Эмбриология и поведение

Все фазы, которые мы наблюдали в развитии эмбриона, присущи всем высшим живым существам, включая человека. Более примитивные животные отличаются только в том смыс­ле, что их развитие неполно, оно останавливается на одной из более ранних стадий.

Например, вольвокс — это организм, не развившийся за пределы глобулярной стадии. Он остается крошечным полым шариком, кружащимся в океане. На внешней поверхности его единственного слоя клеток расположено покрытие из шевеля­щихся жгутиков, с помощью которых он вращается и пере­двигается.

Кишечнополостные — животные, находящиеся на следу­ющей стадии развития, которой присуще наличие двух кле­точных слоев. Поверхность их полой сферы выгибается внутрь, формируя два слоя клеток — эндодерму и эктодерму. Следующие за развитием трех слоев стадии настолько схожи у многих видов, что можно легко спутать зародыш одного вида с зародышем другого. Это хорошо видно на рис. 5.

Последний факт считается одним из самых веских доказа­тельств теории нисхождения через различные уровни живот­ного мира. Так, считается, что человек произошел от обезь­яны, млекопитающие и птицы — от рептилий, те в свою оче­редь — от земноводных, последние — от рыб и так далее, вниз, к простейшим организмам, состоящим из одной клетки. Поэтому благодаря наследственности каждый эмбрион вы­нужден был проходить через все стадии своих предшествен­ников таким образом, что в нем суммировалась или синтези­ровалась вся эволюция вида. Эта теория, согласно которой онтогенез повторяет филогенез, получила название «закона рекапитуляции».

По этой причине эмбриология была включена в теорию Дарвина и считалась одним из самых убедительных доказательств последней. Однако позднее, после открытий Де Фриза, для того чтобы объяснить живые существа, эмбриоло­гии пришлось принять более широкие взгляды. Для написа­ния «Мутационной теории» Де Фриз1 наблюдал разновидно­сти растений, выросшие из одинаковых парентных форм. Они вырастали без какого-либо воздействия, которое можно было бы приписать внешнему миру, что позволяло говорить о спон­танных видоизменениях. Если причины этих изменений не могут быть обнаружены в окружающей среде, то они должны быть во внутренней активности эмбриона, поскольку только там может иметь место быстротекущая эволюция.

Рис 5. Формы эмбриона

Таким образом, стало возможным рассмотреть другие (по сравнению с медленными адаптационными трансформа­циями теории Дарвина, требовавшими бесконечно длитель­ных периодов времени) возможности. Это позволило мысли­телям более свободно выдвигать другие гипотезы, признать существование других проблем.

На самом деле развитие эмбриона, которое мы можем на­блюдать в микроскоп, представляет собой лишь механическую часть процесса, ибо живые существа не являются простым набором органов, совокупно работающих на пользу организ­ма. Однако самая большая загадка высших видов заключается в том, что в результате столь схожих процессов появляются рептилия, птица, млекопитающее или человек.

Ибо основное различие между этими животными заклю­чается в конечной форме, которую обретают их конечности, тела, зубы, и эта конечная форма никак не соотносится с их эмбриональным прошлым, а скорее связана с поведением в их среде обитания.

Это привело к идее одного-единственного созидательного плана природы: к единому способу строительства, почти как в аналогичной сфере деятельности человека, когда самые раз­ноплановые сооружения, простые или монументальные, начи­наются со сбора материала (камней и кирпичей), а затем скла­дывания из них стен. Но что делает наши здания непохожими на другие, как формой, так и отделкой? Не материалы, из которых они построены, а разные цели, для которых они пред­назначены.

Но, помимо этого, очень важно то, что эмбриология смог­ла подняться над уровнем абстрактного теоретизирования. Она не просто подводит нас к новым идеям, она открыла путь к экспериментальному исследованию. И помимо этого, мы достигли больших успехов в сфере практического применения этой науки.

Эмбрион, может быть подвержен такому воздействию, ко­торое способно вызвать в нем изменения. Это означает, что, воздействуя на эмбрион, можно опытным путем менять ход жизни. И это уже делается.

Используя гены и их комбинации, мы можем вмешиваться в наследственность растений, а затем и животных, получая чрезвычайно важные результаты. Открылась новая область широкого и разнообразного интереса, не только научного, но и практического. Значение эмбриона заключается в том, что он еще не полностью сформировал свои органы, и его можно сравнительно легко заставить трансформировать их. Сегодня человек раскрыл этот секрет.

Несколько лет назад в Америке был выдан первый патент в области эмбриологии. Была выведена новая разновидность пчел без жала, способных собирать гораздо больше меда, чем обычные пчелы. Таким же образом различные растения стали приносить больше плодов или обзавелись стеблями без ши­пов. Корневища других растений стали намного питательнее, а некоторые, представляющие ценность, перестали быть ядо­витыми.

Широко известны достижения в выведении улучшенных пород цветов. Более того, хотя этот факт не так хорошо из­вестен, воздействие человека на природу переместилось с су­ши на море и распространилось на подводный, животный и растительный миры. Мы можем сказать, что с помощью ра­зума человек смог украсить и обогатить землю. И если по примеру биологов мы будем изучать жизнь во всей ее полноте и исследовать взаимовлияние тех форм, которые она прини­мает, и ее результаты, мы сможем увидеть одну из целей су­ществования человека на земле и поймем, что сам человек является одной из великих космических сил вселенной.

Результаты деятельности человеческого разума позволяют отнестись к человеку как продолжателю миросозидания, слов­но бы (по выражению Хаксли) он был послан на землю, чтобы помочь процессу творения и ускорить его темпы. Управляя самой жизнью, он помогает ее совершенствовать.

Так что эмбриология не является более наукой абстракт­ной или бесплодной.

Если усилием воображения мы представим, что развитие разума идет по сходному пути, будет естественным предполо­жить, что человек, который сегодня может воздействовать на

живое для создания новых более развитых видов, должен быть также в состоянии способствовать развитию человеческого разума и контролировать его.

Ибо ментальное развитие человека, как и телесное, похо­же, следует все тому же творческому плану природы. Так же как тело начинается с одной элементарной клетки, не име­ющей очевидных отличий от других клеток, так и разум чело­века возникает из ничего или из того, что кажется ничем.

Так же как нет полностью сформировавшегося человека в изначальной зародышевой клетке, так же и в новорожден­ном, похоже, нет сформированной личности. Первое, что можно увидеть в плане ментального развития, — это накопле­ние материала, сравнимое с делением клеток, которое мы на­блюдали на физическом уровне. Это осуществляется тем, что я назвала впитывающим разумом, и на этом уровне также мы наблюдаем формирование психических органов вокруг появля­ющихся в свою очередь центров чувствительности. Они обла­дают такой высокой активностью, что взрослые не могут их воссоздать или вспомнить, какими они были. Мы уже упоми­нали об этом, когда говорили об овладении ребенком языком. Поскольку эти точки чувствительности создает не сам разум, а его органы. И здесь, аналогичным образом, каждый орган развивается независимо от остальных. Например, параллельно с развитием языковых навыков достаточно независимо разви­ваются чувство дистанции и ориентация в пространстве. То же самое происходит и со способностью удерживать равновесие, стоя на двух ногах, и другими формами координации.

Каждая из этих способностей дает особые преимущества, и эта форма чувствительности настолько активна, что приво­дит обладателя к способности выполнять определенный ряд действий. Ни одна из этих чувствительных способностей не охватывает весь период развития, но каждая из них продол­жается столько, сколько требуется для формирования органа. После его формирования чувствительная способность исчеза­ет, но период ее существования сопровождается выбросом энергии, совершенно невообразимым для тех, кто настолько перерос его, что даже не может помнить о его существовании.По завершении строительства всех органов они объединяются, чтобы сформировать то, что мы называем психической це­лостностью индивидуума.

Существование проходящих чувствительных способностей, довольно схожих с этими, было открыто в жизненном цикле насекомых. Тот же Де Фриз, сформулировавший закон мута­ции, показал, как эти временные состояния начинают вести насекомое сразу после его рождения через изменяющиеся по­следовательности действий, каждая из которых необходима для выживания и развития насекомого. Это второе открытие Де Фриза послужило стимулом к многочисленным случаям биологического и психологического изучения других живот­ных. Эти исследования породили ряд теорий, горячо отстаи­ваемых разными группами ученых, пока американский психо­лог Уотсон не попытался проложить новый путь через хаотич­ную путаницу гипотез.

«Давайте отбросим все, что мы не можем проверить,— говорил он, — и будем придерживаться только того, в чем можем быть уверены. В настоящее время мы можем быть уве­рены только в одном, поскольку за этим можно наблюдать в поведении животных. Так что давайте положим его в основу нового направления исследования».

Таким образом, исходной точкой для Уотсона стали внешние случаи проявления поведения животных. Полагая, что это самый надежный способ углубить наши знания о жизни, он обратился к человеческому поведению и к детской психологии, то есть к тому, что мы можем наблюдать непо­средственно. Но он быстро обнаружил, что у ребенка нет следов предопределенного поведения. Он также подтвердил отсутствие инстинктов и психологической наследственности, утверждая, что действия человека определяются «условными рефлексами», накладывающимися один на другой в после­довательности уровней, ведущих ко все большей сложности. Так появился бихевиоризм1, который был в большой моде в Америке, несмотря на нападки и критику тех, кто считал его непродуманным и поверхностным.

Тем не менее интерес, вызванный этим предположением, побудил двух других американских исследователей проверить и заново изучить поведение экспериментальными и лабора­торными методами.

Ими были Когхилл и Гезелл. Первый работал в эмбриоло­гии с целью прояснить проблему поведения, а Гезелл начал систематическое изучение развития ребенка, основав знаме­нитую психологическую лабораторию, за работой которой с интересом наблюдал весь мир.

Когхилл много лет в Филадельфии изучал развитие эмб­риона одного вида животного. Это была амблистома, по уров­ню эволюции стоящая ниже амфибий. Он выбрал ее за про­стоту строения организма, что особенно подходило для ясно­сти исследований. Выводы Когхилла не были опубликованы до 1929 года2— очень уж не соответствовали его наблюдения общепринятым в биологии взглядам. Но снова и снова повто­ряя свои эксперименты все с большей аккуратностью, он каж­дый раз приходил к выводу, что нервные центры мозга разви­ваются прежде, чем формируются органы, которыми им при­дется управлять. Зрительный центр, например, всегда появляется до зрительных нервов. Если бы эмбрион следовал предполагаемому порядку наследственности, согласно которо­му структуры, появляющиеся позже в истории вида, также развиваются в эмбрионе, тогда первыми можно было бы уви­деть органы, а затем, как результат их использования, нервные центры. Как же тогда появление зрительных центров может предшествовать не только появлению глаз, но даже и тех нер­вов, которые связывают их с глазами.

Исследования Когхилла послужили серьезным стимулом к изучению подлинных фактов в проблеме поведения животных. Кроме того, они вызвали к жизни поразительную идею: если органы развиваются после появления нервных центров, то они должны быть способны принимать форму, соответствующую тем функциям, которые они должны осуществлять в окружа­ющей среде. Из этого не только следует, что поведение насле­дуется (что уже предполагалось в отношении инстинктов), но и порождает новую идею о том, что органы формируются в соответствии с циклом поведения животного в окружа­ющей среде.

И в самом деле, в природе мы всегда сталкиваемся с удивительными примерами близкой зависимости между фор­мой органов и выполняемыми ими функциями, даже если это не дает ощутимых преимуществ животному. Насекомые, добывающие нектар из цветов определенного вида, отращи­вают хоботки, приспособленные к длине венчика этих цве­тов. Но у них также развивается покров, совершенно беспо­лезный для них самих, с помощью которого они собирают пыльцу и таким образом опыляют цветы, на которые садятся. У муравьеда такой маленький рот, что из него может высу­нуться только его длинный, похожий на червяка язык, по­крытый клейким веществом, позволяющим собирать и по­едать муравьев и т.д.

Но почему поведение животного подобным образом огра­ничено? Почему одно животное ползает, другое прыгает, а третье лазает? И почему одно ест муравьев, а другое приспо­собилось к опылению лишь одного определенного вида цвет­ка? И почему одни едят живых тварей, а другие — лишь раз­лагающуюся плоть? Есть такие, что живут только травой, дру­гие прекрасно себя чувствуют, питаясь только древесиной, а есть и такие, которые пропускают через свой организм пере­гной почвы. А чем вызвано огромное число разных видов? И почему у каждого вида должна быть своя неизменная ма­нера поведения, настолько отличная от других? Почему одни по природе своей свирепы и агрессивны, а другие робки и пугливы? Предназначение живых существ в этом мире не мо­жет ограничиваться только тем, чтобы жить и выживать в борьбе за существование, пытаясь получить самое лучшее из того, что его окружает, себе на пользу в своего рода всеобщей потасовке, как это предполагает объяснение Дарвином теории эволюции. Непохоже, чтобы «жизненная сила»1 стремилась вперед через последовательность, улучшающихся форм все к большему совершенству. Похоже, само по себе совершенство не является истинной целью жизни.

Вот новый переворот в наших представлениях! С этой новой точки зрения, цели жизни, похоже, связаны скорее вы­полнением работы, необходимой для окружающей среды. Словно бы живые существа являлись посредниками творения, наделившего каждого из них определенной задачей, словно слуг в большом доме или служащих компании. Гармония при­роды на Земле поддерживается усилиями бесчисленных живых существ, каждое из которых обладает своими обязанностями. Именно эти формы поведения мы наблюдаем, и, следователь­но, такое поведение служит целям, выходящим далеко за рам­ки обслуживания собственных жизненных потребностей.

Если это так, то что останется от эволюционных теорий, так долго безраздельно господствовавших в мире науки? Означает ли это их закат? Вовсе нет. Просто их содержание станет более широким. Разумеется, идея эволюции не может более сущест­вовать в своей старой линейной форме, как последовательность поступательных шагов к неопределенному совершенству. Се­годня представления об эволюции стали шире. Они распростра­нились на двухмерное пространство, которое объединяет мно­жество функциональных связей, близких и удаленных, которые объединяют деятельность разных форм жизни.

Эти связи стоит трактовать не как простые примеры вза­имопомощи, а в связи с глобальной целью, касающейся всей окружающей среды, — единением природы. Из возникающего в результате этого порядка каждый получает компоненты, не­обходимые для его собственного существования.

То, что такая жизнь может иметь назначение, связанное с Землей, было отмечено уже геологами прошлого столетия. Современник Дарвина Лайель2 показал, как различные виды

появлялись на земле в разные геологические периоды. По окаменелым останкам животных, найденным в разных слоях скальных пород, он смог доказать древний возраст сущест­вования животных на земле. С тех пор другие геологи дока­зали влияние поведения животных на само формирование земной поверхности. Научный труд «Земля и жизнь» немец­кого геолога Фридриха Ратцеля3 стал широко известен у меня на родине в начале этого столетия. За ним последовали и другие публикации, содержавшие многочисленные открытия и выводы.

На первых порах всех удивляло, что останки морских жи­вотных находили высоко в горных массивах Гималаев или Альп. Они были также обнаружены в наносных отложениях, принесенных водой с горных вершин. Без сомнения, это были останки животных, которые помогли сформировать сушу. Мы можем наблюдать их за этим занятием и сейчас на мириадах коралловых островов, вырастающих, словно цветы, на обшир­ных океанских просторах. Эти останки — «автографы» армии безымянных строителей, которые подготовили возрождение мира в период его разрушения.

Число новых доказательств и исследований постоянно растет. Форма земной поверхности не может быть приписана лишь работе ветра и воды, необходимо добавить к этому существенное влияние животных, растений и человека. Ита­льянский геолог Антонио Стоппани1, показав зависимость состояния земной поверхности от живых существ, восклик­нул: «Все животные образуют одну обученную и дисципли­нированную армию, которая сражается за сохранение гармо­нии природы!»

Но сегодня нет необходимости приводить разрозненные и частные результаты научных наблюдений, поскольку появи­лась особая наука, экология, изучающая взаимоотношения живых существ. Она настолько детально изучила особенности поведения разных видов во взаимодействии друг с другом, что в применении к природе стала напоминать экономическую науку. С ее помощью можно решать частные практические вопросы сельской местности, как это делается в научной аг­рономии. Например, чтобы защитить территорию от завезен­ных растений, экспансия которых плохо поддается регулиро­ванию со стороны человека, прибегают к помощи экологии, которая может навести на мысль ввезти насекомых-вредителей для восстановления необходимого баланса. Подобные случаи характерны, например, для Австралии2.

Экологию можно назвать практической биологией, посколь­ку она имеет дело с отношениями между видами, а не с характер­ными особенностями каждого вида в отдельности.

Наиболее полезные и познавательные разделы современ­ных знаний относятся к практической области, поскольку здесь наше представление об эволюции дополняется воздей­ствием живых существ на окружающую среду, и это прибли­жает нас к истине. В этой связи функционирование живых существ является самой и удивительной, и убедительной со­ставляющей их существования. Жизнь существует на земле не просто ради сохранения собственного присутствия, но для продолжения процесса созидания в целом и поэтому необхо­димого для всего живого.

Никаких теорий и открытий, зиждущихся на достижениях современной науки, недостаточно для объяснения тайны жизни, но каждая свежая деталь, которую открывают эти до­стижения, добавляет что-нибудь к ее пониманию.

Внешние факторы, которые полностью доступны для на­блюдения, предлагают практическое руководство, которому необходимо следовать. И все, кто, подобно нам, стремится помочь жизни с помощью просвещения, должны восприни­мать ребенка в том же свете, как и любое другое живое суще­ство в процессе роста. И это заставляет нас задуматься о том месте, которое младенчество человека занимает в биологии,

во всем мире живой природы. Ибо линейной концепции эво­люции, пытающейся объяснить расхождение видов с помо­щью идей адаптации и наследственности, а также стремлени­ем к совершенству, более недостаточно. Существует еще одна сила — не простое стремление к выживанию, а стремление к гармонии, объединяющее всеобщие усилия таким образом, что они работают на достижение общей цели.

Так и в ребенке помимо жизненно важного стремления сформироваться и достичь совершенства должна быть еще одна цель, естественная обязанность, нечто, что он должен сделать в служении единому целому.

Неизбежно возникает вопрос: «Какова же тогда истинная цель детства?» И едва ли мы сможем уверенно заниматься научным образованием, не попытавшись сначала дать ответ на этот вопрос.

Ибо у ребенка есть двойная обязанность. И если рассмат­ривать только одну ее сторону, обязанность вырасти, то есть опасность подавления его лучших способностей.

Мы уже сочли нужным предположить, что ребенок при рождении несет в себе созидательные способности, которые должны раскрыться в процессе его активности в окружающей среде.

Ребенок появляется из «ничего» в том смысле, что он не имеет ни психических характеристик, ни изначально сформи­рованных способностей двигаться, но несет в себе потенци­альные способности, которые определяют его развитие, и это способности впитывать в себя окружающий мир.

Это «ничто» новорожденного младенца сравнимо с мни­мым «ничто» зародышевой клетки.

Разумеется, не просто принять эту идею. В свое время Вольф поразил всех тем, что всего-навсего показал, что живой организм формирует себя и что до этого не существует ничего сформированного, как полагали его современники-философы.

Разве не удивительно обнаружить, что ребенок не прино­сит с собой в этот мир ничего из приобретений своего народа, расы и даже семьи, что ему самому приходится все это стро­ить? Это»происходит повсеместно, как у самых примитивных и разрозненных племен, так и у самых цивилизованных народов, в каждом уголке Земли. Все младенцы выглядят одинаково — не способными двигаться, пустыми и незначительными.

И все же в этом инертном существе скрыта великая сила, «творческая сущность человека», которая ведет его к форми­рованию человека своего времени, своей культуры. И в этой присущей ему способности к поглощению информации он следует законам роста, универсальным для всего человечества.

Его обязанность — постичь современную ему стадию раз­вивающегося общества, истоки которого теряются в тысяче­летней истории и перед которым лежит будущее на тысячи, а возможно, и на миллионы лет. Да и этот современный уро­вень, которого он должен достичь независимо от его положе­ния во времени, постоянно изменяется.

Трудно представить себе разделение труда между взрослым и ребенком в рамках этого уникального явления, прогресс, лишенный помощи наследственной передачи приобретенных характеристик.

Помимо этого существует еще и нейтралитет ребенка, его биологическое безразличие к принятию своего характера и слиянию с ним — или со всем, что он для себя открывает. Это может служить поразительным доказательством единства человечества.

Осознание этой удивительной истины, особенно в послед­ние несколько лет, послужило серьезным импульсом к изуче­нию отсталых племен, в жизни которых ученые надеялись найти дополнительные доказательства.

В своей недавно изданной работе «Формы культуры» {Benedict R. Patternsof Culture. — New York, 1948) доктор Рут Бенедикт рассказала о том, как группа французских миссио­неров, занимающаяся этнологическими исследованиями, от­правилась в Патагонию, где обитают племена, считающиеся самыми примитивными на земле. Их уровень развития и обы­чаи можно отнести к каменному веку. Они боятся белых людей и поэтому бежали при приближении миссионеров. Но в спешке кто-то из этих патагонцев бросил новорожденную девочку. Миссионеры подобрали ее, и сегодня это молодая образованная женщина, которая говорит на двух европейских языках, имеет европейские привычки, исповедует католицизм и изучает биологию в университете. Воистину за восемнадцать лет она прошла путь от каменного века до эпохи атома.

Получается, что в начале своей жизни индивидуум может творить чудеса, без усилий и практически не осознавая этого.

Это впитывание информации из внешнего мира является феноменом огромной значимости, напоминающим один из случаев биологической мимикрии. Встречается она редко, но не настолько необычна, как это представлялось ранее. Все чаще и чаще обнаруживают ее примеры, и вот уже целое крыло Зоологического музея в Берлине отдано под богатую выставку подобных экземпляров. Мимикрия — это феномен защиты. Он заключается в приспособлении внешнего вида животного к проявлениям окружающей его среды. Такова природа меха белого медведя, имеющих форму листьев неко­торых видов бабочек, сходство некоторых насекомых с палоч­ками или зелеными стеблями растений, плоская форма и ок­раска под цвет песка некоторых рыб.

Это воспроизведение характерных признаков окружающей среды никак не связано с историей этих признаков, не зависит оно и от сознательного их восприятия. Многие животные про­сто следят за теми или иными сторонами окружающей среды, другие же перенимают их.

Будучи совершенно иным по своей природе, этот пример из других форм жизни помогает нам понять психические яв­ления, происходящие в детстве.

Дата добавления: 2015-06-27