Практические и семинарские занятия – 2 часа 1 страница

Проведенное выше историко-генетическое исследование досудебного производства России позволяет проследить эволюцию исторической формы уголовного процесса, а также, в свою очередь, определить периоды развития состязательных начал данной фазы отечественного уголовного процесса.

Уголовный процесс древней Европы изначально развивался как состязательный, где главная роль отводилась соревнованию сторон и их усмотрению, а решение принимал независимый судья – арбитр. По мере развития государственности и, как следствие, – публичного интереса, уголовный процесс все больше переходил в инквизиционную форму. Производство возбуждалось по усмотрению органов государственной власти, стороны постепенно утратили свою роль, судья из арбитра превратился в судью-следователя, который соединял одновременно функции разрешения дела, обвинения и защиты, а также в интересах государства активно сам вел розыск преступников. Обвиняемый из субъекта процесса превратился в объект уголовного преследования.

Лекция 3.

Теоретические занятия (лекции) – 0,5 час.

Модуль III. Проблемы становления состязательности в уголовном процессе России

Занятие 2.2.

Занятие 2.1.

Работа с нормативными актами. Заслушивание и обсуждение рефератов (докладов) по проблемам правовой природы досудебного и судебного уголовного судопроизводства. Решение задач.

Отрабатываемые вопросы:1. Правовое государство и права человека. Конституционный статус личности.

Работа с нормативными актами. Заслушивание и обсуждение рефератов (докладов) по проблемам правовой природы досудебного и судебного уголовного судопроизводства. Решение задач.

Отрабатываемые вопросы:1. Отражение прав и свобод личности в назначении и принципах уголовно-процессуального права по УПК РФ. 3. Система и гарантии прав участников уголовного судопроизводства.

Управление самостоятельной работой студента.

консультации по вопросам освоения основных дидактических единиц данного модуля, консультация по индивидуальной работе, консультации по подготовке эссе.

Проблемная лекция -презентация.

Вопросы лекции:

1. Состязательность в свете идеи разделения властей. Судебная власть, её функции и формы реализации

2. Проблема разграничения обвинительных и судебных полномочий. Независимость судебной власти. Обвинительная власть.

3. Проблема процессуального равноправия, гарантии равноправия сторон.

3.1.Концепция разделение властей и её влияние на реформу уголовного судопроизводства Разделение властей, как основа конституционного регулирования государственной и общественной жизни. Система сдержек и противовесов субъектов властных отношений. Сотрудничество ветвей государственной власти. Судебная власть в системе разделения властей. Понятие судебной власти. Функции и формы реализации судебной власти. Взаимоотношения судебной власти с законодательной и исполнительной властями. Судебная власть и судебная защита. Судебная власть и правосудие. Проблемы укрепления независимости и ответственность судебной власти как неотъемлемого условия состязательности.

3.2.Состязательность уголовного судопроизводства как проявление концепции разделения властей. Отличие состязательного процесса от инквизиционного. Проблемы практического разграничения процессуальных функций правосудия и обвинения. Вопрос о функциях следователя, дознавателя, прокурора в свете состязательности. Понятие и субъекты обвинительной власти. Проблемы преодоления стереотипов мышления и поведения, формирования современного процессуального мышления.

Напомним, что процессуальная карта мира в общих чертах имеет два цвета, которым соответствуют две основные модели уголовного судопроизводства: англо-американская и романо-германская (континентальная или французская). Изучение этих моделей, структуры и движения уголовного процесса, в свою очередь, позволило выделить понятие, которое в отечественной юридической науке принято именовать “историческая форма уголовного процесса или судопроизводства”. Как известно, данная категория выступает своеобразным связующим звеном между принципами устройства процессуального механизма и политическим режимом, господствующим в стране в то или иное время[65]. Его изменения, в свою очередь, приводят не только к реформированию общественного строя, но являются и основными факторами, определяющими эволюцию права, ибо такие процессы – это лишь момент развития общества[66].

Проводимые в последние 150-200 лет как в России, так и в других странах мирового сообщества реформы уголовной юстиции во многом сталкивались с предметом определения формы судопроизводства, приемлемой для данного уровня демократического развития общества и возможностей государства влиять на положение в этой сфере. Более того, плодотворность реформ, прогрессивный или ретроградный характер нововведений, их долгосрочность или мимолетность напрямую были связаны именно с правильным определением путей решения этой проблемы.

Исследовавшая теоретические вопросы типологии уголовного процесса О.Б.Семухина выделила ряд элементов, совокупность которых формирует комплексное основание определения формы уголовного судопроизводства: 1) цель процессуальной деятельности; 2) вид и сущность обвинения; 3) содержание принципа состязательности; 4) пределы проявления принципа диспозитивности[67].

Традиционно в теории уголовно-процессуального права выделялись состязательная (обвинительная), инквизиционная (розыскная) и смешанная (состязательно-розыскная) формы процесса.

Для состязательного судопроизводства характерно строгое разграничение функций обвинения (уголовного преследования), защиты и рассмотрения дела по существу (юстиции), при равенстве в правах сторон, осуществляющих обвинение и защиту, а также независимом положении суда, принимающего решение по делу. Состязательный тип процесса выделяет наличие разумного баланса между интересами общества и личности, который позволяет достичь приоритетной цели судопроизводства – разрешения конфликта, вызванного преступлением. В связи с этим обвинение со стороны государства (общества) носит исковую сущность и выступает как средство разрешения спора сторон (данную форму процесса иногда называют обвинительной, связывая его движущую силу именно с возникновением функции обвинения). “Целевая установка состязательного типа процесса влечет за собой требование ограничить влияние государства в лице суда на процесс разрешения конфликта (концепция пассивного суда), в полной мере дать сторонам возможность моделировать свое поведение в процессе так, чтобы они могли удовлетворить свои процессуальные интересы”[68].

В розыскной форме функции обвинения и юстиции строго не выделяются, стороны отсутствуют, а решение по делу принимает, по существу, субъект уголовного преследования. Будучи стороной состязательного судопроизводства, обвиняемый является и субъектом процессуальных прав; в розыскном же процессе личность рассматривается, главным образом, в качестве объекта уголовного преследования. В связи с этим легко объяснить, почему состязательный процесс наиболее характерен для демократического образа правления, в то время как инквизиция – обычная черта тоталитарных режимов. Целеполагание обвинительной формы процесса диктуется приоритетом государственных интересов над личными и определяется установлением лиц, совершивших преступление и применение к ним мер справедливого наказания. В силу приоритетности публичных начал доминирующим видом обвинения выступает государственное, что, в свою очередь, ограничивает возможность свободного выбора линии наиболее эффективного поведения отдельными участниками уголовного судопроизводства.

Смешанный процесс имеет две базовых модификации, которые различаются долями и соотношением инквизиционных и состязательных начал. В первой чисто розыскное предварительное расследование сочетается с состязательным судебным разбирательством, во второй элементы состязательности проникают и на стадию предварительного расследования, которое состоит как бы из двух частей: розыскного (административного) дознания и предварительного следствия, производимого на началах состязательности. Как правило, оно осуществляется представителем судебной власти: судебным следователем или следственным судьей[69].

Представляется, что оптимизация института предварительного расследования в России требует перехода уголовного процесса “на рельсы” именно второй модификации при дальнейшей ориентации на состязательное судопроизводство. Тем не менее опыт реформирования отечественного досудебного производства крайне противоречив и непоследователен, более того, уроки истории в современном российском правотворчестве учитываются неохотно или, по крайней мере, недостаточно.

Смена политического режима во Франции в конце XVIII в. неизбежно привела к реформам судоустройства и судопроизводства и, как затем оказалось, не только в этой стране. За образец был взят английский уголовный процесс, в силу ряда исторических особенностей продолжавший оставаться состязательным и поэтому более демократичным. Тем не менее в уголовном судопроизводстве были выделены две части: досудебное и собственно судебное разбирательство. Если последнее проводилось в состязательном порядке, то предварительное производство “досталось ему в “наследство” от инквизиционного процесса”[70]. Так образовался смешанный, или состязательно-следственный тип уголовного процесса, который впервые был законодательно закреплен в Кодексе уголовного расследования Франции 1808 г., а затем был воспринят большинством стран Европы, в том числе и Россией – в Уставе уголовного судопроизводства 1864 г.

Такой путь развития прошел уголовный процесс практически всех государств континентальной Европы, включая Россию, хотя русское судопроизводство имеет свои национально-исторические особенности. Развитие уголовного процесса многих европейских государств, в частности Франции, Австрии, Германии, Англии в дальнейшем отвечало, в первую очередь, идеям его демократизации: строгого разделения властей, расширения состязательности и четкого размежевания процессуальных функций, защиты прав и законных интересов личности в уголовном судопроизводстве. Понимая важность корректировки старых установлений XIX веке, многие страны продолжили курс демократических преобразований уголовной юстиции и в ХХ столетии. Так, во Франции в итоге судебной реформы 1958 г. и принятия ряда последующих законов произошли существенные изменения, направленные на стирание граней между двумя противоположными началами, на которых строился старый уголовный процесс: розыскным – на предварительном следствии и состязательным – в суде. Как показало исследование, в настоящее время состязательность глубоко укоренилась здесь и на досудебных стадиях, о чем говорилось выше и еще пойдет речь несколько позже. Уголовный процесс России, по крайней мере, до начала современной судебно-правовой реформы и принятия УПК РФ, развивался несколько иным путем.

В дореволюционный период можно выделить два этапа:

1. В первой половине XIX в. предварительное расследование в Российской империи переживало серьезный кризис, который во многом обусловливался предопределенным в законодательстве инквизиционным судопроизводством. Как известно, до 1860 г. предварительное расследование находилось в руках полиции, которая в то же время осуществляла функцию общего управления, охраняла общественный порядок, а также отправляла правосудие по несущественным гражданским и уголовным делам, составляющим более 2/3 от общего числа. Таким образом, наблюдалось смешение судебной и административной власти.

В предварительном расследовании, как и во всем уголовном процессе, господствовали инквизиционные процедуры, которые характеризовались, в первую очередь, тайной и письменностью производства на всех стадиях, приоритетом формальной системы доказательств, соединением в одних руках следственных и судебных функций, полновластием следователя при полном бесправии личности, о чем наглядно свидетельствует один из документов того времени: “В делах уголовных становой или частный пристав производит следствие, отбирает показания свидетелей по своему выбору и по безграмотности их, при таинственности судопроизводства, не допускающего контроля на месте, составляет показания, часто вовсе несправедливые, но следствие, произведенное становым, составляет краеугольный камень дела”[71]. При этом следователь обладал большими правами, мог “арестовать человека без всякого видимого основания, держать его дней десять... не наводя о нем никаких справок, а потом выпустить его без всякого объяснения...”[72].

В качестве защитников выступали депутаты от сословий, к которому принадлежал обвиняемый. В их функции входило наблюдение за законностью предварительного расследования. Между тем, как заметили М.Г.Коротких и Ю.В.Сорокина, это был довольно формальный институт, где “дальше деклараций дело не шло. Отсутствие состязательности на предварительном следствии сводило на нет его эффективность. По закону следователи соединяли функции обвинения и защиты подозреваемого, что, естественно, было нереально”[73]. Именно неудовлетворительное состояние предварительного следствия, основные пороки которого определялись выбором инквизиционного режима судопроизводства, как уже отмечалось выше, поставило правительство перед необходимостью его реформирования.

2. Образование института судебных следователей и его развитие в середине 60-х годов XIX века явилось существенным шагом для расширения состязательных начал в досудебном производстве. Тем не менее просчеты и неудачи реформы следственного аппарата наглядно свидетельствовали о невозможности радикального изменения отдельного звена уголовной юстиции без реформирования всего механизма судоустройства и судопроизводства. В “Основных положениях преобразования судебной части в России” 1862 г. и Судебных уставах 1864 г., в общем, сохранились институты предварительного расследования, закрепленные “Учреждением судебных следователей” 1860 г. Новшество состояло в установлении за следствием прокурорского надзора (причем, указания прокурора были обязательны для исполнения в любом случае), а также упразднении института депутатства от сословий.

Составители судебных уставов хотели распространить гласность на предварительное следствие, а также допустить на эту стадию защитника. Гласность, на их взгляд, “предупреждала возможность голословного отказа подсудимых в судебном заседании от показаний, данных ими на предварительном следствии, устраняла возможность неправильного нарекания на следователя”[74]. Гласное расследование исключалось в случаях: а) если это мешало открытию истины; б) если дело подлежало рассмотрению в закрытом судебном заседании.

В пользу допуска защитника в досудебное производство свидетельствовало то положение, согласно которому прокурор как представитель обвинительной власти имел право присутствовать при производстве всех следственных действий. В связи с этим защита признавалась полезной “не только для обвиняемого, но также и для самого следователя”[75]. Тем не менее Государственный Совет Российской империи, рассмотрев проекты судебных уставов, счел нецелесообразным установить гласное следствие и допуск защитника, поскольку “сведения, полученные на предварительном следствии, могут быть использованы недобросовестными людьми или сообщниками обвиняемого во вред следствию”, а также “весьма трудно поставить защитника в надлежащие границы и нельзя не опасаться, что он сочтет своей обязанностью противодействовать собиранию обличительных доказательств и способствовать обвиняемому в сокрытии следов преступлений”[76].

В соответствии с принципами инквизиционного уголовного процесса, российский судебный следователь, как и следственный судья во Франции, в известной мере вынужден был соединять в себе функции судьи, обвинителя и защитника. Статья 265 УУС вменяла следователю в обязанность “приводить в известность как обстоятельства, уличающие обвиняемого, так и обстоятельства, его оправдывающие”.

Право на обжалование действий полиции, прокурора и судебного следователя регулировалось в главе XII раздела II УУС “О порядке обжалования следственных действий вообще”, предусматривая порядок принесения и рассмотрения жалоб на любые действия полиции и следователя. Согласно ст.491 УУС предметом судебного контроля было “… всякое следственное действие, нарушающее или стесняющее” права участвующих в деле лиц[77].

Законодатель также предполагал внедрить судебный контроль за решениями о заключении под стражу, принимаемыми в досудебном производстве органами полиции, в Наказ судебным следователям (ст.ст.86, 90). Однако данное предложение, высказанное Н.И.Стояновским, не вошло в Устав уголовного судопроизводства при его принятии[78]. Прямой судебный контроль за законностью задержания полицией подозреваемых был установлен лишь в 1912 г. с внесением в УУС ст.ст.51¹ и 51².

Таким образом, демократическую по своей сути реформу уголовного судопроизводства нельзя признать до конца последовательной в плане развития состязательных начал досудебного производства.

Советский и постсоветский периоды развития исторической формы отечественного уголовного процесса можно также условно подразделить на ряд этапов. Посвятивший многие свои труды исследованию проблем типологии уголовного судопроизводства А.В.Смирнов предлагает следующую хронологию эволюции состязательных начал в советском уголовном процессе[79].

1. В первые годы становления советского уголовного судопроизводства (1917 г. – май 1922 г.) оно отличалось явно выраженной смешанной формой первой модификации, т.е. розыскную досудебную подготовку и состязательное судебное разбирательство. Производство предварительного следствия осуществлялось самими судьями либо следственными комиссиями, а впоследствии – единолично следователями, находящимися при судах. Оно могло быть начато не только по заявлениям и сообщениям о преступлении, но и в случае непосредственного усмотрения следователей и судей. Участие защиты не было обязательным и могло ограничиваться органом следствия. Кроме того, защитнику здесь обычно противостоял не обвинитель, а следователь, как сторона процесса, по существу, совмещавшая функции уголовного преследования и направления дела (юстиции).

2. Положение изменилось с принятием 25 мая 1922 г. первого УПК РСФСР, который, хотя и не совсем последовательно ориентируясь на смешанную форму процесса второго вида, ввел элементы состязательности на предварительном следствии. Это, прежде всего, выражалось в организационной и, в известной мере, процессуальной независимости следователя, состоявшего при судебном ведомстве. Следователь рассматривался как носитель функции юстиции, отделенной от функции обвинения, которую осуществляли прокурор и подчиненные ему органы дознания. Так, назначение на должность, передача дел из одного следственного участка в другой и отстранение следователя от производства по делу осуществлялись губернскими судами (ст.127 УПК 1922 г.), жалобы на действия следователя также рассматривались судом (ст.216 УПК).

Присутствие состязательных начал в досудебном производстве было довольно ощутимым. Во-первых, следователь организационно продолжал оставаться в судебном ведомстве, контроль его деятельности оставался за судом. Во-вторых, УПК РСФСР 1922 г. четко разграничивал дознание и предварительное следствие. Первое проводилось лишь с целью сохранения следов преступления и установления подозреваемого, таким образом, следователь получал от органов дознания не только материал об установленном факте преступления, но и подозреваемое в его совершении лицо. Так закон обеспечивал объективность следователя при производстве предварительного следствия, которое заключалось в выполнении им исключительно судебных функций по оценке и исследованию материалов дознания, изобличающих подозреваемого в совершении преступления. В ряде норм УПК РСФСР 1922 г. реально создавал для следователя правовые условия “оставаться объективным”, что можно считать третьей характерной особенностью построения предварительного следствия тех лет. Согласно ст.114 УПК 1922 г. следователь направлял предварительное следствия, руководствуясь обстоятельствами дела, в сторону наиболее полного и всестороннего исследования обстоятельств совершения преступления, чем существенно ограничивался обвинительный уклон в его деятельности.

Серьезными гарантиями, ограничивающими возможность злоупотребления следователем своими властными полномочиями, выступали нормы УПК 1922 г., которые не только допускали возможность сторон присутствовать при производстве следственных действий, но и запрещал следователю безмотивно отказывать обвиняемому и потерпевшему в допросе свидетелей и экспертов, в собирании других доказательств, если обстоятельства, об установлении которых они ходатайствовали, имели значение для дела. Так, ст.117 УПК 1922 г. гласила: обвиняемый и потерпевший могут присутствовать при осмотре, допросах и других следственных действиях и задавать вопросы свидетелям и экспертам. Следователь вправе отказать им в осуществлении означенных прав, если признает, что присутствие и участие их в производстве следственных действий может препятствовать раскрытию истины или сохранению в тайне тех сведений, преждевременное оглашение которых может помешать ходу предварительного следствия.

В этих же целях функция уголовного преследования по закону поручалась прокурору, который возбуждал его перед судебными и следственными органами (ст.19 УПК 1922 г.)[80]. Следователь не вмешивался в дознание и имел определенную правовую свободу от органов уголовного преследования и прокурорского надзора. В соответствии со ст.109 УПК 1922 г. право руководить ходом дознания принадлежало прокурору, хотя уже в этом уголовно-процессуальном законе наметилась тенденция расширения функции процессуального руководства также и на стадию предварительного следствия. Однако функции юстиции и уголовного преследования разграничивались в УПК недостаточно четко, поскольку прокурор был наделен полномочиями давать следователю обязательные для исполнения указания о направлении и дополнении следствия (ст.121 УПК).

С учетом изложенного следует согласиться, на наш взгляд, с позицией О.Л.Васильева, который считает кодекс 1922 г. историческим примером возможности совершенствования правовых изысканий, и “с этой точки зрения он может быть положен в основу теоретической позиции современных сторонников производства предварительного следствия органом судебной власти”[81]. Возможно также использование модели построения предварительного следствия по УПК РСФСР 1922 г. для определения путей реформирования современного предварительного следствия. Вместе с тем данный нормативный акт со всей очевидностью свидетельствует и о прямой зависимости реализации теоретических идей и предложений от действующих принципов функционирования государственного механизма.

По заключению П.И.Люблинского, УПК 1923 г. несколько “растерял” начала состязательности на предварительном следствии, которое после изменения редакции Уголовно-процессуального кодекса было “выражено весьма слабо. Некоторые следы его, имевшиеся в первой редакции 1922 г. в виде присутствия и участия при следственных действиях[82], права обжалования постановлений следователя в суд и права представления на суде личных объяснений (ст.ст.117, 213, 216 и 223 прежн. ред.), в основном издании устранены”[83]. Не было включено в УПК 1923 г. и норм, предусматривающих участие защитника на предварительном следствии, хотя в проекте закона они присутствовали. Права обвиняемого не отличались особым либерализмом: его не предупреждали о праве хранить молчание, он мог ходатайствовать о дополнении предварительного следствия (ст.ст.207, 208 УПК), но не имел права знакомиться с материалами дела по его окончании. Жалобы на действия следователя могли быть направлены только прокурору (глава 18 УПК 1923 г.). Критикуя также отсутствие гласности на предварительном следствии (права знакомиться с протоколами следственных действий) и некорректность законодателя при определении понятия стороны (включение прокурора как органа надзора и защитника, участие которого на предварительном следствии не предусмотрено), П.И.Люблинский делает вывод: “При отсутствии состязательности предварительное следствие направляется исключительно волею следователя, корректируемою лишь надзором прокуратуры (выделено нами. Ю. Д.)”[84].

Как представляется, заслуживает внимания не только интерес к проблеме, но и озабоченность ученых-процессуалистов той эпохи о развитии состязательных начал на предварительном следствии и не только как гарантии прав участников уголовного процесса, но и механизма стимулирования эффективности самой функции досудебного производства, предшествующей суду и обеспечивающей его достоверными материалами для принятия объективного и справедливого решения.

Обращая внимание на двойственность подобной формы предварительного следствия, А.В.Смирнов приходит к выводу, что ее дальнейшее усиление “привело в итоге к полной ликвидации состязательного начала на предварительном расследовании и к подчинению следователя прокурорской власти”[85]. Постепенно следователь был включен в состав органов уголовного преследования. Тенденция к этому отчетливо проявилась уже в 1923 г., когда новая редакция УПК РСФСР еще более расширила полномочия прокурора по руководству расследованием и воздействием на следователя (ст.ст.118, 124, 127, 212 УПК 1923 г.).

3. Новый толчок для раскручивания “антисостязательной спирали” дало выступление прокурора Верховного Суда СССР А.Я.Вышинского на V Всероссийском съезде деятелей советской юстиции (1924 г.), когда он предложил отказаться от “старой” точки зрения на предварительное следствие как на судебную деятельность и рассматривать ее как однопорядковую с дознанием[86]. Затем постановлением второй сессии ВЦИК одиннадцатого созыва от 16 октября 1924 г.[87] в УПК РСФСР были внесены столь существенные изменения, что это привело к “еще более тесной привязке следователя к “обвинительной колеснице” путем возложения на него ответственности за непосредственное руководство дознанием под общим надзором прокурора”[88]. В соответствии со ст.107 УПК данной редакции, “надзор за производством дознания по каждому отдельному делу принадлежит следователю, в участке коего состоит данный орган дознания. Следователь имеет право ознакомиться со всеми материалами дознания в любой момент и по любому делу давать указания органам дознания и предлагать им произвести те или иные действия. Жалобы на действия органов дознания приносятся следователю и им разрешаются...”[89].

Став ответственным за качество дознания, т.е., по сути, розыскной деятельности, традиционно включавшейся в структуру уголовного преследования, следователь фактически утратил значение органа юстиции, все более превращаясь в субъекта обвинения. В связи с этим Н.Н.Полянский заявил, что в советском уголовном процессе более не существует предварительного следствия в его традиционном понимании[90]. Твердо наметившаяся тенденция к слиянию предварительного следствия и дознания, а также к “установлению единства работы следственно-розыскных органов”[91] свидетельствовала о трансформировании предварительного следствия в уголовное преследование (или уголовный розыск в широком смысле). Однако советский законодатель не был последователен в данном направлении реформы, в отличие от германских коллег, как считает А.С.Александров, в результате чего следователь превратился “в один из винтиков репрессивного механизма, до предела отмобилизованного и централизованного”[92]. Показательно, что качество предварительного расследования к 1927 г. резко упало. Так, до 40% уголовных дел судами прекращались, благополучно пройдя перед этим через руки следователей и прокуроров[93].

4. Окончательно досудебное производство утратило основные признаки состязательности к 1929 г., когда следственный аппарат попал в организационное подчинение органов прокуратуры, а полномочия органов дознания практически были уравнены с полномочиями следователя. В этот период, по существу, произошло соединение прокурорско-дознавательской функции уголовного преследования и следственной (юстиционной) функции принятия решения по делу, на что в свое время предостерегающе указывал М.С.Строгович[94].

Таким образом, вместо трехстороннего состязательного процесса отечественное уголовное судопроизводство получило жесткую вертикаль подчиненности отдельных его субъектов, что характеризует сложившееся предварительное расследование в России как носящее сугубо розыскной характер. В результате весь отечественный уголовный процесс стал ориентироваться на смешанную форму судопроизводства (следственно-состязательную) первого вида, что, естественно, явилось отступлением от положений, закрепленных не только УПК 1922 г., но даже Уставом уголовного судопроизводства 1864 г. Фактически, по замечанию П.И.Стучки, речь шла о рецепции процессуального строя старого французского уголовного процесса по наполеоновскому кодексу 1808 г., от которого судопроизводство большинства стран отказалось еще в прошлом веке[95]. Как итог, уже в начале 30-х годов прошлого века в деятельности органов предварительного следствия отмечается обвинительный уклон, нарушение прав граждан и фальсификация, и поэтому состояние предварительного следствия стало оцениваться как неудовлетворительное, требующее оздоровления[96].

В связи с этим можно утверждать, что “приобретя черты состязательности в ходе судебно-правовой реформы шестидесятых годов XIX столетия, российский уголовный процесс затем вновь превратился в сугубо следственный, периодически использующий элементы инквизиционности (чрезвычайные суды, отказ от участия защитника, недопустимость обжалования приговоров по некоторым делам и т.д.)”[97].

Дата добавления: 2017-01-14