Сознание и рефлексия 1 страница

к-

Неразрывность явлений сознания и рефлексии отмечается многими авторами. В.И.Слободчиков и Е.И.Исаев считают, что анализ проблем сознания - это, прежде всего, исследование феномена рефлексии как смыслового центра всей человеческой реальности. Согласно уторам, рефлексия позволяет осуществить «выход человека из полной поглощенности непосредственным процессом жизни для выработки соответствующего отношения к ней» (Слободчиков, Исаев, 1995. С. 183).

Как отмечает В.Ф.Петренко, «осознание средств сознания... необходимо субъекту для разведения картины (образа) мира и собственно действительности. Действительность репрезентирована субъекту через призму чувственной модели мира (перцептивный образ) или через знаковые, концептуальные модели, и в этом плане для наивного нереф-лексирующего субъекта действительность оказывается манифестированной некоторой моделью мира, «слитной» с этой моделью. Рефлексия средств познания, более разработанная для понятийных форм, позволяет через констатацию множественности возможных моделей мира развести (вычленить) объект познания и выработанные в истории науки средства познания и тем самым, преодолевая позицию «наивного реализма», обеспечить субъекту определенную свободу в выборе и конструировании средств познания» (Петренко, 1988. С. 31).

Согласно В.И.Панову, рефлексивный акт может выступать как особая форма самоосуществления сознания в его онтологическом плане, т.е. в качестве формы бытия (Панов, 2002).

Ю.А.Шрейдер, обсуждая суть открытия В.А.Лефевра (описание структур рефлексии в алгебраической форме) и рефлексивных механизмов в человеческом сознании, расширяет понятие рефлексии как сознательного отслеживания и анализа человеком собственных мыслей и включает в него знания о том, как человек осознает (оценивает) свои намерения и свою оценку этих намерений (Шрейдер, 1990).

М.А.Розов отмечает два существенно различных значения поня-^тия «рефлексия»:

к • лефевровское значениерефлексии, как конкретного механизма Или «автоматического» выбора в бинарных ситуациях, безразличного ⁸ Широких пределах к содержанию того, что именно выбирается;

- рефлексия как содержательный анализ, способность человека постигать свой внутренний мир и строить картину своих состояний. Человек, например, не только видит звезду, но и знает, что он ее видит

(Розов, 1990)..

А.В.Карпов и В.В.Пономарева находят более емкую формулу: «рефлексия - не только продукт сознания, но также форма его существования,важнейшее его условие... и один из его основных механизмов». И далее: «ни отождествление, ни обособление рефлексии и аь знания абсолютно неправомерны... и неконструктивны в плане решения обеих этих проблем» {Карпов, Пономарева, 2000. С. 3-4). Любопытно утверждение авторов о том, что «рефлексия -это та область, где существуют (и реально действуют) максимальные возможности для «отступления» от объективных законов и закономерностей как

таковых» (Там же. С. 7).

Об этом же значительно ранее и несколько иначе сказано у Е.П.Велихова, В.П.Зинченко и В.А. Лекторского: сознание (в его рефлексивном слое) - дальнейший шаг в направлении свободы, вневременное и вне-пространственное образование (Велихов, Зинченко, Лекторский, 1988). Блестящий пример подтверждения этой свободы сознания -рефлексии находим у М.М.Бахтина:«...- все эти определения (своего образа),как пристрастные, так и объективные, находятся у иегов руках, и не завершают его именно потому, что он сам сознает их; он может выйти за их пределы и сделать их неадекватными. Он знает, что последне е слово за ним и, во что бы то ни стало, стремится сохранить за собой это последнее слово о себе, слово своего самосознания. Чтобы в нем стать уже не тем, что он есть. Его самосознание живет своей незавершенностью, своей «незакрытостью и нерешенностью» (Бахтин, 1994. С. 45). Возвращаясь к трактовке рефлексии в работе В.А.Карпова и В.В.Пономаревой, отметим, что авторы считают «контакт субъектов и их сознаний просто невозможным без рефлексивных средств и процессов» (Карпов, Пономарева, 2000, С. 9), что, на наш взгляд, инвер-сирует проблему, в силу того, что, как мы уже неоднократно отмечали, контакт и есть сущностная характеристика сознания и, соответственно, рефлексии. Весьма спорным является утверждение А.В.Кар поваиВ.ВЛономаревой о принципиальной континуальности рефлек сии и самого сознания (Там же, С. 11).

Обсуждая проблему преодоления полной поглощенности текущим процессом жизни и возможностью занятия позиции над ней, В.И.Сло-бодчиков и Е.И.Исаев в качестве первого этапа преобразования бытийного сознания в рефлексивное сознание рассматривают осознание себя или самосознание (Слободчиков, Исаев, 1986). Авторы считают достаточными формами этого процесса самопознание, самооценку, самоконтроль и самопринятие.

В.В.Столин утверждает, что «единицами самосознания личности являются не образы сами по себе, и не самооценки в когнитивной или эмоциональной форме, и не образы плюс самооценки. Единицей самосознания личности является конфликтный смысл «Я», отражающий столкновение различных жизненных отношений субъекта, столкновение его мотивов и деятельностей» (Столмн, 1983. С. 123).

Некоторые истоки этой конфликтности прекрасно иллюстрируются М.М.Бахтиным: «Сознание себя самого все время ощущает себя на фоне сознания о нем другого, «я для себя» - на фоне «я для другого». (Бахтин, 1994. С. 100). Так, «в «Бедных людях» самосознание бедного человека раскрывается на фоне социально-чужого сознания о нем»(Тамже. С. 101). Приведем полностью рассуждение М.М.Бахтина, тем более что в психологии трудно найти столь же блестящий пример анализа работы самосознания: «в самосознание героя проникло чужое сознание о нем, в самовысказываниегероя брошено чужое слово о нем; чужое сознание и чужое слово вызывают специфические явления, определяющие тематическое развитие самосознания, его изломы, лазейки, протесты, с одной стороны, и речь героя с ее акцентными перебоями, синтаксическими изломами, повторениями, оговорками и растянутостью, с другой стороны» (Там же. С. 103). М.М.Бахтин анализирует также «двояко-направленные слова, включающие в себя как необходимый момент отношениек чужому высказыванию». В связи с этим М.М.Бахтин выделяет «речевой стиль, определяемый напряженным предвосхищением чужого слова» (Там же. С. 98). «Ог-Лядка проявляется, прежде всего, в характерном для этого стиля тор-Можении речи и в перебивании ее оговорками» (Тамже. С. 99). Таким °бразом, конструируется «скрещение и пересечение в каждом элементе Знания и слова двух сознаний, двух точек зрения, двух оценок» (Там *°^е- С. 105). При этом, как пишет М.М.Бахтин, предвосхищение стре-"сяк дурной бесконечности. «Тенденция этих предвосхищений сво-

дится к тому, чтобы непременно сохранить за собой последнее слово. Это последнее слово должно выражать полную независимость героя от чужого взгляда и слова, совершенное равнодушие его к чужому мнению и чужой оценке. Но именно этим предвосхищением чужой реплики и ответом на нее он снова показывает другому (и себе самому) свою значимость от него. Он боится, как бы другой не подумал, что он боится его мнения, Но этой боязнью он как раз и показывает свою зависимость от чужого сознания, свою неспособность успокоиться на собственном самоопределении» {Там же. С. 125).

Нагромождение форм внутреннего диалога (контакта) граничит с потерей внутренней ориентировки, самоопределенности и свободы. Особенно, если в работу включаются «лазейки сознания и слова» как особый прием «оставления за собой возможности изменить последний тотальный смысл своего слова» (Там же. С. 129). Как пишет М.М.Бахтин, «лазейка делает зыбкими все самоопределения героев, слово в них не затвердевает в своем смысле и в каждый миг, как хамелеон, готово изменить свой тон и свой последний смысл... Лазейка глубоко искажает его отношениек себе. Герой не знает, чье мнение, чье утверждение, в конце концов,-его окончательное суждение: его ли собственное-покаянное и осуждающее, или, наоборот, желаемое и вынуждаемое им мнение другого, приемлющее и оправдывающее» {Там оке. С. 131).

Психологические «иллюстрации» М.М.Бахтина могли бы хорошо отразиться, на наш взгляд, в моделях В.А.Петровского об отраженное™ (идеальной репрезентации) субъекта в витальном, социокультурном, межличностном пространствах. {В.А.Петровский, 1996. С. 172-213).

В многочисленных «фигурах» самокорреции содержания самосознания, описываемых М.М.Бахтиным на материале произведений Ф.М.Достоевского, легко усмотреть эмпирический материал, релевантный (соотносимый) с позже сфомулированным теоретическим тезисом В.А.Петровского о том, что «творческий акт лишь тогда имеет б глазах индивида реальный смысл, когда он обнаруживает в этом акте свободу от чьх-либо предположений и схем» {Там же. С. 160).

ГЛАВА 5. ЯЗЫК И СОЗНАНИЕ

Обстоятельный обзор проблемы взаимосвязи языка и сознания содержится в книге В.Ф.Петренко «Психосемантика сознания» {Петренко, 1988).

Язык - материальная форма существования {Шорохова, 1961) и необходимое условие возникновения сознания {Рубинштейн, 1957). В синхроническом плане достаточность языка для существования сознания представляется проблематичной. М.К.Мамардашвили и A.M.Пятигорский отмечают, что «языковая форма понимания сознания... не должна накладываться целиком на область сознания. Мы не можем сказать: «Где есть язык - там есть сознание» (Мамардашвили, Пятигорский, 1999. С. 37).

С.Л.Рубинштейн, утверждая, что без языка нет сознания, что язык - форма сознания человека, вместе с тем отмечает неправомерность отождествления сознания с языком, сведения его к функционированию языка. «Не слово само по себе, а общественно накопленные знания, объективированные в слове, являются стержнем сознания» (Рубинштейн, 1957. С. 280).

Согласно М.К.Мамардашвили и А.М.Пятигорскому, «отличие сознания от языка может быть зафиксировано в отдельных описуемых случаях мышления и языка» {Мамардашвили, Пятигорский, 1999. С. 38). Авторы считают, что «сознание невозможно понять посредством лингвистического исследования текста», т.к. «текст может быть создан без сознания, в порядке объективного знания или спонтанно... Сознание появляется в тексте не в силу каких-то закономерностей языка, то есть изнутри текста, но исключительно в силу каких-то закономерностей самого сознания» {Там лее).

На наш взгляд, проблема языка и сознания включает в себя как минимум две подпроблемы:

I - являются ли словесная и другие знаковые формы сознания тождественными (эквивалентными) по сути или между различными знаковыми формами проявления сознания существуют качественные различия, детерминированные качественной спецификой того или иного языка как знаковой системы;

-являются ли структурно эквивалентными диахронический (эво-^Ционный, филогенетический) и синхронический подходы к анализу

соотношения языка (знаковой формы) и сознания. Если нет, то могут ли в уже существующем (сформированном) сознании функционировать индивидуальные (уникальные) или сходные онтогенентически сформированные несловесные знаковые формы сознания.

Недифференцированность проблем языка и сознания, в частности, недифференцированность словесных и других знаковых систем в проблеме сознания приводит к слишком общим суждениям, типа: сознание есть всегда словесно означенное отражение (где нет знака, там нет и сознания) (Спиркин, 1972); или: системообразующим фактором и движущей силой становления сознания в антропогенезе была знако-во-речевая сигнализация (Чуприков, 1999).

В контексте дифференциации различных проблем языка и сознания становится понятным высказывание Е.П.Велихова, В.П.Зинченко и В. А. Лекторского о недостаточности слова как прибора для изучения сознания, неполноте данности сознания в слове и необходимость анализа также предметного действия и чувственного образа при изучении сознания (Велихов, Зииченко, Лекторский, 1988).

Несомненно, что концептуальная линия культурно-исторической психологии Л.С.Выготского, прежде всего и более всего, связана с материалом словесного, речевого сознания. А.Р.Лурия связывает открытие Л.С.Выготского с положением о смысловом и системном развитии значения слова (Лурия, 1979). По мнению А.Р.Лурия, Л.С.Выготский «сближал факт развития значения слова с фактом развития сознания... поэтому учение о развитии смыслового и системного значения слова может быть одновременно обозначено как учение о смысловом и системном развитии сознания» (Там же. С. 52). В этом контексте понятен тезис автора о слове как элементе, формирующем сознание посредством ан-нотативноЙ, референтной функции слова, т.е. обозначение через слово предмета, действия, качества (свойства) и отношения. В отличие от человеческого, «язык» животных не обозначает постоянной вещи, признака, свойства, отношения, а лишь выражает состояние или п ережив у ния животного. Поэтому он не передает объективную информацию, а лишь насыщает ее теми же переживаниями, которые наблюдаются У животного в то время, когда оно испускает звук... и производит известное обусловленное аффектом движение» (Там же. С. 28). У человека же, благодаря слову, «мир удваивается». Человек без слова имел дело только с теми вещами, которыми он мог манипулировать. С помощью

языка, который обозначает предметы, он может иметь дело с предметами, которые непосредственно не воспринимались и которые ранее не входили в состав его собственного опыта» (Там лее. С. 37).

Удвоение мира посредством слова существенно расширяет возможности человека и позволяет ему:

- произвольно вызывать те или иные образы независимо от их реального наличия, т.е. произвольно управлять этим вторым миром;

- оперировать с предметами даже в их отсутствие;

- передавать опыт от индивида к индивиду, усваивать опыт.

Как отмечает А.Р.Лурия, «с появлением языка как системы кодов, обозначающих предметы, действия, качества, отношения, человек получает как бы новое измерение сознания» (Там же. С. 38).

Вслед за Л.С.Выготским, А.Р.Лурия отмечает абстрагирующую, обобщающую, анализирующую функцию слова, фиксируя, таким образом, категориальное значение слова. «Каждое слово не только обозначает предмет, но... и выделяет признак, существенный для этого предмета, анализирует данный предмет», т.е. слово анализирует и обобщает, относит к предметной категории, а «обобщение есть важнейшая операция сознания» (Там же. С. 43). Удвоение мира посредством слова, в свою очередь, может виртуализировать контакт и неимоверно расширять внутреннюю свободу человека. Как пишет А.Р.Лурия, «переход значения слова на стадию отвлеченных понятий не только обеспечивает значительно более совершенную переработку получаемой информации, но вместе с тем придает познавательным процессам ту свобод у, о которой говорил еще А.Гельб...» (Там же. С. 81).

Глубокий исследователь, А.Р.Лурия не может пройти мимо вопроса о механизмах продуцирования речи, порождения сознания, и высказывает предположение о том, что высказывание исходит из «первичной мысли, или замысла, которые лишь затем превращаются в систему слов, образующих фразу» (Там же. С. 154).:. Таким образом, и в работе А.Р.Лурия, помимо идеологии языкового дознания (слово -клеточка сознания) мы обнаруживаем идею других средств (форм) сознания, которые, в частности, «регулируют селектив-Чость (определяют верность - неверность выбранного слова в случаях Равновероятного«всплыванияслов») (Тамже.С. 114),определяютза-Мысел или «первичную мысль», определяют наглядно - действенный Характер «сознания умственно отсталого ребенка» (Там же. С. 70).

В медико-психологической практике накоплено достаточно фактов, доказывающих при всей тесной взаимосвязи сознания и речи, как материального средства существования языка, их нетождественность. А.М.Иваницкий, ссылаясь на исследования О.А.Сидоровой, утверждает, что потеря речевой функции еще не приводит непосредственно к нарушению сознания. Больной сохраняет свою ориентировку во времени и пространстве и в случае обратного развития болезни, как это нередко бывает при поражениях сосудистого генеза, может полностью воспроизвести свои переживания и ход событий за период выпадения речевой функции. С другой стороны, как отмечает А.М.Ива-ницкий, сознание может быть нарушено и при сохранении речевой функции. Так, при старческом слабоумии - болезни Альцгеймера- описан так называемый «симптом зеркала». Он проявляется в том, что больной, увидев в зеркале свое изображение, принимает его за другого человека и вступает с ним в беседу. В данном случае вряд ли можно говорить, что больной находится в полном сознании, хотя речь у него формально сохранена (Иванщкий, 1994).

В какой форме реализуется сознание в этом и множестве,других случаев несловесной представленности фактов сознательной регуляции деятельности, поведения?

Все еще уникальной и проливающей свет на эту проблему является работаЕ.Ю.Артемевой по психологии субъективной семантики (Артемьева, \999). В проведенном Е.Ю.Артемьевой исследовании приводится убедительное доказательство (в прямом и обратном экспериментах) существования визуальной семантики форм. При восприятии визуально - представленных объектов «существуют как бы два этапа квалификации объекта: его «допредметная»,грубая эмоционально-оценочная квалификация, и собственно предметное, категориально - понятийное рассмотрение» (Там же. С. 121).

Согласно Е.Ю.Артемьевой, «существует единый механизм семантического атрибутирования разномодальных объектов, и вообще, объектов любой природы. Объект мира презентируется субъекту своим единообразно оцениваемым семантическим кодом» (Там же. С 122). Исследования Е.Ю.Артемьевой показали, что пространство, время и социальный мир оцениваются человеком в разных «метрических» системах, Субъективная интерпретация объектов различного типа (изображения, временные интервалы, ситуации) при ретроспективном ан-

кетировании оказалась связанной с существенно разными категориями, используемыми испытуемыми. Для изображений, это прямые и метафорические свойства объекта; для временных интервалов - свойства объекта «для меня»; для ситуаций - свойства объекта, воздействующие на оценивающего и свойства объекта «для меня» (Там же. С. 146). Обоснование «визуальной семантики», т.е. доказательство существования стабильной структуры оценок отношения к визуально представленным формам осуществлено Е.Ю.Артемьевой совместно с Л.С.Назаровой в «обратном» эксперименте, когда испытуемые, не участвовавшие в оценивании, по оценкам других испытуемых узнавали объекты или их изображения (Там же. С. 205). I Более того, в исследованиях Е.Ю.Артемьевой показано «взаимопроникновение частных семантик» - визуальной, вкусовой, цветовой и т.д. Испытуемые Е.Ю.Артемьевой находили аналоги объектов одной природы среди объектов другой природы. При этом аналогами являлись объекты, имеющие идентичные семантические коды. По мнению Е.Ю.Артемьевой, существуют как модальные семантики (и соответственно сознания)-тактильная, обонятельная, визуальная, вкусовая и т.д., так и семантики внемодальной природы: временные интервалы (сознание времени); семантика объектов социальной природы (восприятие человека человеком); объектов материальной культуры. Можно утверждать, что взаимопроницаемость (взаимопроектируемость) этих семантик обеспечивает «семантическое единство субъективного мира». В контексте исследований Е.Ю.Артемьевой становится понятной категоричность утверждения Э.Б.Маркаряна о том, что сознание не имеет иного бытия, кроме как в языке. Нам непосредственно дан только язык, и только в нем - содержание сознания (Маркарян, 1976). К счастью языков оказывается много -язык образов, звуков, запахов, касаний и т.д. и оказывается, что действительно, как утверждает О.А.Донских, язык это любой способ намеренного обращения одного существа к другому, и сознательность оказывается более важным критерием языка, чем передача информации и коммуникация (Донских, 1993). t В социально нормированных формах поведения, как предполагает °-Ф.Петренко, носителями значения могут выступать ритуалы, выра-^Зйтельные движения, танцы, жесты и т.д. (Петренко, 1988. С. 9).

Ш

В соответствии с культурно-историческим подходом Л.С.Выготского, формы или языки проявления и развития сознания можно принципиально дифференцировать покритерию естественного (органического) или искусственного (высшие психические функции) происхождения и функционирования (Выготский, 1982).

Определенная систематизация языков, в этом плане, содержится в работе Ю.С.Степанова (Степанов, 1971). На это отличие с позиций популяционного механизма формирования полиморфизма межполушар-ной асимметрии мозга человека указывает, в частности, В.В.Аршавс-кий. Согласно автору, заложенный природой фундаментальный принцип функциональной межполушарной асимметрии человека определяется семантическими характеристиками, связанными с эволюцией образа и слова от знака естественного к знаку искусственному. Эта закономерность прослеживается и в онтогенезе каждого человека, и в филогенезе человека как вида (антропогенезе), и в развитии культуры человеческого общества в целом (Аршавский, 1999).

Естественно - языковую природу сознания исследуют Е.Ю.Артемьева, В.Ф.Василюк, В.П.Зинченко и др. Что касается искусственно -языковых механизмов функционирования сознания, то любопытный обзор и концептуальный поиск находим в работе Н.Г.Салминой. Автор анализирует различные схемы (концепты) знакового порождения и

Рис 5. Модель взаимосвязи идеальных (знаково-символических) и реальных (предметных) явлений в системе субъект-субъектных отношений.

функционирования: семантический «треугольник» Г.Фреге-Огдена-Ри-чардса (предмет - знак - значение); «квадрат» Л.А.Абрамяна (предмет-знак - адресат- отношение); «сикстет» Р.Якобсона (отправитель - получатель - контакт - шифр - контекст - сообщение) и конструирует оригинальную схему, позволяющую осуществлять содержательный психологический анализ «знаковой ситуации» (Салмина, 1988).

Графически мы бы представили концепт Н.Г.Салминой следующим образом (рис.5).

На рисунке обозначено смещение значения (смысла), т.е. степень несовпадения воспринимаемой информации (сообщения) отправителем и получателем, в терминологии Р.Якобсона. Этот сдвиг значения (смысла) может быть вызван как «внешними» по отношению к субъектам - адресату и адресанту, обстоятельствами, например, различная идентификация предмета (явления) или знака, обусловленные различными контекстами, так и индивидуальными особенностями взаимодействующих субъектов, включая намеренное смещение значений (смыслов) одним из партнеров для достижения определенных целей (изменение направленности сознания или расширение сознания).

В нашем исследовательском опыте изменение направленности сознания достигалось простой процедурой опроса, в котором студенты второго курса педуниверситета последовательно определяли словосочетания: «хороший учитель», «уважаемый учитель», «красиво работающий учитель», «высококвалифицированный учитель». В соот-

Таблица1(%).

Чувствительность категориальных форм сознания к языковым

формам сознания.

^"\. Направленность ^^^^ сознания Структурно- ^""^-^^ ^: образующая сознания ^"\^	Хороший учитель	Уважаемый учитель	Красиво работающий	учитель	Высококвалифицированный	учитель
_i_ Знания по специальности
^_ Методика работы
__ Психология а работе
___Личностные качества
g£ Организационные умения
и___Объем представлений					2!3

ИЗ

Хороший учитель

Уважаемый учитель

Красиво работающий учитель

Высококвалифицированный учитель

ветствии сранее выявленной структурой учебно-профессионального сознания (Сколов, 1989, в, 1991,6,) ответы были сгруппированы по категориям: знание специальности, методические умения, использование психологии в работе, личностные качества и организационные умения. Количественная представленность структурных составляющих (категорий) учебно-профессионального сознания студентов оказалась зависимой от качественной определенности (направленности) сознания

(см. табл. 1).

Если в структуре учебно-профессионального сознания студентов объединить компоненты узкопрофессионального характера (технократическая установка), а именно: знания по специальности, методика работы, организационные умения;и компоненты,выражающиегума-нистическую установку (психология в работе, личностные качества специалиста), то, согласно табл. 1, окажется, что языковой форме сознания «высококвалифицированный учитель» более (частотно) соответствует технократическая установка, а форме «хороший учитель» -гуманистическая установка сознания.

ГЛАВА 6. ОНТОГЕНЕЗ СОЗНАНИЯ '

Не затрагивая проблемы возникновения сознания в филогенезе, все же отметим, что та легкость и бесспорность, с которой решалась эта Проблема в философско-психологическом плане в советской психологии, столь же легко вызывает споры и серьезные сомнения в возможности или единственности такого пути зарождения сознания. Б.М.Ал-лахвердов критически оценивания возможности концептуального подхода Л.С.Выготского по проблеме генеза сознания в культурно - историческом плане, приходитк заключению, что «социальные процессы оказывают огромное влияние на сознание, но они не могут его породить» (Аллахвердов, 2000. С. 210) и «сознание как самоочевидность (непосредственная данность) не может само по себе возникнуть ни в трудовом процессе, ни в общении, ни в других социальных контактах. Оно должно существовать до начала социального взаимодействия. Ведь даже выражаемые в словах значения и смыслы могут появиться в сознании, только если оно уже существует» (Там же. С. 211)., Не аналогизируя данного вопроса с дилеммой первичности яйца или курицы, отметим, что сущность сознания и генезис сознания - несколько разные проблемы и, возможно, что Л.С.Выготский прав по сути, но не в общем вопросе генеза сознания, т.к. у Л.С.Выготского он (вопрос) всегда обретал конкретную форму. Так, соотнося детское и взрослое сознание (мышление), Л.С.Выготский отмечает, что «ребенок мыслит в качестве значения слова то же, что и взрослый (те же предметы), благодаря чему возможно понимание между ними, но мыслит то же самое содержание иначе, иным способом, с помощью иных интеллектуальных операций» (Выготский, 1982). Согласно Л.С.Выготскому, «слова ребенка могут совпадать со словами взрослого в их предметной отнесенности и не совпадать в значении» и поэтому, «различение значения слова и отношения его к тому или иному предмету, различение значения и названия слова дают нам ключ к правильному анализу развития детского мышления на ранних ступенях» {Там же.). Поэтому можно согласиться с В.М.Аллахвердовым, что «однажды порожденное по одним причинам, сознание далее развива-^ется по другим причинам, внутренне присущим уже самому сознанию» КАлпахвердов, 2000. С. 358), т.е. тому, что А.Н.Леонтьев называл «кон-*Фегно-психологической теорией сознания».

*лава подготовлена при участии Н. Л. Быковой

В одной из работ А.Н.Леонтьева онтогенез сознания в теории Л.С.Выготского разворачивается следующим образом. То, в чем вы ражается развитие сознания, - это развитие значений. У ребенка первоначально значения имеют простейшее строение. В них преломляются и делаются предметом осознания лишь «поверхностные» свойства и связи окружающего мира. В дальнейшем строение значений усложняется, образуя относительно сложные системы, предметный мир обобщается более полно и глубоко. Теперь он выступает в сознании ребенка не как «коллекция», а как все усложняющаяся система. Вместе с тем осознается и сам человек, его внешние качества, его социальные качества, наконец, его внутренние качества. На этой основе рождается самооценка, самосознание. Возникают «третичные», как иногда говорил Л.С.Выготский, межфункциональные связи и отношения, строится сознательная личность. Теперь человек поднимается до высшего осознания мира и себя в этом мире; как и его сознание, жизнь человека становится понятийной. Итак, благодаря значениям, в которых преломляется в сознании внешний мир, поведение человека делается разумным. Как бы обращаясь на поведение, значения делают его сознаваемым, подконтрольным, и оно приобретаетчерты воли. Наконец, в системе значений обобщается, осознается мир внутренних переживаний - человек выходит из рабства аффектов и обретает внутреннюю свободу (А. Я. Леонтьев, 1983, б).

Дата добавления: 2014-11-26