От лотоса к пренауке 19 страница

Довольно быстро выяснилось, однако, что точное знание естественных и технических наук абсолютно не приспособлено для маскировки политических прова­лов и волюнтаристских решений нового руководства страны. Выводы последовали незамедлительно. Науч­ная основа первого пятилетнего плана (модели межот­раслевого баланса и т. п.), были объявлены «буржуаз­ной цифирью», начался интенсивный и небезуспешный поиск «вредителей» среди ученых в среде научно-тех­нической интеллигенции. Соответственно, были раз­громлены все общественные профессиональные орга­низации научного сообщества СССР. Их заменили общественно-государственные суррогаты типа госу­дарственных академий наук и т. п., находящиеся под полным партийно-государственным контролем. Нако­нец, были закрыты практически все данные о состоя­нии и структуре научного потенциала страны. На дол­гие десятилетия социологическое исследование науки было приостановлено.

Между тем интерес к этой тематике в мире продол­жал расти, причем существенную роль играли близкие к марксизму исследователи левого толка, среди которых следует выделить такую крупную фигуру как Джон Десмонд Бернал. Фундаментальный труд Дж. Д. Бернала «Социальная функция науки» (J.D.Bemal, The Social Function of Science, London, 1939.) был опубликован в январе 1939 года. Тема книги кратко представлена в подзаголовке «Что такое наука, и на что она способ­на». Идеи книги о науке для всех, о службе науки об­ществу, о плановом начале в науке, о важности при­ложений науки для изменения судьбы человека — все эти идеи стали предметом критики. Они проходили во время второй мировой войны инкубационный пе­риод. А с ее окончанием эти идеи стали частью все­общей уверенности, что отныне все должно идти по-новому.

Ученых категорически не устраивало, что среди главных персонажей кровавого военного театра ря­дом с именами доблестных генералов (Г. Жукова, Д. Эйзенхауэра, Ш. де Голля и др.) появлялись имена не менее доблестных коллег по научному цеху (Н. Ви­нера, В. фон Брауна, С. Королева, Р. Оппенгеймера, И. Курчатова...).

Дело, однако, не ограничивалось чисто моральны­ми проблемами. Гораздо более существенным оказа­лось то, что науку после окончания войны оказалось не так просто «демобилизовать». Экстенсивный харак­тер развития науки в военные годы, когда от создания новых эффективных систем вооружения зависело само существование страны, требовал подключения все новых ресурсов; любые жертвы оправдывались необ­ходимостью достижения главной цели («Все для по­беды!»).

В первые послевоенные годы сложилась и даже находила теоретическое обоснование идеология «боль­шой» науки, организованной по иерархическому прин­ципу, принятому в крупных отраслях производства. Отрезвление наступило довольно быстро. Путь разви­тия «большой» науки оказался тупиковым, прежде всего экономически.

Если целью государственной политики является не успех в решении какой-либо одной очень узкой про­блемы любой ценой (к примеру, победы в войне), а прогресс в некоей широкой области (экономическое развитие и процветание государства), то концентрацию усилий на неком узком направлении и принесение в жертву всех остальных было трудно оправдать и объяс­нить населению демократической страны¹. Альтерна­тивой был переход на интенсивный путь развития науки, поиск ее внутренних ресурсов (организацион­ных, информационных и др.), которые в «большой» науке выпадали из поля зрения.

¹ Правомерность жертв ради «светлого будущего» могла об­суждаться только в тоталитарных странах. Результаты известны.

Естественно, что этот поиск можно было поручить и доверить только самим ученым. И в 50-е годы в США и других странах развертывается огромная программа исследования социологических, психологических, эко­номических, организационных и иных особенностей развития науки как социального института. В этой программе исследований нарождающаяся социология науки заняла достойное место.

Социология науки

Формирование социологии науки как самостоя­тельной области знания, обладающей всеми присущи­ми такой области атрибутами, совершенно справедли­во связывается с творчеством одного из крупнейших социологов XX века Роберта Кинга Мертона.

Р. Мертон, ученик, соратник, а затем и один из наиболее серьезных оппонентов основоположников американской социологии Питирима Сорокина и Тол-кота Парсонса. Его обращение к социологии науки было связано с критическим анализом существующих кон­цепций социологии знания, признанием ее принципи­альной неспособности существенно продвинуться в изучении науки и научного знания. Такое продвиже­ние требовало существенного изменения объекта ис­следования и четкой характеристики исследовательс­кого поля. Опыт работ в этой области, начиная с 30-х годов (книга «Наука, технология и общество в Англии XVII в.», ряд статей по спорам о приоритете в истории науки, попытка описать нормы поведения ученых в статье 1942 года и т. п.), позволил Р. Мертону сформу­лировать общие требования к той специальной облас­ти социологии, созданием которой он намеревался заняться.

1. Социология науки, являясь ветвью социологии, должна вносить свой вклад в развитие социологи­ческого знания в целом.

2. Социология науки, если она претендует на статус самостоятельной научной области, должна иметь свой предмет, специальную понятийную базу и свои методы исследования.

3. Социология науки, если она претендует на универ­сальность своих понятий и методов, должна допус­кать исследование с их помощью своих собствен­ных представлений и инструментов.

Четкая и амбициозная формулировка характерис­тик новой сферы социологического исследования, од­нако, не предполагала отказа от тех теоретических наработок и интуитивных представлений, которыми была так богата история изучения науки и обществен­ного обсуждения связанных с нею проблем. Наоборот, Р. Мертон, прекрасно знакомый с историей науки, стре­мился определить свое отношение к ее важнейшим проблемам, не уклоняясь от их обсуждения, но в необ­ходимых случаях давая их интерпретацию в терминах новой социологической дисциплины.

Р. Мертона принято считать основоположником «институциональной» социологии науки, так как наука для него исключительно социальный институт. Алю-бой социальный институт с точки зрения структурно-функционального анализа — это прежде всего специ­фическая система отношений, ценностей и норм пове­дения. Для утверждения специфики социологии науки крайне важно было показать типологические отличия этого института в современной социальной системе.

Этому требованию, по мнению Р. Мертона, вполне удовлетворяет внутренний тип институциональной орга­низации науки — «сообщество» — выделяющий инсти­тут науки из государственной бюрократии. Важнейши­ми организационными характеристиками социальной системы типа «сообщества» (community, Gemeinschaft) является опора на представление об общности цели, ус­тойчивые традиции, авторитет и самоорганизацию, в то время как в ее арсенале отсутствуют характерные для систем типа «общество» (society, Gesellschaft) механиз­мы власти, прямого принуждения и фиксированного членства¹.

Нужно было, однако, показать, каким образом на­учное сообщество может гарантировать целостность науки как сферы деятельности и ее эффективное фун­кционирование, несмотря на то, что ученые рассредо­точены в пространстве и работают в различном обще­ственном, культурном и организационном окружении.

' Этот выбор вполне соответствовал духу времени — именно в послевоенные голы в американском обществе резко возрастает интерес к роли институтов гражданского общества и их сосуще­ствованию с государственной бюрократией, а также процессу формирования ученых в американских университетах, где вы­пускник аспирантуры, одновременно с ученой степенью получал десятилетний опыт жизни в условиях реального самоуправления и навыки корпоративного поведения.

Концептуальный каркас мертоновской социологии науки включал следующие конструктивные агрегаты. Целостность сообщества должна была задаваться общей целью и интенсивной деятельностью каждого участни­ка по ее достижению, Соответственно, система поощ­рений должна была быть прописана понятно и прозрач­но. Поскольку деятельность реализуется в конкурент­ной среде, нормы и правила, гарантирующие честную конкуренцию, должны быть простыми и понятными всем участникам. Острота конкуренции должна специально стимулироваться с тем, чтобы интенсивность деятель­ности была максимальной. Система должна быть очень устойчивой, чтобы деятельность участников не подвер­галась существенным искажениям под влиянием мест­ных условий (культурных традиций и законов страны проживания; конкретных организационных форм на месте работы участников; идеологических и политичес­ких различий). Наконец, концепция должна была быть рациональной, прозрачной и компактной, с тем чтобы обеспечить ее успешное развертывание в материале, по возможности исключая многозначность интерпретаций.

Такая концептуальная схема поначалу существо­вала только в интуиции автора (сейчас мы реконстру­ируем ее post factum), тем большее восхищение вызы­вает ее последовательная реализация самим Р. Мерто-ном и его последователями.

Цель науки, с точки зрения социолога, Р. Мертон формулирует максимально определенно в традициях британской эмпирической философии: «Постоянный рост массива удостоверенного научного знания». В этой формулировке он оставляет за скобками все вопросы истинности, объективности научного знания, то есть все философские проблемы и сюжеты. «Удостоверенное», то есть признанное в этом качестве научным сообще­ством на сегодняшний день. Если завтра в связи с прогрессом науки представления о научном знании изменятся, для его «удостоверения» и оценки сообще­ство будет использовать другие критерии и оценки. Эти изменения, как и юридические законы, имеют обрат­ную силу только в пользу «подсудимого». Никто не будет судить его за ошибки, которые он сделал вместе с сообществом. Однако если в его ранней работе обна­ружится вовремя не оцененная идея или данные, его приоритет будет обеспечен.

В соответствии с таким пониманием общей цели сообщества интерпретируется и представление об ин­дивидуальном вкладе (вкладах) каждого участника. Признанием вознаграждается не просто квант нового знания (идея, теория, гипотеза, наблюдение или фор­мула), но прежде всего вклад в общее дело, что помо­гает всему сообществу продвинуться к общей цели. В этой связи новое знание получает статус вклада (а автор — приоритет) только после того, как его ав­тор доведет свой результат до всех участников по стандартным для сообщества информационным кана­лам. В условиях острой конкуренции, когда над одной проблемой во всем мире работают иногда сотни иссле­дователей, такое понимание вклада — единственный способ хотя бы несколько смягчить остроту борьбы за приоритет и придать ей цивилизованные формы. В ос­нове идеи вклада лежит представление о «решенной проблеме», принципиальная инновация, укоренивша­яся в европейском естествознании со времен британ­ской эмпирической школы. Результат, удостоверенный редколлегией и опубликованный в дисциплинарном журнале, признается событием, «закрывающим» ис­следуемую проблему на данный момент. Этот резуль­тат входит в дисциплинарное знание. Его можно об­суждать и опровергать, но им нельзя пренебрегать — это свидетельство некомпетентности. Таким образом, вкладом в дисциплинарное знание (основным мерилом заслуг ученого перед сообществом) является либо пе­ревод в разряд решенных какой-либо новой проблемы, либо опровержение или корректировка решения про­блемы, которая уже была известна.

Пожалуй, наибольшую, местами до сих пор не пре­кратившуюся дискуссию, вызвали сформулированные Р. Мертон ом императивы научного этоса^, обеспечива­ющие нормативную составляющую научного сообщества.

' Термин «этос» означает набор правил и норм, действующих в определенной среде аналогично нравственным, но не являю­щихся таковыми по существу (отсутствуют нравственные макси­мы и, соответственно, такие регулятивы, как идеал, совесть и т. п. рефлексивные атрибуты — основа любой этической системы).

Глава 1. Социология науки и звания

Императивы — это своего рода минимальные нор­мы, гарантирующие честную конкуренцию в науке, основу профессионального поведения. Попытки мно­гих социологов обнаружить и зафиксировать эти им­перативы эмпирически не привели, да и не могли привести к успеху. Эти императивы теоретически выведены Р. Мертоном, реконструированы на базе его наблюдений за поведением членов научного сообще­ства, как и большинство норм — на базе исследования различных форм отклоняющегося поведения. (Никто ведь не пытается эмпирически зафиксировать следы или действие категорического императива И. Канта). Императивы — это нормы, регулирующие поведение ученого. Это отношение к его поведению и результа­там работы, которое он должен {долженствование — смысл любого императива) ожидать со стороны сооб­щества, реакция, на которую он должен рассчитывать, добиваясь научного признания. Само же признание не является результатом соблюдения каких бы то ни было норм — в науке оцениваются только отличные успехи, о примерном поведении и прилежании вспоминают лишь в случае их отсутствия.

Р. Мертон формулирует 4 императива: универса­лизм, коллективизм, организованный скептицизм и бескорыстие.

Универсализм подчеркивает внеличностный ха­рактер научного знания. Научные высказывания отно­сятся к объективно существующим явлениям и взаи­мосвязям, и они должны быть универсальны, то есть справедливы везде, где имеются аналогичные условия, а истинность утверждений не зависит от того, кем они высказаны.

Универсализм проявляет себя в провозглашении равных прав на занятия наукой и на научную карьеру для людей любой национальности и любого обществен­ного положения. Он обусловливает интернациональный и демократический характер науки.

Коллективизм предписывает ученому незамедли­тельно передавать результаты своих исследований в пользование сообществу. Научные открытия являются продуктом сотрудничества, образуют общее достояние, в котором доля индивидуального «производителя» весь­ма ограничена, и ему следует сообщать свои открытия другим ученым тотчас после проверки свободно и без предпочтений. «Право собственности» в науке (речь идет о фундаментальной науке) фактически существу­ет лишь в виде признания приоритета автора.

Бескорыстие предписывает ученому строить свою деятельность так, как будто кроме постижения истины у него нет никаких других интересов. По сути дела этот императив является максимальным выра­жением «академической свободы», на которую обре­чен настоящий ученый. Р. Мертон излагает требова­ние бескорыстности как предостережение отпоступ_: ков, совершаемых ради достижения более быстрого или более широкого профессионального признания внутри науки.

Организованный скептицизм Р. Мертон рассмат­ривает как особенность метода естественных наук, требующего по отношению к любому предмету деталь­ного объективного анализа и исключающего возмож­ность некритического приятия. В науке не действует аналог презумпции невиновности. Автор вклада дол­жен доказывать критикам ценность и перспективность своего результата. Они же не только вправе, но и обя­заны сомневаться, ограждая существующий корпус знания от недостаточно обоснованных претензий. Императив организованного скептицизма создает ат­мосферу ответственности, институционально подкреп­ляет профессиональную честность ученых, предписы­ваемую им нормой бескорыстия. Ученый должен быть готов к критическому восприятию своего результата.

Функциональный смысл императивов научного этоса, их ориентирующая роль в поведении ученого обусловлены тем, что сама система распределения признаний и, соответственно, мотивация исследовате­ля постоянно ставят его в ситуацию жесткого выбора одной из альтернатив.

Этот набор альтернатив Р. Мертон формулирует в виде списка, каждая позиция которого предполагает выбор между равно обоснованными стратегиями пове­дения — «амбивалентности». В списке девять позиций.

Так, ученый должен:

■ как можно быстрее передавать свои научные ре­зультаты коллегам, но он не должен торопиться с публикациями;

■ быть восприимчивым к новым идеям, но не подда­ваться интеллектуальной «моде»;

■ стремиться добывать такое знание, которое полу­чит высокую оценку коллег, но при этом работать, не обращая внимания на оценки других;

■ защищать новые идеи, но не поддерживать опро­метчивые заключения;

■ прилагать максимальные усилия, чтобы знать от­носящиеся к его области работы, но при этом по­мнить, что эрудиция иногда тормозит творчество;

а быть крайне тщательным в формулировках и дета­лях, но не быть педантом, ибо это идет в ущерб содержанию;

■ всегда помнить, что знание универсально, но не забывать, что всякое научное открытие делает честь нации, представителем которой оно совершено;

■ воспитывать новое поколение ученых, но не отда­вать преподаванию слишком много внимания и времени; учиться у крупного мастера и подражать ему, но не походить на него.

Выстроенный Р. Мертоном концептуальный каркас социологии науки выдержал испытание временем и стал основой дальнейших исследований, значительная часть которых проходила уже на материале социаль­ной системы науки как профессии.

Глава 2

СОЦИАЛЬНЫЕ ХАРАКТЕРИСТИКИ НАУЧНОЙ ПРОФЕССИИ

собных самостоятельно принимать решения и нести за них ответственность перед цеховым сообществом¹.

В описании современной свободной профессии как организационной оппозиции бюрократии должны были быть найдены и описаны некие фундаменталь­ные детерминанты профессионального поведения, которые можно было бы сопоставить или противопо­ставить детерминантам поведения, свойственным бю­рократической организации.

При этом обнаружилось и существенное отличие современных профессий. Этим отличием была ключе­вая роль культуры как конституирующего элемента профессиональной традиции. Поэтому объектами со­циологии профессий во все большей степени станови­лись те из них, которые развивались на базе непре­рывно накапливающегося знания. Не случайно в каче­стве образцового стандартного объекта социологии профессий в течение многих десятилетий выступала медицина, в которой именно развитая интеллектуаль­ная составляющая определяет кодифицированные нор­мы поведения, а также связи с различными социальны­ми группами и институтами.

■ Ванька Жуков, поступавший в учение к мастеру, на первых порах такой свободой не располагал — ответственность за его поведение лежала только на мастере, который наряду с профес­сиональными умениями должен был передать ему и правила про­фессионального поведения. Успешное учение заканчивалось экзаменом на звание подма­стерья. В этом звании ремесленник мог оставаться всю свою жизнь, работая на разных мастеров. Возможность профессио­нального роста, допуск к экзамену на звание мастера предпола­гал трех-четырехлетнее странствие по разным городам и странам с продолжением обучения в процессе работы у известных евро­пейских мастеров, каждый из которых давал отзыв о мастерстве подмастерья. Только получив такой опыт, подмастерье мог пре­тендовать на сдачу экзамена— создание шедевра (изделия, отве­чающего всем канонам профессии, и в то же время уникального в своей новизне). В случае успешной сдачи экзамена он получал звание мастера цеха — право иметь собственную мастерскую и учить молодежь.

Таким образом, проблема теоретического контек­ста социологии науки получила убедительное обо­снование в виде специальной области социологии про­фессий. Соответственно, социологическое исследова­ние науки предполагало исследование специфическо­го для науки проявления характеристик, признанных в качестве главных признаков любой свободной про­фессии.

Список этих характеристик выглядит следующим образом.

1. Обладание некоторой совокупностью специальных знаний, за хранение, передачу и расширение ко­торых ответственны институты профессий. Именно обладание такими знаниями отличает про-, фессионалов от «непосвященных», и это облада­ние, будучи продемонстрировано, получает назва­ние «экспертизы».

2. Автономность профессии в привлечении новых членов, их подготовке и контроле их профессио­нального поведения. О профессионалах судят не по таким вещам, как манеры, место рождения или политические убеждения, а по их владению соот­ветствующими знаниями и степени участия в их умножении. Поскольку по этим критериям профес­сионала могут оценивать только коллеги, профес­сия должна либо отвоевать для себя значительную автономию, либо, в конце концов, совершенно рас­пасться.

3. Наличие внутри профессии форм вознаграждения, выступающих достаточным стимулом для специа­листов и обеспечивающих их высокую мотивацию относительно профессиональной карьеры. Речь идет о потребности в такого рода вознаграждении, которое служило бы достаточным стимулом для профессионалов, будучи в то же время подконт­рольно не столько посторонним, сколько самой профессии. В той мере, в какой профессионал «за­рабатывает» вознаграждение, которое определяет­ся мнением и желаниями непрофессионалов, он подвержен соблазну изменить принципам своей профессии (как это бывает с врачами, совершаю­щими незаконные операции, или с юристами, при­бегающими к услугам лжесвидетелей).

4. Заинтересованность социального окружения про­фессии в продукте деятельности ее членов, га­рантирующая как существование, так и дей­ственность профессиональных институтов. Для самосохранения профессии необходимо установ­ление между ней и ее общественным окружением таких отношений, которые обеспечивали бы ей под­держку, а равно и охрану от непрофессионального вмешательства в ее главные интересы. На ранних этапах развития профессии обычно нуждаются в за­щитном окружении, таком, например, как протек­ция церкви, могущественного патрона или же фи­нансовая независимость самих профессионалов. Возможно, первая услуга, которую молодая профес­сия оказывает своим покровителям, — это престиж «показного» потребления (при котором главная цель— произвести впечатление на окружающих), хотя позднее она должна демонстрировать и свою способность приносить практическую пользу лю­дям, далеким от нее. В обмен на эти услуги профес­сионалы получают материальную поддержку и со­ответствующую толику престижа. В качестве другого условия следовало выдвинуть хотя бы обоснованное предположение о том, каким образом представление об общей цели науки, мотива­ция ученых, представления об общих для всех профес­сионалов императивах и т. п. в каждый момент вре­мени могут реально воздействовать на сознание и по­ведение ученого. Только при этом условии можно говорить о том, что актуальное состояние науки и кри­терии оценки будущих исследовательских результатов будут оказывать одинаковое регулирующее воздей­ствие на деятельность ученых, работающих в Таилан­де, Исландии, Парагвае и США, будь то университет­ская кафедра, исследовательский институт или подраз­деление крупного научно-технического проекта.

Иными словами, социологи науки были обязаны продемонстрировать наличие в научной профессии весьма эффективной информационной и коммуника­ционной инфраструктуры. Благодаря ей можно гово­рить, что все профессионалы не просто стремятся к достижению общей цели, а работают координирован­ие над умножением одного и того же культурного массива, корпуса научного знания, о характеристи­ках (путем «удостоверения») которого в каждый мо­мент времени они имеют возможность придти к со­глашению.

Наконец, нужно было найти эмпирический объект, на котором можно было исследовать всю совокупность основных характеристик научной профессии, включая и соответствующие информационные связи. Наука в целом, по определению, не могла выступать в качестве такого объекта, поскольку регулярная оперативная коммуникация между сообществами, к примеру, хими­ков и филологов просто отсутствует. Областью, в кото­рой подобную коммуникацию имеет смысл искать, могло быть сообщество исследователей, связанных между собой содержательно.

Эти культурно объединенные исследовательские системы, традиционно называемые дисциплинарными сообществами и были избраны в качестве основного объекта, или, в методологических терминах, основной единицы анализа..

Рассмотрим теперь уже на основе этой единицы анализа главные характеристики научной профессии.

Культурная составляшщая научной профессии

Обладание некоторой совокупностью специальных знаний, за хранение, передачу и расширение которых ответственны институты профессий. Именно облада­ние такими знаниями отличает профессионалов от «непосвященных», и это обладание, будучи продемон­стрировано, получает название «экспертизы».

Специфика научной профессии проявляется в пер­вую очередь в том, что ее культурная составляющая — совокупность специальных знаний — в своих много­численных ипостасях и проявлениях является главным содержанием научной профессии. Продукт науки, ко­торый в глазах общества предстает как «научное зна­ние» — это не данные какого-либо отдельного иссле­дования, а результат работы целой фабрики перера­ботки первичной исследовательской информации, ее экспертизы, теоретического и методологического ана­лиза, системной обработки и т. п. Как только этот ре­зультат получает статус научного знания, он, строго говоря, перестает интересовать ученых (до тех пор, пока не придет время его пересмотра) и выводится за пре­делы науки.

Постоянное пополнение корпуса удостоверенного научного знания как цель науки — это многоступенча­тая обработка информационного потока, непрерывно поступающего с переднего края исследований. В ра­боте по «удостоверению» (экспертизе) того или иного результата в качестве фрагмента, претендующего на статус вклада в знание, принимают участие практичес­ки все члены дисциплинарного сообщества. Поэтому сами результаты всегда представляются сообществу в четко стандартизованной форме научной публикации (устной или письменной), в которой закрепляется и содержание результата, и имена его авторов.

Массив дисциплинарной публикации четко орга­низован, что дает каждому участнику возможность работать с относительно небольшим фрагментом зна­ния и свой вклад оформлять достаточно экономно. «Привязка» вклада к структуре массива обеспечива­ется его расположением в системе рубрикации дис­циплинарных изданий и за счет системы ссылок, ко­торые определяют пространственные «координаты» каждого фрагмента знания и связи с более широким дисциплинарным окружением. Эффективность этих способов структуризации массива подтвердили мно­гочисленные исследования по научной информации.

Структуризация массива публикаций во времени дает возможность существенно расширить зону акту­ального знания. Для этого массив актуально действу­ющих в каждый момент времени публикаций расчле­нен на «эшелоны», находящиеся на различном удале­нии от переднего края исследований. Для участников эти «эшелоны» выступают в виде различных жанров публикации (статья, обзор, монография...). Фрагмент знания, опубликованный в каждом жанре, сохраняет свою актуальность лишь некоторое строго определен­ное, время. Срок жизни, однако, продлевается для тех фрагментов знания, которые после отбора переходят в публикацию следующего жанра: из статьи в обзор, из обзора в монографию и т. д.

| Структура массива публикаций_______________________

«Вход» массива публикаций — рукописи статей, сообщающие о результатах исследований. В процессе исследования, и особенно когда оно завершено, зада­чей его участников является выделение из общего результата (выполненного для определенной цели) тех его фрагментов, которые представляют интерес для их дисциплин и могут быть расценены как вклад в их знание. Эти интерпретированные в дисциплинарных терминах фрагменты общего результата, на авторство которых исследователь претендует перед дисциплинар­ным сообществом, в конце концов оформляются в виде статьи для соответствующего специального журнала.

Сделав этот шаг, ученый как бы представляет свой вклад на разнообразную и теоретически бессрочную экспертизу (рецензирование и оценка рукописи, чтение и оценка статьи, использование ее содержания в попол­нении или перестройке знания по какой-либо проблеме и т. д.). Правами эксперта в той или иной форме обла­дает любой коллега, точно так же как автор данной ста­тьи приобретает такое право относительно всех осталь­ных публикаций дисциплины, причем это право форма­лизуется и растет вместе со статусом ученого.

Для того чтобы интерпретировать публикационные жанры как «эшелоны» дисциплинарного массива, рас­положим их в зависимости от их временной удаленно­сти от «входа». В качестве измерителя берется мини­мальный отрезок времени, который необходим для того, чтобы полученный на переднем крае результат мог быть опубликован в каждом из жанров. Эшелонирован­ная последовательность (с неизбежными упрощения­ми) будет выглядеть следующим образом: 1) статьи (журнальные статьи и публикации докла­дов научных собраний) — 1,5 — 2 года;

2) обзоры (подтверждающие сообщения, обзоры пе­риодики и обзоры научных собраний, проводимых дисциплинарной ассоциацией за какой-либо пери­од времени) — 3 — 4 года;

3) монографии (тематические сборники, монографи­ческие статьи, индивидуальные и коллективные монографии) — 5 — 7 лет;

4) учебники (учебники, учебные пособия, хрестома­тии, научно-популярные изложения содержания дисциплины и т. п.).

Деятельность по формированию эшелонированно­го массива публикаций дает возможность из всей мас­сы дисциплинарного архива выделить относительно небольшую и принципиально обозримую группу пуб­ликаций. В нее попадают только новые публикации каждого эшелона, содержание которых не включено в последующие эшелоны путем отбора и обработки. Эта группа актуально функционирует как состав массива публикаций в каждый момент времени. Набор конк­ретных единиц в каждом эшелоне и массиве в целом (список названий публикаций), таким образом, посто­янно меняется, то есть речь идет об информационном потоке, фильтрами и преобразователями которого на отдельных этапах выступает деятельность формирую­щих эшелоны ученых.

Дата добавления: 2014-11-09