Федерико Гарсиа Лорка в воспоминаниях современников

Сальвадор Дали:

…Лучший друг моей сумасшедшей юности…
Погиб, расстрелянный в Гранаде, певец недоброй смерти, Федерико Гарсиа Лорка! Ole!
Всякий раз, когда я взываю из глубин моего одиночества к моему мозгу, и в нем восстает гениальная идея, к моей кисти, и она, подобно архангелу, творит чудо, делая мазок, я всегда слышу голос, хриплый и сладостно задыхающийся, - голос Лорки, который возглашает мне: Ole!

Если разобраться, я многим обязан поэзии Гарсиа Лорки, этому смутному, разрозненному и цельному хаосу. Не могу сказать, что Лорка был умен, не в интеллекте дело, да и вообще поэтическому гению ум не свойственен, если не противопоказан. А Лорка был воплощенным поэтическим явлением, самородком, неограненным алмазом, и оттого его поэзия так родственна фольклору.
У Лорки все становилось поэзией или спектаклем. Он разыгрывал в лицах все, что рассказывал, и особенно часто представлял свои похороны. Как любовно играл он этот спектакль! " Смотрите,- говорил он,- вот что со мной будет, когда умру." И вдруг, сполна насладившись трансом, в который повергались зрители, он вскакивал и заливался хохотом - надо было слышать этот захлебывающийся дикий хохот!- и выпихивал нас за дверь, чтобы снова улечся в постель и уснуть безмятежным сном, стряхнув, пусть ненадолго, мучительное наваждение.

Ана Мария Дали:

Кто-то сравнил Федерико с лебедем - приземистым и неуклюжим на берегу, но прекрасным в своей стихии, озаряющим светом своей красоты все вокруг.
Да, таков и был Федерико. В обыденной жизни он казался неловким и нескладным: лицо его, на редкость живое и умное, с крупными, далеко не изысканными чертами, по временам омрачала какая-то невнятная тревога. Но стоило Федерико взять в руки гитару, или сесть за рояль, или увлечься разговором, как движения его становились легки и изящны, а в очертаниях лица, в глазах, в рисунке губ проступала дотоле скрытая гармония. И не было человека не подвластного его обаянию. (...) Федерико преображался- и преображалось все вокруг. Так преображается озеро, когда по его глади скользит, отражаясь в воде, лебедь. Федерико со всеми держался просто. Конечно, цену себе он знал, но заносчивости, свойственной моему брату, был начисто лишен. Еще - тоже в отличие от брата - Федерико был поразительно устойчив к влияниям. Никто не мог заставить его переменить мнение, если речь шла о важных вещах, ни за что и никогда, Федерико оставался при своем.

Луис Буньюэль:

...блестящий и чарующий молодой человек с явно видимым стремлением к изяществу и элегантности в одежде - его галстуки всегда отвечали самому безупречному вкусу...

Хуан Рамон Хименес:
Пяти расам (а все они - медь и маслина, белизна, темень и желтизна - живут в нем) тесно в убогой телесной оболочке, и Федерико Гарсиа Лорка каждый раз неузнаваем. Он не даст вам заметить изъяна. И неуклюже переваливаясь, косолапя, скроется в Аллее Грусти, а в воздухе останутся парить звуки - как влага, разбрызганная мерцающими струями фонтана. Или со всего маху врежется в закат и, рассекая темень, будет биться, словно шмель о стекло, о ночь - створку волшебного фонаря.
Фернандо де лос Риос прислал его ко мне в Мадрид с таким письмом: «Мой милый поэт! Перед вами юноша-романтик. Примите его и обласкайте - он того стоит. Это один из тех, на кого мы возлагаем большие надежды. Сердечно жму вашу руку- Фернандо де лос Риос." Гранада, 27 апреля 1919 г.
Он сел на диван- смуглый до зелени, до лиловизны, курносый, весь в родинках,- и мы заговорили про все и всех. Он глядел в одну точку и вправду походил на луну- лунный мерцающий мальчик не от мира сего, чуть отрешенный. чуть холодноватый. И родинки - как потухшие вулканы.

Рафаэль Альберти:
Оливково - смуглое лицо, широкий лоб с набегающей непокорной прядью иссиня - черных волос, блестящие глаза, открытая улыбка, то и дело взрывающаяся смехом; в облике что-то не от цыгана, нет,- от крестьянина, но из тех, каких встретишь только в Андалуссии: тот же загар, та же шумливая неуемность при внутренней прирожденной утонченности и одухотворенности, - таким я увидел его, таким вижу всегда, когда о нем вспоминаю.

Карлос Морла Лин:

Не возьмусь утверждать, что Лорка хорош собою, но также и - что нехорош, поскольку все это не имеет значения;главное в его уж и не знаю каком лице - живость, открытость. с первого взгляда оно ободряет и успокаивает, затем привлекает и, наконец, решительно покоряет. Ни одной из тех нелепых ужимок, которыми педанты тщатся показать свою образованность.

[1] Данный пролог является вставкой фрагмента из незавершенной пьесы Гарсиа Лорки «Драма без названия» (1935-1936). Тематически она примыкает к «Публике». На испанских сценах их нередко сливают в одно произведение и играют в этом единстве. Поэтому мы решили предварить текст «Публики», который начнется с первой картины, данной вставкой-прологом. Прим. редакции.

Дата добавления: 2015-07-02