Вот мы прошли первый логический круг гегелевской «игры», который он называет – круг категорий бытия

Основные категории диалектики

Категории диалектики

Функции диалектики и ее идеи

Вывод

• Отрицание отрицания – это повтор на более высокой ступени развития характерных черт структуры исходной ступени. Это обуславливает спиралевидную форму развития.

Функции:

• мировоззренческая,

• методологическая,

• жизненно-практическая.

Основные идеи:

• идея связи всего во всем

• идея противоречивости мира

• идея изменчивости предметов мира

• Категории диалектики – это наиболее общие понятия диалектики, которые отражают всеобщие и существенные связи, стороны объективной реальности.

• Единичное, особенное, общее Причина и следствие

• Необходимость и случайность

• Возможность и действительность

• Сущность и явление

• Структура, форма, содержание

Классификация категорий

• 1 группа. Категории, выражающие направленность познающего субъекта на объект (бытие, материя, время, т.д.)‏

• 2 группа. Категории, выражающие духовный мир человека (идеал, вера, любовь, цель).

• 3 группа. Категории, выражающие одинаковую направленность на объект и субъект (истина, знание, практика).

И можем перейти на следующий уровень, к следующему кругу, который разворачивается по той же самой трехчленной схеме и включает в себя: тезис, антитезис, синтез.

1. тезисом на втором круге становится сущность

2. антитезисом - явление

3. синтезом явления и сущности становится понятие действительности.

Сущность - это нечто внутреннее, скрытое, непосредственно не обнаруживаемое, но обнаружить сущность мы можем через явление: сущность является, каким-то образом проявляет себя, поэтому через явление мы можем проникнуть в сущность. Предметы обладают некой сущностью и эта сущность демонстрирует себя, показывает себя, предъявляет себя в явлениях. А в понятии действительности выражается то, каким образом предмет действует. Он проявляет себя через действие и тогда понимание предмета связывается нами с действием, которое оказывает предмет на свое окружение. Если бы предмета не было – что-то было бы по-другому. В этом и проявляется бытие предмета.

Опять мы видим, что в этой диалектической «игре» развитие осуществляется исключительно в сфере мышления как результат синтеза противоположных предельно широких универсальных логических понятий или категорий.

К чему направлено все это движение или какова конечная цель гегелевской «игры»?

Обобщенная характеристика всякого развития предполагает ответы, по меньшей мере, на три вопроса:

1) что развивается? - это бытие, развивается бытие, оно же Абсолютная идея

2) из чего развивается? - это о снование или сущность, развитие происходит из сущности;

3) к чему (цель) развивается? - это Абсолютная идея

Таковы три главных определения, составляющих тему развития.

Т.е. в процессе развития, осуществляется ни что иное, как самопознание Абсолютного Духа. Т.е. в нем ничего не изменяется, его содержание остается тем же самым, что было и в начале. Изменяется лишь его знание о себе самом: в начале этого пути - он (Абсолютный Дух) себя не знает, в конце пути – это знание оказывается перед ним в проявленной форме, обнаруживаемой форме.

В соответствии с центральной идеей диалектической логики - идеей о движении познания по кругу в последней, высшей категории все предыдущие содержатся в форме преодоленных, "снятых" моментов. Они присутствуют в конечном результате точно так же как присутствовали в первой, низшей категории, но в форме неразвитых зачатков. Диалектический процесс есть именно процесс развития, разворачивания некого «свитка», когда происходит не возникновение чего-то нового, а лишь обнаружение, предъявление чего-то уже имевшегося, но до поры до времени скрытого от нас.

Из бытия разворачивается вся система гегелевских категорий, расцветает пышным цветом и вновь сворачивается к Абсолютной идее. Вся система категорий содержится в ней как бы в свернутом виде. И если детально проанализировать ее и разложить на отдельные элементы, то мы не обнаружим в ней никакого принципиально нового содержания, по сравнению с тем, что уже было потенциально заложено в самом начале диалектического ряда. Т.е. Абсолютный Дух возвращается к самому себе. Но это возвращение к самому себе означает и не означает сохранение самотождественности: Абсолютный Дух вернулся к себе же, но вернулся несколько иным, чем он вышел, чем он ушел в это путешествие[2].

Т.о. в философии Гегеля Абсолютная идея отличается от чистого бытия только «на величину опыта». А категории выступают не только как ступени исторически развивающегося познания, но и как абсолютный иерархический порядок универсума, с которым сообразуется все существующее.

Так как гегелевская диалектика категорий развертывается исключительно в сфере всеобщего - от чистого бытия, до Абсолютной идеи, поэтому все ее определения совершенно свободны от всякой чувственности, ведь Гегель нигде не опирается на эмпирический опыт, он строит свою систему исключительно в сфере логики, в сфере рассуждающего мышления. Сам Гегель называет свою логическую систему - " царством теней ", пребывание в котором он рассматривает как " абсолютное образование и дисциплина сознания ".

Эта дисциплина состоит в том, чтобы человек, упражняясь в чисто логическом мышлении, отучался примешивать к своим рассуждениям/мыслям свои личные мнения, пристрастия и желания, ибо все они "размывающие" четкие контуры безупречно-логичных категориальных разграничений бытия. Все личное, все индивидуализирующее – есть помеха для создания четкого образа мира, который представляет собой «царство теней».

Свою задачу Гегель видит в том, чтобы «окончательно очистить мышление от всякой "телесности"», чтобы мыслить согласно тому идеалу, который он формулирует следующим образом: "Когда я мыслю, - говорит Гегель, - я должен углубляться в предмет и представлять мышлению действовать самостоятельно, т.е. я должен включить автоматический механизм самодеятельности логики абстрактного познания и я буду мыслить плохо, если я буду прибавлять что-нибудь от себя". Т.е. Гегель стремится исключить всякую отсебятину, всякие индивидуальные, субъективные моменты, подчинив свое индивидуальное мышление сфере развертывания категорий.

Действительно, лишенные всякой субъективности, совершенно безличные определения гегелевской диалектики становятся подобными плоским теням, но зато это безукоризненно точные тени, с резкими границами, строго отделяющими один объект от другого. Разделенный на четкие рубрики "алмазной сетью" категориальных определений, мир превращается в четкий узор из геометрических фигур. Канвой для этого узора служит диалектическая система категорий. Мир Гегеля подобен чем-то миру андерсовской Снежной королевы, где существуют кристаллы геометрически правильной формы, и Кай пытается из этих кристаллов сложить слово «вечность».

Т.е. мир Гегеля обладает абсолютной логической стройностью, но при этом он становится нечеловекоразмерным. Это, строго говоря, мир необходимого и всеобщего, мир глобальных процессов и массовых движений, мир "магистральных линий развития", среди которых теряются, выглядят такими мелкими и ничтожными страдания и заботы обычного отдельного человека. Как говорил Гегель, Мировой Дух ведет свое дело «en grand» (по большому), он использует для своих целей людей и целые народы, не ограничивая трат, ибо для процесса саморазвития Духа «человеческого материала» хватит. А человек приобретает здесь образ экспериментального материала, экспериментального животного, на котором Дух проводит проверку своих идей. Каждый народ используется им для реализации какого-либо его проекта. И он смотрит, чт о из этого проекта получится и корректирует свой первоначальный замысел, обнаруживая какие-то не точности, не сообразности. И уже следующему народу он поручает реализовать свой следующий проект, а тот народ, на котором он проверял предыдущий замысел, его престает интересовать.

Например, айсоры. Сейчас уже такая форма деятельности вообще исчезла, но лет 30 назад еще были такие чистильщики обуви. Причем, все эти люди чистильщики были похожи, явно было видно, что они одной народности – это были айсоры. Они монополизировали в Петербурге вот такую форму деятельности. А кто такие айсоры? Это потомки ассирийцев, тех самых ассирийцев, перед которыми на коленях в пыли и прахе ползал весь мир. Вот когда они реализовывали какой-то проект Мирового Духа, они подчиняли и покоряли народы и государства, когда «эксперимент» Мирового Духа кончился, они, предоставленные своей судьбе, рассеиваются и начинают чистить остальным ботинки, т.к. они уже перестают быть предметом заботы Мирового Духа. По Гегелю, каждый народ, отыграв свою роль, уходит со сцены и устраивается как может.

Маркс, принимая, в основном, гегелевскую диалектику попытался развернуть ее к человеку путем "перемены знаков", рассматривая диалектику категорий как "диалектику природы", как логическое выражение отображаемых в человеческом сознании универсальных законов объективного материального мира. Однако заложенная в гегелевской системе тенденция к тому, чтобы мыслить и действовать en grand оказалась сильнее, и человек как-то постепенно "выпал" из теории и практики ортодоксального марксизма.

Лингвистическая трактовка категорий

В "Пролегоменах ко всякой будущей метафизике..." Кант намечает два пути исследования категорий.

Первый – ориентирован на то, чтобы отыскать и систематизировать реально существующие в обыденном языке понятия (слова), которые, постоянно встречаются во всяком опытном познании.

Второй состоит в том, чтобы, на основании предварительно разработанных правил, сконструировать, полную умозрительную схему рассудочных понятий, независимую ни от исторических условий жизни человека, ни от содержания обрабатываемого материала.

Сам Кант выбирает второй путь, ведущий, в конечном итоге, к холодным вершинам гегелевского Абсолютного Духа. Но его главная идея о том, что структуры бытия зависят, пусть даже от универсально-всеобщих, но все-таки человеческих определений, оказалась более плодотворной именно на первом пути, по которому он сам не пошел. Этот путь привел к разработке лингвистической интерпретации категорий, которая была стимулирована, исследованиями Вильгельма Гумбольдта и была и была выражена в известной гипотезе Сепира-Уорфа по лингвистической относительности. Речь там идет вот о чем, о том, что категории так или иначе структурируют бытие, но эти категории выражаются в реальной жизни в человеческом языке. А языки, народов, населяющих Землю – различны. Стало быть, предполагает Сепир-Уорф, если мир структурируется языком, то у народов, пользующихся разными языками, мир может быть структурирован по-разному. У каждого народа существует своя структура бытия, опирающаяся на их родной язык. Поэтому различные миры, могут быть несоизмеримы друг с другом и полное взаимопонимание, для людей, говорящих на разных языках, оказывается невозможным. Перевод с языка на язык, всегда искажает мысль, сформулированную на одном языке и сформулированную на другом, ибо разные языки опираются на представления о различных способах структуризации мира. Даже одно и тоже наблюдаемое явление, описанное по-разному, задает нам различные картины мира.

Сепир-Уорф приводит такой пример. Помните, как в басне Крылова «Петух и жемчужное зерно»:

Навозну кучу разрывая,
Петух нашёл Жемчужное Зерно…

Вот Вы увидели, как петух, разрывая навозную кучу, что-то там нашел и начинает кричать. На крик бегут куры и начинают клевать. Мы можем описать это происходящее так: " Петух своим криком сзывает кур ". А можем описать иначе: "Крик петуха приводит кур в движение ". В зависимости от описания, у нас получаются разные миры.

Если мы говорим, что петух своим криком сзывает кур, то мы т.о. приписываем петуху антропоморфное поведение (т.е. подобно людям). Петух, разрыв кучу, и найдя что-то аппетитное, решает поделится этим аппетитным с курами и подает определенный сигнал. Куры понимают этот сигнал, сбегаются к петуху и начинают клевать зерно.

Во втором случае, петух делает тоже самое, но если он не «сзывает кур», а «крик петуха приводит кур в движение», то петух – это автомат, он издает некий звук, который действует на кур, безотносительно их окружения и они как автоматы, подчиняясь механизму рефлекса, бегут на крик этого петуха. Т.е. либо этот куриный зов антропоморфен, либо – нет.

Можно сказать, что категориальные системы, подобны «сети», которую мы забрасываем в «океан бытия», надеясь что-нибудь из океана вытащить. Но сеть каждый раз вынесет на поверхность только то, что останется удержанным ее ячейками. От размера и формы этих ячеек, зависит то, что мы будем понимать как «мир». Ибо то, что не попало в сеть – не рыба (для нас), т.к. мы никогда не узнаем о ее существовании, ибо она проскользнула через ячейки сети и осталась в океане. Мы можем переплести сеть, создать другие ячейки, с другими размерами, другой формы. Забросив в «океан бытия» новую сеть, мы поймаем новую «рыбу», но прежняя уйдет. И у каждого народа есть своя «сеть», каждый народ вылавливает свою «рыбу» и в соответствии с этим, строит свой образ мира.

Принимая эту лингвистическую концепцию, мы должны с прискорбием/или без оного, проститься с вдохновлявшей Аристотеля, Канта, Гегеля идеей, о том, что можно отыскать и достать единую универсальную структуру мышления, общую для всех людей как таковых, которая у каждого человека будет одинаковая.

Гегель-то говорит о том, что единый, в биологическом отношении, человеческий род, разветвляется на массу, относительно обособленных, социо-культурных образований, каждое из которых, реализуя свои языковые конструкции, оказывается живущим в своем мире, отличном от других миров. И, более того, даже у людей, пользующихся одним и тем же языком, все равно абсолютной идентичности в интерпретации бытия, не существует. Всегда наше понимание обременено этой не стыковкой категориальных структур.

Как уже было показано, основная функция категорий состоит во внесении определенного порядка в некую нерасчлененную или неорганизованную целостность. Этот порядок, так или иначе, выражается (или отображается) в языке.

Лексический состав языка и совокупность категорий, в основном, совпадают, а всякое слово, поскольку оно обобщает, выступает как категория для определенного множества вещей. Благодаря этому совпадению, даже человек, совершенно не подозревающий о существовании теоретических схем категориального анализа или синтеза, «видит» мир определенным образом упорядоченным только потому, что использует для его описания свой родной язык.

Язык, точно так же, как и категории, не выводится каждым отдельным человеком непосредственно из его индивидуального опыта. Язык имеет доопытную (априорную)[3] природу. Каждый отдельный человек получает его как наследие длинного ряда ушедших поколений. Но как всякое наследство, язык, с одной стороны, обогащает, а с другой - связывает человека до и независимо от него установленными нормами и правилами. Являясь, по отношению к познаваемому, субъективными, нормы и правила языка, по отношению к познающему, объективны.

Но если мышление еще можно представить как абсолютно чистое (пустое) мышление (Гегель, да и Гуссерль прекрасно демонстрируют это), то речь немыслима как абсолютно "чистая речь", лишенная какого бы то ни было определенного содержания. Любой разговор есть разговор о чем-то. Это "что-то" и есть предмет речи, выделенный и зафиксированный в слове. Стало быть, в словах, как лексических единицах языка уже происходит и первичное расчленение бытия, и первичный синтез чувственных впечатлений.

История языка не имеет четко выраженного начала. Как бы далеко вглубь веков не уходили наши исследования, всюду, где мы обнаруживаем людей, мы застаем их уже говорящими. Но невозможно, чтобы в мышлении людей, обладающих словом, совершенно отсутствовали те исходные членения бытия и мысли, которые уже существуют в языке. Представление о чистом, лишенном всякого содержания мышлении, работающем "на холостом ходу" - это абстракция, которая вырастает лишь на почве декартовского cogito. Действительное мышление никогда не бывает чистым "мышлением ни о чем", оно всегда имеет интенциональный характер, т.е. оно всегда направлено на предмет, всегда есть мышление о чем-то определенном.

На первый взгляд кажется, что язык, как знаковая система, совершенно нейтрален по отношению к мысли, которая может быть выражена в любой произвольно выбранной знаковой системе: звуковой, графической, цветовой и др. Но в этом случае получается, что мысль возникает до языка и лишь выражается в нем. Мышление облекается в звучащую речь как в форму (точнее, как в одну из возможных форм) внешнего выражения уже существующего собственного содержания.

Действительная взаимосвязь между мышлением и языком гораздо сложнее. Это становится заметно при постановке вопроса об их генезисе.

Филогенез (историческое развитие), как правило, воспроизводится в индивидуальном развитии - онтогенезе. Как показали исследования Ж. Пиаже, формирование категорий в сознании ребенка происходит после освоения им соответствующих языковых конструкций. Сначала ребенок овладевает сложными синтаксическими оборотами, типа "потому что", "там где", "после того как", "несмотря на", "если бы" и др., которые служат для выражения причинных, пространственных, временных, условных - т.е. категориальных отношений.

Категории не выводятся из предметного опыта, а осваиваются вместе с освоением языка и закрепляются, прежде всего, в навыках речевого общения. Осознаются они значительно позже, чем начинают использоваться в языковых практиках. По-видимому, и порядок исторического развития категорий был, тем же самым. Сначала неосознанное безотчетное использование и только потом (гораздо позже) осмысление.

Существует органическая связь категорий с определенными типами вполне реальных практических вопросов, каждый из которых может быть сформулирован с прямым использованием соответствующей категории: Где? - В каком пространстве? Когда? - В какое время? и т.д. Но и наоборот, каждая категория может быть выражена в виде вопроса. "Что это?" – категория сущности; "Где?", "Когда?" - категории пространства и времени; "Какой?, Сколько?" - качества и количества; "Почему?" - категория причины; "Зачем?" - цели.

Мы вопрошаем бытие о тех его сторонах, свойствах и характеристиках, которые составляют сферу наших жизненных интересов. В лингвистической интерпретации категории - есть линии, по которым интересующие нас фрагменты и отношения отделяются от общей массы и предстают перед нами как предметы нашего пристального внимания. Каждая категория представляет определенный ракурс, в котором мы видим бытие с особой точки зрения, а все вместе они образуют некое функциональное единство, закрепленное в системе языка. Каждый владеющий языком, причастен к этой системе, но это отнюдь не означает преднамеренности и полной осознанности ее применения. Человек, как замечает Сартр, "является существом не столько говорящим, сколько говоримым", и язык владеет человеком, может быть, в большей мере, чем человек владеет языком.

Культура каждого сообщества, как и его язык, отличается от культуры и языка всякого другого сообщества. Это дает нам все основания предположить, что разграничительные линии, которые язык прочерчивает по "телу" бытия могут образовывать миры, имеющие различные конфигурации. Впервые эта мысль была высказана в известной гипотезе о лингвистической относительности, названной, по имени ее авторов, гипотезой Сепира-Уорфа.

"Мы расчленяем природу, - говорит Уорф, - в направлении, подсказываемом нашим родным языком. Мы выделяем в мире явлений те или иные категории и типы совсем не потому, что они (эти категории и типы) самоочевидны... Мы расчленяем мир, организуем его в понятия и распределяем значения так, а не иначе, в основном, потому, что мы - участники соглашения, предписывающего подобную систематизацию... Определить явление, вещь, предмет, отношение и т.п., исходя из природы, невозможно; их определение всегда подразумевает обращение к категориям того или иного конкретного языка."[4]

Суть гипотезы о лингвистической относительности состоит в том, что организация мира нашего опыта зависит от категориального строя конкретного языка, поэтому даже одно и то же событие может выглядеть совершенно по-разному, в зависимости от употребляемых языковых средств. В самом деле, мир, в котором "Петух сзывает кур своим криком", отличается от мира, где "Крик петуха приводит в движение кур".

Принимая эту гипотезу мы переносим категории из сфер аристотелевского бытия, кантовского чистого разума или гегелевской Абсолютной идеи в сферу человеческого языка и прощаемся с вдохновлявшей этих мыслителей надеждой открыть (или создать) абсолютно полную и завершенную систему категорий, которая была бы единой и единственной "для всех времен и народов". Помещая категории в структуры языка, мы признаем, что в них находит свое выражение не бытие как таковое или сознание вообще, а конкретный жизненный мир человека принадлежащего к определенной культуре и исторической эпохе.

Идея связи категорий с непосредственным жизненным миром человека получает развитие в современных вариантах феноменологическо-экзистенциальной философии. В традиционном понимании категории служат, прежде всего, для того, чтобы выделить и обозначить то, что является для человека наиболее важным, значительным. Но то, что представляется важным и значительным с точки зрения целого - культурного сообщества, например, - может быть совершенно безразличным для отдельно взятого, "вот этого" человека. Для отдельного человека самым важным может быть то, что его непосредственно задевает, касается именно и только его индивидуального бытия: его опасения и надежды, стремления и комплексы, сомнения и страхи. Так в контексте философских исследований появляются совершенно нетрадиционные, так называемые, "экзистенциальные категории", такие как, например: "смерть", "страх", "заброшенность", "забота" и др.

Подводя итоги нашего анализа, можно сказать следующее. Независимо от контекста их интерпретации философские категории представляют предельно широкие родовые определения бытия. Как предельно общие роды, сами они не имеют стоящего над ними высшего рода и, следовательно, не могут быть, подобно понятиям, определены через отнесение к более высокому роду, с указанием на видовое отличие. Они определяются не через более высокие роды, а путем установления отношений с другими категориями. Понятия, которые входят в смысловое поле каждой категории, подчинены ей и выражают те или иные ее аспекты, оттенки и конкретные формы проявления. Отношения между категориями и понятиями можно проиллюстрировать следующим образом.

Всякое понятие имеет определенную предметную область или объем, который включает множество предметов, охватываемых данным понятием. Так, например, объем понятия "стол" - множество всех возможных столов, а понятия "дом" – всех возможных домов. Понятно, что, поскольку имеются в виду не только актуально существующие, но и все возможные столы или дома, объем каждого из этих понятий составляет бесконечное множество, поэтому мы не можем сказать, какое из этих понятий имеет больший объем, а какое - меньший. Однако существуют понятия, отношения между которыми таковы, что позволяют однозначно определить, какая из двух сравниваемых бесконечностей больше. Так, например, бесконечное множество берез явно меньше, чем бесконечное же множество деревьев, а бесконечность деревьев меньше бесконечности растений. Мы получаем иерархический ряд понятий, в котором каждое последующее, включает в себя предыдущее, как свою составную часть: береза - дерево - растение - живая природа - природа - бытие. Завершает этот ряд понятие, которым исчерпывается возможность дальнейшего расширения объема. Это и есть философская категория, которая выступает как максимально широкое обобщение, абсолютный предел дальнейшего расширения предметной области.

Понятия низших уровней общности очерчивают границы предметных областей конкретных наук, и выступают как категории той или иной науки, поскольку выполняют (в пределах ограничиваемой ими области) ту же роль предельных обобщений. Так, например, если предметом философии является бытие, то природа - это предмет естествознания в целом, живая природа - предмет биологии, растение - ботаники и наверняка в лесотехнической академии изучается какая-нибудь наука, предметом которой являются только деревья.

Итак, мы выяснили, что роль философских и научных категорий в познании чрезвычайно важна. Тем не менее, единой универсальной системы категорий не существует. На разных этапах исторического развития господствующими в практической и духовной деятельности становятся различные типы категорий или, что то же самое, различные принципы структуризации бытия и мышления. В целом, каждую категориально понятийную систему можно уподобить сети, которую мы забрасываем в океан бытия, в надежде поймать Золотую рыбку Абсолютного знания. Но сеть эта всякий раз выносит на поверхность лишь то, что захватывают нами самими сплетенные ячейки.

Б.И. Липский

[1] Слово kathgoria сложено из kata и agoreuein, причем agora означает публичное собрание людей в отличие от закрытого, на заседании совета, — публичную открытость веча, судоговорения, рынка и общения; agoreuein значит: публично выступать, о чем-либо известить общество, объявить, выявить. Kata означает: сверху на что-то внизу, в смысле брошенного на что-то взгляда; kategorein, соответственно, значит: сделать общедоступным, открыто объявить при намеренном вглядывании во что-то, чт о именно оно есть. Такое открывание, обнаружение совершается через слово, поскольку это последнее ославляет некоторую вещь — вообще нечто сущее — в том, чт о она (оно) есть, именуя ее как такую-то и так-то существующую». И далее: «Этот вид называния и выставления, обнародования словом, подчеркнутым образом дает о себе знать там, где на открытом судоговорении против кого-то выдвигается обвинение, что он тот самый, кто виновен в том-то и том-то. Называющее выставление имеет своей заметнейшей и потому доходчивейшей формой публичное обвинение. Поэтому kathgorein означает особенным образом выставляющее называние в смысле “обвинения”. Но при этом в качестве основного значения слышится открывающее, обнаруживающее называние. В этом значении может применяться философское понятие kategoria».

[2] Например, если вы совершите круиз по Европе, вы вернетесь домой тем же самым человеком, который вышел в путешествие. Но, с другой стороны, вы вернетесь обогащенными впечатлениями, знаниями о мире и о себе, которые вы приобрели в этом путешествии. Поэтому, вряд ли мы можем говорить о том, что вы вернетесь совершенно теми же самыми, что и уходили. Вы останетесь сами собой, но одновременно эта с а мость будет отличаться от той, какой она была до начала круиза.

[3] АПРИОРИ (лат. a priori, букв. - из предшествующего) - философский термин, имеющий важное значение в теории познания, в частности, в философии Канта. Означает знание, полученное независимо от опыта, присущее сознанию изначально. Априорное знание противоположно апостериорному. АПОСТЕРИОРИ (лат. a posteriori, букв. - из последующего) - философский термин, означающий знание, полученное из опыта, в противоположность a priori ("доопытному" знанию). Противоположность этих двух типов знания встречается уже у Аристотеля и Боэция, а также у европейских схоластов

[4] Уорф Б.Л. Наука и языковедение // Новое в лингвистике, М., 1960, с. 175-177.

Дата добавления: 2015-07-02