Потери и приобретения народной сказки

Среди богатства казахских сказок есть одна, на которую мало

обращают внимания: слишком непритязательно для волшебной сказки ее название «Джигит и волчица». Простота повествования, доходящая порой до бытовизма, мешает оценить величие сказки, в которой сосредоточены пласты времени: тотемический сюжет поднимается из темной глубины далекого прошлого – в сказке заключен древний миф о происхождении тюрок. «В основе тотемических мифов лежат представления о фантастическом сверхъестественном родстве между определенной группой людей и так называемыми тотемами (на языке северо-американских индейцев племени оджибве, букв. – «его род») – видами животных и растений. Тотемические мифы составляют непременную часть комплекса тотемических верований и обрядов родо-племенного общества», - пишет известный исследователь мифов А.Токарев. Сказка «Джигит и волчица» начинается чуть ли не документально: «В давние времена жил на свете аксакал. Много было у него лошадей. Случился однажды в степи джут, и пришлось ему отправить свои табуны на далекие пастбища. Наступила пора вернуться табунам, а они всё не возвращаются. Тогда аксакал послал своего единственного сына на розыски лошадей». Будничность зачина, характерная скорее для очерка из жизни чабанов, чем для волшебной сказки, не подготавливает читателя к волшебству, а, напротив, снижает уровень сказочности, тем самым обнаруживая свои мифологические корни. «Содержание мифа мыслится первобытным сознанием вполне реальным, различие между реальным и сверхъестественным не проводится», - пишут А.Токарев и Е.Мелетинский. Поэтому-то, наверное, и товарищи реагируют на сообщение джигита о женитьбе на волчице как на дело не волшебное, а, скорее, ненормальное: «Ой, ой! – воскликнули товарищи. - Ты сошел с ума! Где же это видано, чтобы человек женился на волчице!

- Я знаю, что делаю, - сказал джигит. Передайте отцу, что я

возвращусь ровно через месяц».

В сказке еще сохраняются следы мифа, однако Джигит уже начинает переходить в класс, в разряд героев, ведет за собой Героический эпос. Пока он только соглашается на условия мифического тотемного животного, но уже то, что он потом не боится отправляться в путь на опаснейшие задания, на испытания, говорит о том, что из него выйдет впоследствии герой – защитник народа.

Для мифа натурализм обычен – представления древних были по-детски просты и наивны, и каждый предмет означал только то, чем он был, и не служил примером для обобщений. В этом миф сравним с кинематографом – искусством предельно реалистическим, в котором изображения предметов тождественны самим предметам. Вероятно, именно поэтому в ХХ веке – веке кинематографа заговорили о рождении «новых мифов» и мифологическом сознании. Между «новой» мифологией и «старой» пропасть в тысячи лет, однако кинематографический опыт современного зрителя – развитая визуальность вместо талантливого воображения – вызывает потребность увидеть волшебные сказки, и кинематографисты спешат на помощь, поставляя на рынок так называемые «фэнтези».

В сказке джигит женится на белой волчице, которая превращается в

прекрасную девушку. «…Одним из источников формирования мифологии тюркоязычных народов явились мифологические представления древних тюрок, - пишет Л.Потапов. – С ними связаны пережитки почитания волка и культ предков. Миф о происхождении древних тюрок от сожительства юноши с волчицей нашел отражение в героическом эпосе алтайцев». «Совершенно очевидно мифологическое происхождение универсально распространенной волшебной сказки о браке с чудесным «тотемным» существом, временно сбросившим звериную шкуру и принявшим человеческий облик», - находим мы у А.Токарева и Е.Мелетинского. «Тут белая волчица сбросила с себя волчью шкуру, и джигит увидел девушку

необыкновенной красоты». «…тотемические предки рисуются существами двойной – зооморфной и антропоморфной – природы и с легкостью меняют свои обличья…». «Хорошо зажил в берлоге джигит. Днем его вкусно кормили, а вечером, как только заходило солнце, к нему являлась невеста. Она сбрасывала волчью шкуру и превращалась в девушку. Утром красавица опять принимала волчий вид и убегала с волчьей стаей». Но джигит не выдерживает насмешек людей и сжигает волчью шкуру, что приводит его к различного рода испытаниям. «Тяжело было джигиту выслушивать насмешки людей. Совсем он перестал выходить из юрты. Наконец не выдержал - на тридцать седьмую ночь, как только жена сбросила волчью шкуру, разорвал ее на части и бросил в огонь.

Испугалась жена и говорит:

- Ну, теперь тебе будет плохо. Нарушил ты свое обещание. Не выждал

сорока дней, завещанных матерью».

«Происхождение из мифа… не вызывает сомнения, - пишет Е.Мелетинский. – Архаические сказки обнаруживают отчетливую связь с первобытными мифами, ритуалами, племенными обычаями». Но сказка «Джигит и волчица» потеряла связь с ритуалами – слишком долго передавалась она изустно от бабушек внучкам. Условия жизни менялись, старинные обряды частица за частицей утрачивали свою целостность, а вместе с целостностью исчезал и смысл ритуалов. И лишь в одном фрагменте сказки мы находим следы какого-то ритуала, связанного с коневодством – злая старуха дает совет хану как извести Джигита: «У твоего отца пропал табун лошадей. Никто не знает, где он находится. А если джигит и найдет его, то не сумеет привести. Лошади за это время одичали. Прикажи ему доставить этот табун. Не сумеет он выполнить твоего приказа.

Позвал хан джигита и велел ему отыскать дикий табун.

Пришел джигит домой и рассказал жене, какой получил он приказ от хана.

- Не печалься, - сказала жена. - Возьми вот эту палку, повернись на

восток и скажи слова, которым я тебя научу. Палка приведет тебя к одичалому табуну. Найди жеребца, прыгни ему на спину и постарайся его объездить. Бей его крепко, но береги глаза. Когда присмиреет жеребец, скачи на нем прямо ко двору хана. Остальные лошади сами пойдут за тобою.

Джигит сделал так, как велела ему жена. Через несколько дней он пригнал

диких лошадей к ханскому дворцу.

- Эй, выходите! - кричал джигит. - Забирайте своих коней!

Одичалый табун чуть не разнес аул. Хан перепугался и приказал, чтобы

лошадей угнали подальше».

Утраченный миф обнаруживается в словах Волчицы: «Возьми эту палку, повернись на восток и скажи слова, которым я тебя научу». Поскольку эти слова были сакральными, они не приводятся в сказке – когда-то их знали лишь посвященные. Еще один фрагмент древнейшего ритуала перемывания костей мы находим в финале сказки – старая волчица дает совет Джигиту как исполнить третье поручение хана: «Поезжай в горы, где похоронен отец хана. Найди его могилу, раскопай ее и собери все косточки покойника. Положи их в люльку и начни качать. Тогда дух покойного хана закричит: "Будь проклят, кто меня тревожит! Говори скорей, чего тебе нужно!" Тут ты ему и выложи свою просьбу.

Научила волчица, какими словами следует ее сказать, и отпустила джигита.

Поскакал джигит в горы, нашел могилу хана, раскопал ее, собрал кости покойника, положил в люльку и начал качать.

- Не тревожь меня, проклятый! - завопил дух старого хана. - Чего тебе

от меня нужно?

Отвечает ему джигит:

- Твой сын меня тревожит, а тебе не даю покоя.

- Чего хочет мой сын?

- На сороковой день после твоей смерти на поминках был зарезан черный

жеребец. Теперь твой сын требует этого жеребца от меня.

- Неужели ему жалко для меня даже одного жеребца? - вскричал дух и в

ярости вышвырнул жеребца из могилы.

Смотрит джигит, а у жеребца нет куска от задней части.

- А где же кусок задней части? - спросил джигит.

- Такого жеребца дал мне мой жадный сын. Этот кусок ноги съел он сам

со своей женой. Так и передай ему. А теперь убирайся отсюда вон. Дай мне покой!»

Черный жертвенный конь и сегодня – необходимый атрибут поминовения. Однако качание костей покойника в люльке воспринимается ныне как абсолютно фантастическое зрелище: если делать фильм, этот эпизод вызовет наибольший интерес зрителя необычностью сочетания – кости покойника в младенческой люльке. В давние времена, скорее всего, этот обряд обладал не только целостностью: качание костей и поедание жертвенного животного, но и сопровождался определенными заклинаниями, о которых и упоминает старая волчица: «Научила волчица, какими словами следует сказать просьбу».

По словам Е.Мелетинского, «важной предпосылкой превращения в сказки мифов, имеющих обрядовую основу, являющихся составной частью ритуалов или комментариев к ним, был разрыв непосредственной связи этих мифов с ритуальной жизнью племен. Отмена специфических ограничений на рассказывание мифа, допущение в число слушателей и непосвященных (женщин и детей) влекли за собой невольную установку рассказчика на вымысел, акцентирование развлекательного момента… Из мифов изымается особо священная часть, усиливается внимание к семейным отношениям героев… Первоначально строгая достоверность уступает место нестрогой достоверности, что способствует более сознательному и свободному вымыслу».

Несмотря на то, что следы мифа еще сохранены в сказке, Джигит уже не

пассивно следует за предначертанным судьбой, а сам выбирает свой путь, хотя испытания, которым он подвергается, могут рассматриваться как этапы инициации, форма взросления, определяющая, что из юноши Джигит превращается в достойного члена общества. В сказке община еще имеет власть над Джигитом, когда его товарищи кричат ему не как сыну бая, предводителя рода, главы аула, а как равному: Джигит растерялся от неожиданности и упустил волка.

Подскакали к нему товарищи и спрашивают:

- Почему волка не убил?

- Он человеческим голосом просил, чтобы я его не убивал.

- Рассказывай небылицы! - закричали товарищи. - Разве может волк

говорить человеческим голосом?

Снова они бросились в погоню за волком, и снова первым настиг его сын

аксакала. Размахнулся он, а волк крикнул:

- Не убивай! Отдам за тебя свою сестру-красавицу.

Снова растерялся джигит и снова упустил волка.

Подскакали к нему товарищи. Узнали в чем дело, и стали ругаться:

- Что ты болтаешь глупости! Не хочешь бить волка, слезай с коня. Мы

сами на нем догоним зверя!»

Одним из наиболее интересных фрагментов сказки представляется

сцена «Железный дом». Бессмысленность поведения хана в тексте сказки хорошо выявляется, если этот отрывок трансформировать в кинематографическую сцену: перед третьим испытанием жена говорит джигиту: «Пока ты будешь ездить, не даст мне покоя хан. Брось свой брусок на землю, топни ногой. Пусть появится железный дом. Спрячь меня в нижний этаж. Там я буду ждать твоего возвращения.

Бросил джигит брусок на землю. Топнул ногой и появился железный дом. Спрятал джигит жену в нижний этаж, а сам поехал к волка». Вернулся

джигит домой и «видит: хан сломал два верхних этажа железного дома и подбирался к нижнему, где сидит его жена». Возникает вопрос: зачем ломать два верхних этажа? Не проще ли сразу подобраться к первому этажу – сбоку? Можно, конечно, предположить, что трехэтажный дом был зарыт глубоко в землю, но ни в одной сказке о подобном не говорится, поскольку зарыть в землю – значит переместить живое существо в нижний мир – мир духов и демонов. Но белая волчица уже однажды вышла из нижнего мира – из волчьей норы – к людям, в срединный мир, поэтому ее возвращение в подземное царство могло обернуться совсем другой мифологией – современным «фэнтези».Поскольку жена джигита помещена внутрь железного дома, то дом, логичнее, видится в форме железного яйца, а образ Мирового яйца, суть которого выражается формулой «во внешнем мертвом – внутреннее живое» органично вписывается в структуру мировых мифологий.

Здесь кстати можно упомянуть строку из романа М.Ауэзова «Путь Абая», в котором писатель сравнивает белые юрты аула с крупными гусиными яйцами, разбросанными по зеленому берегу реки. В сказке также упоминается белая юрта: «Попрощался джигит с волками, взял на привязь белую волчицу и тронулся в путь. По вечерам, когда они останавливались на ночлег, джигит бросал на землю брусок - перед ними вставала белоснежная юрта, появлялась вкусная пища. Наевшись и выспавшись, они утром снова трогались в путь». Откуда же взялся в сказке трехэтажный железный дом – сооружение, совершенно нехарактерное для «войлочной» степи? Вероятно, из рассказов тех степняков, которые побывали в далеких городах и удивлялись высоким домам и круглым куполам церквей, крытых железом и золотом. Это похоже на рассказ странницы Феклуши из «Грозы» А.Островского, которая повествует русским деревенским слушателям о прибалтийском трубочисте как о самом настоящем черте, который, сидя на крыше «так черным и сыплет, так и сыплет!». Так в сказке «Джигит и волчица» архаика встречается с ХIХ веком, преобразуя естественный для мифа образ Мирового яйца в трехэтажный железный дом.

«Отзвуком древнетюркской к5осмологии следует считать представление

казахов о трех мирах: верхнем (небесном), среднем и подземном», - пишет Л.Потапов. В сказке «Джигит и волчица» небесный мир уже потерян – коней старого хана джигит ловит где-то неподалеку, да и кони уже не крылатые тулпары, а просто одичалый табун. Да и подземный мир в сказке представлен в своей модификации – как мир подводный. Джигит уже утратил качества мифологического героя и не опускается в этот нижний мир – испытание он проходит на берегу моря, даже ног не замочив, благодаря волшебному цветку, вышитому тотемной женой. «Взяла молодая женщина разноцветный шелк и золотые нитки и стала вышивать цветок. Работала она день и ночь напролет. Вышел цветок таким красивым и ярким, что в юрте даже ночью было светло. Отдала красавица мужу цветок и сказала:

- Привяжи цветок к большой сети и забрось его в море. Простая рыба не

посмеет подплыть к цветку. Подплывет к нему лишь Ханша-рыба. Как только начнет она клевать цветок, ты вытаскивай ее на берег». Если обратиться за помощью к кинематографу, то мы увидим. Что сказка опять сделала какой-то странный кульбит – цветок не связан, не сплетен, что было бы характерно для рыбной ловли, а именно вышит. Но какая вышивка так поразила старинную безымянную рассказчицу, что она вплела в ткань повествования эту деталь? Уж не китайская ли шелковая гладь явилась тем волшебным элементом, который заменил какой-то другой предмет, обычный для обихода кочевников?

«Действие мифа привязано к определенным местностям, полным мифологических ассоциация – встречающиеся на пути странствия героев повествования скалы, ущелья, водоемы являются… священными тотемическими центрами, местами, где совершаются тайные религиозные обряды, либо где хранятся священные тотемические эмблемы», - пишет А.Токарев. Следы тотемического центра обнаруживаются и в нашей сказке: «Джигит отправился вместе с волком. Долго ехал он по горам и лощинам. Наконец волк свернул под высокий утес и нырнул в большую пещеру. Вскоре из нее вышла большая желтая волчица. Помогла он джигиту сойти с коня и повела за собой. В первой берлоге встретили они волчат. Те бросились на джигита, но желтая волчица зарычала на них. Волчата сразу присмирели и улеглись на место. Во второй берлоге к джигиту подступили, оскалив клыки, старый волк с бурой гривой и старая серая волчица.

- Это жених вашей дочери! - пояснила желтая волчица. - Мясом его

лошадей вы питались всю зиму.

Старые волки попятились и мирно улеглись по местам.

Желтая волчица привела джигита в третью берлогу. Здесь были

различные кушанья.

- Угощайся! - сказала волчица». Высокий утес, три волчьих берлоги – всё

перечисляется подробно, на всё обращено внимание.И, может быть, в далекой древности тюрки осуществляли обряды, используя именно эти топографические особенности и устраивая трехкамерные комплексы для проведения ритуалов, связанных с тотемными животными. Возможно, проход джигита по волчьей берлоге – точный слепок древнего обряда, и именно так и встречали новичка: бросались на него молодые «волчата», рычали «старые волки», а в последней камере испытуемого ждало угощение.

Тотемная иерархия в сказке выражена достаточно четко. Если волки

живут под высоким утесом, то хан, как обычный человек, живет в ауле: «Через несколько дней он пригнал диких лошадей к ханскому дворцу.

- Эй, выходите! - кричал джигит. - Забирайте своих коней!

Одичалый табун чуть не разнес аул. Хан перепугался и приказал, чтобы

лошадей угнали подальше». Раскопки древних городов Отрара и Фараба показали, что даже главные залы дворцов не превышали размеров обычной комнаты, поскольку стены возводились из глины-сырца, а потолочные перекрытия не могли быть длинными – из-за дефицита вы степи древесины; второй этаж если и возводился, был довольно легким, каркасным в своей основе, таким, как строятся дома в сельских районах Узбекистана. Таким образом, можно говорить, что «дворец» хана – это глинобитное двухъярусное сооружение, ненамного превышающее высоту войлочной юрты. В то же время утес, под которым скрыта волчья нора, наверняка выше, чем дворец хана, и это устанавливает иерархия власти, визуально закрепляя ее в сказке высотой жилищ. В принципе, в современном мире мало что изменилось – и сегодня, чем выше офис, тем значительнее для окружающих он ощущается.

Таким образом, миф, положенный в основу сказки «Джигит и волчица», передаваясь из уст в уста, из поколения в поколение с течением времени видоизменялся в каких-то деталях, сохраняя тем не менее основу – твердую убежденность в том, что чудо возможно, если ты щедр и смел, и награда обязательно будет – в виде счастливой жизни в семье. Как пишет Е.Мелетинский: «В сказке добываемые объекты и достигаемые цели составляют индивидуальное благополучие героя, приобретения которого носят семейно-родовой, социальный характер… Этиологический смысл мифа постепенно вытесняется моралью». И действительно, конец у сказки счастливый: «Джигит с молодой женой жили после этого очень счастливо», Справедливость восторжествовала: хан – высшая власть в степи, пытался нарушить закон и мораль, отбирая у джигита законную жену, но потом опомнился и наказал злую старуху, которая за деньги выдумывала как извести джигита: «Хан устыдился и оставил джигита в покое, а злой старухе отрубил голову». Древний миф говорил о том, что тюрки произошли от волков, а сказка всё привела к справедливости, этой извечной мечте человечества.

Дата добавления: 2015-06-28