Самоубийство. Луна вонзается в море длинным лучистым рогом

ЦВЕТА

СОНЕТ

ПРЕЛЮДИЯ

СЕРЕНАДА

ВТОРАЯ ГОДОВЩИНА

Луна вонзается в море
длинным лучистым рогом.
Зеленый и серый единорог,
млеюший и потрясенный.
Небо по воздуху, словно
лотос огромный, плывет.
(И только ты проходишь
в последнем сумраке ночи.)

При луне у речной долины

полночь влагу в себя вбирает,

и на лунной груди Лолиты

от любви цветы умирают.

От любви умирают розы...

Ночь нагая поет в долине

на мостах, летящих над мартом.

Осыпает себя Лолита

и волнами, и нежным нардом.

От любви умирают розы...

Эта ночь серебра и аниса

сверкает на крышах голых.

Серебро зеркал и водопадов,

анис твоих бедер белых.

От любви умирают розы...

***

Я слышу, как за стеною

струя бежит за струей.

Рука лозы виноградной -

и в ней луча острие,

и хочет луч дотянуться

туда, где сердце мое.

Плывут облака дремотно

в сентябрьскую синеву.

И снится мне, что родник я

и вижу сон наяву.

И тополя уходят -

но след их озерный светел.

И тополя уходят -

но нам оставляют ветер.

И ветер умолкнет ночью,

обряженный черным крепом.

Но ветер оставит эхо,

плывущее вниз по рекам.

А мир светляков нахлынет -

и прошлое в нем потонет.

И крохотное сердечко

раскроется на ладони.

Вздыхая, ветер ночи, призрак странный, -

он отливает серебром надменно, -

раскрыл края моей старинной раны;

он улетел, желанье неизменно.

Жизнь в язву превратит любовь так рано,

и хлынут кровь и чистый свет из плена;

в ней, как в щели, гнездо среди тумана

найдет немеющая Филомена.

О, нежный шум в ушах! На землю лягу,

бездушные цветы оберегая, -

я тем служу твоей красе, как благу.

И пожелтеют воды, пробегая,

и выпьет кровь мою - живую влагу

душистая трава береговая.

У луны над Парижем
цвет фиалок и грусти.
Он желтеет над мертвой
стариной захолустной.
Он зеленый в легендах,
где померкшая слава
заросла паутиной
по углам архитрава.
А луна над пустыней
глубока и кровава.
Но правдив ее облик,
просто белый и стылый,
лишь на сельском погосте
над забытой могилой.

Юноша стал забываться.

Полдень. Пробило двенадцать.

И наполнялось тряпичными лилиями

сердце и перебитыми крыльями.

И у себя на губах он заметил

слово, которое было последним.

С рук словно слезли перчатки, и на пол

пепел, пушистый и вкрадчивый, падал.

А за балконом виднелась башня.

Вот он сливается с этой башней.

Маятник замер, и время смотрело

мимо него циферблатом без стрелок.

И различил он на белом диване

тени простертой своей очертанье.

Некий юноша, геометрически-резкий,

вскинул топор - и зеркало вдребезги.

И из-за зеркала влага густого

мрака заполнила призрак алькова.

***

На зеленом рассвете

быть сплошным сердцем.

Сердцем.

А на спелом закате -

соловьем певчим.

Певчим.

(Душа,

золотись померанцем.

Душа,

любовью отсвечивай.)

На цветущем рассвете

быть собой, а не встречным.

Сердцем.

На опавшем закате

голосом с ветки.

Певчим.

Душа,

золотись померанцем.

Душа,

любовью отсвечивай.

***

Апельсин и лимоны.

Ай, разбилась любовь

со звоном.

Лимон, апельсины.

Ай, у девчонки,

у девчонки красивой.

Лимоны.

(А солнце играло

с травой зеленой.)

Апельсины.

(Играло с волною

синей.)

***

У моря нет апельсинов,

любви у Севильи нет.

Красавица, дай мне зонтик -

так ярок слепящий свет!

Но рожицу - сок лимонный -

ты скорчишь мне кисло в ответ;

слова - золотые рыбки -

мгновенный прочертят след.

У моря нет апельсинов.

Ай, любовь!..

Любви у Севильи нет.

Дата добавления: 2015-07-02