Puc. l. Большеголовый и малоголовый ребенок. 7 страница

Следующий пример: несколько учеников 4-гo класса не yстояли перед соблазнами универмага и взяли себе маленькие пластиковые автомобильчики и еще что-то в этом роде. Когда это обнаружилось, классный учитель пошел вместе с грешника­ми к директору универмага. Ученики должны были повиниться и вернуть вещи. После того как ученики ушли, учитель выразил перед директором свое разочарование, как, мол, такое могло произойти в его классе. Директор лишь рассмеялся и сказал: "Что вы хотите? Это вовсе не так страшно, ведь все это уже учтено, и для нас это доказательство того, что мы все это пра­вильно выставили". - Говорят о "подстрекательском характе­ре", который требует обладания товарами. Здесь мы имеем дело c клептоманогенными тенденциями в современной цивилиза­ции, которые для детей особенно опасны.

Но что же все-таки лежит в основе клептомании? В чем за­ключается эта "предрасположенность", о которой мы говорим? Просмотрев медицинскую, психологическую, педагогическую и юридическую литературу, можно найти там точные описания типа приведенных выше, но нигде ни единого объяснения. В

лyчшем случае будут даны неспецифические указания на имею­щиеся неврозы, влияние окружающей среды, мозговые травмы и прочее, которые ведь могут приводить и совсем к другим на­рушениям. И подобно яйцу Колумба, это как вспышкой мол­нии освещается тем, что говорит Рудольф Штайнер о причине клептомании в "Лечебнопедагогическом курсе". Он исходит из полярности верхней и нижней организации в человеке. Что в верхней организации хорошо и правильно, в нижней не на мес­те; и наоборот. Мы знаем эту противоположность как поляр­ность покоя и движения, распада и восстановления, закостене­лости и преобразующих сил, знаем, как она определяет отноше­ние нервно-чувственной организации к системе обмена веществ. Теперь эта противоположность описывается с другой стороны: верхняя организация, мозга и представлений, должна быть организована так, чтобы она являлась ужасным вором. Она должна тянуться во все стороны, собирать информацию. иначе она больна. Она должна иметь чувство всеприсвоения. Но наша нижняя организация в противоположность верхней должна иметь стремление держаться себя, не разбегаться во все стороны, она должна развивать чувство, дабы различать "твое"и "мое". Существо клептомании заключается в том, что то, что является правильным для верхней организации, на несколько ступеней глубже, чем нормально, опускается в организацию во­ли и выступает теперь как материальная тенденция присвоения чего-либо.

Таким образом, в верхней организации мы должны иметь стремление видеть, испытывать, переживать, познавать все, что нам встречается на пути. Мы должны накапливать опыт; все, что в книгах, мы должны читать, должны присваивать, но нe сами книги. И туг мы подходим к тягостной главе одолженной книги. Случается, что кто-либо, одолжив книгу, связывается с ее содержанием, связывается так сильно, что у него, в конце концов, возникает ощущение, что книга, собственно, принадле­жит ему. И первоначальный владелец ведь совсем в ней не нуж­дается. И он забывает ее отдать. Это так широко распростране­но, что большинство людей активно или пассивно впадают в это зло. Анатоль Франс должен был признаться: "Я больше ни­кому нe одалживаю книг, никто мне их нe возвращает. Един­ственные книги, которые стоят еще в моем книжном шкафу, это те, которые я одолжил у других!" Всегда, когда тенденция к собиранию идет в материальное, мы приближаемся к клептома­нии. Библиофилы, к примеру, это люди, достойные всяческого уважения, но они собирают книги меньше из-за их содержания. нежели из-за их определенной древности, редкости или их переплета. Всегда, когда тенденция к собирательству переходит в материальное, мы оказываемся близко к клептомании. Это касается также таких безобидных вещей, как собирание почто­вых марок, открыток, насекомых и тому подобного. Против та­ких интересов и занятий, конечно, не может быть возражений. Но мы ведь знаем, какие переходы и заблуждения могут быть у страстных собирателей, если конкурент владеет редким экземп­ляром, которого ни у кого нет.

Мы уже упоминали об "узкоголовости", сужении в височ­ной области головы, как о характерном телесном симптоме. Что выражается в нем? Опять некоторый сдвиг в отношении между верхней и нижней организациями человека. У Гете есть высказывание, что он чувствует себя способным к любым злодеяниям и порокам, за исключением зависти. Но мы все в этом положе­нии, аморальные склонности латентно присутствуют в каждом человеке. Только они в здоровом равновесном состоянии человека не проявляются, так как им противостоит столько же соот­ветствующих тормозов. Дурные наклонности обитают в инс­тинктах нижнего организма; тормозящие их воздействия исхо­дят из верхнего организма, от мозга. Поэтому моральные де­фекты выражаются прежде всегo в деформациях черепного ре­гиона. Эти деформации черепа свидетельствуют о соответ­ствующих деформациях мозга. Разумная френология, ощупыва­ние форм черепа при моральныx дефектах вполне уместна. Только взаимосвязи здесь иные, чем те, которые представляла старая френология школы Галля. В возвышениях и углублениях форм черепа мы находим нe вместилище жестокости, насилия, воровского чувства и прочегo, как считал Галль, но указание на недостаток торможений, которые противостоят этим наклон­ностям. To, что существуют соответствия между формой черепа и формой мозга, известно, например, из криминальной антро­пологии. Фанкони говорит: "Дискраниальные дети часто дизэнцефальны". Гёльниц также указывает на подобное соответ­ствие.

Таким образом, если пo Рудольфу Штайнеру сужение ви­сочной области является характерным для детей-клептоманов (и опыт подтверждает это), мы должны тогда принять, что тор­можение "стремления что-либо присвоить" локализуется в ви­сочных долях или в соседних с ними областях, и что эта тор­мозная функция нарушается из-за сужения черепа. И вполне возможно, что существует отношение этой функции к лежащему в этой области центру речи (указание на чувство речи). - Вспомним, что проявления клептомании у упомянутого вначале взрослого пациента начались после перенесенного им сотрясе­ния мозга.

При обсуждении одного случая клептомании Рудольф Штайнер говорит о "редукции височных долей". В последнее время получены данные экспериментальных исследований на животных, которые также могут указывать пo меньшей мере на значение височных долей для клептомании: "К наиболее бро­сающимся в глаза нарушениям поведения, которые наступают после удаления определенныx формаций височных долей мозга у обезьян, принадлежит тяга... хватать все, что попало, и вводить в оральную сферу." Экспериментальное повреждение ви­сочных долей развязывает, таким образом, тягу все присваивать. и при этом также совершенно ненужные или даже вредные ве­щи. To, что обезьяны схваченные предметы суют в рот ("вводят в оральную сферу"), связано с тем, что у них нет карманов, как у человека. - Впрочем, уже Галль локализирует "жажду при­сваивания" в височных долях.

Животные не ведают различия "мое и твое"; они умирают с голоду, если нe присваивают все постоянно. Мы вообще нe можем говорить о морали в отношении животных; нe существу­ет кротких львов в противоположность кровожадным львам. Можно сказать, что все животные, no сравнению с человечес­кой округлостью черепа, имеют деформированный череп.

Маленький ребенок также вначале аморальное существо, не имеющее понятия о собственности; моральные суждения он должен приобрести впервые в подростковом возрасте. И здесь может быть так, что ребенок морально слеп. Он нe развивает никакого чувства, чтобы воспринимать мораль. Рудольф Штай­нер употребил здесь сравнение с цветовой слепотой. При цвето­вой слепоте нарушено чувство зрения. Но где искать "чувство морали"? Так как здесь Рудольф Штaйнep говорит о том, что ребенок воспринимает моральные импульсы, обучаясь речи, мы можем предположить, что "чувство морали" происходит из об­ласти чувства речи и соседних чувств - чувства мысли и чув­ства "Я".

Во всем, что было до сих пор сказано, мы имеем до неко­торой степени завершенный образ клептомании. Основной процесс заключается в том, что тенденция, принадлежащая об­ласти организации представлений, погружается в волевую сфе­ру. Вследствие этот возникает как бы дополнительный инс­тинкт. Далее, тормозящая функция верхней организации ослаб­лена (узкоголовость). И, наконец, имеет место неспособность к восприятию моральных суждений (моральная слепота).

Из этот образа видно, в чем тут дело. Правильный диагноз определяет терапию. Но прежде чем переходить к целенаправ­ленным мероприятиям, нужно учесть нечто необходимое, имеющее значение для всякого общения воспитателя с детьми,

особенно с патологическими детьми. Рудольф Штайнер выра­зил это следующим образом: "Самым действенным средством является доверие, которое данный ребенок питает к тому, кто является его воспитателем. Совершенно особо на это следует указать в случае таких детей. Сделать это предпосылкой совер­шенно необходимо." В автобиографии "Мой жизненный путь" он творит о ребенке-гидроцефале, которого воспиты­вал: "Вскоре мне удалось вызвать у ребенка полную любви при­вязанность. Поэтому уже простое общение с ним пробуждало дремлющие в нем душевные способности". В настоящее время говорят о "контакте", который требуется между воспитателем и ребенком. Но такие простые слова, как "доверие", "нежная

привязанность", лучше обозначают тo, о чем здесь идет речь, чем вызывающее технические ассоциации слово "контакт". Первое и важнейшее мероприятие, прямо направленное на лечение клептомании, заключается в рассказывании "мораль­ных историй". "С внутренней живостью придумывают истории, благодаря которым то, что творит ребенок, приводится в жизни к абсурду. Рассказывают ему о случаях кражи, делают это снова и снова. Рассказывают ему о том, что есть люди, которые так поступают, но они сами роют себе яму, в которую затем попа­дают. Если это драматическое действие развивать с внутренним энтузиазмом, это уже нечто, могущее вести к цели, если нe ослаблять драматизма. - Здесь действуют на пути лечебнопеда­гогического, которое может останавливаться в моральном, если действительно полностью пребывают в этом, если вполне инди­видуально интересуются этими вещами. Каждый клептоман чрезвычайно интересен. Качества, особенности его представле­ний соскользнули у него в конечности, вплоть до кончиков пальцев рук и ног. Естественно, это должен знать тот, кто хочет его воспитывать, и он должен вплетать в свои рассказы жесты, которые присущи клептоманам." Можно себе представить, как это действует при постоянном повторении. Клептоману в обра­зах выставляют напоказ его собственное поведение и благодаря этому у нeгo снова поднимается в сознание то, что было погру­жено в область подсознательного. Такие образы, переживаемые с большим интересом, действуют на ребенка гораздо сильнее, чем простое увещевание, которое позже уже уместно. Нужно подчеркнуть: речь идет о том, что истории должны быть придуманы самим воспитателем. Во-первых, выдуманные истории действуют всегда лучше и живее, чем пересказанные или даже

прочитанные - даже если объективно они и хуже - поскольку воспитатель при придумывании персонально связал себя с ис­торией. Во-вторых, он движется в "придумывании, отыскива­нии, нахождении", то есть в элементе, родственном клептома­ну, который ведь также фраппирован "отысканием, нахождени­ем" предметов. - Кроме того, при выслушивании таких исто­рий упражняются чувства речи, мысли и чувство "Я".

В других мероприятиях, которые предлагает Рудольф Штайнер, также заложена тенденция обратного продвижения, поднимания вновь в сознание того, что из него выпало. Нужно побудить детей припоминать то, что они пережили в прежние годы. Они должны представлять прошедшие события. Видно, как при этом вновь встает "выпавшее". Одному юному клепто­ману был дан совет вести дневник. Благодаря этому дневные переживания становятся в большей мере поднятыми в созна­ние. Это можно советовать и взрослым клептоманам, особенна страдающим из-за своего состояния. -Далее речевые упражне­ния "туда и обратно": "Отец читает книгу " - "книгу читает отец"; -всегда тенденция проделывания в обратном порядке. Можно также предлагать счет туда и обратно: 3426 - 6243; или шкалу твердостей и тому подобное в прямом порядке и обратно.

Следующее мероприятие было бы без развитого здесь обра­за клептомании загадочным и непонятным: нужно в наказание оставлять ребенка сидеть четверть часа, охватив собственные ноги руками. Во-первых, благодаря этому мероприятию стано­вится действенным торможение того, что хотело бы опуститься в конечности. Руки и ноги взаимно сковываются; ребенок пол­ностью становится головой, то есть замкнутым в себе един­ством, от которого исходят тормозящие импульсы. Во-вторых же, ребенок должен при этом стать сознательным в своих ко­нечностях, деятельность которыx иначе сопровождается недо­статочным сознанием. И выпавшее снова переводится в созна­ние. Сюда же относится и указание Рудольфа Штайнер для одного 16-летнего клептомана: он должен был учиться шить са­поги, и при этом ему предлагалось также изобретать небольшие технические приспособления, например, как устроить железно­дорожную дверь, чтобы она открывалась сама при наступании ногой на подножку. Здесь также сознательная представляющая деятельность направляется на конечности, в области которых у клептомана часть "представляющей" деятельности опущена в подсознательное. Бессознательные мыслежелания, которые хо­тели бы пользоваться конечностями, приводятся обратно в со­знание.

Этими мероприятиями, подкрепленными медицинской и лечебноэвритмической терапией, можно такую склонность, как клептомания, коренящуюся столь глубоко, что это ведет к те­лесным деформациям, успешно лечить, особенно если начать лечение уже в раннем детском возрасте. Клептоманию необхо­димо профилактически лечить еще до того, как она разразится в своей собственной форме, ибо она сначала выступает замас­кировано. У совсем маленьких детей в период обучения речи установка к клептомании проявляется уже в том, что они испы­тывают известное сладострастие при каждом новом слове, кото­рое они осваивают. "Дети, которые позднее становятся склон­ными к клептомании людьми, развивают эгоизм в нежном детском возрасте, например, в том, как они щелкают языком, усво­ив новое слово." Обычно ребенок переживает обучение речи как объективно самоочевидный процесс; но здесь ребенок переживает этот процесс как относящийся к нему лично. Страсть присвоить нечто выступает еще в относительно невин­ной сфере, но все же в той сфере - сфере речи, - которая уже лежит ступенью ниже, чем мысль. Так маскируется клептома­ния уже и первой жизненной эпохе, в первом семилетии. После смены зубов замаскированная склонность к клептомании вы­ступает в виде обычно чуждого этому возрасту тщеславия. Ребе­нок развивает жадность, особенно к одежде. Вторая жизненная эпоха проходит под девизом: мир прекрасен. У ребенка-клепто­мана это искажается в девиз: я должен быть прекрасным. Снова скрытая тенденция к клептомании опускается до сферы чувств. В дальнейшем могут выступить еще безобидные склонности к собирательству, вплоть до свойственной клептомании тенден­ции что-либо присваивать, которая окончательно опускается в волевую сферу.

Но теперь это может стать основанием тому, что клептома­ния и в дальнейшем будет маскироваться и, несмотря на имею­щуюся склонность, так и нe проявится как таковая в течение всей жизни. To, что Рудольф Штайнер говорит об этом в "Лечебнопедагогическом курсе", ведет к далеко идущим жизнен­ным взаимосвязям судьбообразующей и социологической при­роды. Он говорит, например, о том, что ребенок может расти в среде, где люди привыкли жить непринужденно, ничему не препятствуя, где военная служба рассматривается как хотя и не­обходимое, но докучливое зло. И если предрасположенный к клептомании ребенок живет в такой атмосфере "самотека", он становится клептоманом.

Ho если ребенок живет в местности, где царит некий дух пруссачества, где не только армия как таковая, но также и стро­гий военизированный образ жизни становится всеопределяю­щим, тогда под влиянием этого строгого образа жизни клепто­мания нe развивается. Ребенок, вероятно, определяется в гим­назию, позднее в высшую школу. Он изживает свою установку нa клептоманию в том, что становится естествоиспытателем, всюду тянется, чтобы принести препарат под микроскоп. Этот ребенок становится в зрелые годы известнейшим физиологом нашего времени. Он становится великим оратором, если в его речах остается клептоманная тяга к военному воодушевлению. Он охотно использует в своих речах военные образы. Обнаруживается также известное тщеславие, проявляющееся, напри­мep, в том, что особенно элегантная фигура речи заключается прищелкиванием языком. - Поскольку это детальное описание метит в определенную личность, имя ее не называется. Вероятно потому, что Рудольф Штайнер рассчитывал при лечении клептомании на сообразительность своих слушателей. Для каж­дого, однако, кто читал широко распространенную книгу Карла Людвига Шлейха "Солнечное прошлое", ясно, что речь здесь идет об известном физиологe Эмиле Дюбуа-Реймоне. Весьма характерно, что в личной судьбе Эмиля Дюбуа-Реймона отыс­киваются все гипотетически описанные здесь вещи. Его отец был часовщиком в церкви Cв. Сульпиции в кантоне Нойенбург, который в те времена был еще прусским. Если бы сын родился здесь, он стал бы, пo описаниям Рудольфа Штайнера, клепто­маном. Но отец в 1804 году, будучи совсем без средств, направ­ляется в Берлин, проделывает там грандиозный взлет в амери­канском духе и, наконец, заведует делами кантона Нойенбург в министерстве, будучи уже тайным советником. Сын родился 7 ноября 1818 года, рос, говоря по-французски, посещал фран­цузскую гимназию в Берлине и стал горячим прусским патрио­том, профессором Белинского университета, который называли научной лейб-гвардией Гогенцоллеров. Насколько мне известна его биография, там не было ничего такого, что можно было бы принять во внимание в плане наличия в детстве чего-либо, свидетельствующего о клептомании. Примечательным образом все его биографии начинают с посещения университета, как если бы он родился уже студентом. Интересны письма, написанные им во время студенческого путешествия. Там он сообщает, на­пример, как он во время короткой остановки в пути собрал и классифицировал около 80 растений. В этом путешествии он также посетил Веймар. Эккерман был еще жив и показал ему исследования Гете к учению о красках. Дюбуа, однако в своем рассказе посмеялся над Эккерманом и учением Гете о красках. За всю свою жизнь он мало что взял от Гете. Одна его извест­ная речь называлась: "Гете и никакого конца." В ней он гово­рил, что хотя Гете и открыл межчелюстную кость, метаморфоз растений и позвоночную теорию черепа, но наука рано или по­здно открыла бы все это и без Гете. "И без участия Гете наука была бы сегодня так же обширна, как и сейчас." Фауст нe явля­ется достойным внимания примером для университетского про­фессора. Вместо того чтобы ходить ко двору, выпускать необеспеченные бумажные деньги и подниматься в четвертое измере­ние к матерям, ему бы лучше жениться на Гретхен, честно на­делать ей детей и в приличных научных трудах заниматься изобретением электрической машины или воздушного насоса.

Примером элегантного стиля речи Дюбуа-Реймона может служить его известная речь "О границах познания природы" от 14 августа 1872 года, на которую Рудольф Штайнер часто ссы­лался. Эта речь начинается следующим образом: "Как завоева­тель мира древних времен в день отдыха среди своих триум­фальных шествий мог пожелать увидеть более точно установ­ленными границы своих владений, здесь ли обложить данью еще свободный от налогов народ, там ли, в водной пустыне, наткнулся на непреодолимые трудности его кавалерийский от­ряд, и узнать таким образом действительные пределы своему могуществу, так для победителя мира наших дней, естествозна­ния, не будет неуместным начинанием, если оно при твердой установке к работе спокойно попытается однажды ясно очер­тить границы своего царства." Видно, как радость завоевания, тенденция нечто присвоить, находит свое выражение в военно­агрессивных образах.

В этом приведенном здесь примере известного физиолога клептомания нe проявляется как таковая, но образует извест­ным образом основание для способностей, сделавших его зна­менитых. Однако о собственно исцелении здесь говорить не­льзя. Рудольф Штайнер описывает также случай излеченной клептомании, приводя снова в качестве примера историческую личность. Он описывает в "Лечебнопедагогическом курсе", как известный немецкий поэт дал однажды френологy ощупать свой череп. Когда френолог, исследуя, подошел к одному опре­деленному месту на черепе, он внезапно побледнел и не осме­лился говорить дальше. Поэт рассмеялся и сказал: "Я уже заме­тил, Вы открыли у меня воровское чувство, которое было у ме­ня очень сильным." Oн открыл, что обследуемый должен был стать клептоманом. Но тот уже преобразовал клептоманию в поэзию. - Кто был этот немецкий поэт? Многократно подозре­вали, что речь здесь идет о Гете. Гете также однажды позволил д-ру Галлю себя френологизировать. Но Галль установил у нет нечто совсем иное, а именно, что Гете, собственно, был рожден народным трибуном. Этой характеристикой Гете остался вполне удовлетворен. Как он вспоминает в одном месте своего "Путе­шествия по Италии", на обратном пути из Сицилии вся судовая команда была охвачена паникой, и он своей речью снова при­вел ее в чувство, так что можно было видеть, что он действи­тельно обладал способностями народного трибуна.

Описанный Рудольфом Штайнером эпизод есть в биогра­фии Иоганна Петера Гебеля, но только в более ранней биогра­фии. В новейшую он уже не включен; его сочли или незначи­тельным, или задевающим честь поэта. В отрывке "Жизнь И.П.Гебеля" в трехтомном издании его трудов 1847 года есть следующее место: "Еще перед своим последним путeшествием в Маннгeйм он поведал своему одному другу, что д-р Галль обна­ружил у него врожденную дурную наклонность. Когда знамени­тый френолог побывал в Карлсруэ, где он, как и в других мес­тах, читал лекции - а Гебель был среди его адептов, - его в одном более узком кругу попросили проверить черепа присутствующих. "Необычно сильно развит", - или другие слова про­бормотал он с выражением удивления и очевидного смущения, после того как нащупал определенное место на гoлове Гебеля, затем, однако, замолчал и двигался дальше. Присутствовавшие настоятельно спрашивали, что это он нашел столь развитым, но он молчал, пока Гебель не выкрикнул: конечно, Вы имеете в виду орган воровства! Oн теперь с чистой совестью мог дать г-ну Галлю утешительное заверение, что новое учение не потер­пело поражения в случае с головой церковного советника; но, разумеется, это учение не должно отменять свободу воли."

В дальнейшем Гебель пишет, что у него в детские годы была необычайно сильная склонность присваивать опреде­ленные вещи, однако его верной благочестивой матери с Божьей помощью удалось подавить в нем эту дурную наклонность. Но отзвук этой склонности остался. Даже на вершине своей теологической карьеры - он стал прелатом и занимал очень высокие посты в баденской церкви - он, пo его собственным рассказам, коротал бессонные ночи за измышлением всевоз­можных плутовских проделок. Теперь нам становится понят­ной еще одна, совсем иная сторона пристрастия Гебеля к опи­санию плутовских проделок, всех этих историй о Гайнере, о Цундельфридере, о рыжем Дитере и тому подобных. Но хотя в этих плутовских историях заметно, что они писались с наслажде­нием, они все же имеют подлинно моральное содержание. Многие из этих рассказов являются образцовыми примерами тех моральных историй, которые Рудольф Штайнер рекомендо­вал рассказывать клептоманам. Это особенно относится к вели­колепной истории "Серебряной ложки", которую стоит привес­ти здесь:

Жил-был в Вене один офицер, и подумал он как-то: хоть бы ра­зок пообедать мне в "Красном Быке". Взял, да и пошел в "Красного Быка". Там были знакомые и незнакомые люди, знатные и среднего класса, честные люди и мошенники - как везде. Ели и пили, одни много, другие мало. Болтал,. спорили о том, о сем, например, о ка­менном дожде в Моравии, о силаче из Франции, который боролся с большим волком, и тому подобном. Все это вещи, знакомые благо­склонному читателю, он узнал все это годом раньше, чем другие люди (благодаря "Рейнскому другу дома"). - Когда еда была уже почти съедена, кто-то еще пил свои полстакана венгерского с остротами, кто-то катал шарики из мягкого хлеба, как если бы он был аптекарь и хотел приготовить пилюли, кто-то играл ножом или вилкой, или се­ребряной ложкой; тут офицер случайно увидел, как некто в зеленом сюртуке играл-играл серебряной ложкой, и вдруг она скользнула ему в рукав сюртука и больше оттуда не появлялась.

Иной бы подумал: "Что мне до того?" - и промолчал, или под­нял шум. Офицер же думал: "Я нe знаю, кто этот зеленый охотник за ложками, и что за неприятность может возникнуть", - и сидел тихо, как мышь, пока не подошел хозяин, чтобы получить деньги. Когда подошел хозяин и получил деньги, офицер тоже взял серебряную ложку и воткнyл ее между двумя петлицами мундира, частью вовнутрь, час­тью наружу, как это делают солдаты на войне, когда придут с ложкой, а супа нет. - Пока офицер оплачивал свой счет, хозяин глядел на его мундир и думал: "Весьма курьезный орден повесил этот господин. To ли он отличился в борьбе с раковым супом, за что награжден серебря­ной ложкой, то ли это одна из моих собственных?" Когда же офицер оплатил свой счет, он сказал с серьезной миной: "Ложка ведь тоже входит сюда, не правда ли? Счет достаточно велик для этого." Хозяин сказал: "Мне так нe кaжется. Но если у вас дома нет ложек, я подарю вам шикарную ложку, мою же серебряную оставьте здесь." Тогда офи­цер встал, похлопал хозяина по плечу и рассмеялся. "Мы лишь пошyтили, - сказал он, - я и вон тот господин в зеленом сюртуке. Доста­вайте свою ложку из рукава, зеленый господин, и я свою возвращаю." Когда охотник за ложками понял, что его выдали, и что честное око наблюдало за его нечестной рукой, он подумал: "Лучше в шутку, чем всерьез", - и тоже отдал свою ложку. Так что хозяин снова обрел свою собственность, и ложечный вор тоже смеялся, но недолго. Ибо когда остальные гости это увидели, они с позором и бранью вытoлкали вора за дверь, а хозяин послал ему вслед слугу, так что нe обошлось без ту­маков. А честность офицера он угостил еще бутылкой доброго венгeрского за здравие всех честных людей.

Мораль: нельзя воровать серебряные ложки.

Мораль: правда находит своего защитника.

В предложении "честное око наблюдает за нечестной ру­кой" вся тайна клептомании: что в глазу (в верхнем человеке) "честно", то есть уместно, то становится в руке (в конечностях) "нечестным", то есть ведет к неправомерным действиям. Весьма наглядно, как ложка исчезает во тьме рукава, то есть в под­сознании, и как этот процесс обращается благодаря тому, что другой воткнул ложку в свой мундир видимым для всех обра­зом. Когда рассказывают, как "некто в зеленом сюртуке играл серебряной ложкой и ложка вдруг соскользнула в его рукав и больше оттуда не появилась", - это удобный случай сопрово­дить слова соответствующим жестом руки и, по возможности, впечатляющим образом. - В остальном истории рассказывается с присущим ей юмором, несколько смягчающим очевидную в ней мораль. Склонность клептоманов к народно-педагогическим поучениям, столь отчетливо выступающая у Песталоцци или у Иеремии Готтхельфа, у Гебеля благодаря юмору становится еще более доброжелательной и действенной.

Рудольф Штайнер говорит об этом поэте, что он клептоманию преобразовал в поэтическое искусство. Он ее не только по­бедил и изгнал, он ее преобразовал. Как это понять? Гебель также был большой собиратель. Истории, которые выходили за­тем собранными в "Сундучок сокровищ" (тоже характерное на­звание), были первоначально историями из календаря. Этот ка­лендарь, "Рейнский друг дома", должен был для читателей того времени, преимущественно крестьян, во многих отношениях заменять газету, и он приносил новости со всего света. Здесь описывалась ужасающая борьба человека с волком в одной французской деревне, артобстрел Копенгагена, сила французс­кой армии, новая комета, кое-что о ящерицах и змеях, искус­ство изготовления красных чернил, и прежде всего чудесные анекдоты. Эти истории он большей частью нe сочинял сам, а собирал повсюду. Если сравнить по изданию сочинений Гебеля первоначальную историю и приданную ей Гебелем форму, они всегда различимы, газетная ли это статья, или тот или иной ху­дожественно-юмористический рассказ. Откуда у Гебеля эти преобразованные силы, которые проявлялись в его поэтическом искусстве? Мы видели, что лечение клептомании основывается нa том, что погруженные в область обмена веществ и воли силы снова поднимаются в организацию представлений. Опустившее­ся снова поднимается. Но на обратном пути наверх поднимает­ся также нечто от этих преобразованных сил, которые органи­чески присутствуют в обмене веществ и душевно в воле. И это выступает затем как творческие способности в верхнем челове­ке. Исцеленный клептоман имеет возможность не только снова стать нормальным гражданином, но и сверх того приобрести благодаря преобразованию своих ошибок новые способности. Здесь как бы заглядываешь в мастерскую судьбы, как происхо­дит, что развиваются гениальные способности. Поэтому на не­бесах больше радости от одного раскаявшегося грешника, чем от 99 праведников. Это вовсе не из сентиментальности; но так­же и нe на субъективной почве - мол, грешник должен пред­принять гораздо больше усилий, прежде чем окажется на верной дорогe, - но из совершенно объективных оснований, по­скольку исцеленный грешник может приобрести нечто такое, чего остающийся лишь "праведным" нe имеет.

Дата добавления: 2017-01-14