Письмо Менекею

ЭПИКУР

Эпикур (341—270 гг. до н.э.) родился на о.Самос, хотя по про­исхождению был афинянином, ибо его родители были колони­стами из Афин. Впервые в Афинах Эпикур побывал в 323/ 322 гг. до н.э., а в 306 г. до н.э. он основывает в Афинах школу, получив­шую название «Сад Эпикура». Считается, что Эпикур написал около 300 произведений, из которых до нас дошли отдельные фрагменты, письма и книга изречений «Главные мысли».

Эпикур был сторонником атомизма, признавая, что все в мире состоит из атомов. Характеризуя атомы, Эпикур ввел новое понятие, которого не было ни у Левкиппа, ни у Де­мокрита — он считал, что атомы имеют вес. Именно вес атомов определяет их движение после первотолчка — атомы под действием своей тяжести начинают падать вниз в беско­нечное пространство. Напомним, что Левкипп и Демокрит

определяли движение атомов после первотолчка как равно­мерное во всех направлениях.

Признавая атомистическую теорию множественности миров, Эпикур фактически отказался от идеи богов, как родоначаль­ников мироздания. По его мнению боги живут в межмировом пространстве и пребывают в вечном блаженстве, никак не влияя на судьбы людей. Впоследствие за эти слова Эпикур неодно­кратно обвинялся в атеизме, а после того как в Европе основ­ной религией стало христианство, произведения Эпикура долгое время запрещались к публикации.

Также как предшествующие атомисты, и отвергая учения Платона и Аристотеля, Эпикур считал душу материальным объек­том, состоящим из определенного рода атомов, распростра­ненных по всему телу. Важнейшей частью души является ум, расположенный в сердце.

Много места в своих сочинениях Эпикур посвятил проблеме познания. По его мнению, главный источник познания — ощу­щения, с помощью которых человек только и может получать какую-либо информацию об окружающем мире. Разум может развиваться тоже только на основе ощущений. Зависимость ра­зума от ощущений Эпикур доводил до абсолюта, утверждая, что даже «видения безумцев и спящих тоже истинны», ибо эти ви­дения не могут возникать сами по себе, а являются следствием каких-то ощущений.

Однако главное место в философии Эпикура все же занима­ло этическое учение. Например, подчеркивая подчиненность фи­зики по отношению к знанию этики, он говорил: «Если не бес­покоиться о небесных феноменах и не знать страха смерти, ее близкого дыхания, не искать границ наслаждения и страдания, то вряд ли была бы нужна наука о природе».

Утверждая материальное начало в сущности человеческой личности, Эпикур создал своеобразное учение о наслаждении, как цели жизни. Наслаждение состоит в удовлетворении естест­венных и необходимых потребностей и приводит сначала к до­стижению душевного спокойствия («атараксия»), а затем и к счастью («эвдемония»).

Впоследствие в обыденном мнении философия Эпикура по­лучила сильно упрощенное толкование — эпикуреец тот, кто стремится познать все радости жизни, не останавливаясь ни перед чем, ради получения телесного наслаждения. Однако та­кое понимание эпикуреизма не имеет никакого отношения к истине.

Настоящее наслаждение, истинное удовольствие, по Эпику­ру, — это «отсутствие телесного страдания». Он писал: «Когда мы говорим, что благо — наслаждение, то это не указание на обжор и лентяев, ветренников и прощелыг, которые игнориру­ют или не понимают нашего учения. Мы говорим и указываем на отсутствие телесного страдания, беспокойства. Это не не­прерывные празднества, не томление младых дев, не все то, чем изобильный стол нас искушает, но трезвое обсуждение, доискивающееся последних причин каждого акта выбора или отказа, которое разоблачает все фальшивые мнения, от коих все душевные треволнения происходят».

Эпикур настаивал на удовлетворении естественных и имен­но необходимых потребностей, т.е. тех, которые связаны с со­хранением жизни. Человек, постигший истину в эпикуровском понимании, научается отделять необходимые потребности от излишних и добровольно отказываться от последних. По боль­шому счету, философию Эпикура можно признать аскетиче­ской, ибо он настаивал на максимальном ограничении списка необходимых потребностей, удовлетворение которых и позво­ляет достигнуть блаженства.

Приобретению полного счастья человеку мешают страхи, вла­ствующие над ним, которые необходимо преодолевать. Эпикур выделял три вида страха:

1. Страх перед небесными явлениями.

Этот страх преодолевается знанием атомистической физики, космологии и астрономии, которые дают вполне логичное объ­яснение всем явлениям природы.

2. Страх перед богами.

Преодоление страха перед богами, по Эпикуру, заключалось в признании того факта, что боги сами пребывают в постоян­ном блаженстве и не собираются никаким образом вмешивать­ся в жизнь людей.

3. Страх перед смертью.

Являясь сторонником материалистической философии, Эпикур утверждал бессмысленность этого страха, ибо не су­ществует никакой загробной жизни, сама человеческая душа, будучи материальной, смертна также как и тело, а значит ни к чему мучить себя мыслями о том, что будет после смерти. Знаменитым стал афоризм Эпикура, в котором философ ут­верждает мысль о том, что жизнь и смерть никогда не встре­чаются: «Пока мы живы — смерти нет, когда мы мертвы — нет жизни».

Интересно, что к принципиально неестественным потреб­ностям Эпикур относил занятия политической и общественной деятельностью. Для него характерно превозношение частной жизни, сознательный отказ от жизни общественной. Девизом «Сада Эпикура» стали слова: «Проживи незаметно!»

Ученики и последователи Эпикура — эпикурейцы — высоко ценили радости частной жизни, дружбы. После закрытия «Сада Эпикура» в I в. до н.э. в Афинах, эпикурейские кружки продол­жали существовать на территории Италии. А самым знамени­тым эпикурейцем стал римский философ Тит Лукреций Кар, который в своем поэтическом произведении «О природе вещей» донес до нас многие мысли Эпикура.

Печатается по: Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. — М.: 1986. С. 402—405. Перевод МЛ.Гаспарова.

Эпикур Менекею шлет привет.

Пусть никто в молодости не откладывает занятий филосо­фией, а в старости не утомляется занятиями философией: ведь для душевного здоровья никто не может быть ни недозрелым, ни перезрелым. Кто говорит, что заниматься философией еще рано или уже поздно, подобен тому, кто говорит, будто быть счастливым еще рано или уже поздно. Поэтому заниматься фи­лософией следует и молодому и старому: первому — для того, чтобы он и в старости остался молод благами в доброй памяти о' прошлом, второму — чтобы он был и молод и стар, не испыты­вая страха перед будущим. Стало быть, надобно подумать о том, что составляет наше счастье — ведь когда оно у нас есть, то все у нас есть, а когда его у нас нет, то мы на все идем, чтобы его заполучить.

Итак, и в делах твоих, и в размышлениях следуй моим всег­дашним советам, полагая в них самые основные начала хоро­шей жизни.

Прежде всего верь, что бог есть существо бессмертное и бла­женное, ибо таково всеобщее начертание понятия о боге; и по­этому не приписывай ему ничего, что чуждо бессмертию и несвойственно блаженству, а представляй о нем лишь то, чем поддерживается его бессмертие и его блаженство. Да, боги су-

ществуют, ибо знание о них — очевидность; но они не таковы, какими их полагает толпа, ибо толпа не сохраняет их [в пред­ставлении] такими, какими полагает. Нечестив не тот, кто отвергает богов толпы, а тот, кто принимает мнения толпы о богах, — ибо высказывания толпы о богах — это не предвосхи­щения, а домыслы, и притом ложные. Именно в них утверж­дается, будто боги посылают дурным людям великий вред, а хорошим — пользу: ведь люди привыкли к собственным досто­инствам и к подобным себе относятся хорошо, а все, что не таково, считают чуждым.

Привыкай думать, что смерть для нас — ничто: ведь все и хорошее и дурное заключается в ощущении, а смерть есть ли­шение ощущений. Поэтому если держаться правильного зна­ния, что смерть для нас — ничто, то смертность жизни станет для нас отрадна: не оттого, что к ней прибавится бесконечность времени, а оттого, что от нее отнимется жажда бессмертия. По­этому ничего нет страшного в жизни тому, кто по-настоящему понял, что нет ничего страшного в не-жизни. Поэтому глуп, кто говорит, что боится смерти не потому, что она причинит страдания, когда придет, а потому, что она причинит страдания тем, что придет; что и присутствием своим не беспокоит, о том вовсе напрасно горевать заранее. Стало быть, самое ужасное из зол, смерть, не имеет к нам никакого отношения; когда мы есть, то смерти еще нет, а когда смерть наступает, нас уже нет. Таким образом, смерть не существует ни для живых, ни для мертвых, так как для одних она сама не существует, а другие для нее сами не существуют.

Большинство людей то бегут смерти как величайшего из зол, то жаждут ее как отдохновения от зол жизни. А мудрец не уклоняется от жизни и не боится не-жизни, потому что жизнь ему не мешает, а не-жизнь не кажется злом. Как пи­щу он выбирает не более обильную, а самую приятную, так и временем он наслаждается не самым долгим, а самым при­ятным. Кто советует юноше хорошо жить, а старцу хорошо кончить жизнь, тот неразумен не только потому, что жизнь ему мила, но еще и потому, что умение хорошо жить и хоро­шо умереть — это одна и та же наука. Но еще хуже тот, кто сказал: хорошо не родиться.

Если ж родился — сойти поскорее в обитель Аида.

Если он говорит так по убеждению, то почему он не уходит из жизни? ведь если это им твердо решено, то это в его власти.

Если же он говорит это в насмешку, то это глупо, потому что предмет совсем для этого не подходит.

Нужно помнить, что будущее — не совсем наше и не совсем не наше, чтобы не ожидать, что оно непременно наступит, и не отчаиваться, что оно совсем не наступит.

Сходным образом и среди желаний наших следует одни считать естественными, другие — праздными; а среди естест­венных одни — необходимыми, другие — только естественны­ми; а среди необходимых одни — необходимыми для счастья, другие — для спокойствия тела, третьи — просто для жизни. Если при таком рассмотрении не допускать ошибок, то всякое предпочтение и всякое избегание приведет к телесному здо­ровью и душевной безмятежности, а это — конечная цель бла­женной жизни. Ведь все, что мы делаем, мы делаем затем, чтобы не иметь ни боли, ни тревоги; и когда это, наконец, достигну­то, то всякая буря души рассеивается, так как живому существу уже не надо к чему-то идти, словно к недостающему, и чего-то искать, словно для полноты душевных и телесных благ. В самом деле, ведь мы чувствуем нужду в наслаждении только тогда, когда страдаем от его отсутствия: а когда не страдаем, то и нуж­ды не чувствуем. Потому мы и говорим, что наслаждение есть и начало и конец блаженной жизни; его мы познали как первое благо, сродное нам, с него начинаем всякое предпочтение и избегание и к нему возвращаемся, пользуясь претерпеванием как мерилом всякого блага.

Так как наслаждение есть первое и сродное нам благо, то поэтому мы отдаем предпочтение не всякому наслаждению, но подчас многие из них обходим, если за ними следуют более значительные неприятности; и наоборот, часто боль мы пред­почитаем наслаждениям, если, перетерпев долгую боль, мы ждем следом за нею большего наслаждения. Стало быть, всякое наслаждение, будучи от природы родственно нам, есть благо, но не всякое заслуживает предпочтения; равным образом и вся­кая боль есть зло, но не всякой боли следует избегать; а надо обо всем судить, рассматривая и соразмеряя полезное и непо­лезное — ведь порой мы и на благо смотрим как на зло и, на­против, на зло — как на благо.

Самодовление мы считаем великим благом, но не с тем, что­бы всегда пользоваться немногим, а затем, чтобы довольство­ваться немногим, когда не будет многого, искренне полагая, что роскошь слаще всего тем, кто нуждается в ней меньше все­го, и что все, чего требует природа, легко достижимо, а все

излишнее — трудно достижимо. Самая простая снедь доставля­ет не меньше наслаждения, чем роскошный стол, если только не страдать от того, чего нет; даже хлеб и вода доставляют вели­чайшее из наслаждений, если дать их тому, кто голоден. Поэто­му привычка к простым и недорогим кушаньям и здоровье нам укрепляет, и к насущным жизненным заботам нас ободряет, и при встрече с роскошью после долгого перерыва делает нас силь­нее, и позволяет не страшиться превратностей судьбы.

Поэтому когда мы говорим, что наслаждение есть конечная цель, то мы разумеем отнюдь не наслаждения распутства или чувственности, как полагают те, кто не знают, не разделяют или плохо понимают наше учение, — нет, мы разумеем свободу от страданий тела и от смятений души. Ибо не бесконечные попойки и праздники, не наслаждение мальчиками и женщинами или рыбным столом и прочими радостями роскошного пира делают нашу жизнь сладкою, а только трезвое рассуждение, ис­следующее причины всякого нашего предпочтения и избегания и изгоняющее мнения, поселяющие великую тревогу в душе.

Начало же всего этого и величайшее из благ есть разумение; оно дороже даже самой философии, и от него произошли все остальные добродетели. Это оно учит, что нельзя жить сладко, не живя разумно, хорошо и праведно, и [нельзя жить разумно, хорошо и праведно], не живя сладко: ведь все добродетели сродни сладкой жизни и сладкая жизнь неотделима от них. Кто, по-твоему, выше человека, который и о богах мыслит благочести­во, и от страха перед смертью совершенно свободен, который размышлением постиг конечную цель природы, понял, что вы­сшее благо легко исполнимо и достижимо, а высшее зло или недолго, или нетяжко, который смеется над судьбою, кем-то именуемой владычицею всего, [и вместо этого утверждает, что иное происходит по неизбежности,] иное по случаю, а иное зависит от нас, — ибо ясно, что неизбежность безответственна, случай неверен, а зависящее от нас ничему иному не подвласт­но и поэтому подлежит как порицанию, так и похвале. В самом деле, лучше уж верить басням о богах, чем покоряться судьбе, выдуманной физиками, — басни дают надежду умилостивить богов почитанием, в судьбе же заключена неумолимая неиз­бежность. Точно так же и случай для него и не бог, как для толпы, потому что действия бога не бывают беспорядочны; и не безосновательная причина, потому что он не считает, будто слу­чай дает человеку добро и зло, определяющие его блаженную жизнь, а считает, что случай выводит за собой лишь начала

больших благ или зол. Поэтому и полагает мудрец, что лучше с разумом быть несчастным, чем без разума быть счастливым: всегда ведь лучше, чтобы хорошо задуманное дело не было обя­зано успехом случаю.

Обдумывай же эти и подобные советы днем и ночью, сам с собою и с тем, кто похож на тебя, и тебя не постигнет смятение ни наяву, ни во сне, а будешь ты жить, как бог среди людей. Ибо кто живет среди бессмертных благ, тот и сам ни в чем не сходствует со смертными.

Дата добавления: 2017-02-01