Различные состояния сознания могут означать одно и 1 страница

то же. Функция ума, при помощи которой мы выделя-
ем, обособляем и отождествляем между собой численно
различные объекты речи, называется концепцией. Ясно,
что одно и то же состояние сознания, когда в нем мыслят-

ся несколько различных объектов, заключает в себе не-
сколько концептов и, имея функцией несколько концеп-
тов, может быть названо состоянием сложной концеп-
ции.

Мы можем образовывать концепты различного ха-
рактера: концепты реальностей, за которыми признает-
ся объективное существование, например паровоз; фан-
тастические образы, например сирена; наконец, простые
логические фикции (entia rationis), например разность,
ничто.

Но что бы мы ни представляли себе, наша кон-
цепция всегда бывает о чем-нибудь одном и ни о чем
другом, т. е. по содержанию она не может быть заме-
нена чем-нибудь иным, хотя и может быть многим по-
полнена. Образование каждого концепта обусловлено
тем, что из массы психического материала, доставляе-
мого внешним миром, наше внимание ясно выделяет
что-нибудь и фиксирует перед сознанием. Колебания
при этом возникают лишь тогда, когда мы недоумева-
ем, есть ли данный предмет тот именно, который мы
имеем в виду, так что для полноты умственной функции
мы должны при образовании концепта мысленно ска-
зать себе не только: «Я имею в виду вот это», но и:

«Я не имею в виду того».

Таким образом, каждый концепт вечно остается тем,
что он есть, и никогда не переходит в другой. Ум мо-
жет изменять свои состояния, их значимость, по вре-
менам может пренебрегать одним концептом, предпо-
читать другой, но и оставленный концепт сам по себе
никаким понятным для нас способом не может изме-
ниться в другой, заменяющий его. Я могу видеть, что
бумага, за минуту перед тем белая, обгорела и почер-
нела.

Но мое понятие «белый» не превратилось в по-
нятие «черный». Наоборот, наряду с восприятием чер-
ноты оно остается в моем сознании, сохраняя прежнее
значение и тем давая мне возможность заметить в
бумаге черноту как качественную перемену. Если бы
этот концепт не сохранился во мне, я сказал бы: «Вот
чернота» — и этим мое познание и ограничилось бы.
Таким образом, среди изменчивости мнений и внешних
впечатлений мир понятий или объектов мысли остается
неизменным и неподвижным, как Платоново царство
идей.

Иные концепты представляют предметы, другие —

качества, третьи — события. Для любого предмета, ка-
чества или события может быть образован соответ-
ствующий концепт, вполне удовлетворительный для це-
лей отождествления, если только нам удалось обособить
и выделить его объект из окружающей обстановки. До-
статочно даже просто назвать его «то» или «это». Вы-
ражаясь на специальном языке логики, мы сказали бы,
что при помощи означения нужно составить понятие о
данном объекте, не прибегая совершенно к соозначению
или пользуясь минимумом соозначения. При этом важ-
но только, чтобы мы знали, о чем идет речь; представ-
лять данный объект нет надобности даже в том случае,
когда он вполне представим.

Можно предположить в этом смысле, что живые
существа, занимающие низшее место в организованном
мире по умственным способностям, имеют своего рода
концепты. Для этого необходимо только, чтобы они об-
ладали способностью узнавать явления предшествую-
щего опыта. Полип можно было бы назвать существом,
мыслящим концептами, если бы можно было допустить,
что в нем есть способность узнавать явления минувшего
опыта. Это чувство тождественности ощущений состав-
ляет основу, остов нашего сознания. В различных со-
стояниях сознания мы можем мыслить об одном и том
же. Другими словами, ум может всегда мыслить о том
же и сознавать это.

Концепты абстрактных или общих и проблематиче-
ских объектов мысли. Здесь мы рассмотрим совершенно
специфический элемент мысли — одно из самых неуло-
вимых, ускользающих от самонаблюдения явлений со-
знания, которое психолог не может анализировать по-
добно тому, как энтомолог исследует свойства насеко-
мого, насаженного на булавку. Согласно моей термино-
логии, я сказал бы, что это явление связано с психиче-
скими обертонами данного объекта мысли, которым,
без сомнения, соответствует множество зарождающихся
и замирающих нервных процессов, не поддающихся на-
блюдению вследствие своей тонкости и сложности (см.
главу XI). Геометр, имея-перед собой одну определен-
ную фигуру, отлично знает, что его рассуждения при-
менимы так же успешно к бесконечному множеству
других фигур и что, видя линии известной длины, из-
вестного цвета, в известном расположении, он при ана-
лизе их не имеет в виду этих деталей. Употребляя сло-
во «человек» в двух различных значениях, я могу в

обоих случаях произносить то же слово и представлять
себе тот же образ, но в самый момент произнесения я
уогу разуметь две совершенно различные вещи. Так,
когда я говорю: «Удивительный человек этот Джонс!»—
я хорошо знаю, что под понятие «человек», которое я
-имею в виду в данном случае, не подойдут Наполеон
Бонопарт или Адам Смит. Но когда я говорю: «Что за
удивительное существо человек!», то знаю так же хо-
рошо, что имею в виду всех людей без исключения.
Связанное со словом осознание его значения представ-
ляет род чувства, благодаря которому простые звуки
или зрительные образы становятся чем-то понятным;

это нечто дает вполне определенное направление ходу
наших мыслей, которые затем воплощаются в слова и
образы.

Как бы ни были конкретны и определенны объекты
нашего обычного воображения, они всегда сопровожда-
ются «венчиком» отношений, и этот «венчик» играет
такую же роль при познании данного объекта, как и
сам объект. Путем, который хорошо известен всякому,
мы доходим до того, что начинаем мыслить о целых
классах предметов так же хорошо, как о единич-
ных явлениях, об отдельных свойствах и атрибутах
предметов так же, как и о целых объектах; другими
словами, мы, выражаясь языком логиков, начинаем
образовывать в нашем уме абстракты, или универса-
лии.

Мы начинаем мыслить о проблематических объек-
тах, относительно которых нельзя иметь вполне ясного
представления, так же как и о явлениях, представляе-
мых нами во всех деталях. Проблематический объект
мысли характеризуется только связанными с ним отно-
шениями. Мы думаем о некотором явлении, которое
должно быть вызвано другими известными нам явле-
ниями. Но мы при этом еще не знаем, каково будет
ожидаемое нами явление при своей реализации; иначе
говоря, хотя мы и мыслим о нем, но не можем пред-
ставить его себе. Это не мешает нам мыслить о данном
объекте в его отношениях к другим явлениям и отли-
чать его от всех других объектов мысли. Таково, на-
пример, для нас представление машины perpetuum mo-
bile. Такого рода машина есть вполне определенное
quaesitum (проблема), и мы всегда в состоянии сказать,
может ли любая данная машина удовлетворить тем ус-
ловиям, которые сделали бы ее perpetuum mobile. Bo-
143

прос о проблема гичной мыслимости известной вещи не
зависит от возможности или невозможности осущест-
вить ее в действительности. «Круглый квадрат» или
«черная белизна» — определенные понятия, и в про-
цессе образования понятий совершенно случайно то об-
стоятельство, что в природе мы не находим ничего, со-
ответствующего указанным понятиям, и потому не мо-
жем составить никакого их образа.

До сих пор между номиналистами и концептуали-
стами продолжается спор о том, может ли наш ум соз-
давать всеобщие или абстрактные понятия, или, лучше
сказать, идеи о всеобщих, абстрактных объектах. Но и
сравнении с изумительным фактом, что наши мысля,
несмотря на несходство в различных отношениях, могут
быть о том же, для нас, право, несущественно, есть ли
это «то же» в нашей мысли единичный объект, целып
класс объектов, абстрактное свойство или нечто непред-
ставимое. Наша мысль—беспорядочное смешение еди-
ничных, частных, неопределенных, проблематичных и
всеобщих объектов. Отдельный конкретный объект так
же мыслится нами, будучи выделен и обособлен от ос-
тальных объектов нашего сознания, как и самое бес-
содержательное и широкое по логическому объему свой-
ство, которым он может обладать, например «бы-
тие», если рассматривать это свойство подобным же
образом.

С любой точки зрения манера приписывать порази-
тельные мощные свойства общим понятиям должна
вызывать у нас удивление. Едва можно понять, почему,
начиная с Сократа и до наших дней, философы сходи-
лись в пренебрежении к познанию частного и в покло-
нении перед познанием всеобщего, если принять во вни-
мание, что более привлекательным познанием должно
быть, познание более привлекательных объектов, а та-
кими будут только конкретные единичные явления.
Единственное значение общих понятий в том, что они
помогают нам открывать новые мысли об индивидуаль-
ных объектах. Направление мысли на индивидуальный
объект, быть может, требует для своего возникновения
даже более сложных нервных процессов, чем распро-
странение известной мысли на целый класс объектов,
и самое таинство познания равно непостижимо при
познании как общих, так и единичных объектов. Таким
образом, традиционный культ универсалий может слу-
жить лишь образцом фальшивого сентиментализма, фи-

дософского idola specus («идола пещеры», заблужде-
ния).

То, что мы познаем как тождественное, всегда по-
знается нами в новом состоянии сознания. После ска-
занного в главе XI едва ли нужно это добавлять. На-
пример, мое кресло есть один из предметов, о которых
я имею определенное понятие: я видел его вчера и при
взгляде на него теперь снова узнаю его. Но если я ду-
маю о нем сегодня, как о том же кресле, на которое я
смотрел вчера, то очевидно, что само представление
этого кресла как того же самого есть уже некоторое
осложнение мысли, благодаря которому ее внутренний
психический состав должен был измениться. Короче го-
воря, логически невозможно, чтобы тот же объект мыс-
ли мы познавали как абсолютно тождественный при
повторении той же мысли. На самом деле мысли, кото-
рые мы считаем имеющими то же значение, могут рез-
ко отличаться одна от другой. Тот же объект мыслится
нами то в устойчивом, то в переходном состоянии, то в
виде образа, то в виде одного символа, то в виде дру-
гого, но мы все-таки как-то умеем узнать, какой имен-
но из всех возможных объектов мысли в нашем созна-
нии. Психология самонаблюдения должна отказаться
от выяснения этого факта: тончайшие перемены в ду-
шевной жизни нельзя описать при помощи грубой пси-
хологической терминологии. Психолог должен ограни-
читься, с одной стороны, простым засвидетельствовани-
ем того, что самые разнородные элементы сознания
образуют психический субстрат, при помощи которого
познается тождественное, с другой — фактическим оп-
ровержением противоположной точки зрения,

Глава XV. Различение

Различение и ассоциация. На с. 30 я говорил, что пер-
вый объект познания ребенка составляет тот зачаток,
из которого впоследствии развивается познание Вселен-
ной через присоединение новых элементов извне и раз-
личение других изнутри. Другими словами, опыт слага-
ется одновременно при помощи ассоциации и диссоциа-
ции, и психологию следует излагать и аналитически, и
синтетически. Наши первичные чувственные данные по-
знания, с одной стороны, раздробляются при помощи

10—833 145

внимания, а с другой — связываются с другими чув-
ственными данными или посредством движений, пере-
мещающих наши органы чувств в пространстве, или
благодаря чередованию новых объектов, замещающих
прежние.

«Простые впечатления» Юма, «простые идеи» Локка
суть абстракции мысли, никогда не осуществляющиеся
в опыте. Жизнь с самого начала дает нам конкретные
объекты, смутно сливающиеся с остальным миром, ко-
торый облекает их в пространство и время, и в то же
время потенциально делимые на внутренние элементы
и части. Эти объекты мы то разъединяем, то слагаем.
И то и другое одинаково необходимо для развития на-
шего познания об объектах, и трудно сказать, какой из
двух процессов мы чаще применяем. Но если допустить,
что «простые ощущения», элементы, из которых тради-
ционный ассоцианизм строит всю душевную жизнь,
суть продукты различения, доведенного до высшей сте-
пени, то нам придется, по-видимому, начать разбор дан-
ного вопроса с анализирующих способностей внимания
и различения.

Что такое различение? Усмотрение какой-либо части
данного объекта есть акт различения. Уже на с. 21 я
описал, как мы нередко самопроизвольно впадаем в со-
стояние неразличения даже по отношению к объектам,
которые уже ранее научились различать. Такие анесте-
зирующие средства, как хлороформ, закись азота
(NzO) и т. д., вызывают иногда временные состояния
сознания, когда способность к различению еще более
ослабляется; особенно резко это замечается при числен-
ном различении. Так, под влиянием анестезирующих
средств мы видим свет, слышим звуки, но, сколько зри-
тельных или слуховых впечатлений (одно или много)
воспринято нами, мы не в состоянии сказать. В тех слу-
чаях, когда части объекта были уже различены нами
и каждая из них уже стала объектом особого акта раз-
личения, мы с трудом можем восстановить перед со-
знанием первоначальную цельность. Но на самом деле
это убеждение иллюзорно, так как нет сомнения, что:

любое число впечатлений, получаемое нами от любого
числа чувственных раздражении, одновременно прони-
кая в сознание, которое еще не восприняло каждого из
них поодиночке, дает сознанию единый, неразделенный
объект. Иначе говоря, все объекты, которые могут осо-
знаваться слитно, именно так и осознаются, раздельно

же осознается только то, что должно так осознаваться.
В настоящей главе мы рассмотрим, что заставляет нас
осознавать впечатления раздельно.

Условия, благоприятствующие акту различения. Я
рассмотрю последовательно различия с разных точек
зрения: 1) поскольку они непосредственно ощущаются;

2) поскольку мы о них заключаем; 3) поскольку мы их
выделяем из сложных комплексов.

Непосредственно ощущаемые различия. Для непо-
средственного различения необходимо, во-первых, что-
бы воспринимаемые объекты различались по времени,
пространству или качеству. Употребляя физиологиче-
ские термины, можно сказать, что подлежащие разли-
чению элементы должны вызывать различные нервные
процессы. Но, как мы видели выше, это условие, буду-
чи необходимым, в то же время еще недостаточно. Для
различения прежде всего необходимо, чтобы нервные
процессы были достаточно различны. Никто не может
при всем желании не отличить черной полосы от белого
фона или не заметить контраста между низкой и не-
медленно следующей за ней высокой нотой. Здесь раз-
личение совершается непроизвольно. Но в случаях, где
объективная разница не так велика, для различения
может потребоваться значительное усилие внимания.

Во-вторых, ощущения, вызываемые разными объек-
тами, должны воздействовать на тот же орган чувств
не одновременно, но следуя непосредственно друг за
другом. Легче сравнивать тоны, звучащие один за дру-
гим, а не одновременно; две тяжести или температу-
ры — последовательно одну за другой той же рукой, а
не сразу двумя руками. Подобным же образом легче
различать световые или цветовые оттенки, двигая глаз
от одного оттенка к другому, так чтобы они оба падали
последовательно на ту же часть сетчатки. Определяя
наименьшие расстояния ножками циркуля при прикос-
новении их к участкам кожи, мы обнаружили, что по-
следовательные прикосновения различаются гораздо
быстрее, чем одновременные. В последнем случае при
прикосновениях к спине и бедрам расстояние между
ножками циркуля может быть в два или три дюйма, и
все-таки мы будем ощущать всего одно прикосновение.
Наконец, при определении запахов и вкусов сравнивать
одновременные впечатления почти невозможно.

Причиной, почему последовательность впечатлений
так благоприятствует различению, по-видимому, служит

10*

то, что в этом случае есть настоящее чувство различия,
вызванное резким переходом от одного восприятия к
другому, не сходному с первым. Это ощущение облада-
ет специфическим свойством, не зависящим вовсе от ха-
рактера тех психических элементов, между которыми
устанавливается различие. Короче говоря, оно есть одно
из переходных состояний сознания или чувств отноше-
ния, о которых я говорил выше (см. главу XI); раз
возникнув, оно связывается в памяти с предшествую-
щими и последующими устойчивыми состояниями со-
знания и позволяет нам получить сравнительное сужде-
ние о двух ощущениях.

Когда разница между двумя следующими друг за
другом ощущениями очень мала, переход от одного
ощущения к другому должен произойти возможно ско-
рее, причем то и другое следует сравнить в памяти; та-
ким путем можно добиться лучших результатов. Нельзя
составить точного суждения о различии между двумя
сходными по вкусу винами, если, пробуя второе, мы
еще чувствуем во рту вкус первого. Подобным же об-
разом при сравнении звуков, температур и т. п. мы
должны уловить момент,- когда интенсивность обоих
сравниваемых ощущений одинаково ослабевает. Впро-
чем, там, где разница между ощущениями велика, это
условие несущественно, и мы можем сравнивать непо-
средственно воспринимаемое ощущение с другим, толь-
ко припоминаемым нами. Чем более промежуток вре-
мени между двумя сравниваемыми ощущениями, тем
более неопределенна для нас разница между ними.

Ощущаемое таким образом непосредственно разли-
чие между двумя впечатлениями не зависит от нашей
способности составлять какое-либо понятие об одном
из данных впечатлений. Я могу раздельно ощущать два
прикосновения к коже и все-таки не знать, которое из
них ниже и которое выше. Я могу слышать два сосед-
них музыкальных тона и не знать, который из них
верхний. Подобным же образом я могу различать два
близких друг к Другу цвета, оставаясь в неведении от-
носительно того, который из них голубее или желтее или
чем один отличается от другого.

Я сказал, что при непосредственном следовании
т за п внезапное различие между ними ощущается.
Оно ощущается всякий раз, как мы будем переходить
от т к п и обратно, перемещая внимание от одного
объекта к другому, причем пру помощи этих перехо-

лов будем стараться уловить разницу в тех случаях,
когда она так мала, что уловить ее трудно. Но незави-
симо от ощущения разницы в короткий момент пере-
хода она ощущается нами также захваченной и как бы
воплощенной во втором элементе сравнения, который
осознается нами, как нечто отличающееся от первого
элемента. Очевидно, что в этом случае «второй элемент»
не простое п, а некоторый очень сложный объект и
смена впечатлений выражается не просто рядом
т, «разница», п, а: т, «разница», п, отличающееся
от т.

Первое и третье состояния сознания в данном слу-
чае устойчивы, второе изменчиво. При нашей физико-
психической организации мы лишены возможности вос-
принять непосредственно одни за другим элементы т
и п и сохранить их в сознании в чистом виде. Это зна-
чило бы, что нами вовсе не было сделано между ними
сравнения. Благодаря механизму, который нам еще
совершенно непонятен, мы ощущаем резкость различия
между сравниваемыми элементами, причем второй
элемент не есть чистое т, но п, отличающееся от т. Чи-
стая идея п никогда не бывает в сознании, после того
как т исчезло.

Различия, о которых мы заключаем. Не должно
смешивать с непосредственными восприятиями разли-
чия случаи различения совершенно иного характера,
когда мы заключаем, что объекты не одинаковы, зная
что-нибудь о каждом из них самом по себе и поэтому
относя их к двум разным группам явлений. Если про-
межуток между двумя опытами продолжителен, то мы
часто в суждении о них руководствуемся не столько
непосредственным воспроизведением в памяти более
раннего опыта, сколько припоминанием некоторых фак-
тов по его поводу. Например, я знаю, что сегодня солн-
це светит не так ярко, как в известный день на прош-
лой неделе, потому что я сказал тогда, что свет его ос-
лепительно ярок, а сегодня я бы не сделал такого за-
мечания. Или, например, я чувствую себя теперь бод-
рее, чем прошлым летом, потому что теперь могу зани-
маться психологическим анализом, а тогда не мог. Мы
постоянно сравниваем ощущения, со свойствами которых
наше воображение не имеет никакого непосредственного
знакомства, например страдание и наслаждение. Весь-
ма трудно живо воспроизводить в воображении любое
из чувствований этого порядка. Ассоцианисты могут

разглагольствовать об идее наслаждения как о прият-
ной идее и об идее страдания как о неприятной идее,
но здравый человеческий смысл, не увлеченный софи-
стическими хитросплетениями, против них и заодно с
Гомером, говорящим, что воспоминание о минувших
страданиях может быть радостным, и с Данте, по мне-
нию которого нет большей муки, как вспоминать в горе
минувшее счастье.

Выделение элементов из сложных комплексов. Мож-
но с уверенностью высказать общее положение: всякое
цельное впечатление, воспринятое нашим сознанием,
остается в нем непроанализированным, пока составляю-
щие его элементы не будут восприняты нами в отдель-
ности или в новых комбинациях, в иной обстановке. Мы
бы никогда не смогли различить элементы абсолютно
неизменяющейся группы, состоящей из свойств, нигде
более порознь не встречающихся. Если бы все холод-
ное было мокро, а мокрое — холодно, если бы только
твердые вещи были колючи, а остальные нет, то вероят-
но ли, чтобы мы различали холодное и влажное, твер-
дое и колючее? Если бы все жидкости были прозрачны,
а нежидкости не прозрачны, то мы не скоро выработа-
ли бы в языке особые названия для жидкости и проз-
рачности. Если бы теплота прямо зависела от высоты
предмета над земной поверхностью (чем выше нахо-
дился бы предмет, тем выше была бы его температу-
ра), то для понятий «теплота» и «высота» у нас име-
лось бы одно слово.

Мы имеем группу ощущений, которые неизменно свя-
заны с одними и теми же явлениями, и потому нет ни-
какой возможности выделить эти ощущения из окру-
жающей обстановки. Группы ощущений, связанные с
сокращениями диафрагмы и расширением легких, с со-
кращениями некоторых мышц и вращением некоторых
связок, могут служить тому примерами. Мы научаемся
определять многочисленные причины таких групп ощу«
щений и строим теории о сложении самих ощущений
путем «слияния», «интеграции», «синтеза» и т. п. Но
путем непосредственного самонаблюдения никогда не
был произведен анализ ощущений. Всего очевиднее в
этом можно убедиться при рассмотрении эмоций. Каж-
дой эмоции соответствует определенное внешнее прояв-
ление в виде учащения дыхания, биения сердца, воз-
бужденного выражения лица и т. п. Эти проявления
сопровождаются физическими ощущениями. Таким об-

разом, эмоции неизбежно, по необходимости связаны с
телесными ощущениями. Благодаря этому невозможно
уловить эмоцию как чисто духовное состояние сознания
или обособить ее от низших ощущений, т. е. нельзя до-
казать существование эмоции как психического факта,
обособленного от низших душевных явлений; по край-
ней мере автор настоящей книги сильно сомневается
в возможности подобного доказательства.

Итак, вообще говоря, если в данном объекте мы од-
новременно воспринимаем группу впечатлений abed, то
от них получается цельное своеобразное ощущение, ко-
торое характеризует для нашего сознания индивиду-
альность данного объекта и становится показателем его
присутствия в опыте; только путем дальнейших опытов
мы научаемся различать в нем а, Ь, с и d.

Посмотрим теперь, в чем заключаются эти послед-
ние опыты. Если какое-нибудь свойство или какой-ни-
будь составной элемент а данного объекта был пред-
варительно познан нами отдельно или каким-нибудь
путем стал для нас самостоятельным объектом опыта,
так что мы имеем о нем (отчетливое или смутное — все
равно) представление, не связанное с bed, то этот со-
ставной элемент а может подлежать психологическому
анализу независимо от общего впечатления abed. Ана-
лизом объекта я называю поочередное направление вни-
мания на различные его стороны. В XIII главе мы ви-
дели, что одним из условий для направления внима-
ния на объект является образование особого представ-
ления этого объекта, которое как бы идет изнутри на-
встречу воспринимаемому извне впечатлению.

Из того, что внимание служит условием для анали-
за, а особый акт представления — условием для внима-
ния, следует, что последний акт обусловливает и сам
психический анализ. Только такие психические элемен-
ты, с которыми мы уже знакомы и которые можем вос-
производить раздельно, можно отличить от общего чув-
ственного впечатления. Возникновение отдельного об-
раза составного элемента как бы благоприятствует вы-
членению последнего из группы и обособлению от ос-
тальных ее элементов, и, таким образом, сложное пси-
хическое явление распадается перед нашим сознанием
на составные части.

Все факты, приведенные в главе XIH в доказатель-
ство того, что внимание обусловлено внутренним вос-
произведением, показывают: это внутреннее воспроиз-

ведение необходимо и для различения. Так, разыскивая
какой-нибудь предмет, книгу, мы скорее находим ее,
если кроме названия мы отчетливо представляем себе
ее внешность. Присутствие ассафетиды (род сои) в ус'
терширском соусе незаметно для того, кто не пробовал
одну ассафетиду. В «холодном» цвете художник никог-
да не будет в состоянии вскрыть значительное преобла-
дание голубого, если не ознакомится со свойствами
последнего отдельно. Все наблюдаемые нами цвета суть
смеси. Даже чистейшие цвета спектра воспринимаются
нами с примесью белого. Абсолютно чистый зеленый,
красный и фиолетовый цвета никогда не встречаются
и никогда не могут различаться в так называемых ос-
новных цветах, с которыми мы имеем дело в опыте; по-
этому последние считаются нами чистыми. Пусть чи-
татель припомнит, что обертон может быть выделен
нами из созвучных с ним нот в звуке данного музы-
кального инструмента только в случае, если ухо наше
воспринимало его перед этим отдельно. Когда мы ста-
раемся вообразить тот звук, который желаем услышать,
он действительно выделяется для нашего уха из слож-
ного тона.

Мы можем различать элементы, которые нельзя
изолировать друг от друга, если при этом изменяется
окружающая обстановка. Весьма немногие элементы
опыта могут быть совершенно изолированы друг от дру-
га. В большинстве случаев бывает так, что элемент а,
входящий в сложное явление abed, обладает различной
степенью связности с bed от известного минимума до
некоторого максимума или является в соединении с дру-
гими качествами acfg или ahik. При благоприятных ус-
ловиях нам удается, оперируя элементом а, выдели гь
его, подметив разницу между ним и другими окружаю-
щими элементами, хотя это выделение может быть лишь
приблизительным. Таким путем возможно проанализи-
ровать данное сложное явление. Акт выделения эле-
мента из группы других в таком случае называется
абстракцией, а отвлеченный от других элемент — аб-
стракчом.

Колебание в качественной интенсивности менее со-
действует процессу абстракции, чем разнообразие ком-
бинаций, в которые элемент может входить. Ассоцииро-
ванное то с одним объектом, то с другим стремится
к диссоциации с тем и другим и мало-помалу становит-
ся для нашего сознания самостоятельным представле-
нием — абстрактом. Это положение можно назвать за-
коном диссоциации при изменении сопровождающих эле-
ментов. Практическим результатом данного закона яв-
ляется тот факт, что ум, раз диссоциировавший и от-
влекший известное свойство от других, может всегда
подвергнуть это свойство анализу при каждой новой
встрече с ним в опыте.

Мартино хорошо поясняет закон: «Если мы увидели
в первый раз красный шар из слоновой кости, который
тотчас же был унесен, то в нас остается представление
этого шара, в котором все его свойства сливаются в не-
раздельное целое. Пусть вслед за этим перед нашими
глазами предстанет белый шар, и тогда — только тогда,
а не раньше — в силу контраста на первый план в на-
шем сознании выступит один из атрибутов шара — цвет.
Если белый шар заменить яйцом, то наше внимание
будет направлено на форму шара, которая раньше не
бросалась резко в глаза, и, таким образом, то, что рань-
ше было просто объектом сознания, обособленным от
окружающей обстановки, теперь становится для нас
сначала красным, затем красным и круглым предметом
и т. д.».

Дата добавления: 2014-11-07