Примеры двух типов защиты

Я

лении, или взрослый — в речи, или музыкант — в игре, реаль­ная деятельность, которой они избегают, — это не мыслитель­ная работа с понятиями или числами, не произнесение слов, не касание струн смычком или клавиш пианино пальцами. Сами по себе эти виды деятельности для Эго безвредны, но они ока­зались связанными с прошлой сексуальной активностью, кото­рую человек отринул; теперь же они представляют ее и, став таким образом «сексуализированными», являются объектом за­щитных операций Эго. Точно так же у детей, защищающихся от неудовольствия, которое они испытывают при сравнении их до­стижений с достижениями других, чувство, о котором идет речь, является замещающим. Размер больших достижений другого че­ловека означает (по крайней мере у моих пациентов) размер гениталий, больших, чем их собственные, и дети завидуют это­му. Кроме того, когда.их поощряют соревноваться со сверстни­ками, это напоминает о безнадежном соперничестве, имевшем место на Эдиповой фазе развития, или приводит к неприятному осознанию различий между полами.

В одном отношении, однако, два вида нарушений различа­ются. С одной стороны, дети, которые настаивают на том, что­бы играть роль зрителей, вновь обретают свои способности к работе, если изменяются условия, в которых они должны рабо­тать. С другой стороны, истинные торможения не меняются, и перемены во внешней среде их практически не затрагивают. Маленькая девочка, относящаяся к первой группе, по внешним причинам вынуждена была некоторое время не ходить в школу, где она привыкла «смотреть». Ее учили дома, и она под видом игры овладела знаниями, которые оставались для нее закрытой книгой, пока она находилась с другими детьми. Я знаю похо­жий случай полного поворота у другой маленькой девочки семи лет. Она вернулась в школу, успев перед этим позаниматься с частным репетитором. Во время этих домашних уроков ее пове­дение было нормальным и не обнаруживалось ни малейших при­знаков торможения, но она не могла достичь столь же хороших результатов в школе, где преподавание велось по тем же на­правлениям. Таким образом, эти две девочки могли учиться лишь при условии, что их достижения не будут сравниваться с дости­жениями других детей, точно так же, как мальчик, которого я анализировала, мог играть только с младшими, но не со стар­шими детьми. Внешне эти дети ведут себя так, словно действия, о которых идет речь, подвержены как внутреннему, так и внеш­нему торможению. В действительности, однако, задержка осу-

ществляется автоматически и происходит тогда, когда в резуль­тате конкретной деятельности возникает неприятное ощущение. Психическая ситуация этих детей похожа на ту, которая, как показано в исследованиях женственности, характерна для ма­леньких девочек на определенном поворотном этапе их разви­тия (S. Freud, 1933). Независимо от какого бы то ни было страха наказания или угрызений совести маленькая девочка в опреде­ленный период своей жизни занимается клиторической мастур­бацией, ограничивая тем самым свои мужские стремления. Ее самолюбие унижено, когда она сравнивает себя с мальчиками, которые лучше вооружены для мастурбации, и она не хочет, что­бы ей снисхождением постоянно напоминали о ее ущербности.

Было бы неверно полагать, что такие ограничения наклады­ваются на Эго только с целью избежать неудовольствия, выте­кающего из осознания своей неполноценности по сравнению с другими, т. е. из разочарования и обескураженности. В анализе десятилетнего мальчика я наблюдала такое ограничение деятель­ности как переходный симптом, имевший целью избежать не­посредственной объективной тревоги. Но у этого ребенка была противоположная причина для тревоги. На определенной ста­дии своего анализа он стал блестящим футболистом. Его доб­лесть была признана большими мальчиками в его школе, и, к его огромному удовольствию, они позволили ему присоединить­ся к ним в их играх, хотя он был намного младше их. Вскоре он рассказал следующий сон. Он играл в футбол, и большой маль­чик ударил по мячу с такой силой, что мой пациент вынужден был перепрыгнуть через него, чтобы не быть сбитым. Он про­снулся с чувством тревоги. Интерпретация сна показала, что гор­дость от того, что его приняли в игру большие мальчики, быст­ро обернулась тревогой. Он боялся, что они позавидуют его игре и станут агрессивными по отношению к нему. Ситуация, ко­торую он сам создал, играя так хорошо, и которая вначале была источником удовольствия, стала источником тревоги. Та же са­мая тема вскоре вновь появилась в фантазии, когда он собирал­ся ложиться спать. Ему показалось, что он видит, как другие маль­чики пытаются отбить ему ноги большим футбольным мячом. Мяч с силой летел в него, и он поджимал ноги, чтобы уберечь их. Мы уже обнаружили в анализе этого мальчика, что ноги имеют для него особое значение, Ноги стали представлять пенис кружным путем ольфакторных (зрительных) ощущений и представлений о негибкости и хромоте. Сон и фантазия сдержали его страсть к игре. Его игра ухудшилась, и вскоре восхищение им исчезло.

Смыслом этого отступления было: «Вам уже не нужно отбивать мне ноги, потому что я теперь не так хорошо играю».

Но процесс не окончился ограничением Эго в одном направ­лении. Когда мальчик перестал играть, он внезапно развил дру­гую сторону своих способностей — всегда имевшуюся у него склонность к литературе и написанию сочинений. Он начал чи­тать мне стихи, некоторые из которых сочинил сам, принес мне короткие рассказы, написанные, когда ему было всего семь лет, и строил честолюбивые планы литературной карьеры.

Футболист превратился в писателя. Во время одного из.ана­литических сеансов он построил график, чтобы проиллюстри­ровать свое отношение к различным мужским профессиям и хоб­би. В середине была большая жирная точка, обозначавшая ли­тературу, в кружке вокруг нее находились различные науки, а практические профессии были обозначены более удаленными точками. В одном из верхних углов страницы, близко к краю, стояла маленькая точка. Она обозначала спорт, который совсем недавно занимал в его мыслях такое важное место. Маленькая точка была способом выразить то исключительное презрение, которое он теперь питал к спортивным играм. Было поучитель­но видеть, как за несколько дней при помощи процесса, напо­минающего рационализацию, его осознанная оценка различных видов деятельности изменилась под влиянием тревоги. Литера­турные достижения мальчика в это время были поистине удиви­тельными. Когда он перестал отличаться в играх, в функ­ционировании его Эго образовался разрыв, который был запол­нен сверхизобилием продукции в другом направлении. Как и можно было ожидать, анализ показал, что в основе тревоги, свя­занной с мыслью о том, что старшие мальчики могут отомстить ему, лежала реактивация его соперничества с отцом.

Маленькая девочка десяти лет отправилась на свой первый бал, полная радостных предчувствий. Она надела новое платье и туфли, о которых долго мечтала, и с первого взгляда влюби­лась в самого красивого и элегантного мальчика на балу. Слу­чилось так, что, хотя он был ей совершенно незнаком, его звали так же, как и ее. Вокруг этого факта она соткала фантазию о том, что между ними есть тайная связь. Она делала ему аван­сы, но не встретила поддержки. В действительности, когда они танцевали вместе, он смеялся над ее неуклюжестью. Разочаро­вание было одновременно и ударом, и унижением. С этого вре­мени она стала избегать балов, утратила интерес к одежде и не хотела учиться танцевать. Некоторое время она получала удо-

вольствие, глядя на то, как танцуют другие дети, не присоеди­няясь к ним и отказываясь от всех приглашений. Постепенно она стала относиться к этой стороне своей жизни с презрени­ем. Но, как и маленький футболист, она компенсировала себе такое ограничение своего Эго. Отказавшись от женских инте­ресов, она стала выделяться интеллектуально и этим кружным путем в конце концов завоевала признание многих мальчиков своего возраста. Позже в анализе выяснилось, что отпор, полу­ченный ею от мальчика, которого звали так же, как и ее, озна­чал для нее повторение травматического переживания раннего детства. Элементом ситуации, от которого убегало ее Эго, как и в тех случаях, что я описывала раньше, была не тревога и не чувство вины, а интенсивное неудовольствие, вызванное неус­пешным соревнованием.

Рассмотрим теперь различие между торможением и огра­ничением Эго. Человек, страдающий от невротического тормо­жения, защищает себя от перехода в действие некоторого зап­ретного инстинктивного импульса, т. е. от высвобождения не­удовольствия через некоторую внутреннюю опасность. Даже ког­да, как при фобиях, тревога и защита кажутся связанными с внешним миром, он на самом деле боится своих собственных внутренних процессов. Он избегает ходить по улицам, чтобы не подвергаться некогда осаждавшим его соблазнам. Он избегает вызывающего у него тревогу животного, чтобы защитить себя не от самого животного, а от тех агрессивных тенденций внут­ри себя, которые эта встреча может возбудить, и от их послед­ствий. При этом в ограничении Эго неприятные внешние впе­чатления в настоящем отвергаются, потому что они могут ожи­вить сходные впечатления, бывшие в прошлом. Возвращаясь к нашему сравнению между механизмами вытеснения и отрица­ния, мы можем сказать, что различие между торможением и ог­раничением Эго заключается в следующем: в первом случае Эго защищается от своих собственных внутренних процессов, во вто­ром — от внешних стимулов.

Из этого фундаментального различия следуют и другие раз­личия между этими двумя психическими ситуациями. За каж­дой невротически заторможенной активностью лежит инстинк­тивное желание. Упрямство, с которым каждый отдельный им­пульс Ид стремится достичь своей цели, превращает простой процесс торможения в фиксированный невротический симптом, который представляет собой постоянный конфликт между же­ланием Ид и защитой, воздвигнутой Эго. Пациент растрачивает

в этой борьбе свою энергию; его импульсы Ид с небольшими изменениями присоединяются к желанию считать, говорить пуб­лично, играть на скрипке или чему-нибудь еще, тогда как Эго в это время с не меньшим упорством препятствует или по край­ней мере искажает выполнение его желания.

Когда ограничение Эго осуществляется вследствие объек­тивной тревоги или неудовольствия, такой фиксации на преры­ваемой деятельности не происходит. Здесь подчеркивается не сама деятельность, а неудовольствие или удовольствие, которое она вызывает. В погоне за удовольствием и в усилиях избежать неудовольствия Эго использует все свои способности. Эго пре­кращает те виды деятельности, которые высвобождают неудо­вольствие и тревогу, и не хочет больше заниматься ими. Забра­сывается вся область интересов, и, если опыт Эго был неудач­ным, оно направляет¹ всю свою энергию на достижение чего-либо прямо противоположного. Примерами этого могут служить маленький футболист, обратившийся к литературе, и маленькая танцовщица, чье разочарование привело к тому, что она стала отличницей. Конечно, в этих случаях Эго не создало новых спо­собностей, оно просто использовало те, которыми уже обладало.

Как метод избегания неудовольствия, ограничение Эго, по­добно различным формам отрицания, не относится исключитель­но к психологии неврозов, а представляет собой нормальную стадию в развитии Эго. Когда Эго молодо и пластично, его уход от одной области деятельности иногда компенсируется превос­ходством в другой, на которой оно концентрируется. Но когда оно стало ригидным или уже приобрело интолерантность к неудовольствию, став, таким образом, навязчиво фиксированным на способе избегания, такой уход карается нарушенным раз­витием. Сдавая одну позицию за другой, оно становится одно­сторонним, утрачивает слишком много интересов и может до­биться лишь небольших достижений.

В теории воспитания важность решимости детского Эго из­бежать неудовольствия оценена недостаточно, и это привело к провалу ряда воспитательных экспериментов в недавнем про­шлом. Современный метод заключается в том, чтобы давать ра­стущему Эго ребенка большую свободу действий и особенно по­зволять ему свободно выбирать виды деятельности и интересы. Идея состоит в том, что таким образом Эго лучше разовьется и сможет быть достигнута сублимация в различных формах. Но дети в подростковом возрасте могут придавать большее значе­ние избеганию тревоги и неудовольствия, чем прямому или

косвенному удовлетворению инстинкта. Во многих случаях при отсутствии внешнего руководства выбор ими занятия определя­ется не их конкретными талантами и способностями к сублима­ции, а надеждой обезопасить себя как можно быстрее от трево­ги и неудовольствия. К удивлению воспитателя, результатом сво­боды выбора в таких случаях оказывается не расцвет личности, а обеднение Эго.

Такие защитные меры против объективного неудовольствия и опасности, как те три, которые я использовала в этой главе в качестве иллюстрации, представляют собой со стороны детско­го Эго профилактику невроза — профилактику, которую оно пред­принимает на свой собственный страх и риск. Для того чтобы избежать страдания, оно препятствует развитию тревоги и де­формирует само себя. Кроме того, защитные меры, которые оно усваивает, — будь то бегство от физической доблести к интел­лектуальным достижениям, или упорная решимость женщины быть на равной ноге с мужчинами, или ограничение деятельно­сти общением только с более слабыми — в дальнейшей жизни подвержены всем видам нападений извне. Человек может ока­заться вынужденным изменить свой образ жизни из-за какой-нибудь катастрофы, такой, как утрата объекта любви, болезнь, бедность или война, и тогда Эго опять столкнется с исходной ситуацией тревоги. Утрата привычной защиты от тревоги мо­жет, подобно фрустрации какого-то привычного удовлетворения инстинкта, стать непосредственной причиной невроза.

Дети еще в такой степени зависимы от других людей, что такие возможности формирования невроза могут быть созданы или устранены в зависимости от действий взрослых. Ребенок, который ничему не учится в школе со свободным методом пре­подавания и проводит время, просто наблюдая или рисуя, при строгом режиме становится «заторможенным». Жесткое наста­ивание других людей на какой-либо неприятной деятельности может заставить его зафиксироваться на ней, но тот факт, что он не может избежать неудовольствия, заставляет его искать но­вые способы овладения этим чувством. Однако даже полностью развернутое торможение или симптом могут быть изменены, если обеспечена внешняя защита. Мать, чья тревога пробуждена и чье самолюбие унижено при виде дефекта своего ребенка, бу­дет защищать и охранять его от неприятных внешних ситуаций. Но это означает, что ее отношение к симптому ребенка в точно­сти такое же, как у больного фобией к своим приступам трево­ги: искусственно ограничивая свободу действий ребенка, она

позволяет ему убежать и избежать страдания. Совместные уси­лия матери и ребенка по обеспечению безопасности ребенка от тревоги и неудовольствия, по всей видимости, приведут к ис­чезновению симптомов, столь характерных для детских невро­зов. В таких случаях невозможно объективно оценить тяжесть симптоматики ребенка до тех пор, пока он не будет лишен сво­ей защиты.

Дата добавления: 2014-11-16