Предварительные итоги

Итак, мы выяснили следующее.

«Хороших» описаний признаков Рейнина – нет. Существующие же описания настолько противоречивы, что не могут служить доказательством существования признаков Рейнина в соционике, и тем более не могут применяться в тестировании. Сплошь и рядом одно утверждение А.Аугустинавичюте опровергается её же следующим утверждением.

Из практических примеров: в феврале 2002 г. Т.Н.Прокофьева проводила в Санкт-Петербурге показательный эксперимент, когда у испытуемого (давно знавшего свой тип) определялись и 4 юнговских признака, и остальные «признаки Рейнина» (с целью повышения достоверности результата). Тем не менее, использование последних никак не помогло исправить первоначально допущенную ошибку по двум из юнговских шкал (ЛСЭ вместо реального ЭСИ).

Возникает вопрос: на чём основана уверенность в содержании признаков Рейнина? Сам Рейнин пишет авторам статьи, что «комбинация – это формализм построения и никакого отношения к семантике признаков не имеет. Построить этот признак можно разными способами. Комбинация ни к чему не приводит, кроме нового разбиения, свойства которого никоим образом от способа построения не зависят». Как же удалось решить эту нетривиальную проблему со смысловым наполнением признаков? Наше предположение: на вакантные должности были выдвинуты некоторые часто используемые характеристики человека. В этом случае за гипотезой должна была последовать серьёзная проверка… Но так сложилось, что соционика была придумана автором-ИЛЭ; поэтому неудивительно, что основные положения были выдвинуты ею и проверены, исходя в первую очередь из собственного опыта. По нашему мнению, описания большинства признаков Рейнина получались по принципу: «Если ИЛЭ – статик, и заявление X для него справедливо, то оно справедливо для всех статиков вообще». В тексте статьи [3], как видно из приведенных выше примеров, мы нашли достаточно много подтверждений такому предположению.

Содержание же используемых в соционической практике признаков основано либо на довольно противоречивых описаниях, рассмотренных нами выше, либо на бытовых представлениях, «извлечённых» из названия признаков, либо на ещё не опубликованных исследованиях (за которые, таким образом, никто не отвечает).

Возникает и ещё один вопрос: почему же, несмотря на всю шаткость смыслового содержания признаков Рейнина, они произвели такое серьёзное впечатление на соционическую общественность, что до сих пор считаются одним из главных достижений соционики?

Здесь можно выделить как минимум две причины.

Во-первых, часть исследователей признаёт, что часть признаков у них в части случаев работает. Было бы странно считать коллективным самообманом независимое мнение довольно большой части социоников-исследователей. Значит, осталось лишь проверить при помощи экспериментов: относится ли к целому то, что относится к части.

Во-вторых, зачастую гуманитарии испытывают комплекс неполноценности перед представителями точных наук. Действительно, математике – несколько тысяч лет, психологии и социологии – от силы столетие. Гуманитарные науки только-только начинают осваивать нишу, которую ранее прочно занимала церковь. И такое отношение сплошь и рядом проявляется в быту: студент мехмата готов часами рассуждать о проблемах гуманитарных наук, в то время как гуманитарии, как правило, воспринимают математику как нечто сложное и малопонятное. Так и в соционике одним из её «козырей» перед психологией априори считается то, что её создавали в основном представители точных наук [5].

Именно «математичность» признаков Рейнина оправдывает в глазах соционика любые противоречия в их смысловом содержании. При этом игнорируется замечание Рейнина о том, что из математического построения семантика признаков ещё не следует. Даже для первокурсника, знакомящегося с математикой, данное замечание является очевидным фактом; для гуманитария же, далёкого от математики, «математичность» становится культом. А где культ – там кончается наука.

Дата добавления: 2015-06-27