Как символическое выражение прошлых и будущих тайн развития человека 4 страница

С учением, которое возвещал Мани, живейшим образом боролся Августин после перехода в католическую церковь. Августин противопоставлял свое католическое воззрение манихейскому учению, которое у него олицетворяла личность, именуемая Фаустом. Фауст, в смысле Августина, является борцом против христианства. Тут лежит начало гетевского Фауста с его воззрением на зло. Имя "Фауст" восходит к этому древнему учению Августина.

О манихейском учении обычно можно узнать, что оно отличается от западного христианства своим воззрением на зло. Тогда как католическое христианство придерживается того мнения, что зло основывается на отпадении от божественного первоисточника, на отпадении первоначально добрых духов от Бога, то манихейство учит, что зло так же вечно как и добро; что не существует воскресения тела, и что зло, как таковое, не имеет конца. Итак, оно не имеет начала, а имеет то же происхождение, что и добро, и не имеет также никакого конца.

Когда вы таким образом знакомитесь с манихейством, то оно кажется, прежде всего, чем-то радикально нехристианским и чем-то совершенно непонятным.

А теперь мы исследуем предмет на основе традиций, которые берут начало от самого Мани и постараемся выяснить, о чем здесь, собственно, идет речь. Внешнюю опору для этого исследования нам дает легенда манихейства, такая же легенда, как та, которую я недавно рассказывал вам как легенду Храма. Все такие духовные течения, которые связаны с посвящениями, экзотерически выражают свою суть в легендах. Только легенда манихейства является большой космической легендой, легендой сверхчувственного рода.

Тут рассказывается, что некогда духи тьмы хотели атаковать царство света. И действительно, они подошли к границе царства света и хотели его завоевать. Однако, они не могли сделать ничего против царства света. И теперь они должны были — тут лежит особая глубокая черта, на которую я прошу обратить внимание, — быть наказаны царством света. Однако, в царстве света не было ничего каким-либо образом злого, а только доброе. Так что демоны тьмы могли быть наказаны только чем-либо добрым. Что же произошло? Произошло следующее: духи царства света взяли часть своего собственного царства и смешали с материальным царством тьмы. Посредством того, что теперь часть царства света была смешана с царством тьмы, в этом царстве тьмы возникла как бы закваска (бродило), которая привела царство тьмы в хаотический вихрь, через который оно получило новый элемент, а именно смерть. Так что оно постоянно пожирает само себя и несет в себе зародыш собственного уничтожения. Затем рассказывается, что именно благодаря тому, что все это произошло, и возник человеческий род. Прачеловек является именно тем, что было послано из царства света, чтобы смешаться с царством тьмы и преодолеть посредством смерти то, чего в этом царстве тьмы не должно быть; преодолеть это в самом себе.

Глубокая мысль, которая в этом заложена, состоит в том, что царство тьмы должно быть преодолено со стороны царства света не через наказание, а через милость; не через противостояние злу, а через смешение со злом, чтобы избавить зло как таковое. Благодаря тому, что часть света входит в злое, само злое преодолевается.

В основе этого лежит то понимание зла, которое я часто разъяснял как теософское. Что такое зло? Это не что иное, как несвоевременное добро. Приведу пример, который я часто приводил: допустим, что мы имеем прекрасного пианиста и прекрасного техника фортепиано, каждый из них совершенен в своем роде. Сначала техник должен построить инструмент и затем передать его играющему на нем. Если тот является хорошим пианистом, то он применит его надлежащим образом, и тогда оба будут одинаково хороши. Если же теперь техник вместо пианиста выйдет в концертный зал и начнет барабанить, тогда он будет не на своем месте. Так доброе превратится в злое. Так мы видим, что злое является не чем иным, как добром находящимся не на своем месте.

Когда то, что в какое-либо время исключительно хорошо, хочет сохранить себя дальше, окостенеть и препятствовать тому, что уже ушло вперед в своем развитии, оно, без сомнения, становится злом, так как хочет противостоять доброму. Допустим, что ведущие силы лунной эпохи, когда они были совершенными в своем роде и должны были завершить свою деятельность, еще долго вмешивались бы в развитие. Тогда бы они представляли собой злое в земном развитии. Таким образом зло является не чем иным, как божественным, ибо то, что не в свое время является злом, в другое время было выражением совершенного, божественного.

В этом глубоком смысле должны мы понять манихейское воззрение, которое добро и зло считает, по-существу, явлениями одного рода, имеющими одинаковое начало и одинаковый конец. Если вы таким образом поймете это воззрение, то вам станет ясно, что, собственно, хотел стимулировать Мани. С другой стороны, мы сначала должны объяснить, почему Мани называл себя "сыном вдовы", и почему его последователи называли себя "сыновьями вдовы".

Если мы вернемся в древнейшие времена, предшествующие нашей теперешней коренной расе, то мы увидим, что род и способ, которым люди познавали, которым они достигали знания, был иным. Из моего описания атлантического времени, и теперь, когда выходит следующий выпуск "Люцифера", также из описания лемурийского времени, вы увидите, что тогда всё знание, — частично вплоть до нашего времени, — находилось под влиянием того, что стоит над человечеством. Я уже часто упоминал, что только тот Ману, который явится в следующей коренной расе, будет действительным человеческим братом, тогда как предшествующие Ману были сверхчеловеками, некоего рода божественными существами. Только теперь созревает человечество для того, чтобы в качестве Ману иметь собственного человеческого брата, который с середины лемурийского времени прошел вместе с ним все стадии развития. Что же собственно происходит в ходе развития пятой коренной расы? Происходит то, что это откровение свыше, водительство души свыше, постепенно отступает, и человечество предоставляется собственным путям, так что оно становится своим собственным водителем.

Душа во всякой эзотерике (мистике) называлась "матерью", наставник — "отцом". Отец и мать, Озирис и Изида — это две имеющиеся в душе силы: наставник, тот, который представляет собой непосредственно вливающееся божественное, Озирис, является отцом; сама душа, Изида, зачинает, воспринимает божественно-духовное, она является матерью. В течение пятой коренной расы отец отступает. Душа вдовеет, должна овдоветь. Человечество предоставляется самому себе. Оно должно в собственной душе искать свет истины, чтобы самому направлять себя. Всё душевное издревле было выражено в женских образах. Поэтому это душевное, — которое сегодня имеется в зачатке и впоследствии разовьется полностью, — это самим собой управляющее душевное, которое более не имеет перед собой божественного оплодотворителя, его Мани обозначает как "вдову". И поэтому он обозначает себя самого как "сына вдовы".

Мани является тем, кто готовит ту ступень душевного развития, на которой человек ищет собственный душевный свет духа. Все, что от него исходит, было призванием к собственному духовному свету души и одновременно решительным восстанием против всего, что шло не из души, не из собственного наблюдения души. Прекрасные слова исходят от Мани и являются лейтмотивом его приверженцев во все времена. Мы слышим: вы должны отбросит всё то, что является внешним откровением, которое вы получаете на чувственном пути! Вы должны отбросить всё, что вам передает внешний авторитет; вы должны стать зрелыми, чтобы созерцать собственную душу!

Августин, напротив, в разговоре, в котором он делает себя противником манихейца Фауста, представляет принцип: "Я бы не принял учения Христа, если бы оно не подтверждалось авторитетом церкви". — Манихеец Фауст же говорит: "Не принимайте никакого учения на основе авторитета; мы хотим принимать учение только в свободе". — Это является восстанием строящего на самом себе духовного света, которое затем и в легенде о Фаусте было выражено столь прекрасным образом.

Эту противоположность мы имеем и в более поздних легендах средневековья. С одной стороны легенда о Фаусте, а с другой легенда о Лютере. Лютер является последователем авторитарного принципа, Фауст же, напротив, является тем, кто восстает, кто основывается на внутреннем духовном свете. Мы имеем легенду о Лютере: он швыряет чернильницу в голову дьяволу. То, что ему предстает как злое, он отодвигает в сторону. И, с другой стороны, мы имеем союз Фауста со злом. Из царства света посылается искра в царство тьмы, чтобы проникнув в тьму, спасти тьму через себя, чтобы милостью преодолеть зло. Если вы воспримите это таким образом, то увидите, что манихейство очень хорошо согласуется с тем воззрением на зло, которое мы выразили.

Как должны мы представлять себе взаимодействие добра и зла? Мы должны его объяснить себе из созвучия жизни и формы. Посредством чего жизнь становится формой? Посредством того, что она находит сопротивление, что она не выражает всю себя сразу в одном образе. Понаблюдайте-ка, как спешит жизнь в растении, скажем, в лилии, от формы к форме. Жизнь в лилии построила форму лилии, придала лилии форму.

Когда эта форма завершена, жизнь преодолевает форму, переходит в зачаток, чтобы затем та же самая жизнь была вновь порождена в новой форме. И таким образом жизнь переходит от формы к форме. Сама жизнь бесформенна и в себе самой не смогла бы изживать себя в воспринимаемом образе. Жизнь в лилии, например, протекает в первой лилии, затем переходит ко второй, третьей, четвертой, пятой. Всюду та же самая жизнь, являющая себя в ограниченной форме, распространяется и плетет. То, что она является в ограниченной форме, есть задерживание этой всеобщей текущей жизни. Не существовало бы никакой формы, если бы жизнь на была задержана, если бы ей не было оказано препятствия в её во все стороны струящейся силе. Именно из того, что отстало, что ей на более высокой ступени предстает как оковы, именно из этого в большом космосе вырастает форма.

Всегда то, что является жизнью, бывает охвачено, как формой, тем, что было жизнью в более ранние времена. Например, католическая церковь. Жизнь в католической церкви от Августина вплоть до XV столетия является христианской жизнью. Жизнь внутри является христианством. Все вновь и вновь выступает эта пульсирующая жизнь вовне (мистики). А форма, откуда берется форма? — Она является не чем иным, как жизнью древней римской империи. То, что в этой древней римской империи еще было жизнью, затвердело в качестве формы. То, что сначала было республикой, а затем империей, что в своих внешних проявлениях жило как римское государство, это свою закоченевшую в виде формы жизнь отдало позднейшему христианству — вплоть до столицы, так как Рим прежде был столицей римской мировой империи. Даже римские наместники провинций продолжены в пресвитерах и епископах. То, что раньше было жизнью, стало затем формой для более высокой ступени жизни.

Разве не то же самое происходит и с человеком? Что такое жизнь человека? Внутренняя жизнь человека сегодня, которая была насаждена в середине лемурийского времени, является манасическим оплодотворением. Формой является то, что как семя перешло из лунной эпохи. Тогда, в лунное время, кармическое развитие было жизнью людей; теперь оно является оболочкой, формой. Всегда жизнь предшествующей эпохи является формой последующей эпохи. В созвучии формы и жизни одновременно дается другая проблема: проблема добра и зла, — через то, что добро предшествующего времени соединено с добром нового времени. И, по-существу, это есть не что иное, как созвучие прогресса с собственным препятствием. Но, в то же время, это дает возможность материального проявления, возможность прийти к проявленному бытию. Таково человеческое бытие внутри материально-твердой земли: внутренняя жизнь и отставшая жизнь более ранних времен, затвердевшая в задерживающую форму. Таково же и учение манихейства о зле.

Если мы с этой точки зрения далее спросим себя: чего же хочет Мани и что означает его выражение, что он является Параклетом, духом, сыном вдовы? — Не что иное, как то, что он хочет подготовить то время, когда в шестой коренной расе человечество будет ведомо самим собой, своим собственным душевным светом и преодолеет внешние формы, претворит их в дух.

Мани хочет создать течение, выходящее за рамки розенкрейцерства, течение, идущее дальше, чем течение розенкрейцеров. Это течение Мани доходит вплоть до шестой коренной расы, которая подготавливается, начиная со времени основания христианства. Именно в шестой коренной расе христианство придет впервые к проявлению во всей полноте своего образа. Только тогда оно будет в действительности находиться тут. Внутренняя христианская жизнь, как таковая, преодолевает всякую форму, она прорастает через всякое внешнее христианство и живет во всех формах различных вероисповеданий. Кто ищет христианскую жизнь, всегда найдет ее. Она создает и разбивает формы в различных религиозных системах. Дело не в том, чтобы искать идентичность во всех формах выражения, а в том, чтобы ощутить внутреннее жизненное течение, которое всюду присутствует под поверхностью. Что еще должно быть создано — так это форма для жизни в шестой коренной расе. Она должна быть создана заранее, ибо она должна присутствовать, чтобы в нее могла излиться христианская жизнь. Эта форма должна быть подготовлена людьми, которые создадут такую форму, такую организацию, в которой истинная христианская жизнь шестой коренной расы могла бы найти место. И эта внешняя форма общества должна произойти из намерения Мани, из горстки людей, которую готовит Мани. Она должна быть внешней формой организации, общиной, в которой христианская искра сможет разгореться в первый раз.

Отсюда вы можете понять, что манихейство в первую очередь будет стремиться устроить внешнюю жизнь в чистоте; ибо оно должно подготовить людей, которые создадут соответствующий сосуд в будущем. Поэтому такое большое значение придавалось безусловно чистому образу мыслей и чистоте. Катары были сектой, которая выступила в XII столетии подобно метеору. Они называли себя так, ибо катар означает "чистый". Это были люди, которые в отношении своего образа жизни и морального поведения должны были быть чистыми. Они должны были стремиться к катарсису внутренне и внешне, чтобы создать чистую общину, которая должна была быть чистым сосудом. Это то, к чему стремится манихейство. В меньшей мере дело касается заботы о внутренней жизни, и в большей мере заботы о внешней жизненной форме.

А теперь бросим взор на то, что будет в шестой коренной расе. Там добро и зло создадут в значительной мере иного рода противоположность, нежели сегодня. То, что в пятой рунде наступит для всего человечества: что внешняя физиономия, которую создаст для себя каждый, будет непосредственным выражением того, что карма до тех пор сделала из человека, — это предварительно наступит в шестой коренной расе внутри духовного. У тех, чья карма содержит избыток зла, совершенно особенным образом выступит зло внутри духовного. Тогда, с одной стороны, будут существовать люди мощного внутреннего добра, гениальные в любви и доброте; но, с другой стороны, будет иметь место и противоположность. Зло, как умонастроение без прикрытия, будет иметься у большого числа людей: уже неприкрытое, уже нескрываемое. Злые будут гордиться злом, как чем-то особенно ценным. Уже просвечивает у некоторых гениальных людей нечто от определенного наслаждения злом, этим демонизмом шестой коренной расы. "Белокурая бестия" Ницше, например, является предвестием этого.

Это чистое зло должно быть выброшено из потока мирового развития подобно шлаку. Оно будет выброшено в восьмую сферу.* Сегодня мы стоим непосредственно перед тем временем, когда будет иметь место сознательное обсуждение злых добрыми.

Шестая коренная раса будет иметь задачу посредством милости, насколько это возможно, вновь включить зло в текущий поток развития. Тогда возникнет духовное течение, которое не будет противиться злу, хотя последнее выступит в мире в своем демоническом образе. В тех, кто будет последователем "сыновей вдовы", укрепится сознание, что зло должно быть опять включено в развитие, однако, что оно должно быть преодолено не через борьбу, а через милость. Как следует подготовить это и является задачей манихейского духовного течения. Это духовное течение не отомрет, а выступит в различных формах. Оно выступит в образах, которые можно было бы себе представить, но которые не нужно сегодня высказывать. Если бы это течение занималось исключительно заботой о внутреннем умонастроении, то оно не достигло бы того, чего оно должно достигнуть. Оно должно выразиться в основании общин, которые прежде всего ценят мир, любовь, непротивление злу (через борьбу) и стремятся это распространять. Ибо они должны создать сосуд, форму для жизни, которая продолжается и без них.

Теперь вы поймете, почему Августин — значительнейший дух католической церкви, который в своем труде "О граде Божьем" прямо-таки выработал форму церкви, создал форму для настоящего, — был, по необходимости, самым ожесточенным противником формы, которая готовит будущее. Тут два полюса стоят друг против друга: Фауст и Августин. — Августин, который строит на церкви, на современной форме, и Фауст, который, исходя из людей, хочет подготовит чувство для формы будущего.

В этом состоит противоположность, которая развилась в III, IV вв. после Рождества Христова. Она пребывает и находит свое выражение в борьбе католической церкви против тамплиеров, розенкрейцеров, альбигойцев, катаров и т.д. Они все были искоренены с внешнего физического плана, однако их внутренняя жизнь продолжает действовать. Затем эта противоположность вновь проявляется, хотя и в ослабленной, но все еще в довольно ожесточенной форме, в двух течениях, которые родились из самой западной культуры как иезуитизм (августинизм) и масонство (манихейство). Те, кто ведет борьбу с одной стороны, — католики и иезуиты высоких рангов, — делают это осознанно; однако те, кто ведет борьбу с другой стороны, в духе Мани, — среди них меньшинство осознает это; только для верхушки движения является это осознанным.

Так в последующих веках стоят друг против друга иезуитизм (августинизм) и масонство (манихейство). Это дети древних духовных течений. Поэтому и в иезуитизме, и в масонстве вы имеете продолжение тех же церемоний посвящения, которые имелись в старых течениях. Посвящение церкви в иезуитизме имеет четыре степени: coadjutores temporales, scholares, coadjutores spirituales, professi. Степени посвящения в собственно оккультное масонство являются сходными. Они идут параллельно, однако идут в совершенно различных направлениях.

СУЩНОСТЬ И ЗАДАЧА МАСОНСТВА

С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ ДУХОВНОЙ НАУКИ

Первая лекция Берлин, 2 декабря 1904*

Сегодня, как уже было оговорено, я хочу дать краткий обзор различных ритуалов и орденов в масонстве. Конечно, я могу сообщить вам только самое существенное о масонстве, так как эта область является очень обширной и предмет оброс бесконечно многим несущественным.

Основу всего масонства мы должны видеть в Храмовой легенде Хирама-Абифа, или Адонирама, о которой я уже говорил при обсуждении Ордена розенкрейцеров. Вся полнота того, что называют тайной и тенденцией масонства, выражается в этой легенде Храма.** Она приводит нас к некоему роду генезиса, к учению о происхождении человека. Проведем еще раз основные черты этой легенды Храма перед нашими душами.

Один из элохимов соединился с Евой, и из этого брака одного из божественных творцов с Евой произошел Каин. Затем другой элохим — а именно, Иегова, или Адонай, — создал Адама, которого надо представлять себе как первоначального человека третьей коренной расы. Адам соединился с Евой, и от этого брака произошел Авель. Таким образом, при начале человеческого рода мы имеем два исходных пункта: Каина, прямого отпрыска одного из элохимов и Евы, и Авеля, который при помощи божественно созданного человека, Адама, оказывается, собственно, человеком Иеговы.

Всё воззрение, которое лежит в основе истории творения, данной в легенде Храма, исходит из того, что Иегова имеет некий род вражды против всего, что идет от другого элохима и его отпрысков, сынов огня, — так называют в легенде Храма потомков Каина, — и что он создал раздор между Каином и его родом и Авелем и его родом. Следствием этого было то, что Каин убил Авеля. Эта пра-вражда, которая имеется между теми, кто свое бытие имеет в качестве некоего божественного дара, и теми, кто всё вырабатывает сам. То, что Авель жертвует богу Иегове животных, а Каин — продукты земли, — это и в Библии указывает на противоположность, существующую между родом Каина и родом Авеля. Каин должен посредством тяжелого труда отвоевыватьу земли ее плоды, необходимые человеку; Авель же берет то, что уже живет, что уже приготовлено к жизни. Род Каина, таксказать, создает живое из неживого; Авель берет уже живое — то, во что уже вдохнули жизнь. Жертва Авеля приятна Богу, жертва же Каина — нет.

Таким образом, мы видим, что через Каина и Авеля характеризуются два рода людей. Один — тот, который принимает приготовленное Богом, другой — свободное человечество, которое обрабатывает землю и старается получит живое из неживого. Такими сынами Каина считают себя те, кто принимает легенду Храма и хочет жить в смысле этой легенды. От рода Каина происходят все, кто создает собственно человеческие искусства и науки: Тубал-Каин — первый строитель и бог кузнецов и орудий; и тот Хирам-Абиф, или Адонирам, герой легенды о Храме. Этот Хирам был призван царем Соломоном, который знаменит своей мудростью и, следовательно, принадлежит к роду сынов Авеля, получивших мудрость как дар от Бога. Так при дворе Соломона вновь обновляется противоположность: мудрый Соломон, и Хирам — свободный работник, который свою мудрость выработал человечески.

Соломон призывает к своему двору Балкис, царицу Савскую и когда она появляется при дворе, то видит здесь нечто, наподобие статуи, созданной из золота и драгоценных камней. Как подаренный богами, так предстает он, подобно монументу, царице Балкис. Когда она с изумлением созерцает великое произведение, Храм Соломона, она хочет узнать строителя и познакомиться с ним. Из одного лишь взора, который бросает на нее строитель, она познает всю ценность Хирама. Соломона тотчас же охватывает ревность к Хираму. Она особенно возрастает, когда царица Балкис, требует, чтобы ей показали всех работников, принимавших участие в строительстве храма. Соломон объявляет это невозможным; Хирам же, напротив, исполняет это. Он поднимается на гору, делает мистический знак "тау", и вслед за этим сходятся все работники. Воля царицы исполнена.

Поэтому Соломон не склонен противодействовать преследователям Хирама. Сирийский каменщик, плотник-финикиец и еврейский рудокоп были враждебно настроены по отношению к Хираму, так как эти три подмастерья никак не могли узнать от него слово мастера. Слово мастера — это то, что сделало бы подмастерьев способными строить самостоятельно. Это слово мастера является тайной, которая становится уделом только способных. Поэтому они замыслили против Хирама зло.

Для этого представился случай, когда Хирам-Абиф захотел отлить свой шедевр — рудное море. Движение воды должно было быть удержано в форме. Движущееся море должно было быть живо, искусно удержанно в неподвижной форме. Это имеет большое значение. Три подмастерья сговорились, при отливке сделать так, что вместо того, чтобы отлиться в форму, руда растеклась бы по окружению. Хирам после этого хотел подливанием воды задержать огонь, однако, в результате металл разметался по воздуху и затем опустился в виде огненного дождя страшной силы. И тут Хирам ничего не мог поделать. И вдруг раздался голос: Хирам! Хирам! Хирам! — Этот голос потребовал, чтобы он бросился в огненное море. Он сделал это и опускался все глубже, до центра Земли, где находился первоисточник огня. Тут он встретил двоих родоначальников: Тубал-Каина и самого Каина. Каин был осиян лучами Люцифера, ангела света. Здесь Тубал-Каин передал Хираму молот, который обладал волшебной силой все восстанавливать, и сказал ему: "У тебя родится сын, вокруг которого соберется народ знающих, и ты станешь родоначальником тех, кто приходит из огня, который делает их исполнителями мудрости и мыслей". — Рудное море было опять восстановлено молотом.

Затем Хирам вновь встретил царицу Балкис перед городом. Она стала его супругой. Однако, он не смог удержать ревность Соломона и трех подмастерьев. Три подмастерья убили его. Он смог спасти только треугольник, на котором было вычеканено слово мастера, бросив его в глубокий колодец. Затем Хирама похоронили и посадили на его могиле ветку акации. Эта ветка акации выдала могилу Соломону. Нашли и треугольник. Его закрыли и погребли. Только немногие (27) знают это место. Было условлено: первое слово, которое прозвучит, после нахождения трупа, будет новым словом мастера. Это новое слово мастера стало масонским. Они возводят свое начало, с определенным правом, к этой легенде Храма, к тем древним временам, когда царь Соломон построил Храм, как пребывающий памятник того, что является тайной пятой коренной расы.

Теперь мы должны понять, что может быть достигнуто, познано масонством для человечества. Это не так легко. Некоторые, узнав нечто о сложных ритуалах посвящения в масонство, могут спросить себя: разве не очень тривиально и пустячно то, что тут происходит в качестве церемонии посвящения?

Сейчас я представлю вам нечто из ритуала принятия в Иоанново масонство. Представьте себе, что кто-то решил стать Иоанновым масоном. Тут имеются три степени: ученик, подмастерье (товарищ) и мастер. После этих трех степеней начинаются более высокие степени, которые вводят в оккультные знания. Я теперь опишу вам, как принимались в степень ученичества. — Когда кандидата в первый раз ведут в Храм каменщиков, то брат-смотритель сначала ведет его в темное, мрачное помещение. Здесь его на несколько минут оставляют одного, где он предается своим мыслям. Затем у него отбирают все металлические предметы — то, что из золота, серебра и других металлов он имеет при себе, разрывают платье у колен, затем на левом ботинке отбивают каблук. В этом состоянии его ведут в другую комнату, к собравшимся братьям. Затем вешают ему шнур вокруг шеи, после того обнажают ему грудь и перед грудью держат обнаженный меч. В таком состоянии он предстает перед мастером. Мастер спрашивает его, остается ли он при желании быть принятым. Затем его серьезным образом предостерегают и, в ходе дальнейшего подготовления, объясняют ему значение отбивания каблука и т.д. От трех вещей он должен отказаться. Если он эти три вещи имеет при себе, он никогда не сможет стать масоном. Ему говорят: если ты имеешь какую-то степень любопытства к чему-либо, то сразу же оставь этот дом. Во-вторых, ему говорят: если ты стыдишься познать все свои ошибки и недостатки, то сейчас же оставь этот дом. И в третьих, ему говорят: если ты не можешь подняться к тому, чтобы не замечать никакого неравенства между людьми, то оставь сейчас же этот дом. Эти три вещи требовались строжайшим образом от каждого.

Затем перед ним ставят некий вид рамы и его бросают сквозь нее, одновременно он слышит неприятный шум, так что он пролетает сквозь нее с неприятными чувствами. При этом ему кричат в след, что он падает в ад. В этот миг, когда он падает захлопывается люк, так что ему внушается ощущение, что он находится в совершенно удивительном окружении. Затем ему делают маленький надрез на коже, так что вытекает кровь, одновременно стоящие вокруг производят булькающие звуки, так что у него возникает впечатление, будто он теряет много крови. Затем идут три удара молотом мастера. То, что он, начиная с этого момента, услышит в ложе, он должен рассматривать как строжайшую тайну. Если он выдаст что-нибудь из этого, его принадлежность к вольным каменщикам изменится так же, как напиток, который ему преподносят: сладкий с одной стороны, но горький с другой. Напиток находится в искусном сосуде, так что с одной стороны он сладкий, а при повороте сосуда может стать горьким. Это символизирует то, каковы будут для него последствия измены.

После этого, в помещении, которое освещено очень скудно, его подводят к лестнице. Эта лестница устроена так, что она движется, и спускаясь по ней верят, что спустились довольно глубоко, тогда как спустились весьма незначительно. Так же обстоит дело, когда он падает. Он падает на малую глубину, но верит, что упал в глубокий колодец. Когда он приходит, ему указывают, что это является значительным этапом для него. Кроме того, перед лестницей ему завязывают глаза. Затем брату-смотрителю задают следующий вопрос: "Брат-смотритель, находишь ли ты соискателя достойным вступить в вольные каменщики?" — Если тот дает положительный ответ, у него спрашивают: "Чего ожидаешь ты от вступления для него?" На что тот должен ответить: "Света!" — Тогда, у кандидата снимают повязку с глаз, и он оказывается в освещенном помещении. Затем ему задают основной вопрос: "Знаешь ли ты твоего мастера?" Он отвечает: "Да, он одет в желтую куртку и синие брюки". — Синие брюки означают положение. Затем он получает три знака ученичества: знак, жест и слово. Знак — это символ, наподобие оккультных знаков... Жест состоит в том, что ему показывают особый жест руки, которым он должен приветствовать людей. Жесты являются разными у подмастерьев и у мастеров. И слово, сообразно со степенью, является разным. Мне не подобает говорить "слова".

После этого кандидат допускается к ученичеству. При вступлении его еще спрашивают: "Сколько тебе лет?" Он отвечает: "Еще нет семи". — Он должен пройти еще семь лет ученичества, и затем он переходит на ступень подмастерья.

Дата добавления: 2015-06-28