Учение Диогена Синопского в изложении Диогена Лаэртского

Печатается по: Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. — М.: 1986. С. 220—239. Перевод МЛ.Гаспарова.

<...> Феофраст в своем «Мегарике» рассказывает, что Дио­ген понял, как надо жить в его положении, когда поглядел на пробегавшую мышь, которая не нуждалась в подстилке, не пу­галась темноты и не искала никаких мнимых наслаждений. По некоторым сведениям, он первый стал складывать вдвое свой плащ, потому что ему приходилось не только носить его, но и спать на нем; он носил суму, чтобы хранить в ней пищу, и всякое место было ему одинаково подходящим и для еды, и для сна, и для беседы. Поэтому он говаривал, что афиняне сами позаботились о его жилище, и указывал на портик Зевса и на Помпейон. <...>

Ко всем он относился с язвительным презрением. Он гово­рил, что у Евклида не ученики, а желчевики; что Платон отли­чается не красноречием, а пусторечием; что состязания на празд­нике Дионисий — это чудеса для дураков, и что демагоги — это прислужники черни. Еще он говорил, что когда он видит прави­телей, врачей или философов, то ему кажется, будто человек — самое разумное из живых существ, но когда он встречает снотол­кователей, прорицателей или людей, которые им верят, а также тех, кто чванится славой или богатством, то ему кажется, будто ничего не может быть глупее человека. Он постоянно говорил: «Для того, чтобы жить как следует, надо иметь или разум, или петлю». <...>

Говорил он также, что судьбе он противопоставляет мужест­во, закону — природу, страстям — разум. Когда он грелся на

солнце в Крании, Александр, остановившись над ним, сказал: «Проси у меня, чего хочешь»; Диоген отвечал: «Не заслоняй мне солнца». <...>

Часто он объявлял во всеуслышание, что боги даровали лю­дям легкую жизнь, а те омрачили ее, выдумывая медовые сла­сти, благовония и тому подобное. По той же причине он сказал человеку, которого обувал его раб: «Ты был бы вполне счаст­лив, если бы он заодно и нос тебе утирал; отруби же себе руки, тогда так оно и будет». <...>

Когда Платон рассуждал об идеях и изобретал названия для «стольности» и «чашности», Диоген сказал: «А я вот, Платон, стол и чашу вижу, а стольности и чашности не вижу». А тот: «И понятно: чтобы видеть стол и чашу, у тебя есть глаза, а чтобы видеть стельность и чашность, у тебя нет разума». <И на вопрос: «Что, по-твоему, представляет собой Диоген?» — Пла­тон ответил: «Это безумствующий Сократ»>. <...>

Человеку, утверждавшему, что жизнь — зло, он возразил: «Не всякая жизнь, а лишь дурная жизнь». Когда у него убежал раб, ему советовали пуститься на розыски. «Смешно, — сказал Диоген, — если Манет может жить без Диогена, а Диоген не сможет жить без Манета». <...>

Однажды Александр подошел к нему и сказал: «Я — великий царь Александр». — «А я, — ответил Диоген, — собака Диоген». И на вопрос, за что его зовут собакой, сказал: «Кто бросит ку­сок, — тому виляю, кто не бросит — облаиваю, кто злой чело­век — кусаю». <...>

Кто-то ему сказал: «Не знаешь, а философствуешь!» Он от­ветил: «Если бы я лишь притворялся мудрецом, то и это было бы философией!» Человека, который привел к нему своего сына и расхваливал его великие дарования и отличное поведение, он спросил: «Зачем же тогда я ему нужен?» Человека, который го­ворил разумно, а поступал неразумно, он сравнивал с кифарой, которая не слышит и не чувствует собственных звуков. <...>

Он говорил, что есть два рода упражнения: одно — для души, другое — для тела; благодаря этому последнему, привычка, до­стигаемая частым упражнением, облегчает нам добродетельное поведение. Одно без другого несовершенно: те, кто стремится к добродетели, должны быть здоровыми и сильными как душой, так и телом. Он приводил примеры того, что упражнение об­легчает достижение добродетели: так, мы видим, что в ремеслах и других занятиях мастера не случайно добиваются ловкости рук долгим опытом; среди певцов и борцов один превосходит

другого именно благодаря своему непрестанному труду; а если бы они перенесли свою заботу также и на собственную душу, такой труд был бы и полезным и ценным.

Он говорил, что никакой успех в жизни невозможен без уп­ражнения; оно же все превозмогает. Если вместо бесполезных трудов мы предадимся тем, которые возложила на нас природа, мы должны достичь блаженной жизни; и только неразумие за­ставляет нас страдать. Само презрение к наслаждению благода­ря привычке становится высшим наслаждением; и как люди, привыкшие к жизни, полной наслаждений, страдают в иной доле, так и люди, приучившие себя к иной доле, с наслаждени­ем презирают самое наслаждение. Этому он и учил, это он и показывал собственным примером; поистине, это было «пере­оценкой ценностей», ибо природа была для него ценнее, чем обычай. Он говорил, что ведет такую жизнь, какую вел Геракл, выше всего ставя свободу.

Он говорил, что все принадлежит мудрецам и доказывал это такими доводами, которые мы уже приводили: «все принадле­жит богам; мудрецы — друзья богов; а у друзей все общее; стало быть, все принадлежит мудрецам». А о законах он говорил, что «город может держаться только на законе; где нет города, там не нужны городские прихоти; а город держится на городских прихотях; но где нет города, там не нужны и законы; следова­тельно, закон — это городская прихоть». <...>

Дата добавления: 2017-02-01