Н. А. Красавский 7 страница

2.2. Фразеологические эмоциональные концепты...............

Выводы................................................

Глава III ЛИНГВОКУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ

ЭМОЦИОНАЛЬНЫХ КОНЦЕПТОВ В НЕМЕЦКОЙ И РУССКОЙ ЯЗЫКОВЫХ КУЛЬТУР...............................

Раздел 1. Этимолого-культурологический анализ номинантов эмоций.

1.0. Общие замечания.......................................

1.1. Этимология номинантов эмоций синонимических рядов

«Angst» - «страх»............................................

1.2. Этимология номинантов эмоций синонимических рядов

«Freude» - «радость».........................................

1.3. Этимология номинантов эмоций синонимических рядов

«Trauer» - «печаль».......................................

1.4. Этимология номинантов эмоций синонимических рядов «Zorn» -

«гнев»...............................................

Выводы................................................

Раздел 2. Лингвокультурологическая характеристика эмоциональных

концептов в лексикографии..........................

1.0. Общие замечания....................................

1.1.Типы словарных определений номинантов эмоций.........

1.1.1.Родо-видовые определения номинантов эмоций..........

1.1.2.Релятивные определения номинантов эмоций............

1.1.3.Отсылочные определения номинантов эмоций...........

2.0. Языковые иллюстрации эмоциональных концептов в словарных

филологических статьях...................................

2.1. Эмоциональные концепты группы «Angst»-«страх».........

2.2. Эмоциональные концепты группы «Freude»-«радость».....

2.3. Эмоциональные концепты группы «Trauer»-«печаль»......

2.4. Эмоциональные концепты группы «Zorn»-«гнев»..........

Выводы...................................................

Раздел 3. Парадигматические связи номинантов эмоций в немецком

и русском языках..................................

1.0.Общие замечания.....................................

1.1.Синонимия и градация номинантов эмоций...............

1.2.Антонимия номинантов эмоций.........................

1.3.Гипер-гипонимия номинантов эмоций....................

Выводы................................................

Раздел 4. Синтагматические связи базисных номинантов эмоций

в немецком и русском языках........................

1.0. Общие замечания....................................

1.1.Синтаксическая и лексико-семантическая валентность

номинантов эмоций...................................

2.Номинаты эмоций в художественном тексте..............

1.3.Номинанты эмоций в пословично-поговорочном тексте.....

Выводы................................................

Раздел 5. Концептуализация эмоций в мифологической,

мифолого-религиозной и современной наивной и научной

картинах мира......................................

1.0. Общие замечания....................................

1.1. Мифологические архетипы и представления-эмоции.......

1.2. Концептуализация эмоций в мифолого-религиозной картине

мира ………………………………………………………………

1.2.1. Эмоциональный концепт Angst - «страх»................

1.2.2. Эмоциональный концепт Freude - «радость».............

1.2.3. Эмоциональный концепт Trauer - «печаль»..............

1.2.4. Эмоциональный концепт Zorn - «гнев»..................

Выводы................................................

1.3. Концептуализация эмоций в современной наивной и научной

картинах мира......................................

1.3.1.Определение понятий наивной и научной картин мира....

1.3.2. Эмоциональные концепты Angst - «страх», Freude - «радость»,

Trauer - «печаль», Zorn - «гнев» в наивной картине мира немецкого

и русского этносов......................................

1.3.3. Эмоциональные концепты Angst - «страх», Freude - «радость»,

Trauer - «печаль», Zorn - «гнев» в научной картине мира..

Выводы..................................................

Заключение..............................................

Литература...............................................

Словари.................................................

ПРЕДИСЛОВИЕ

Лингвокультурология, обязанная своим происхождением антропологически ориентированной лингвистике, интенсивно развивающаяся со второй половины 90-х годов XX столетия в самостоятельную лингвогуманитарную парадигму, имеет своим исследовательским объектом две знаковых системы – язык и культуру, представляющих собой неразрывно связанные друг с другом социальные феномены. Её основной исследовательской целью, согласно авторитетному мнению В.Н. Телия, является «выявление культурно-языковой компетенции субъектов лингвокультурного сообщества и изучение …культурного самосознания, или ментальности, как отдельного субъекта, так и сообщества в его полифонической целостности» (Телия 1999, с. 14). Данным обстоятельством, как мы понимаем, объясняется приоритетность и теоретико-прикладная ценность исследований культурной семантики языка как в отечественном, так и зарубежном языкознании (см.: Воробьёв 1997; Карасик 1996, с. 3-16; Кубрякова 1999, с. 6-13; Маслова 1997; Постовалова 1999, с. 25-33; Вежбицкая 1999; Bayer 1994; Fleischmann 1999, с. 16-33 и мн. др.).

Становление лингвокультурологии как комплексной дисциплины, изучающей язык во взаимосвязи с культурой, объективно предполагает формирование соответствующего терминолого-понятийного аппарата. Одним из её базисных понятий является концепт, приковывающий внимание многих исследователей – лингвистов, филологов, специалистов по искусственному интеллекту, когнитологов (Лихачёв 1997, с. 280-287; Степанов 1997; с. 40-42; Стернин 1999, с. 69-79; Grabowski, Harras, Herrmann 1996; Schwarz 1992 и др.). Отсутствие единого понимания в определении концепта как центрального понятия лингвокультурологии свидетельствует прежде всего о трудностях формирования новой научной парадигмы/новой научной дисциплины. Объективные сложности, возникающие на пути лингвокультурологов, судя по современным отечественным публикациям, стимулируют появление большого количества работ, выполненных в рамках одной из самых молодых лингвогуманитарных дисциплин.

Безусловно важное место в лингвокультурологических изысканиях, как показывает обзор научной литературы, занимает традиционно актуальная для мировой филологии проблема – язык эмоций (см.: Бабенко 1989; Фомина 1996; Шаховский 1988; Вежбицкая 1997, с. 326-375; Buck 1984; Buller 1996, p. 271-296; Zillig 1982). В отличие от традиционного – лингвистического (преимущественно семасиологического) – описания языка эмоций лингвокультурологический подход к его изучению представляет значительную теоретическую и практическую ценность не только для филологии, но в целом для всего гуманитарного знания (главным образом, для этнопсихологии, этносоциологии, этнографии, культуроведения, лингвокультурологии и когнитологии). Лингвокультурологическое (в отличие от собственно филологического) изучение психической ипостаси разноэтносных языковых личностей заключается прежде всего в том, что оно позволяет выявить особенности культурных предпочтений и доминант, в целом специфику устройства психического, внутреннего, ментального мира представителей определённой этнической общности, языкового коллектива, его менталитет.

Вербализация мира, в особенности мира эмоций, per definitionem этноспецифична, что обусловлено самыми разнообразными факторами экстра- и интралингвистического порядка, детерминирующими жизнь языка, его функционирование, происходящие в нём структурно-семантические, функциональные трансформации (см.: Верещагин, Костомаров 1990, с. 14; Каган 1990, с. 357; Косериу 2001; Hudson 1991, p. 120-128). Языковые обозначения эмоций, насколько мы можем судить, до недавнего времени практически не исследовались отечественными учёными в сопоставительном лингвокультурологическом синхронно-диахроническом аспекте, что, по нашему мнению, во многом затрудняет поиски ответов на многочисленные вопросы, касающиеся динамики развития самих культурных эмоциональных концептов, их лингвоспецифической структуры и функционирования в разных языковых сообществах, в целом в разных национальных культурах.

В многочисленных лингвистических изысканиях, имеющих своим предметом исследование языка эмоций, указывается на теоретическую и практическую важность его основательного изучения (Маркелова 1997, с. 66-75; Телия 1987, с. 65-74; Jaeger, Plum 1989, S. 849-855 и мн. др.). При этом, однако, как правило, речь идёт об изучении исключительно собственно языкового механизма обозначения психических переживаний человека. Вне поля зрения (или в лучшем случае на его периферии) учёных остаются многочисленные и очень важные экстралингвистические факторы, оказывающие воздействие на эмоциональную сферу жизнедеятельности человека. Несмотря на относительно новую, но всё же в значительной степени уже сформировавшуюся, заявившую о себе языковедческую парадигму – «лингвистика эмоций» – в большинстве выполненных в её рамках работ (Баженова 1990; Буряков 1979, с. 47-59; Вильмс 1997; Гридин 1976; Шахова 1980; Широкова 1999, с. 61-65 и др.) обычно не принимаются во внимание особенности менталитета того/иного этноса – особенности народной психологии, национального характера, этнокультурологическая специфика бытия той/иной этнической общности, архитектоника национальной культуры и т.п. Следствием такого ограниченного филологическими рамками научного подхода является достаточно большое количество лингвистических работ, ставящих перед собой задачи преимущественно лишь описания языковых механизмов вербализации эмоций, что далеко недостаточно для действительно глубокого осмысления онтологии психических переживаний, столь релевантных для всякой культуры и цивилизации.

Перспективными, по нашему убеждению, могут стать исследования, выполненные в пограничной зоне интересов, на первый взгляд, казалось бы, разных, но в действительности максимально близких, смежных наук – лингвистики, культурологии, этнографии, этнологии, социологии, психологии и истории. Особую важность при этом представляет изучение эволюции, становления эмоциональной номинативной системы. Диахроническое исследование её элементов – вербальных знаков, выступающих в качестве носителей определённых концептов конкретной культуры, – имеет большое значение для определения самого процесса формирования и функционирования занимающей значительное место в человеческой концептуальной и языковой картине мира её эмоционального фрагмента.

Таким образом, недостаточная теоретическая изученность эмоциональных концептов как структурно-смысловых культурных образований, релевантных для носителей, пользователей языка, вкупе с прикладным значением проблемы эмоций для филологии и в целом для гуманитарных наук служат, на наш взгляд, обоснованием необходимости предпринимаемого в настоящей монографии исследования. Его целью является комплексное сопоставительное лингвокультурологическое изучение сущности эмоциональных концептов как структурно и содержательно сложных, многомерных вербализованных мыслительных конструктов человеческого сознания в русской и немецкой языковых культурах.

В заключение мы хотели бы выразить глубокую благодарность нашему научному консультанту доктору филологических наук, профессору В.И. Карасику за активную поддержку и помощь в подготовке монографии. Мы благодарим также уважаемых рецензентов – доктора филологических наук, профессора З.Е. Фомину и доктора филологических наук, профессора В.М. Савицкого за внимательное прочтение рукописи, за критические замечания и рекомендации в наш адрес. Свою искреннюю благодарность мы выражаем доктору филологических наук, профессору В.П. Москвину, ознакомившегося с текстом монографии и сделавшего некоторые важные для нас замечания.

ВВЕДЕНИЕ

«Известно, что истина, добытая трудом многих

поколений, потом легко дается даже детям,

в чем и состоит сущность прогресса; но менее известно,

что этим прогрессом человек обязан языку.

Язык есть потому же условие прогресса народов,

почему он орган мысли отдельного лица»

(А.А. Потебня).

Аксиоматично звучит сегодня тезис о том, что языкознание относится к базисным наукам гуманитарного знания. Уникальность статуса лингвистики (прежде всего среди гуманитарных наук) заключается в самом объекте её изучения – языке, формирующем и развивающем человеческую мысль, кодирующем человеческий опыт, с одной стороны, а с другой – выступающем как «орудие анализа мира» (Лурия 1998, с. 48). Уместно вспомнить содержательную характеристику языка датского учёного Л. Ельмслева, справедливо отметившего высокий эвристический потенциал лингвистики при толковании вербализованного человеком мира. Более полувека тому назад в своих хорошо известных лингвистической общественности «Пролегоменах к теории языка» он указал на необходимость изучения языка как самого продуктивного способа интерпретации человеческой мысли, в целом культуры: «Язык, рассматриваемый как знаковая система и как устойчивое образование, используется как ключ к системе человеческой мысли, к природе человеческой психики. Рассматриваемый как надындивидуальное социальное учреждение, язык служит для характеристики нации. Рассматриваемый как колеблющееся и изменяющееся явление, он может открыть дорогу как к пониманию стиля личности, так и к событиям жизни прошедших поколений» (Ельмслев 1999, с. 132. – Курсив наш. – Н.К.).

Язык как активный посредник («Zwischenwelt» в терминологии немецкого классика Л. Вайсгербера) между действительностью и сознанием Homo loquens, как показывает анализ специальной литературы, в последние два-три десятилетия всё чаще и чаще попадает в орбиту интересов многих специалистов смежных с лингвистикой научных дисциплин – логиков, психологов, психоаналитиков, социологов, культурологов, этнографов, этнологов, в целом культурантропологов. Тенденция, точнее говоря, теперь уже закономерность обращения учёных-гуманитариев как к теоретическим воззрениям языковедов, так и непосредственно к созданной ими обширной эмпирической базе свидетельствует, во-первых, о релевантности языковых фактов для адекватного всестороннего научного объяснения мира и, во-вторых, о явно выраженной интеграции наук, расширяющей горизонты человеческого познания объективной и субъективной действительности.

Как известно, в науковедении, в особенности в последнее время, всё более настойчиво и убедительно отстаивается положение, согласно которому будущее науки за многоаспектным, комплексным исследованием феноменов мира. Интегрированный подход к их изучению – примета сегодняшнего дня. Общим местом многих современных публикаций стало аргументированное утверждение о том, что решение многочисленных фундаментальных вопросов (в том числе и лингвистически ориентированных, напр., язык и мышление, язык и сознание, слово и мысль и т.д.) принципиально не может быть найдено в рамках прокрустова ложе какой-либо частной науки, ограниченные возможности которой не позволяют исследователям глубоко и всесторонне изучать то/иное явление мира. Отсюда вполне логично и естественно интегрирование многих на первый взгляд, казалось бы, столь разных и несовместимых наук – математики и лингвистики, кибернетики и лингвистики и т.п. Данный процесс с полным правом можно считать событием знакового характера, в особенности для второй половины минувшего XX столетия. Отмеченное выше интегрирование наук правомерно определить как закономерный и необходимый процесс эволюции человеческой цивилизации, задающий векторы дальнейшего успешного развития научного знания вообще и гуманитарного в частности.

Одним из таких важнейших векторов, определяющим траекторию поступательного движения современной филологической науки, является антропоцентрический/антропологический (или же в терминологии Ю.С. Сорокина антропофилический) подход к изучению сущности Homo loquens (см.: Арутюнова 1999; Богуславский 1994; Карасик 1992; Карасик 2000, с. 5-18; Кузнецов 2000, с. 8-22; Мамонтов 2000; Морковкин 1988, с. 131-136; Мурзин 1995, с. 11-12; Сорокин 1999, с. 52-57). Формирование антропоцентрически ориентированной лингвистики можно квалифицировать как своеобразную реакцию учёных на исчерпавший свой объяснительный потенциал в середине XX века структурализм (датская глоссематика, трансформационная грамматика Н. Хомского и его учеников и т.п.), рассматривающий язык вне человека, а человека вне языка. Абсолютно актуальным и совершенно справедливым можно признать высказанное ещё в 1965 году в журнале «Вопросы языкознания» замечание В.И. Абаева о наметившейся в то время дегуманизации лингвистики, дегуманизации культуры в целом: «Любая общественная наука изучает в конечном счёте человека... Сказанное в полной мере относится и к языкознанию. Не изгнать человеческий фактор, как рекомендуют структуралисты, а раскрыть во всей полноте его роль в языке – вот высшее назначение языкознания как общественной науки» (Абаев 1965, с. 38). Легко заметить, что в данном случае речь идёт о критике модном в то время лингвистическом структурализме и формализме, которые, с одной стороны, безусловно, явились необходимым этапом в развитии филологического знания, обогатили его новой методологией и подходами, а с другой – «спрятали» сам объект лингвистического исследования, выхолостив из языковедческой парадигмы содержательную сторону языка как социального явления.

Расширение объектов лингвистического изучения, постоянное «расшатывание» границ классического языкознания с его соссюровской установкой «изучать язык в самом себе» (Серебренников 1988, с. 8), отказ от «имманентной» лингвистики, постановка, в частности языковедами, вопросов лингвокультурологического, лингвоэтнографического, лингвосоциологического и, наконец, лингвопсихологического плана – таков в самых общих чертах портрет современного языковедения. Оно становится всё более «человечным», поскольку в поле его зрения оказываются многие ранее нетрадиционные для него вопросы – этнография речи, язык социального статуса, культурная семантика, национально культурная специфика семантики языка и мн. др. В этой связи хотелось бы вспомнить высказанные более десяти лет тому назад слова академика Б.А. Серебренникова, прогнозировавшего и угадавшего «человеческое» развитие филологической науки: «При антропологическом подходе к изучению языковых явлений необходимо решение такой фундаментальной задачи, как определение влияния человека на его язык и языка на человека, его мышление, культуру, его общественное развитие в целом» (Серебренников 1988, с. 9. – Курсив наш. – Н.К.).

Антропоцентрический подход к изучению «дома бытия» (М. Хайдеггер) и соответственно человека, его построившего и в нём проживающего, предполагает комплексное, а значит многоаспектное,всестороннее рассмотрение сущности человеческой природы, столь необходимое для самопознания, самоидентификации человека на современном этапе его развития. Результатом такого симбиоза можно считать появление новых научных дисциплин, сформировавшихся на стыке традиционных и, более того, уже успевших о себе заявить посредством предложенных ими конкретных способов, технологий толкования социальной действительности. Многообещающими, в частности, рассматриваются современными учёными перспективы когнитологии – науки, представляющей собой «пограничную» область знания философии, лингвистики, психологии и кибернетики. Её безусловно важнейшей компонентой является лингвистика, предмет изучения которой – язык как социальный феномен, вобравший в себя в форме знаков элементы материальной и духовной культуры человека. Составляющими культуры являются человеческая мысль, понятия, представления, т.е. в целом ментальный мир Homo sapiens, реально существующий в языковых знаковых формах, распредмечивание которых позволяет исследователю с определённой степенью достоверности установить этапы развития эволюции человеческого мышления и сознания, определить закономерности их становления, выявить социокультурные доминанты того/ иного лингвоэтноса во временных и пространственных рамках и т.п. Язык как социальное явление, таким образом, представляет интерес не только для лингвистики, филологии в целом, но и для многих других наук. Его можно изучать, по справедливому замечанию Б.А. Серебренникова, «с самых различных точек зрения и в самых различных аспектах с помощью различных наук» (Серебренников 1983, с. 195).

В рамках антропоцентрической парадигмы филологической науки отечественные учёные выделяют такие её важнейшие перспективные направления, как лингвогносеология (когнитология), лингвосоциология, лингвопсихология, лингвоэтнология, лингвопалеонтология и лингвокультурология (Постовалова 1999, с. 29). В известном смысле отмеченные направления указанной филологической парадигмы условны (методологически необходимы!), поскольку в действительности предметом их изучения является человеческий язык – смыслотворящий посредник между сознанием и миром. Отмеченные выше В.И. Постоваловой лингвогуманитарные парадигмы обнаруживают со всей очевидностью зону пересечения общих интересов смежников – языковедов, когнитивистов, культурологов и т.д. Обзор современных как зарубежных, так и отечественных разножанровых научных публикаций позволяет заметить повышенный интерес учёных к исследованию лингвокогнитивной деятельности языковой личности (Арутюнова 1991, с. 7-23; Беляевская 2000, с. 9-14; Демьянков 1994, с. 17-33; Колшанский 1990; Кубрякова 1996, с. 3-10; Ольшанский 2000, с. 26-55; Степанов 1997а; Шахнарович 2000, с. 38-42; Lakoff 1987; Langacker 1990; Sager 1995; Schwarz 1996; Taylor 1995 и др.). Примечательно то обстоятельство, что сегодня во многих работах российских лингвистов-когнитивистов (Воркачёв 2001, с. 64-72; Бабушкин 1996 и др.) ставится акцент на этнокультурологической ипостаси «говорящего человека». Учёт языковедами этнокультурологических сведений при исследовании концептов, безусловно, способствует становлению и интенсивному развитию парадигмы лингвистического концептуализма, объектом изучения которой, на наш взгляд, можно считать прежде всего вербализованные концепты, функционирующие в разных лингвокультурах. Свидетельством успешного развития данной парадигмы может служить появление в отечественной филологии специальных терминов – «концепт», «культурный концепт», «концептосфера», «семиосфера», «лингвокультурема», отражающих смену исследовательских приоритетов. Самый факт формирования лингвистического концептуализма мы оцениваем как убедительный аргумент в пользу признания полипарадигмального подхода к изучению языка в лингвистике 90-х годов XX века.

Обзор современной теоретической литературы позволяет заметить всё возрастающее в геометрической прогрессии количество работ, авторы которых так/иначе апеллируют к понятию «концепт». Более того, в некоторых работах сегодня предлагается создание специальной науки – концептологии, объектом исследования которой должны стать концепты. «Концептология – это междисциплинарный интегративный подход к пониманию и моделированию сознания, познания, общения, деятельности» (Ляпин 1997а, с. 34). По мнению С.Х. Ляпина, концепт есть её центральное понятие и основной исследовательский метод (Ляпин 1997а, с. 34). Данная наука, формирование которой еще предстоит осуществить должна интегрировать часто, как мы понимаем, разрозненные интеллектуальные усилия исследователей из разных областей знания с целью эффективного изучения, в частности, важнейшего компонента человеческого языкового сознания – концепта.

Центральное место в понятийно-категориальном аппарате современного языкознания и, в частности, указанной выше парадигмы занимает предложенный лингвистической общественности Ю.Н. Карауловым термин «языковая личность». По авторитетному мнению его создателя, языковая личность является той «сквозной идеей, которая... пронизывает и все аспекты изучения языка и одновременно разрушает границы между дисциплинами, изучающими человека, поскольку нельзя изучать человека вне его языка» (Караулов 1987, с. 3). Симптоматично, на наш взгляд, издание в России целой серии научных сборников с названием «Языковая личность», авторы которых активно разрабатывают данное понятие (см., напр., Добровольский, Караулов 1993, с. 5-15; Карасик 1996, с. 3-16; Сентенберг 1994, с. 14-24; Сиротинина, Кормилицына 1995, с. 15-18). Ю.Н. Караулов под языковой личностью понимает «совокупность способностей и характеристик человека, обуславливающих создание и восприятие им речевых произведений (текстов), которые различаются а) степенью структурно-языковой сложности, б) глубиной и точностью отражения действительности, в) определённой целевой направленностью» (Караулов 1989, с. 3). В рассматриваемом понятии, по Ю.Н. Караулову, целесообразно вычленение трёх уровней – вербально-семантического (нормальное владение человеком языком), когнитивного (набор систематизированных идей, понятий, концептов) и прагматического (цели, мотивы, установки коммуникантов) (Караулов 1989, с. 5).

Терминосочетание «языковая личность» имеет свои «дериваты» – «говорящая личность», «коммуникативная личность» (см., напр., Красных 1998, с. 17-18), «эмотивная языковая личность» (Шаховский 2000, с. 122), что служит, во-первых, убедительным доказательством перспективности и актуальности антропоцентрически ориентированной лингвистики и, во-вторых, удачным выбором Ю.Н. Караулова самого словосочетания для собирательного обозначения ёмкого лингвокультурологического понятия.

Приведённая выше дефиниция языковой личности позволяет выделить в ней различные аспекты, в частности, прагматико-мировоззренческий, куммулятивно-репродуктивный и креативный (подробнее см.: Сентенберг 1994, с. 12-24). К ним, по нашему мнению, можно отнести и эмотивно-прагматический аспект (эмотикон) языковой личности, под которым в самом общем виде мы понимаем способность Homo loquens посредством употребления языковых единиц (уровень языковой и когнитивной компетенции) эксплицировать свои оценочные суждения (уровень интенции), объектом которых являются самые различные фрагменты мира. Эмотикон языковой личности находит своё выражение как на уровне авербальных средств (жесты, мимика и т.п. = параэмотикон), так и на уровне вербальных знаков (собственно эмотикон). К последним относятся разноуровневые средства языка. Наиболее часто используемыми при этом являются лексические языковые средства – экспликации, дескрипции и номинации психических переживаний человека. Они неоднократно подвергались эмотивистами разностороннему лингвистическому анализу, однако не потеряли своей актуальности и сегодня (Брагина 1998, S. 41-63; Вежбицкая 1997г, с. 326-375; Маслова 1991, с. 179-204; Фомина 1996; Шахнарович, Графова 1991, с 99-113; Шаховский 2000, с. 121-128; Широкова 1999, с. 61-65; Dolnik 1994, S. 504-513; Jaeger, Plum 1989, S. 849-855; Kuehn 1987, S. 267-278 и мн. др.), что обусловлено сложностью изучения психических явлений.

Фундаментальное результативное исследование их сущности вряд ли возможно в рамках какой-либо частной науки, которая, как было нами отмечено ранее, всегда имеет некоторые методологические ограничения, выражающиеся, в частности, в редуцированном наборе специальных методик. Их даже самое филигранное применение объективно не может вскрыть в полной мере онтологию изучаемого феномена во всех его аспектах. Отсюда следует необходимость интеграции усилий учёных разных наук. Многие психологи, в центре внимания которых находится вопрос изучения сущности психических переживаний человека, постоянно указывают на необходимость их изучения и другими, непсихологическими науками, что должно привести к более полному познанию этого загадочного, в высшей степени самого «человеческого» и сложного явления (см.: Изард 1999; Лук 1982; Рубинштейн 1984, с. 152-161; Ekman 1971, p. 207-283; Ortony, Clore, Collins 1988). Подобного рода «призывы» к интегрированию наук с целью более полного изучения эмоционального мира человека объясняются, как нам кажется, во многом «панлингвизмом» всех фрагментов нашего бытия. Иначе говоря, знаковый характер «мира вещей», вербализация объективной и субъективной реальности, находящейся в орбите интересов учёных провоцирует их обращение за помощью к лингвистам и специалистам смежных с языкознанием наук – семиотикам, этнографам, культурологам и т.д. Так, известный психолог П.М. Якобсон полагал, что «...процесс осознания чувств непременно предполагает его обозначение, название его соответствующим словом; только в этом случае испытываемое чувство может быть осознано» (Якобсон 1956, с. 41. – Курсив наш. – Н.К.). Возможно, данное утверждение носит дискуссионный характер, поскольку, как хорошо известно из лакунарной теории (см., напр., Sorokin 1993, S. 167-173; Стернин 1999, с. 69-79), отсутствие специального знака в естественном языке для номинации того/иного понятия ещё не значит отсутствие последнего в концептуальной картине мира носителя того/иного языка. Вместе с тем, однако, мы считаем, что сам факт нахождения понятия, в том числе и эмоционального, на семиотической карте конкретного языка может свидетельствовать о его глубинной концептуальной разработанности в том/ином лингвоэтносе и, следовательно, психологической – шире культурологической – актуальности для его членов.

Дата добавления: 2015-07-02