Различные состояния сознания могут означать одно и 2 страница

Почему повторение того элемента в различных груп-
пах содействует его разрыву с любой из них и полному
обособлению в области нашего сознания, составляет за-
гадку, отгадывать которую здесь нет надобности.

Способность различения развивается при упражне-
нии. Когда личный или практический интерес делает
для нас результаты различения привлекательными, спо-
собность наша к различению удивительно изощряется.
Продолжительное упражнение в различении так же бла-
готворно влияет на соответствующую способность, как
и личный интерес. Оба эти фактора позволяют незна-
чительным степеням объективного различения влиять на
сознание так же, как при других условиях на него мог-
ло бы влиять только значительное объективное различие.

Положение «практика ведет к совершенствованию»
в сфере двигательных упражнений бесспорно. Но дви-
гательные акты зависят отчасти от чувственного разли-
чения. Игра на бильярде, стрельба в цель, пляска на
канате требуют способности весьма тонко различать
малейшие изменения в ощущениях и отвечать на них
соответствующими мышечными сокращениями. Всем из-
вестна артистическая способность различения в чисто
чувственной области у покупателей — любителей гастро-

комических тонкостей. Есть люди, способные различить
вкус старой мадеры из верхней или нижней части бу-
тылки; иной, пощупав муку, скажет, из какой пшеницы
она смолота. Слепая и глухонемая Л. Бриджмен до та-
кой степени изощрила чувство осязания, что могла уз-
нать на ощупь руку той особы, с которой здоровалась
за год до этого; а ее сестра по несчастью Ю. Брэе, как
рассказывают, сортировала в Гартфордском приюте
выстиранное белье своих многочисленных товарок при
помощи необыкновенно развитого чувства обоняния.

Зависимость способности различения от упражнения
так хорошо всем известна, что почти никто из психоло-
гов не считал нужным искать для этого объяснения.
По их мнению, по-видимому, практика должна утон-
чать способность различения — дальше этого они не
идут. По большей части психологи говорят: «В данном
случае внимание направлено на объект различения;

внимание же мы направляем на более привычные ве-
щи, а объект внимания всегда сознается отчетливее».
Ответ хотя и справедлив, но слишком общий, более
подробных соображений по этому вопросу мы со своей
стороны дать здесь не можем.

Глава ХVI. Ассоциация

Порядок наших идей. После различения следует ассо-
циация. Очевидно, что весь прогресс познания должен
заключаться в соединении обоих процессов, ибо объ-
екты, являясь первоначально в цельном виде, анализи-
руются нами, разлагаются на части, объекты разде-
ленные объединяются и образуют в сознании сложные
группы. Таким образом, анализ и синтез суть два не-
прерывно идущих рука об руку психических процесса:

один с каждым новым шагом подготавливает путь дру-
гому совершенно так же, как при нормальной ходьбе
человек пользуется поочередно то одной, то другой но-
гой, причем движение одной ноги обусловливает движе-
ние и другой.

Смена образов и мыслей, из которых слагаются
наши умственные процессы, быстрое мелькание одной
идеи за другой, переходы от одного предмета к прямо
противоположному, переходы, изумляющие при первом
взгляде своей резкостью, но при более внимательном

анализе обнаруживающие цепь промежуточных звеньев,
которые связуют совершенно естественным и осмыслен-
ным образом очень различные объекты,—такой зага-
дочный невесомый поток мыслей с незапамятных вре-
мен вызывал изумление у всех, кто обращал внимание
на эту вечно предстоящую перед нашим сознанием тай-
ну. В особенности философы стремились рассеять хоть
до некоторой степени таинственный мрак, покрываю-
щий эти явления, пытаясь дать им простое объяснение.
Философы поставили себе задачу найти принципы связи
между мыслями, в силу которых они как бы вырастают
одна из другой, и, таким образом, выяснить особенно-
сти в последовательности и сосуществовании наших
идей.

Но, приступая к анализу этого явления, мы сразу
наталкиваемся на вопрос: какого рода связь хотим мы
определить—мыслимую связь или связь между мысля-
ми? Это две совершенно различные вещи, и только для
одной из них есть надежда найти объясняющие прин-
ципы. Бесконечно сложная путаница всех возможных
видов мыслимой связи не может быть сформулирована
просто. Любая связь объектов может быть мыслима:

связь сосуществования, последовательности, сходства,
контраста, противоречия, причины и действия, средства
и цели, рода и вида, части и целого, субстанции и ак-
циденции, раннего и позднего, большого и малого, ленд-
лорда и арендатора, хозяина и слуги и т. д.— видов
такой связи бесконечно много. Единственное упрощение,
к которому можно было бы прибегнуть при анализе
различных видов связи, заключается в сведении всех
возможных видов отношений к немногим типам, анало-
гичным тем, которые иные авторы называют катего-
риями рассудка. Следуя той или другой категории, мы
могли бы переходить от какого угодно объекта мысли
к другим. Если бы мы в данную минуту пытались опре-
делить этот род связи между отдельными моментами
мышления, то настоящую главу пришлось бы теперь же
закончить, ибо краткой характеристикой категорий мо-
жет служить указание на то, что все они суть мыслимые
отношения и что ум переходит от одного мыслимого
объекта к другому тем или другим рациональным пу-
тем.

Определяется ли чередование наших идей какими-
нибудь законами? Но что же фактически определяет
путь, который принимают в своем течении наши мысли?

Почему в данное время в данном месте мы начинаем
думать о Ь, если только что перед этим подумали об
а, а в другое время и в другом месте о с, а не о &? По-
чему мы иногда целые годы тщетно бьемся над разре-
шением какой-нибудь практической или научной проб-
лемы, причем наша мысль отказывается найти желан-
ное решение; и почему в один прекрасный день, гуляя
по улице и нимало не помышляя о решении проблемы,
мы вдруг находим в своем сознании долгожданный от-
вет, который возникает в нас с такой легкостью, будто
мы никогда и не пытались его искать, и для которого
послужило поводом, быть может, впечатление, полу-
ченное нами от цветов на шляпке шедшей впереди нас
дамы или нечто совершенно неуловимое?

Нужно сознаться, что процессы мысли обусловлены
весьма странными явлениями. «Чистый разум» только
один из тысячи возможных факторов в наших процес-
сах мысли. Кто из нас в состоянии сосчитать все неле-
пые идеи, предположения, крайне неосуществимые за-
мыслы, которые могут прийти в голову в течение одно-
го дня? Кто поклянется, что предрассудки и неосно-
вательные мнения играют в его психической жизни
меньшую роль, чем просвещенные взгляды?

И все-таки, по-видимому, и для ценных, и для нич-
тожных элементов нашего мышления существует один
и тот же способ происхождения.

Эти законы суть законы мозговых процессов. Веро-
ятно, мысль зависит от механических условий, по мень-
шей мере определяющих порядок, в котором объекты
предстают перед сравнивающей и выбирающей мыслью.
Не лишен интереса тот факт, что Локк и многие позд-
нейшие французские и немецкие психологи признали
необходимым допустить существование особого механи-
ческого процесса, с помощью которого можно было бы
объяснить заблуждения мысли, предубеждения, нару-
шающие правильность умственных процессов и делаю-
щие их бесплодными. Психологи усмотрели этот меха-
нический процесс в законе привычки или в том, что мы
называем теперь ассоциацией по смежности. Но этим
авторам никогда не приходило в голову, что тот же
процесс, который идет рука об руку с действительным
образованием и распределением в сознании одних идей,
быть может, в состоянии производить и другие идеи и
что привычные ассоциации, как ускоряющие ход мысли,
так и задерживающие его, могут иметь общий механи-
ческий источник. Согласно этой последней точке зре-
ния, Гартли усматривал в привычке вполне удовлетво-
рительный принцип объяснения для чередования наших
идей и, таким образом, становился открыто на детер-
министическую точку зрения, пытаясь распространить
•и на рациональные, и на иррациональные элементы
мысли общий прицип объяснения.

Каким путем в голове человека мысль А сменяется
в следующий момент мыслью В? Или почему обыкно-
венно в нем мысль Л вызывает за собой мысль В?
Гартли попытался объяснить эти явления, используя
данные о физиологии мозга. Я полагаю, что в основ-
ных пунктах своей теории он был прав, и ограничусь
здесь простым пересмотром его выводов, которые, со
своей стороны, дополню некоторыми детальными сооб-
ражениями.

Не идеи ассоциируются между собой, а объекты.
Во избежание некоторых неясностей мы будем говорить,
что ассоциация (поскольку это касается причины пси-
хического процесса) происходит между мыслимыми
объектами, а не идеями; мы будем говорить об ассо-
циации объектов, а не идей. И поскольку слово «ассо-
циация» указывает на причину психического процесса,
речь будет идти об ассоциации между собой мозговых
процессов, которые, группируясь известным образом,
определяют своими сочетаниями порядок психических
процессов.

Основной принцип. Я теперь постараюсь показать,
что явлениями ассоциации закон причинности управляет
в форме закона приучения нервных тканей к восприя-
тию впечатлений. Наличие известных материалов для
нашей мысли зависит от того, каким путем один эле-
ментарный нервный процесс стремится вызвать за со-
бой другой, который уже вызывался им прежде. Число
элементарных нервных процессов, действующих в дан-
ную минуту в мозгу, и природа тех из них, которые
вызывают к деятельности другие процессы, определяют
общий характер мозговой деятельности. Она в свою
очередь определяет содержание мысли в данную ми-
нуту. В зависимости от того, каким является для нас
этот сложный результат элементарных процессов, мы
называем его продуктом ассоциации по смежности,
по сходству или по контрасту или еще по какому-ни-
будь свойству, смотря по тому, сколько основных родов
ассоциации мы насчитываем. Впрочем, самое образова-

ние какой бы то ни было ассоциации должно объяснять-
ся чисто количественными различиями в деятельности
элементарных нервных процессов, совершающихся в
данный момент по закону приучения нервной ткани.

Я намерен высказать положение, которое сейчас же
станет вполне понятным, и в то же время перед нами
откроется значение факторов, которые, взаимодействуя
с законом приучения нервной ткани, нарушают правиль-
ное течение процессов мысли. Положим в основание
всех дальнейших рассуждений следующий закон: если
два элементарных нервных процесса действовали одно-
временно или непосредственно один за другим, то один
из них, повторяясь, стремится распространить свое
возбуждение и на другой.

Но фактически каждый элементарный нервный про-
цесс неизбежно в различные времена вступал' в соеди-
нения со многими другими процессами. Отсюда необ-
ходимо решить вопрос, какой из них будет вызван дан-
ным нервным процессом. Какой процесс повлечет за со-
бой появление я, b или с? Чтобы ответить, мы должны
установить второй постулат, опирающийся на факты на-
пряжения нервных тканей и суммирования возбуждений,
из которых каждое в отдельности находится в скрытом
состоянии, а общий их результат проявляется открыто.
За а последует скорее b, чем с, если к возбуждению
нервного пути а присоединится действие наполовину
возбужденного нервного пути d, который ранее возбуж-
дался вместе только с путем b, а не с путем а. Короче:

степень активности в любой точке мозговой коры пред-
ставляет собой совокупность стремлений всех осталь-
ных точек к разряду именно в данной точке, причем
стремления эти пропорциональны 1) числу повторений
в других точках возбуждения, обусловившего возбуж-
дение в данной точке, 2) интенсивности этих возбуж-
дений и 3) отсутствию активности в пункте, противо-
действующем деятельности данного пункта и функцио-
нально с ним не связанном, активности, которая могла
бы видоизменить конечный результат нервных разря-
дов.

Приводя основной закон в такой крайне сложной
форме, мы получим в результате нашего анализа чрез-
вычайные упрощения. Пока рассмотрим явления ассо-
циации при непроизвольном течении мыслей, наблюдае-
мом при грезах и бесцельной задумчивости. Процессы

мышления, направленные сознательными усилиями воли
к известной цели, мы разберем впоследствии.

Непроизвольное течение мыслей. Сосредоточим наше
внимание на двух стихах из «Locksley Hall» Теннис-
сона:

I, the heir of all the ages in the foremost Hies of time
Yet I doubt not the ages one increasing purpose runs.
(Я, наследник всех веков в передовых отрядах времени
Я не сомневаюсь, что некий замысел проходит через века.)

Почему, когда мы читаем на память одну из этих
строчек и доходим до слов the ages, та часть второй
строчки, которая следует за словами the ages и как бы
вырастает из них, не возникает внезапно в нашей памя-
ти вместо второй половины первого стиха и не искажа-
ет смысла фразы? Просто потому, что мозговые процес-
сы, связанные со словом, которое непосредственно сле-
дует за the ages, обусловлены не только мозговым про-
цессом, связанным со словами the ages, но и этим про-
цессом плюс всеми процессами, связанными с предше-
ствующими словами фразы. Слово ages само по себе
с момента наибольшей активности связанных с ним
нервных процессов могло бы безразлично повлечь за
собою и in и one. Таким образом, любое из слов, пред-
шествующих ages (напряжение нервного процесса, соот-
ветствующего каждому из них в данный момент, слабее
нервного процесса, соответствующего припоминанию
слова ages), могло бы повлечь за собой одно из мно-
жества слов, перед которыми ему случалось находить-
ся. Но когда процессы, соответствующие фразе I, the
heir of the ages, одновременно возникают в мозгу, по-
следний (ages) в наивысшей, другие в более слабых сте-
пенях возбуждения, тогда разряд принимает то направ-
ление, которое они стремятся вызвать все одинаково.
За ними последует in, а не one или какое-нибудь другое
слово, ибо его нервный процесс вибрировал в унисон
не только с нервным процессом слова ages, но и с нерв-
ными процессами более слабой активности, соответ-
ствующими остальным предшествующим словам. Это
явление — хороший пример влияния на мысль психи-
ческих обертонов, о которых мы говорили в главе XI.

Но если бы какое-нибудь из предшествующих слов,
например heir (наследник), находилось в чрезвычайно
прочной ассоциации с каким-нибудь из нервных путей,
которые вовсе не связаны в опыте с поэмой «Locksley

Hall»; если бы, например, декламирующий с нетерпе-
нием ожидал вскрытия завещания (которое могло бы
сделать его наследником миллионного состояния), то
весьма возможно, что путь разряда нервных процессов,
соответствующих словам поэмы, внезапно прервался бы
на слове heir. Эмоциональный интерес, вызванный у дан-
ного лица словом, был бы так велик, что ассоциации,
связанные только с этим словом, возобладали бы над
ассоциацией данного слова с другими словами стиха.
Иначе говоря, декламирующий внезапно вспомнил бы о
своем личном положении, и стихи улетучились бы из
его памяти.

Читая лекции, я должен был ежегодно запоминать
в алфавитном порядке фамилии большого числа сту-
дентов, сидящих в аудитории. В конце концов я научил-
ся вызывать их по фамилии, когда они сидели на ука-
занных местах. Встречаясь со студентом на улице, я по
лицу (впрочем, только в начале года) никогда не мог
вспомнить его фамилии, но случалось, что внешность
напоминала мне место студента в аудитории, лицо его
соседа, затем место встреченного студента в алфавит-
ном списке и, наконец, обыкновенно как результат
сложного ряда ассоциаций, его фамилию.

Отец желает показать гостям, какой прогресс в ум-
ственном развитии сделало его довольно тупое детище,
обучаясь в детском саду. Держа нож перпендикулярно
над столом, он спрашивает сына: «Ну, мой мальчик, как
ты назовешь это?» — на что следует уверенный ответ:

«Это ножик!» — ответ, который упорно повторяет ребе-
нок, несмотря на изменения формы вопроса, пока, на-
конец, отец не вспоминает, что в детском саду этот
вопрос сопровождался показом не ножика, а каранда-
ша. Тогда он вынимает из кармана длинный карандаш,
держит его перпендикулярно столу и получает желан-
ный ответ: «Это — вертикальное положение». Чтобы
вызвать в памяти ребенка слова «вертикальное поло-
жение», нужно было воспроизвести все детали обучения
в детском саду.

Полное воспроизведение. Если бы закон «сложной
ассоциации», как называет его Бэн, не видоизменялся
под внешними влияниями, то деятельность его идеально
выражалась в том, что ум наш был бы поглощен непре-
рывным созерцанием хаотической смеси конкретных вос-
поминаний, в которых не была бы упущена ни одна
подробность. Для примера предположим, что мы вспо-

i60

минаем званый обед, на котором когда-то присутство-
вали. Единственная вещь, которая могла нам напом-
нить все подробности обеда, был бы первый конкретный
факт, следующий за ним. Все подробности этого факта
могли бы, в свою очередь, вызывать в памяти следую-
щий факт и т. д. Если, например, а, в, с, d, e суть эле-
ментарные нервные пути, возбужденные воспоминанием
о последнем факте обеда, который мы назовем Л, а, /,
т, fi, о, р суть пути, возбужденные воспоминанием о
возвращении домой с обеда морозной ночью, которое
мы обозначим через В, то мысль об Л вызовет мысль
о В, ибо а, в, с, d, е все разрядятся в I по тем путям, по
которым совершился их первоначальный разряд.

Подобным же образом они разрядятся в т, п, о и р,
а эти последние нервные пути, в свою очередь, своим
возбуждением усилят действие других, ибо в опыте В

они обыкновенно вибрировали в унисон. Линии на рис. у
символически изображают суммирование разрядов в
каждом элементарном нервном процессе, входящем в
состав В, и обусловленную этим суммированием внешних
влияний силу, с какой В целиком возникает в сознании.

Гамильтон первым употребил слово «реинтеграцня»
для обозначения всякой ассоциации вообще. Только что
описанные нами процессы могут быть названы реинте-
грациями, ибо они неизбежно вели бы к полному вос-
становлению в памяти содержания больших промежут-

Ц—833

ков минувшего опыта, если бы посторонние влияния не
искажали их. Избегнуть полной реинтеграции можно
было бы только при помощи вторжения в сознание но-
вого и сильного чувственного восприятия или при по-
мощи безудержного стремления какого-нибудь из эле-
ментарных нервных путей к независимому от других
разряжению в иной части мозга. Такое стремление мог-
ло быть в мозгу того декламатора, который, согласно
нашему примеру, забыл стих из «Locksley Hall», зап-
нувшись на слове heir. Ниже мы постараемся выяснить
картину образования в мозгу таких стремлений. Если
бы они не существовали, то при каждом воспоминании
панорама минувшего, развертываясь перед нами, роко-
вым образом повторялась до конца, пока какой-нибудь
внешний звук, свет или прикосновение не нарушали по-
тока воспоминаний.

Назовем этот процесс полной реинтеграцией или,
еще лучше, полным восстановлением прошлого в памя-
ти. Сомнительно, чтобы существовала абсолютно пол-
ная реинтеграция. Тем не менее при наблюдении раз-
личных лиц нам бросается в глаза большая или мень-
шая наклонность припоминать явления в форме, близ-
кой к полной реинтеграции. Каждому из нас хорошо
знакомы типы нестерпимо болтливых старух, сухих су-
ществ, лишенных всякого воображения, которые, рас-
сказывая о каком-нибудь событии, не опускают ни ма-
лейшей частности и уснащают рассказ множеством и
существенных, и совершенно ничтожных подробностей;

эти типы — рабы буквального воспроизведения минув-
ших явлений, совершенно не способные охарактеризо-
вать прошлое в общих чертах. Для комедий такие ста-
рухи дают всегда весьма благодарную тему. Классиче-
ским примером здесь может служить нянька Джульет-
ты. Прекрасные образцы подобных типов — некоторые
деревенские характеры у Элиот и некоторые мелкие фи-
гуры у Диккенса. Самым удачным примером, пожалуй,
служит в романе Остен «Эмма» мисс Бэте.

Вот как она реинтегрирует: «Но откуда вы-то мог-
ли это слышать,— воскликнула мисс Бэте.— Откуда вы
могли это слышать, мистер Найтли? Ведь еще нет пяти
минут, как я получила записку от мистера Коль, да
нет, не могло пройти и пяти, ну, самое большое десяти
минут — я только что надела шляпку и спенсер и уже
собралась выходить, пошла вниз еще раз напомнить
Патти об окороке. Жан стоял в проходе (ведь ты сто-

ял, Жан?), потому что мама боялась, что у нас нет
достаточно большой посуды для соленья. Я сказала, что
пойду вниз и посмотрю, а Жан и говорит: «Не сходить
ли мне за тебя, ведь у тебя, кажется, легкий насморк,
а Патти мыла кухню сегодня — там сыро». А я говорю
ему: «Хорошо, милый мой». Тут-то и явилась записка:

«Госпоже Гокинс, в Бат»—вот и все, что я прочла...
Но вы-то как могли слышать об этом, мистер Найтли?
Ведь как только мистер Коль сказал жене о записке,
она в ту же минуту села и написала мне: «Госпоже
Гокинс».

Неполное воспроизведение. Анализ этого явления
покажет нам, почему обычное самопроизвольное тече-
ние мыслей никогда не принимает формы полной реин-
теграции. При оживании в памяти явлений минувшего
опыта не все подробности одной мысли одинаково опре-
деляют собой характер последующей. Всегда известный
ингредиент преобладает над остальным. Внушаемые им
ассоциации часто в этом случае отличаются от тех, при
помощи которых он связан со многими подробностями
психического процесса, и нередко это стремление к об-
разованию ассоциаций, чуждых данному потоку мыс-
лей, совершенно изменяет его характер. Как в восприя-
тии наше внимание сосредоточивается на немногих
сторонах созерцаемого явления, так точно и здесь, при
воспроизведении минувших впечатлений, наблюдается
такое же неравномерное распределение внимания на
некоторых подробностях, преобладающих над осталь-
ным содержанием воспоминаний. В огромном большин-
стве случаев трудно a priori определить при самопро-
извольном течении мыслей, какого рода должны быть
эти подробности. С психологической точки зрения про
них можно сказать, что наиболее влиятельным факто-
ром при самопроизвольном течении мыслей служат
психические элементы, представляющие для нас наи-
больший интерес.

На языке физиологии закон интереса должен быть
сформулирован следующим образом: некоторые физио-
логические процессы в мозгу всегда одерживают пере-
вес над другими, сопутствующими им процессами при
каждом совместном возникновении.

«При реинтеграции,— говорит Годжсон,— постоянно
совершаются два процесса: с одной стороны — распаде-
ние, уничтожение, таяние, с другой — обновление, сози-
дание, возникновение... Ни один объект представления

Дата добавления: 2014-11-07