Н. А. Красавский 10 страница

Адекватное изучение психолого-культурологических характеристик эмоций, вербализованных в русской и немецкой культурах, их места и интерпретации в разноэтносных концептосферах предполагает как использование самых разнообразных лингвистических методик, так и обращение исследователя к данным смежных с языковедением наук – этнографии, культурологии, психологии, социологии и др. Прежде чем перейти к лингвокультурологическому анализу ЭК, материализовавших в форме знаков психические константы и их оценку человека, следует рассмотреть понимание термина «концепт» в современной лингвистике.

2. Толкование понятия «концепт» в современной лингвистике

Понятие «концепт», ставшее в последние годы в отечественном языкознании стержневым, было заимствовано лингвистами благодаря трудам Г. Фреге и А. Черча из математической логики. Его применение как термина в нашем языковедении обнаруживается в вышедшей в 1928 году статье С.А. Аскольдова (псевдоним С.А. Алексеева) «Слово и концепт», опубликованной в журнале «Русская речь». Однако в силу различных объективных и субъективных причин, одной из которых, безусловно, явилась государственная идеология Советского Союза (после выхода в свет этой статьи С.А. Аскольдов был официально обвинен в идеализме), понятие концепта, не успевшее по сути дела получить соответствующего обстоятельного осмысления филологами, на длительное время исчезает из отечественного лингвистического лексикона. Можно также предположить, что данный термин, значительно пересекающийся по своему содержанию с устоявшимся, традиционным, более привычным для научной общественности термином русского языка «понятие», не смог выдержать конкуренции, что в свою очередь, вероятно, объясняется, с одной стороны, иноязычным происхождением первого, а с другой – отсутствием на тот период развития лингвистической мысли его должного научного толкования.

Лишь спустя несколько десятилетий, в нашей стране данным термином начинают оперировать когнитивисты, некоторые из которых работают в парадигме философии языка (Павиленис 1986, с. 240-263; Холодная 1983 и др.). В их работах приоритетным является изучение базисных подсистем человеческого знания. Вербальные знаки, фиксирующие элементы понятийных систем, как правило, при этом когнитивистами не акцентируются, что, безусловно, не способствует более глубокому анализу и соответственно пониманию сущности (языковых) концептов. Последние, как известно, переживают этапы своего становления в конкретных исторических условиях, в определённом культурном контексте. Вместе с тем следует заметить, что полученные ими научные данные в значительной степени стимулировали и продолжают стимулировать поступательное развитие когнитивной лингвистики в нашей стране.

Понятие «концепт» переживает эпоху «лингвистического Ренессанса» с начала 90-х годов XX столетия в первую очередь благодаря научным трудам Д.С. Лихачёва и Ю.С. Степанова, реанимировавших его и давших ему свою обстоятельную интерпретацию. Активное употребление данного термина в когнитивной лингвистике, в парадигме лингвистического концептуализма и в лингвокультурологии объясняется необходимостью введения в их категориальный аппарат недостающего когнитивного «звена», в содержание которого, помимо понятия, входят ассоциативно-образные оценки и представления о нём его продуцентов и пользователей.

Концепт как всякий сложный когнитивный лингвосоциальный конструкт не имеет однозначного толкования в науке о языке на современном этапе её развития (Бабушкин 1996; Воркачёв 2001, с. 64-72; Карасик 1999, с. 5-19; Кубрякова 1996а, с. 90-93; Лихачёв 1997, с. 280-287; Ляпин 1997, с. 11-35; Скидан 1997, с. 36-69; Степанов 1997а, с. 40-76). Дискуссионными являются вопросы архитектоники (Скидан 1997, с. 6-8; Степанов 1997а, с. 40-42), классификации/типологии концептов (Бабушкин 1996; Болдырев 1999, с. 62-69; Лихачёв 1997, с. 282-284), их соотношения с полисемантическими языковыми единицами (Лихачёв 1997, с. 280-287), облигаторность или факультативность вербализации концептов (Кубрякова 1996а, с. 90-93; Карасик 1997, с. 157-159; Нерознак 1998, с. 80-85), методы их изучения (Степанов 1997а, с. 40-76; Попова, Стернин 2000 и др.).

Прежде чем остановиться на анализе вышеуказанных проблем, следует вкратце обосновать необходимость употребления иноязычного термина в российском языкознании. Не является ли он в действительности избыточным, и насколько функционально оправдано его заимствование и употребление в лингвистике? Этот иноязычный термин родственен русскому слову «понятие». Имя существительное «conceptus» происходит от латинского глагола «concipere» – «зачинать», т.е. значит буквально «поятие, зачатие»; его русский эквивалент «понятие» образовано также от глагола «пояти», имевшего в древнерусском языке значения «схватить, взять в собственность, взять женщину в жены» (подробнее см.: Степанов 1997а, с. 40. – Курсив наш. – Н.К.). Легко заметить, что оба глагола этимологически во многом родственны; они выражают общую идею приобретения.Следует отметить, что данные термины не имеют статуса абсолютных синонимов. Употребление этих терминов в отечественной лингвистике всё ещё не имеет чёткого разграничения. В одних работах термин «понятие» толкуется как более объёмная по содержанию единица языкового сознания, а в других же, напротив, концепт признаётся более объёмной, широкой единицей (см.: Худяков 2001, с. 32-37).

Вслед за Ю.С. Степановым (Степанов 1997а, с. 40-43), мы считаем концепт более объёмным мыслительным конструктом человеческого сознания по сравнению с понятием. По нашему мнению, концепт есть некое суммарное явление, по своей структуре состоящее из самого понятия и ценностного (нередко образного) представления о нём человека.

Русское слово «понятие» имеет, безусловно, более широкое применение в нашем языке, в том числе и профессиональном языке филологов. Оно полисемантично: «1.Логически оформленная мысль о классе предметов, явлений; идея чего-нибудь. 2.Представление, сведение о чём-нибудь. Иметь, получить понятие о чём-нибудь. 3.обычно мн. Способ, уровень понимания чего-нибудь. У детей свои понятия» (ТС 1995, с. 551). Как термин это слово традиционно употребляется прежде всего в философии и логике. В логике данный термин моносемичен. Он имеет следующую дефиницию: «Понятие – мысль, фиксирующая признаки отображаемых в ней предметов и явлений, позволяющие отличать эти предметы и явления от смежных с ними» (Горский, Ивин, Никифоров 1991, с. 150).

Сферами применения термина «концепт» в русском языке являются, прежде всего, когнитивная психология, когнитивная и культурологическая лингвистика. Всё возрастающий научный статус данного термина подтверждается его активным использованием в работах крупных исследователей. Автор фундаментальной работы «Константы. Словарь русской культуры» Ю.С. Степанова относит слово «концепт» к «главным терминам Словаря» (Степанов 1997а, с. 40). Не случайно включение концепта и в «Краткий словарь когнитивных терминов», изданный под редакцией Е.С. Кубряковой (Кубрякова и др. 1996).

Концепт, согласно научным дефинициям (Аскольдов 1997, с. 269; Кубрякова 1996а, с. 90-93; Ляпин 1997, с. 11-35; Скидан 1997а, с. 5-10), – это многомерный мыслительный конструкт, отражающий процесс познания мира, результаты человеческой деятельности, его опыт и знания о мире, хранящий информацию о нём. Так, М.А. Холодная трактует концепт как «познавательную психическую структуру, особенности организации которой обеспечивают возможность отражения действительности в единстве разнокачественных аспектов» (Холодная 1983, с. 23). По мнению Р. Павилениса, концепты – это «смыслы, составляющие когнитивно базисные подсистемы мнения и знания» (Павиленис 1986, с. 241. – Цит. по: Бабушкин 1996, с. 15).

Концепт как и понятие единица когнитивного порядка. Архитектоника концепта как структурно-смыслового образования сложнее архитектоники понятия. Согласно В.И. Карасика, концепт состоит из 3-х компонентов – понятийного, образного и ценностного (Карасик 1996, с. 3-16). По образному замечанию С.Х. Ляпина, «в глубине концепта мерцает понятие» (Ляпин 1997, с. 27). Данные рассуждения ассоциируются со структурой лексических значений слов, разработанных в семасиологии (ср.: денотат, коннотат, денотативная сема, коннотативная сема, эмотивная сема, оценочная сема и т.п.).

Концепт в отличие от понятия не только мыслится, но и переживается. Его объём, таким образом, шире объёма понятия. Концепт включает в себя само понятие, являющееся, в свою очередь, его обязательным ядерным компонентом.

Обсуждение вопроса архитектоники концепта методологически полезно, теоретически ценно, поскольку знание исследователем его структурных компонентов в действительности позволяет адекватно применить целый комплекс специальных исследовательских методик. Использование последних, таким образом, объективно способствует выявлению самой сущности изучаемого факта культуры и языка.

Методологически важными мы считаем рассуждения о структуре концепта Ю.С. Степанова. Концепт, по его мнению, включает в себя такие компоненты, как «1) основной, актуальный признак, 2) дополнительный, или несколько дополнительных, «пассивных» признаков, являющихся уже не актуальными, «историческими», 3) внутреннюю форму, обычно вовсе не осознаваемую, запечатленную во внешней, словесной форме (Степанов 1997а, с. 44). Первый компонент – основной, актуальный признак концепта – значим, «известен» всем носителям того/иного языка, той/иной культуры. Выраженный вербально, он – средство коммуникации представителей определённой этнической общности, нации, народа, народности. В отличие от него второй компонент – дополнительный, пассивный признак (или дополнительные, пассивные признаки) концепта – обнаруживает свою актуальность далеко не для всего этноса; он, если так можно выразиться, доступен для представителей определённой социальной группы, для конкретного микросоциума. Социальная релевантность данного признака или признаков корпоративно ограничена (ср. с «ближайшим» и «дальнейшим» значениями слова у А.А. Потебни). И, наконец, третий компонент концепта – этимологический признак или внутренняя форма. Он является наименее актуальным для языко- и концептоносителей любой культуры, поскольку историей жизни слова, как известно, занимаются преимущественно специалисты конкретных наук. Вместе с тем этот признак релевантен опосредовано, «как основа, на которой возникли и держатся остальные слои значения» (подробнее см.: Степанов 1997а, с. 45).

Вербально оформленные, в частности, лексикализованные концепты в отличие от не оязыковлённых концептов более доступны исследователю. Изучение сущности вербализованных концептов предполагает применение метода этимологического анализа, поскольку принципиально релевантна его «исходная форма» (термин Ю.С. Степанова), момент её зарождения и последующего становления в человеческом сознании. Заметим, что в западноевропейской этнографии этот метод уже давно активно и успешно используется при изучении культурных феноменов (см. напр., Bausinger 1980; Vocelka 1993, S. 295-301). Если применение метода этимологического анализа приоткрывает занавес тайны первых шагов жизни концепта, т.е. его исследование в диахронической плоскости, то использование, например, ставшего традиционным и эффективным во второй половине XX столетия метода компонентного анализа в его различных вариациях может оказаться полезным при изучении сущности концепта в синхронии.

При изучении концептов в синхронии лингвокультуры безусловно эффективными являются также и традиционные психолингвистические методики, позволяющие «срезать» тот/иной фрагмент языкового сознания современных носителей языка. Применение подобного рода методов поможет установить «скрытые» признаки концепта – его ассоциации. Данные методики незаменимы в особенности при межкультурном исследовании концептов, признаваемых эквивалентами в разных лингвокультурах. Полезным может оказаться также использование данных разноязычных ассоциативных словарей, представляющих собой срез знаний и оценок среднестатистической языковой личности конкретного этноса.

Названные здесь в качестве примеров методы, разумеется, должны быть дополнены целым рядом нелингвистических методов (Степанов 1997а, с. 50). Заметим, что современная практика изучения концептов (Гачев 1988; Голованивская 1997; Толстая 1991, с. 109-115 и др.), как мы уже ранее указывали, показывает эффективность использования лингвокультурологами данных из области смежных с языкознанием наук – истории, этнографии, социологии, культурантропологии и др.

Принципиально важным при описании онтологии концептов является вопрос о формах их представления: всякий ли концепт вербализован? Большинство исследователей считают, что концепты не обязательно выражены языком. Утверждается, что они, как правило, оязыковлены, но их вербализация не облигаторна (Вежбицкая 1997в, с. 294-315; Карасик 1997, с. 157; Ляпин 1997, с. 11-35; Стернин 1999, с. 69-79 и др.). Сами техники их оязыковления могут быть различными – однословная, словосочетательная, несколькословная (предложная) номинации.

Наше ознакомление с когнитивно и лингвокультурологически ориентированными работами позволяет заметить предпочтительность выбора для анализа лексикализованных (Арутюнова 1991, с. 7-23; Бабушкин 1996; Вежбицкая 1999; Прохвачёва 1999 и др.) и фразеологизованных (Бабушкин 1996; Гак 1991, с. 24-31 и др.) концептов. Вместе с тем, концепты могут вербализоваться и грамматически (Болдырев 1999, с. 62-69; Вежбицкая 1999б, с. 44-51). Обращение учёных к фразеологизованным и, в особенности, к лексикализованным концептам объясняется, на наш взгляд, характером корреляции понятий, идей и оформляющих их знаков. Концепты, вербализованные лексически, обнаруживают непосредственную корреляцию обозначаемого и обозначающего.

А. Вежбицкая, анализируя проблему соотношения понятий и слов, их оязыковляющих (лексикализующих), отмечает важность знаковой оформленности человеческих идей, мыслей, понятий. Она пишет: «Но почему присутствие тех или иных слов столь важно? Нельзя ли, чтобы люди обладали понятиями без слов? Разве в языке нет скрытых категорий? Скрытые категории, конечно, есть, и понятия могут существовать даже и без представляющих их слов. Но, во-первых, наличие слова (отдельной лексической единицы) служит прямым свидетельством существования понятия, а при его отсутствии имеются, в лучшем случае, лишь косвенные свидетельства. Во-вторых, при человеческом общении недостаточно «обладать» понятием, важны также средства передачи его другим людям (даже при предположении, что возможно «обладать» понятием, не имея средств для его передачи). Для некоторых понятий такая передача возможна с помощью описательных конструкций или парафраз; для других, однако, необходимо иметь прямое лексическое выражение» (Вежбицкая 1997в, с. 294. – Курсив наш. – Н.К.).

При определении сущности концептов С.Х. Ляпин высказывает мнение о их разной оформленности. Концепты, по С.Х. Ляпину, это «идеализированные формообразования, опирающиеся на понятийный (или псевдо-, или пред-понятийный) базис, закрепленный в значении какого-либо знака: научного термина, или слова (словосочетания) обыденного языка, или более сложной лексико-грамматико-семантической структуры, или невербального предметного (квазипредметного) образа, или предметного (квазипредметного) действия и т.д.» (Ляпин 1997, с. 18. – Курсив наш. – Н.К.). Концепт, таким образом, не обязательно вербален. Более того, он может эксплицироваться «предметными действиями». Соглашаясь с точкой зрения С.Х. Ляпина, добавим, что понятие может мыслиться человеком, в особенности ребёнком, как установлено учёными, непосредственно знакомыми ему самими предметами, их свойствами, отношениями (см. подробнее: Сеченов 1995, с. 216-217; Koeck 1987, S. 362-363). Концепты равно как и понятия не обязательно должны иметь, по нашему мнению, вербализованную форму, хотя, как правило, они материально существуют, т.е. знаково оформлены.

Проблема языкового выражения тех/иных смыслов является центральной в так называемой «лакунарной теории». Общеизвестно, что окружающий человека мир в разных культурах, в разных языках может по-разному члениться. Разные языки различно семантизируют действительность, её отдельные «участки», в чём проявляется их своеобразие, известная оригинальность. Этот лингвистический факт объясняется, главным образом, причинами этнографического, в целом культурно-исторического характера. Обсуждение же вопроса лакунарности необходимо предполагает поиск ответа на достаточно сложный вопрос – тождественны или не тождественны понятия и концепты разных языков и культур?

По мнению одних учёных, понятия во всех языках тождественны, хотя выражаться они могут по-разному. «Некоторая мысль, представленная в определённой словесной форме, есть понятие. Можно представить её во многих других языковых формах (в естественных или искусственных языках), являющихся переводами одних в другие, и мы будем иметь всё то же понятие. Разные формы и признаются переводами друг друга в силу того, что выражают одно и то же понятие» (Войшвилло 1967, с. 104).

Согласно другой точке зрения (в настоящее время более распространённой), понятия, концепты в разных языках и культурах обычно не совпадают, поскольку разные языки по-разному отражают действительность, берут в основу формируемого понятия различные его стороны (Hudson 1991, p. 73-84; Jackendoff 1993, p. 184-185). Иначе говоря, в каждом языке для понятий характерна своя специфика.

Уместно в качестве иллюстрации несовпадения понятий, концептов, в частности этических, в разных культурах, их вербальных трансляций в особенности существующих в разных диахронических плоскостях цивилизаций, привести фрагмент из книги А.Ф. Лосева «Очерки античного символизма и мифологии». А.Ф. Лосев пишет: «Сократовская философия, говорят, есть этика, и эпистемное знание направлено у него на этические понятия. Но что такое ‘agauoc, слово, столь бесцветно переводимое нами как «хороший», что и такое areih, слово которое до сих пор переводят как «добродетель»? ‘Agauoc ровно не имеет никакого морального смысла. Теперь первоначальный смысл этого слова понимают как «приличный», «подобающий» и выводят из религиозно-ритуальной сферы. Оно употребляется и относительно людей, и относительно вещей, и я бы его часто переводил как «настоящий», «правильный», «соответствующий цели». Нельзя ведь сказать по-русски: добродетель свиней, лошадей, добродетель карандаша, пера, сапога. Вот почему «хорошее» или «благое» у Сократа совпадает с «полезным» и «нужным». Ясно, что «Благо» платонизма есть обоснование зримой мировой скульптуры, а не какая-то скучная моралистика, к которой силится большинство свести Платона. У нас даже нет такого термина, чтобы передать это платоническое ‘agauoc. И мы никак не можем понять, что переводить подобные термины с греческого на современный европейский язык всё равно что впечатление от античной статуи передавать средствами современной балалайки. «‘Аgauoc», «добродетель», которую эпистемно исследуют Сократ и Платон, всегда имеет под собой значение способности строить, мастерить, конструировать» (Лосев 1993, с. 94).

Думается, что как в первой, так и во второй концепциях есть некоторые уязвимые места. Начнём с анализа точки зрения, согласно которой понятия в разных языках тождественны. Её ахиллесовой пятой можно считать необходимость постоянного обращения при трансляции определённых смыслов, идей с одного языка на другой к дескриптивным лингвистическим средствам, напр., к различным перифразам и т.п. Безусловно, описательные техники позволяют в целом передать смысл, чётко выраженный на лексическом или фразеологическом уровне в одном языке, на другой язык. Об этом свидетельствуют факты переводоведения.

Результаты некоторых работ, авторы которых заслуженно пользуются большим уважением в лингвистическом мире, говорят о том, что понятия, смыслы, вербально выраженные в одном языке и не обозначенные специальным знаком (напр., словом) в другом, в принципе передаваемы за счёт самых различных компенсирующих средств. При этом, однако, имеют место смысловые потери (Markovina 1993, S. 174-178 Sorokin 1993, S. 167-173).

Для нас очевиден тот факт, что в разных языках, даже самых генетически и типологически удалённых друг от друга, есть некоторое множество категорий, являющихся для них общими. К их числу, например, можно отнести грамматико-лексические категории субъекта и объекта действия, предмета, признака, времени, модальности и др. Наличие ряда универсальных лингвистических категорий в разных языках (пусть даже их количество и дискретно) свидетельствует о «психологическом единстве» разных народов, культур. Вместе с тем известно также, что это «психологическое единство» не исключает самого существования определённых национальных черт в том/ином языке.

Если следовать диаметрально противоположной концепции, т.е. универсализировать принцип несовпадения понятий в разных языках (Муравьёв 1975, с. 28), то сложно объяснить возможности адекватного перевода с одного языка на другой, наконец, факт взаимопонимания между народами.

Мы считаем, что транслируемость смыслов, актуализированных языком в одной культуре, принципиально возможна в другую культуру. При этом, однако, не исключена объективная потеря, «непереносимость» некоторых периферийных компонентов переводимого смысла, идеи. Вероятно, этот факт объясняется не только «техническими» возможностями того/иного языка, не интралингвистическими, а скорее, какими-то культурными, экстралингвистическими факторами. Смыслы, идеи, понятия, концепты переносятся, выражаясь образно, в другое культурное пространство, обладающее своими собственными специфическими характеристиками, своей собственной системой координат. Аккультурация транслируемых смыслов нередко приводит к появлению несколько отличных от них смыслов. Идея, смысл, «пересаженные» из одной культуры в другую, оказываются в смысловом поле другой культурно-понятийной системы, выстроенной по несколько иным «правилам». Эти «правила» в действительности представляют собой результирующее событие, сформировавшееся и перманентно формирующееся в определённых исторических условиях: особенности национального менталитета, характера народа, специфика его традиций, нравов и т.п. Такие компоненты культуры, как традиции, обычаи, нравы, суеверия, приметы, обусловлены целым комплексом факторов. Достаточно вспомнить теории географического, психологического, историко-экономического, лингвистического детерминизма, чтобы представить себе в общих чертах специфику этнокультуры и, соответственно, этноконцептов.

Хотелось бы подчеркнуть, что при трансляции смыслов, как мы думаем, может иметь значение как сам их характер (смыслы, идеи, понятия могут быть самыми разнообразными – ср.: перенос технической терминологии и перенос вербально выраженных (этнически обусловленных) моральных ценностей, культурных приоритетов), так и родственность культур, например, их географическая близость или отдалённость. Следовательно, отсутствие вербального знака в конкретном языке (в частности, слова) ещё не говорит о том, что для его носителей принципиально невозможно, чуждо понимание определённых смыслов, чётко вербализованных в иной культуре. При этом, однако, следует сделать одну существенную оговорку. Сопоставление идей, смыслов, формирующих разные культурные понятийные (концептуальные) системы, научно корректно лишь в случае их характеристики в синхронии. Естественным в этом отношении можно признать значительные расхождения между культурными понятийными системами, имеющие место при сопоставлении цивилизаций, существующих в разные эпохи. Интересны, на наш взгляд, и полезны в методологическом смысле суждения русского философа А.Ф. Лосева, который сравнивает толкование таких, казалось бы, по крайней мере с позиций сегодняшнего дня, абсолютных, универсальных концептов, как «пространство» и «время» (бытийные категории), в Древней Греции и в нынешнем западном мире.

При анализе понимания древними греками философского понятия «фатум» (т.е. судьба) А.Ф. Лосев со ссылками на труды специалиста по античности, немецкого историка О. Шпенглера, необходимо сопоставляет ингредиенты этой категории – «пространство» и «время» в Древней Греции с современными западными представлениями об этих феноменах: «Античная аполлоновская душа всегда жила малым, обозримым. Греческий язык не знает термина, обозначающего пространство»(Лосев 1993, с. 45-46). И далее приводится высказывание О. Шпенглера: «Равным образом у греков отсутствовало наше чувство ландшафта, чувство горизонтов, видов, дали, облаков, а также понятие отечества, распространяющееся на большое пространство и охватывающее большую нацию» (Шпенглер. – Цит. по: Лосев 1993, с. 46).

О категории времени А.Ф. Лосев пишет следующее: «Что же касается греков, то года для них не имеют никакого значения, в то время как для западного человека полны напряжения каждая минута, каждая секунда» (Лосев 1993, с. 47). Другим символом концепции времени является, по мнению философа, форма погребения. А.Ф. Лосев цитирует О. Шпенглера с последующим комментарием: «Античный человек, руководствуясь глубоким, бессознательным жизнеощущением, избирает сожжение мертвых, акт уничтожения, в котором с полной силой выражено его привязанное к здешнему эвклидовское существование. Он не хотел никакой истории, никакой долговечности, ни прошлого, ни будущего, ни заботы, ни разрешения, и поэтому уничтожал то, что не обладало более существованием в настоящем моменте, тело Перикла или Цезаря, Софокла или Фидия» (Шпенглер. – Цит. по: Лосев 1993, с. 46). А.Ф. Лосев, таким образом, заключает: «Лишённые чувства времени, дали, бесконечного, греки были лишены и вообще всякого чувства заднего плана, потустороннего. Для них существовал только передний план бытия» (Лосев 1993, с. 43). Здесь же автор цитаты указывает читателю на совершенно противоположную традицию погребения египтян, которые в отличие от греков, наоборот, увековечивали тела (Лосев 1993, с. 44).

Фиксация и культуролого-когнитивный анализ концептов как объектов научного изыскания принципиально предполагают обращение учёного к изучению семантического (в широком смысле слова) континуума посредством применения соответствующих лингвистических, социо- и психолингвистических методик. Другими словами, концепты, «прописанные» в языковом сознании человека, можно вычленить, распредметить как семиотические феномены. В данном случае, по нашему мнению, применение существующих научных методов позволяет более/менее адекватно интерпретировать лежащие как бы на поверхности (в силу своей вербализации!) человеческого сознания феноменологические субстанции. Это – во-первых. Во-вторых, анализ оязыковлённых смыслов для их толкования абсолютно необходим, но, скорее всего, недостаточен, поскольку не всякая мысль, идея вербализована в конкретной культуре на уровне знака. Отсюда следует необходимость изучения не оязыковлённых, мы бы сказали «спрятанных» от взора невооруженного специальным прибором (=методикой) человека, смыслов, в действительности имеющих место в той/иной культуре.

Трансформируемые в культурные концепты понятия в их первичной форме существуют в человеческом сознании как некий диффузный, размытый, недостаточно чётко схваченный языком «сгусток смысла» (термин Ю.С. Степанова; – см.: Степанов 1997а, с. 42), интуитивно осознаваемый его продуцентом-носителем. Не вербализованные понятия и концепты реально «живут» в имплицитной форме в самом общении людей на уровне различных скрытых языковых категорий. Отсутствие же зафиксированных языком идей, мыслей, безусловно, значительно затрудняет успешное изучение природы понятий и концептов. Их вычленение из текста (термин понимается в его расширительном варианте) или дискурса связано с многочисленными сложностями, которые хорошо известны всем тем, кто пытался дать глубокий, всесторонний (т.е. учитывающий все аспекты рождения, существования, синхронного и диахронического функционирования и т.п. того/иного «текстового полотна») анализ/интерпретацию тексту как носителю, хранителю и распространителю смыслов, идей.

Человеческое сознание, аккумулируя в себе в ходе исторической эволюции множество смыслов по мере освоения действительности, бесконечно варьируя и комбинируя их, «открывает» при этом благодаря своей конструктивной ментальной деятельности всё новые и новые идеи, которые изначально существуют как некие «полусмысловые» эмбрионы, трансформируемые впоследствии в определённые смысловые структуры. Последние приобретают лишь со временем определённость, более/менее отчётливые контуры своего очертания. (Попутно заметим, опережая само изложение результатов своего исследования, что данная определённость нередко принципиально зависит от релевантности того/иного феномена для конкретной этнической общности). Эти всё ещё не до конца оформившиеся, но уже «зачатые» «сгустки смысла» можно было бы назвать предформами потенциальных понятий, могущих в перспективе стать концептами, т.е. понятиями, сопровождаемыми определёнными оценками (концепт = понятие + представление о нём). Как правило, эти предформы потенциальных понятий по мере их всё более глубокого осмысления человеком, а значит, их дальнейшей трансформации в понятия и концепты вербализуются на том/ином языковом уровне (лексическом и фразеологическом).

Изучение некоторых теоретических работ по глубинной психологии, в которых обсуждается вопрос становления человеческого сознания (см. напр., Нойманн 1998) приводит к мысли о том, что прежде чем предформы понятий (размытые формы мысли, представления) будут архаичным, примитивным человеком осмыслены, станут, так сказать, его интеллектуальным достоянием, своё эмбриональное состояние они, являясь зародышами потенциальных мыслительных конструктов – впечатлений, ощущений, представлений – непременно переживают на уровне бессознательного. По мере превращения архаичного человека в человека цивилизованного, все более приобретающего черты Homo sapiens, находящиеся на пути своего всё более чёткого лингво-когнитивного оформления мыслительные конструкты постепенно извлекаются сознанием из области бессознательного. Затем, как можно предположить, по происшествии длительного времени, данные «извлечённые» потенциальные понятия, а в перспективе реальные концепты (мы бы их назвали мотивированным, как нам кажется, весьма подходящим в нашем случае немецким термином Vorbegriffe – «предпонятия»), подчиняясь законам развития человеческого мышления, в целом человеческой эволюции, выкристаллизовываются в некие чёткие смысловые фрагменты, несущие в себе отражение результатов «проработанных» человеком ощущений и впечатлений как перцептивных образов, исходящих от окружающей среды.

Дата добавления: 2015-07-02