек на свою сторону клир, но и весь собравшийся в церкви народ, слушая его рассуждения о том же предмете, был немало поражен великой его мудростью и благочестием. Поэтому и Евдоксий, обрадованный им сверх меры, воскликнул: «Вот мое защищение против осуждающих меня» (1 Кор. 9:3); и народ рукоплескал Евдоксию, который так удачно и вовремя привел слова Священного Писания.

2. Говорит нечестивый Филосторгий, что богоненавист-ный Евномий по приказу Евдоксия в праздничный день Богоявления произнес перед народом речь, в которой со всей очевидностью обнаружилась безбожность их вероучения.

Ведь, проклятые, они осмелились утверждать, будто Иосиф после непорочного зачатия имел плотское общение с Девою, и не сочли за дерзость объявить Сына рабом и слугою Отца, а Духа — рабом и слугою Сына. Уже сама их манера изъясняться вовсе чужда была торжественного благолепия, а темнота и сумбур в словесах, дерзко употребляемые непристойности смущали и производили тягостно нелепое впечатление, обнажая перед всеми мрак, смятение и бого-оставленность их душ.

Однако Евдоксий после стольких похвал Евномию не только не подумал об исполнении обещанного, но даже постарался склонить того к подписанию низложения Аэция и ариминского вероопределения, прикрывая сие незаконное и недобровольное дело личиной благоразумия³. Весьма удрученный этим Евномий отверг и то и другое, но, передав ему Кизикскую епархию вначале на словах, а потом и письменно, возвратился к себе на родину в Каппадокию⁴.

Акакий, настроенный враждебно к Евномию за рукоположение его в епископы Кизики, вместе с ним обвинил и Евдоксия в том, что он, не заручившись всеобщим согласием, поставил епископом ученика Аэциева: ведь тот пылкой ревностью к ереси изо всех сил старался превзойти своего учителя. И так преуспел он в клевете, что Констанций, вняв ему, призвал в Антиохию Евномия. Лишь только он прибыл, Констанций велел ему предстать для испытания перед судом собора. Однако когда собору потребовался обвинитель — не вызвался никто; Акакий же, охваченный страхом — ибо он был совершенно уверен, что одною клеветою перед императором вконец уничтожит врага, — теперь хранил глубочайшее молчание. Констанций, узнав об этом, заподозрил, что Акакий скорее из чувства вражды, нежели в защиту справедливости возвел обвинение против Евномия. Поэтому он приказал Акакию немедленно возвратиться в свою епархию, а рассмотрение настоящего дела отложить до более значительного собора.

Среди таких забот до Констанция дошла молва о мятеже Юлиана⁵. По этой причине он тотчас отправился в Константинополь, одновременно распорядившись составить собор в городе Никее, дабы исследовать иносущие (то Ιτεροούσιον). Но, достигнув Мопских ключей⁶, он занемог и там, окрещенный Евзоем, вместе с жизнью навсегда оставил попечение и о царстве, и о неправедных соборах.

Когда Констанция несли для погребения, прибывший к тому времени в Константинополь Юлиан шел перед гробом без диадемы, в знак уважения к умершему⁷, которого лишь недавно намеревался сам лишить жизни.

Юлиан, узурпировав царскую власть, вернул из изгнания Аэция, помня, что тот подверг себя опасности ради Галла: и не ему одному, но всем тем, кто был изгнан за церковные догматы, он возвратил их епархии.

ИЗ СЕДЬМОЙ КНИГИ

Юлиан, захватив силою царскую власть, своими указами предоставил язычникам полную свободу с тем, чтобы не было забыто ни одно их учение, христиан же постигли тягчайшие и неизъяснимые бедствия¹, ибо язычники повсюду терзали их всеми возможными мучениями, неизвестными доселе пытками и изуверскими казнями.

Говорит Филосторгий, что в то самое время, когда Георгий, епископ Александрийский, председательствовал в соборе и принуждал единомышленников Аэция подписать ему осуждение, внезапно ворвались язычники и, схватив Георгия, долго ругались над его телом, а под конце предали огню². Нечестивый же сей писатель утверждает, будто бы руководителем сего злодеяния был Афанасий, ибо после гибели Георгия он возвратил себе прежний престол и с радостью принят был александрийцами³.

О статуе Спасителя нашего, которую благочестивая женщина, страдающая кровотечениями, воздвигла в благодарность за милостивое исцеление, — Филосторгий пишет, что стояла она в городе возле источника и вместе с другими статуями являла посетителям сего места приятное и привлекательное зрелище. У подножия статуи Спасителя произрастала трава, служащая вернейшим средством против всех болезней, в особенности же от чахотки, — это и стало причиной особого к ней внимания. Ибо со временем стерлась память как о том, кого изображала статуя, так и о причине, по которой она была поставлена. Весьма долго стоя под открытым небом без всякой защиты, она была на значительную высоту засыпана землею, которую, особенно в дождливую погоду, наносило к подножию статуи с более возвышенных мест, так что буквы, составляющие посвятительную надпись, были скрыты от глаз.

Итак, когда произвели тщательное исследование и нижнюю часть статуи расчистили от земли, вновь открылись

письмена, объясняющие все обстоятельства. Но чудесная трава с того времени больше уже не попадалась ни в том месте, ни в каком бы то ни было другом; статую же установили в церковном диаконике, где окружили надлежащей заботой и попечением, но никоим образом не поклонялись ей и не почитали. Ибо не было дозволено поклоняться изображениям из меди или какого-либо иного материала, а посему ее лишь поставили на почетное место и приходили туда, желая увидеть изображение и засвидетельствовать тем самым свою любовь к Первообразу.

И вот, в царствование Юлиана, жившие в Панеаде язычники в нечестивом порыве статую эту скинули с подножия и, привязав за ноги, протащили по главным улицам уже после того, как всю ее переломали и разбили на части. Отделившуюся от шеи голову некто, со скорбью взиравший на происходящее, втайне поспешно унес и берег, насколько то было возможно. Филосторгий свидетельствует, что видел ее собственными глазами.

Город Панеад некогда назывался Даном, по имени Дана, сына Иакова, который стал родоначальником обосновавшегося здесь племени; по прошествии времени город был переименован в Кесарию Филиппову, а когда язычники поставили в нем статую Пана, получил название Панеада.

4. В те времена, когда повсюду язычники безжалостно ополчились против христиан, не менее бесчинствовали они и в Палестине. Так, извлекши из гробницы кости Елисея Пророка и Иоанна Крестителя (оба они покоились в тех краях) и перемешав их с костями бессмысленных животных, предали все это огню, а пепел развеяли по ветру.

Иных из попавших им в руки христиан они бросали, словно жертвы, в пламя жертвенников⁴ и, охваченные неистовой яростью, совершали многое такое, о чем страшно и говорить. Тем временем прекрасно осведомленный обо всем Юлиан не только не возмутился, но, напротив, весьма был доволен, ибо бесчестье из-за сих злодеяний пало на других, и они же вместе с тем осуществляли его намерения. Но когда стало очевидно, что все эти бесчинства не приводят к желаемой цели — ведь чем неистовее становились гонения на христиан, тем все более и более укреплялись их души, — он задумал столкнуть между собою епископов — прежде по разным причинам низложенных и тех, кто ныне занимал их престолы. Поэтому он и предоставил каждой из сторон

полную свободу действий для возвращения прежнего положения и безопасности. Таким вот образом началась между ними борьба, нечестивая и позорная, нанесшая немалый урон нашей вере, что и было целью отступника. Прибегал он и к другим мерам, не менее злодейским: так, служителей клира назначал на должности светских судей, источники церковных доходов передавал прислужникам демонов и вообще прилагал все усилия к тому, чтобы как можно шире распространилось поклонение демонам, истинная же вера, как он надеялся, полностью бы угасла⁵.

В таких обстоятельствах Евдоксий, вспомнив о клятвах и обещаниях, данных им Евномию относительно Аэция, шлет письмо Антиохийскому епископу Евзою с поручением собрать собор, который отменил бы обвинительный приговор, вынесенный ранее Аэцию. Но Евзой в ответ на его просьбу ничего не предпринял и, в свою очередь, обвинил Евдоксия: отчего сам он ранее не поспешил исполнить то, чтотеперь вменяет в обязанность другим. Однако поскольку Евдоксий продолжал настаивать, Евзой в конце концов пообещал выполнить его просьбу.

Во время пребывания Аэция и Евномия в Константинополе их посетили Леонтий Триполисский и Феодул Херетонский⁶, а также Серра, Феофил и Илиодор из обоих Ливии и все прочие, имеющие сходный образ мыслей и не желавшие подписывать ни приговор Аэцию, ни вероопределение западных. Теперь, собравшись вместе, они рукоположили в епископы Аэция, ибо Аэций и Евномий были для них всем. Впрочем, рукоположили и других епископов, и Евдоксий не только не выказал по этому поводу ни малейшей досады, но даже часто присоединял свой голос к голосу Аэция за тех, кого надлежало рукоположить. Тем временем и Евзой, составив собор из девяти епископов, снял все прежние обвинения с Аэция. Отменил он и шестимесячный срок, по прошествии которого Серра, в случае отказа подписать низложение Аэцию и символ веры западных, в наказание лишался бы священнического сана⁷. Когда оба вышеупомянутые дела были доведены до конца, собирались известить о сем Евдоксия, но ужасные гонения на христиан помешали осуществиться этому намерению.

Одного военачальника, Валентиниана⁸ (а был он комитом так называемых корнутов) (κουρνούτων), Юлиан Отступник, видя, что все усилия заставить его отринуть пра-

ведную веру тщетны, разжаловал и сослал в египетские Фивы. Некогда, в царствование императора Констанция, одному из так называемых силенциариев⁹ довелось увидеть его извергающим из уст пламя; случилось это около полудня, когда после трапезы наступает время отдыха; и о случившемся доложили Констанцию, ибо посланник, явившийся позвать Валентиниана по некоему делу к императору, стал свидетелем произошедшего. Получившего такое известие, Констанция охватили страх и подозрение, однако он не причинил никакого зла Валентиниану, но только, желая избавиться от беспокойства, послал его в крепости Месопотамии, чтобы был он стражем тех мест и сдерживал набеги персов.

О мученике Вавиле, о том, какие терзания претерпело от Юлиана святое его тело, ибо умолчать о сем не в силах были и демоны, и о том, как храм Аполлона вместе с кумиром был испепелен дотла ударом молнии, обо всех вообще удивительных свершившихся в то время делах, как человеческих, так и сверхъестественных, Филосторгий рассказывает, почти ни в чем не противореча другим авторам¹⁰. Говорит, в частности, что святой мученик Вавила претерпел страдания вместе с тремя совсем еще юными отроками — своими братьями, а мученичество его свершилось при следующих обстоятельствах: Вавила был епископом в Антиохии¹', и вот однажды римского императора Нумериана, или, как утверждают другие, Деция, охватило внушенное демоном желание войти в церковь христиан, когда сонмы верующих наполняли ее. Но святитель Господень, встав в преддверии храма, преградил ему путь, объявив во всеуслышанье, что не попустит волку прокрасться в овчарню. Император тотчас отказался от первоначального замысла: опасался ли он гнева прихожан или какая-то иная причина заставила его отступить; епископа же он сначала обвинил в безрассудстве, а затем повелел совершить жертвоприношение демонам: только этим жертвоприношением мог он в настоящем загладить свою вину, а в будущем снискать славу и почести. Но епископ, с благородным мужеством презрев сие повеление, избрал себе мученический венец.

Юлиан Отступник, задумав полностью опровергнуть пророчество Спасителя, предрекающее разрушение Иерусалима, так что не останется и камня на камне, не только не преуспел в этом, но, напротив, невольно еще более укрепил неколебимую правоту сего предсказания. Созвав отовсюду

иудеев, снабдив их деньгами из казны и оказав другую помощь, император предписал им возобновить строительство храма¹². Но ниспосланные от Бога ужасающие бедствия, описать кои бессильно любое красноречие, не только остудили их рвение, но и явили всю тщету усилий как Отступника, так и иудеев, покрыв их великим позором. Одних из дерзавших взяться за работу пожирал огонь, других погребало землетрясение, прочих губили иные бедствия. Так дерзостное намерение глупца — посрамить пророчество Господа нашего — послужило лишь упрочению веры в него и вящей славе.

10. В числе многих неистовых гонителей христиан, понесших достойное наказание, тогда самыми известными, на виду у всех вершившими казни, были Юлиан, комит (άρχων, comes) Востока, дядя Юлиана Отступника по матери, хранитель сокровищницы Феликс и смотритель царского дома (προεστώ?, praepositus) Элпидий. По обычаю римлян они именовались комитами частных дел (κόμητα? πριουάτων). Эти трое были из числа тех, кто в угоду императору отрекся от благочестия. И вот у Феликса, без всякой видимой внешней причины, очевидно, в результате разрыва одной из наиболее крупных внутренних вен, внезапно хлынул изо рта поток крови; являя собою для всех окружающих ужасающее зрелище, он, не прожив и дня, под вечер, истекши кровью, испустил дух. Юлиан же, сраженный тяжкой и неизвестной болезнью, пролежал без движения целых сорок дней, совершенно бесчувственный и безъязыкий; потом, когда члены вновь понемногу стали повиноваться ему, начал он каяться в безбожных своих злодеяниях, будучи уверен, что именно за то постигла его кара; впрочем, недуг временно отступил лишь для того, чтобы сам он стал свидетелем собственной скверны, и вскоре, истерзанный покрывшими его чрево разного рода язвами, в муках изверг душу. Дольше всех оставался безнаказанным Элпидий, но в конце концов и он, будучи схвачен за соучастие в мятеже Прокопия против Валента, лишенный имущества, провел остаток дней в заключении и окончил жизнь в позоре, всеми проклинаемый и прозванный жрецом Элпидием. Заодно с вышеупомянутыми был еще один, вошедший вместе с ними в церковь, чтобы грабить и разорять, похищая священные сосуды и дары и чиня поношение тому, что предназначалось для служения Господу: сей же нечестивец, бесстыдно приподняв одежды, осквернил алтарь; и тотчас постигла его заслуженная жестокая

кара. Ибо те органы, которые послужили ему для осквернения, прогнили до самых внутренностей, киша несметным множеством червей, и от этого он вскоре погиб жалкой и недостойной смертью. Что же до стальных, дерзавших на подобные богохульства, то и им воздалось по заслугам'³.

Дата добавления: 2015-06-30