Описание социосистемы с помощью термодинамических параметров. Социальная температура и социальная энтропия. 7 страница

Численность городского и сельского населения в развитых и менее развитых регионах мира (в млн человек)

Такие сдвиги в структуре населения имеют далеко идущие последствия. Чем больше доля городских жителей, тем выше средний уровень образования населения и тем выше, при прочих равных условиях, его доходы. А то и другое, как мы видели, ведет к понижению уровня фертильности. Нет оснований полагать, что в ближайшие столетия тенденция к урбанизации иссякнет, а тем более, что она повернет вспять. Можно, правда, ожидать увеличения тяги горожан к жизни на природе и переселения их в загородные коттеджи. Тем более, что компьютеризация рабочих мест и развитие Интернета позволяют многие виды «городских» работ выполнять дистанционно. Но это не означает ни понижения уровня образования таких «беженцев» из городов, ни снижения их доходов — следовательно, не предполагает и возврата к прежнему, более высокому уровню фертильности. Наоборот, нарастание всех трех названных процессов будет действовать в сторону понижения такого уровня. В результате «потолок» численности человечества, скорее всего, окажется ниже среднего прогноза экспертов ООН.

Кроме того здесь, к сожалению, следует учитывать и растущую смертность от СПИДа и других эпидемических заболеваний. За двадцать лет, прошедших с начала эпидемии иммунодефицита, инфицированы более 60 млн человек, а умерло свыше 22 млн. Несмотря на интенсивные меры, принимаемые на национальном и международном уровнях, вирус СПИДа каждый день инфицирует около 15 тысяч новых жертв. Особенно страдает от него население бедных стран, где не хватает ни больниц, ни медикаментов, ни общей медицинской культуры населения. В Зимбабве в 2002 году ВИЧ-инфекцией был заражен каждый третий житель, в Ботсване — 39% населения. На развивающиеся страны приходится 95% новых инфицированных.

Таким образом, вероятность того, что реальная кривая численности человечества на ближайшие полтора столетия будет проходить ниже средней линии, весьма велика. Вполне возможно, что примерно к 2040 году она стабилизируется на уровне 7,4—7,6 млрд человек, а затем начнет снижаться.

Что за «перевалом»? Когда демографический переход достигнет «перевала», общая численность населения Земли станет постепенно снижаться. Не исключено, что к 2100 году она уменьшится до нынешних 6 млрд, а к 2150 — до 3,6 млрд человек. Но тут встают новые вопросы. Как долго будет продолжаться это снижение? До какого уровня? Не возобновится ли потом ускоренный рост человечества? Ответить на эти вопросы еще труднее, чем на предыдущие. Эксперты ООН в своем последнем прогнозе исходят из того, что по среднему сценарию население развитых регионов мира до середины нынешнего столетия будет медленно расти и к 2050 году достигнет 1220 млн человек, а в следующие полвека из-за низкой фертильности станет сокращаться. Ожидается, что к 2100 году оно уменьшится на 89 млн человек. Но затем средняя фертильность здесь вновь поднимется до уровня репродукции или чуть выше, в результате чего (с учетом роста продолжительности жизни) общая численность населения опять начнет повышаться и к 2300 году достигнет 1278 млн человек. Близкая к этой траектория прогнозируется и для менее развитых стран, но со значительным отставанием по времени. «Перевал» тут ожидается к 2100 году на уровне 7933 млн человек. Затем примерно через 95 лет фертильность должна восстановиться до репродуктивного уровня, и в течение последующего столетия численность населения начнет медленно повышаться. К 2300 году она достигнет 7694 млн.

В обоих случаях эксперты ООН исходят из того, что фертильность не будет долго оставаться ниже репродуктивного уровня и примерно через 90—95 лет должна вернуться на этот уровень. Почему это должно произойти, остается неясным. Некоторые специалисты считают, что в течение предстоящих трех столетий условия жизни людей настолько улучшатся, а медицина достигнет таких успехов, что репродуктивный возраст женщин продолжится и за 50 лет. Иначе говоря, уже будучи бабушками, женщины смогут стать матерями. Возможно, и смогут, но захотят ли? И во имя чего, если, как отмечалось выше, в развитых странах эмоциональные потребности материнства и отцовства удовлетворяются и одним ребенком?

Другие специалисты полагают, что повышение фертильности будет стимулироваться чрезмерно высокой долей нетрудоспособных в общей массе населения. Дело в том, что уже в 2000 году один житель старше 60 лет приходился на 9 жителей трудоспособного возраста (от 15 до 60 лет). К 2050 году эта пропорция составит один к четырем, а в дальнейшем знаменатель этой дроби еще более уменьшится. Такие сдвиги в возрастной структуре населения потребуют кардинальных изменений в распределении доходов как на уровне отдельных семей, так и на уровне общества в целом. Но для того, чтобы осуществить такие сдвиги и обеспечить достойную жизнь той части населения планеты, которая перешагнула за 60 лет, нужны глубокие перемены в психологии работающей части мирового сообщества, не говоря уже о создании экономических предпосылок для этого: высокие заработки занятой части общества, значительные бюджетные ресурсы, направляемые на социальные нужды, и т. п.

Если для развитых стран эта проблема не нова и в экономическом отношении ее решить легче (как через государственный бюджет, так и с помощью накопительных пенсионных фондов), то для развивающихся регионов она намного драматичнее. Во-первых, по причине общего низкого уровня жизни и скудости бюджетных ресурсов, а во-вторых, потому, что только в ближайшие полвека число лиц старше 60 лет здесь должно увеличиться более чем вчетверо: с 374 млн человек в 2000 году до 1600 млн в 2050-м. И в развитых, и особенно в развивающихся регионах мира старение населения требует роста подоходных налогов на граждан и налогов на предприятия. И то и другое, при прочих равных условиях, тормозит экономический рост.

Однако сказанное еще не значит, что выход из столь непростой ситуации наши потомки должны будут искать на пути повышения фертильности. Уже упомянутые достижения медицины, особенно после расшифровки генома человека и открытия способов клонирования стволовых клеток, открывают перспективы значительного продления жизни людей и их работоспособности. Это позволит, с одной стороны, увеличить экономически активный период жизни лиц старших возрастов и даст им возможность добывать средства к существованию собственным трудом, а с другой стороны, позволит повысить производительность труда занятой части общества и, следовательно, увеличить количество материальных благ и услуг в расчете на каждого занятого.

Поэтому доводы в пользу возврата фертильности на репродуктивный уровень остаются неубедительными. В то же время они не отменяют трех рассмотренных выше объективных тенденций мирового сообщества, обусловливающих снижение уровня фертильности. На позиции экспертов ООН, вероятно, сказывается уходящее корнями в очень далекое прошлое атавистическое стремление не отступать от достигнутого рубежа независимо от того, полезно ли это «достижение» или вредно для человечества. Между тем достаточно очевидно, что реальное значение и для его собственного будущего, и для экосистемы Земли имеет не количество, а качество ее обитателей: состояние их здоровья, уровень интеллекта и ответственности за свои действия.

* Все сказанное позволяет предположить, что после «перевала» нового роста численности человечества не будет. Вздувшаяся в ходе нынешнего демографического взрыва его масса к середине нынешнего столетия или чуть позже начнет ужиматься в размерах. Не исключено, что к 2100 году она уменьшится до 6 млрд, а к 2150-му — даже до 3,6 млрд человек. Каковы пределы такого сокращения, пока неясно, так как это зависит от взаимодействия многих экологических, экономических, социальных и идеологических сторон жизни, которые сложатся в будущем. Но совершенно ясно, что существенное сокращение численности человечества жизненно необходимо для блага биосферы, всей экосистемы планеты, да и самого человечества, как органической составляющей этой системы.

Юность, молодость, зрелость, старость.

В Талмуде (трактат Авот; 5,12) приводятся следующие 14 этапов физической жизни человека, в идеале достигающего структуры близкой к структуре Зеир Анпина:

с 5 лет v изучение письменной Торы;

с 10 лет v изучение Мишны (высказываний мудрецов);

с 13 лет v соблюдение заповедей;

с 15 лет v изучение Гемары (комментарий к Мишне);

с 18 лет v семья;

с 20 лет v работа;

в 30 лет v приходит сила;

в 40 лет v приходит зрелость ума;

с 50 лет v можно давать советы;

в 60 лет v приходит умудренность;

в 70 лет v становишься достойным особого уважения из-за возраста;

в 80 лет v приходит духовная мощь;

в 90 лет v сгибаешься под тяжестью лет;

в100 лет v становишься подобным мертвому, душа которого освободилась от уз этого мира и наслаждается блаженством грядущего мира (если выполнил все, что требовал от тебя Вс-вышний).

Если включить сюда этап появления на свет, то получим 15-ть этапов. Именно эти 15-ть ступеней светов требуется пройти человеку в течение всей жизни, чтобы не рождаться вновь.

23. Индустриальное общество. Основные концепции индустриального общества в современной философии.

Конспект мой.

ИНДУСТРИАЛЬНОЕ ОБЩЕСТВО - (промышленное общество), обозначение стадии развития общества, сменяющего традиционное, аграрное (родо-племенное, феодальное) общество. Термин принадлежит А. Сен-Симону; широкое распространение концепция индустриального общества получила в 50-60-х гг. 20 в. (Р. Арон, У. Ростоу, Д. Белл и др.). Формирование индустриального общества связано с распространением крупного машинного производства (см. Индустриализация), урбанизацией, утверждением рыночной экономики и возникновением социальных групп предпринимателей и наемных работников, становлением демократии, гражданского общества и правового государства. Капитализм в теориях индустриального общества рассматривается как его ранняя ступень (европейские страны в 19 - нач. 20 вв.). В ряде стран противоречия становления индустриального общества привели в 20-30-х гг. 20 в. к возникновению тоталитарных режимов (см. Тоталитаризм). В кон. 20 в. индустриальное общество переходит к постиндустриальному обществу.

В отличие от просветителей, которые считали, что опора на рациональные принципы, распространение знания и образования обеспечат социальный прогресс, в теориях индустриального, постиндустриального и информационного общества в качестве основной движущей силы прогрессивного социального развития рассматривается научно-технический прогресс, внедрение научных технологий в производство и структуры социального управления. В этом отношении теории индустриального общества противостоят и историческому материализму, признающему материальное производство основной детерминантой истории. Насчитывается целый ряд концепций индустриального, постиндустриального и информационного общества, которые разрабатывали Р. Арон, У. Ростоу, Дж. Гэлбрейт, Д. Белл, О. Тоффлер, Дж. Несбитт и др.

Р. Арон рассматривал социальный прогресс как переход от аграрного к индустриальному обществу. Аграрным он называл традиционное, докапиталистическое общество, в котором господствует натуральное хозяйство и сословное деление. Промышленно развитое общество характеризуется, с его точки зрения, массовым рыночным производством и буржуазно-демократическим строем. Переход от аграрного общества к индустриальному осуществляется благодаря научно-технической революции. В результате внедрения научных технологий в производство и управление происходит коренное изменение социальной структуры, переход общества на новую, более высокую стадию развития. Исследуя вопрос о перспективах индустриального общества, Р. Арон исходит из общего гуманистического убеждения в том, что максимальный рост производства и потребления нельзя рассматривать в качестве главной цели индустриального общества. Декларирование этой цели, скорее всего, возникает под давлением господствующей идеологии. В связи с этим Р. Арон выдвигает концепцию деидеологизации. Ближайшим будущим индустриального общества, с его точки зрения, станет сближение (конвергенция) двух альтернативных экономических систем (капитализма и социализма) и распад тоталитарных идеологий.

У. Ростоу наряду с Р. Ароном является одним из первых теоретиков индустриального общества. Ему принадлежит концепция «стадий экономического роста», получившая распространение в 50-60-х годах XX в. Разрабатывая эту концепцию, У. Ростоу пытался создать теорию, альтернативную марксистскому учению об общественно-экономических формациях. У. Ростоу выделяет 5 этапов развития общества, различающихся между собой технологическим уровнем.

1) Стадия «традиционного общества» (аграрного общества) характеризуется примитивным сельскохозяйственным производством, иерархической социальной структурой и «доньютоновским» уровнем науки и техники.

2) На стадии «переходного.общества» создаются предпосылки «сдвига» – перехода к принципиально новому типу общества, основанному на промышленной революции. Среди этих предпосылок – рост производительности сельского хозяйства, появление «нового типа – предпринимателей», выступающих как движущая сила общества, рост «национализма», возникновение централизованного государства.

3) Стадия «сдвига» – это эпоха «промышленной революции», в которой осуществляется быстрый рост основных отраслей промышленности и радикальное изменение методов производства.

4) Стадия «зрелости» – индустриальное общество, характеризующееся широким внедрением достижений науки и техники, ростом городского населения, увеличением доли квалифицированного труда, изменением структуры занятости.

5) Заключительной, пятой стадией У. Ростоу считает «эру высокого массового потребления». Основными проблемами этого общества становятся проблемы потребления, а не производства, основными отраслями промышленности – сфера услуг и производства товаров массового потребления, а не традиционные отрасли.

В 1967 году американский экономист Джон Гелбрейт выпустил книгу «Новое индустриальное общество» (The New Industrial State), содержащую его концепцию «индустриального общества», в основе которой лежат существенные изменения в институциональной структуре и экономике капиталистического общества, произошедшие после войны. По мнению Дж. Гелбрейта, наполнение новым содержанием старых институциональных форм выведет на передний план современной экономики не столько производственные процессы, сколько экономическую организацию и управление, а определяющим фактором сделает социальный. Центральным понятием его концепции «индустриального общества» является «техноструктура» – социальная прослойка, группа инженеров, технологов, ученых, специалистов в области финансов, управления, маркетинга, информатики, дизайна и т.д., обладающая специальными знаниями, способностями, опытом группового принятия решений и составляющая творческий костяк современных корпораций. Коллективно вырабатывая все жизненно важные для корпорации решения, эта группа обладает реальной корпоративной властью, поскольку обеспечивает корпорации прочные позиции на рынке и в целом управляет современной западной экономикой на основе долгосрочного планирования. Выявление власти техноструктуры в корпорациях стало предпосылкой обоснования Дж. Гелбрейтом доминирования в индустриальном обществе нового типа профессиональных и технических слоев.

Белл - В 1960 Б. выступил одним из основных авторов (одновременно с Ароном) концепции деидеологизации, ставшей истоком теории индустриального общества. Согласно Б., центральными переменными, обуславливающими тенденции, динамику и направленность развития индустриального общества, являются труд и капитал, а противоречия между ними составляют основной источник его развития. Основным инструментом оптимизации такого общества, а также управления существующими в нем организациями и предприятиями выступает машинная технология. Технологии как инструментальные способы рационального действия являются главным детерминантом общественного развития. Само же развитие технологии происходит рывками. Более того, можно выделить целые эпохи в ее автономном саморазвитии, в рамках которых происходят разнообразные социальные трансформации. Хотя технологические революции идеальны в своих теоретических основаниях, их символами и одновременно носителями выступают вполне реальные материально-вещные формы, например, для постиндустриального общества эта "вещь" — компьютер. В. вводит в свою философско-социологическую концепцию в качестве теоретико-методологического основания т. наз. "осевой принцип". Суть его заключается в том, что различные типы общества развиваются в контексте определенной стержневой линии, обуславливающей социальный, экономический, культурный и политический облик их осмысления. В зависимости от выбора основной оси, согласно Б., исторический процесс можно, например, рассматривать как смену форм собственности и соответствующих им общественных формаций. И тогда правомерна его интерпретация в терминах "феодализм", "капитализм", "социализм". Если же вместо данного измерения использовать иной "осевой принцип", где "главная стержневая линия" — статус и историческая роль человеческих знаний, то социальная эволюция выглядит совершенно иначе: доиндустриальное — индустриальное — постиндустриальное общество. В отличие от индустриального общества, в постиндустриальную эпоху именно знание выступает по Б., основным источником богатства и власти, поэтому решающим средством управления выступают уже не машинные, а интеллектуальные технологии. В наступающем столетии определяющее значение будет иметь становление системы телекоммуникаций. Для понимания сущности и характера "телекоммуникационной революции", играющей решающую роль в организации и обработке информации и знаний, особенно важны три аспекта: 1) переход от индустриального к "сервисному обществу"; 2) первостепенное значение кодифицированного теоретического знания для осуществления технологических нововведений; 3) превращение новой интеллектуальной технологии в ключевой инструмент системного анализа и теории принятия решений. Взаимодействие этих трех аспектов предопределяет громадное значение теоретического знания в качестве "осевого принципа" постиндустриального общества. Одновременно в контексте проблемы "направляющей и определяющей" силы социальных изменений этого общества возрастает значимость того, что оно становится все более открытым и индетерминированным, а также увеличивается его "социальная плотность". Признавая, что знания и информация становятся стратегическими ресурсами и агентами трансформации постиндустриального общества, Б. вместе с тем стремится избежать упреков в приверженности технологическому детерминизму. Поэтому он формулирует концепцию многоаспектности социального организма. В этой концепции каждая из сфер — экономика, социальная жизнь, культура, политика — развивается по особым, только ей присущим законам. Поэтому эти сферы способны не только взаимодействовать, но и противостоять друг другу. В частности, "информационное общество" в силу нарастающих культурных противоречий может оказаться перед опасностью еще более глубокого разрыва между культурной и социальной жизнью. Возрастает противоречие между весьма нежелательной и опасной для развития общества "революцией растущих притязаний", и, вытесняемой ею, но действовавшей прежние десятилетия "революцией растущих ожиданий". Самые существенные причины этих нежелательных революций, считает Б., заключаются как в непомерном уровне требований, предъявляемых их поборниками, так и в том, что они носят всеобщий характер. Это нарушает установленный в обществе порядок, расшатывает социальную устойчивость, порождает многочисленные межгрупповые конфликты. Следствием такой ситуации становится политическая нестабильность, дополняемая нестабильностью экономической. Лучшими средствами для искоренения этих нестабильностей выступают рыночная система организации экономики и основанные на философии неоконсерватизма принципы порядка и устойчивости, активно внедряемые в жизнь современного общества.

В русле технократических концепций в 1950-е и 1960-е гг. появилась теория единого индустриального общества. Её истоки были многообразны: идеи индустриализма Сен-Симона, Маркса, Спенсера, Вебера и некоторых других мыслителей, отмечавших важность промышленной революции, — но главное её предназначение состояло в том, чтобы дать впечатляющее научное обоснование развитому капитализму. Одним из первых разработчиков этой теории был знаменитый французский социолог и политолог Реймон Арон (1905—1983).

Отрицая возможность образования идеального общества, Арон утверждал, что и капиталистическая, и социалистическая системы образуют два типа единого индустриального общества. «Я задаюсь вопросом, — писал он, — есть ли противоречие между социализмом и капитализмом. Я рассматриваю капитализм и социализм как две разновидности одного и того же индустриального общества»¹³. По Арону, не способ производства, а лишь некоторые различия в политической структуре отличали развитые социалистические страны от Запада.

Вместе с французским социологом близкие идеи на эту тему развивали Ф.Перру, Ж.Фурастье, Ж.Эллюль, У.Ростоу, Дж.Гэлбрейт, П.Сорокин, Т.Парсонс, У.Баккингем, Я.Тинберген и О.Флейтхейле.

Р.Арон называл пять главных черт индустриального общества: 1) научный характер организации производства, 2) достижение материального изобилия (в 1960-е гг. в западной социологии появился термин общество потребления), 3) увеличение в национальном продукте удельного веса промышленности и соответственно уменьшение доли сельского хозяйства, 4) ликвидация войн как средства обогащения, 5) форма собственности на средства производства в индустриальном обществе не имеет значения¹⁴.

Апология капитализма в концепции индустриального общества состояла в том, что она давала наукообразное прикрытие империалистической стадии капитализма. Пятая черта, по Арону, как бы устраняла различия между капитализмом и социализмом. Классовый конфликт между трудом и капиталом лишался обоснования. Сама теория индустриального общества таким образом исключала в объяснении исторического процесса все классовые характеристики и политэкономический анализ способа производства.

Арон безосновательно списал войну как метод империалистического диктата. Если он не видел непосредственной угрозы новой мировой войны, то локальные войны не прекращаются до сих пор. Однако одно нововведение после распада СССР он не мог предвидеть точно, а именно то, что главенствующую роль в достижении политических целей без войны в новых условиях приобретает применение экономических, финансовых, политических, дипломатических, информационных, технологических и других средств в сочетании с угрозой использования вооружённых сил.

Основной чертой индустриального общества французский социолог считал эволюционность, связанную с экономическим ростом. Для революций при такой системе места не находится. «Будущее всего человечества, — утверждал он, — явно подчинено закону рациональности и растущей нравственности¹⁵.

Все последующие модификации теории индустриального общества были направлены на развитие темы трансформации капитализма в некое новое общество, в котором-де преодолевается классовый антагонизм. Это были концепции постиндустриального общества Д.Белла и А.Турена, техно-демократии М.Дюверже, техно-структуры Дж.Гэлбрейта, технотронного общества З.Бжезинского, информационного общества.

24. Концепция модернизации, ее семантические версии в современной философии. Понятия «первичной» и «вторичной» модернизации.

Конспект мой.

МОДЕРНИЗАЦИИ концепция — один из содержательных аспектов концепции индустриализации, а именно — теоретическая модель семантических и аксиологических трансформаций сознания и культуры в контексте становления индустриального общества. Параллельна концепции индустриализации, рассматривающей процесс превращения традиционного аграрного общества в индустриальное с точки зрения трансформации системы хозяйства, технического вооружения и организации труда. Ранними аналогами концепции М. явились идеи о содержательной трансформации социокультурной сферы в контексте перехода от традиционного к нетрадиционному обществу, высказанные в различных философских традициях (Э.Дюркгейм, Маркс, Ф.Теннис, Ч.Кули, Г.Мейн). В различных контекстах данные авторы фиксировали содержательный сдвиг в эволюции социальности, сопряженный с формированием промышленного уклада. Так, Дюркгейм выделяет общества с механической солидарностью, основанные на недифференцированном функционировании индивида внутри гомогенной архаической общины, и общества с органичной солидарностью, базирующиеся на разделении труда и обмене деятельностью. Переход к обществу с органической солидарностью предполагает, с одной стороны, развитость индивида и дифференцированность индивидуальностей, с другой — основанные именно на этой дифференцированности взаимодополнение и интеграцию индивидов, важнейшим моментом которой является "коллективное сознание", "чувство солидарности". Высказанная Марксом идея различения обществ с "личной" и с "вещной" зависимостью фиксирует тот же момент перехода от традиционных "естественных родовых связей" к социальным отношениям, основанным на частной собственности и товарном обмене, в рамках которого феномен отчуждения порождает иллюзию замещения отношений между людьми "отношениями вещей" ("товарный фетишизм"). Теннис в своей работе "Община и общество" (1887) выделяет переход от аграрной "общины", предполагавшей общественное владение "натуральным богатством" (прежде всего — землей) и регулируемой "семейным правом", к "обществу", фундаментом которого выступает частное владение "денежным богатством" и фиксированное торговое право. Аналогично, Кули описывает становление нетрадиционного общества как исторический сдвиг от "первичных" ко "вторичным группам", критерием дифференциации которых является исторически принятый в них тип социализации личности: в "первичных группах" социализация индивида протекает в рамках семьи (или — шире — сельской общины), задающей непосредственный психологический контакт между ее членами и конкретную явленность структуры отношений между ними; социализация во "вторичных группах" есть социализация в рамках абстрактно заданной общности (государственной, национальной и т.п.), где структура отношений постигается лишь умозрительно. — В различных языках названные философские модели фиксирует одну и ту же важную сторону становления индустриального общества: переход от фиксированных (по рождению) характеристик индивида, непосредственно заданных в практике родственных отношений внутри общины семейного типа и регулируемых интенциями неписаного права, — к функциональным характеристикам индивида, достигаемым им в процессе личного опыта в контексте вариативных социальных отношений, вхождение в которые не задано жестко родовой структурой, но детерминируется неочевидными социально-экономическими факторами, предполагая внешнюю свободу выбора и регулируясь фиксированным законом. Социализация индивида протекает в таких обществах уже не в непосредственно семейной системе отсчета, предполагающей именной или профессионально-кастовый тип трансляции исторического опыта от поколения к поколению, но в абстрактной универсально-логической форме. Генетически заданная принадлежность к группе, определяющая в традиционном обществе статус человека внутри общины, сменяется функционально-ролевыми отношениями "по соглашению". Мейном найдена предельно выразительная формулировка основного содержания этого перехода: "от Статуса к Договору". Подобная трансформация социокультурной сферы влечет за собой и трансформацию менталитета, предполагающую изменение как стиля мышления, так и системы ценностей соответствующей эпохи. В модификации стиля мышления центральное место занимают "абстрактизация" (Зиммель) и "рационализация" (М.Вебер) массового сознания; на аксиологической шкале происходит смещение акцентов от ценностей коллективизма к ценностям индивидуализма, и основной пафос становления нетрадиционного общества заключается именно в идее формирования свободной личности — личности, преодолевшей иррациональность традиционных общинных практик ("расколдовывание мира", по М.Веберу) и осознавшей себя в качестве самодостаточного узла рационально понятых социальных связей. Ментальность носителя врожденного статуса сменяется сознанием субъекта договора, традиционные наследственные привилегии — провозглашением равных гражданских прав, несвобода "генетических" (родовых) характеристик — свободой социального выбора. Как было показано М.Вебером, и свобода предпринимательства, и свободомыслие равно базируются на фундаменте рационализма. Вместе с тем, пафосный индивидуализм перехода к нетрадиционному обществу — это индивидуализм особого типа: "моральный индивидуализм" (в терминологии Дюркгейма) или, по М.Веберу, индивидуализм протестантской этики с "непомерным моральным кодексом". Применительно к западному (классическому) типу процесса модернизации именно протестантская этика выступила той идеологической системой, которая задала аксиологическую шкалу нового типа сознания, в рамках которой успешность трудовой профессиональной или предпринимательской деятельности оценивается как свидетельство избранности и дарования благодати (исторически идея восходит к западно-христианским богословским дискуссиям 14 в. о возможности владения собственностью Иисусом Христом), а совершенствование мастерства — как моральный долг перед Богом. В нашем контексте особенно важно, что "трудовая этика" протестантизма не только освятила труд как таковой, — в общем контексте протестантского понимания веры как послушания она зафиксировала трудовую дисциплину в качестве сакральной ценности ("дисциплинированный индивидуализм" Реформации). Описанные изменения в сфере культурных ценностей и менталитета могут рассматриваться как важнейший аспект М. сознания, формирования такого его типа, который соответствует задаваемой индустриализацией ситуации взаимодействия со сложными механизмами и реализации промышленных технологий, требующих трудовой дисциплины и ответственности. Индустриализация и М., таким образом, есть две стороны одного и того же процесса становления индустриального общества, комплексно понятого во всей полноте его аспектов. Как индустриализация, так и М. — обе равно необходимы, но лишь обе вместе достаточны для формирования индустриального общества. В тех случаях, когда их параллелизм нарушается в силу исторических причин, мы имеем дело с внутренне противоречивым, технологически неблагополучным и социально нестабильным социальным организмом, где носитель фактически патриархального сознания приходит в соприкосновение с высокими технологиями, требующими совсем иной меры дисциплины и ответственности. Классическим примером подобной ситуации может считаться построение индустриального общества в СССР, где в программу социалистического строительства в качестве основы легла именно "индустриализация" как промышленное техническое перевооружение производства, в то время как комплексный феномен М. был редуцирован к программе "культурной революции", понятой, в конечном итоге, как ликвидация безграмотности. И если на уровне конкретно частных моментов "практики социалистического строительства" неподготовленность индивидуального сознания к техническим преобразованиям ощущалась достаточно внятно (например, смена лозунга "Техника решает все!" лозунгом "Кадры, овладевшие техникой, решают все!"), то общая стратегия М. оставалась урезанной, последствия чего дают о себе знать в постсоветском культурном пространстве и по сей день, предоставляя экспертам повод констатировать "низкое качество населения" (Л.Абалкин). Это особенно значимо при контакте носителя массового сознания с современными постиндустриальными квазитехнологиями, создавая особый тип взрывоопасного (как в метафорическом, так и в прямом смысле) производства, — своего рода синдром Чернобыля индустриального общества с немодернизированным массовым сознанием. Подобная ситуация может быть описана в языке концепции культурного отставания и требует осуществления "догоняющей М.", приведения в соответствие уровня технической оснащенности производства и уровня технической дисциплины исполнителя. Если же говорить не о "догоняющем", а о типовой варианте М., то применительно к нему могут быть выделены "первичная" и "вторичная" М. Под "первичной М." понимают процесс М., осуществленный в эпоху промышленных революций, — классический "чистый'' тип "М. первопроходцев". Под "вторичной М." понимается М., сопровождающая формирование индустриального общества в странах третьего мира — в ситуации наличия зрелых аналогов и классических образцов (центров индустриально-рыночного производства) и возможностей прямых контактов с ними — как в торгово-промышленной, так и в культурной сферах. В данном своем фрагменте теория М. опирается на методологические принципы предложенной Л.Фробениусом концепции культурных кругов, основанной на идее синтеза эволюционизма и диффузионизма. Если эволюционизм ориентирован в культурно-историческом познании на объяснительные процедуры, исходящие из презумпции имманентно автохтонных по отношению к каждому социальному организму причин, источников и факторов развития, то диффузионизм, напротив, в качестве типовой объяснительной модели предлагает анализ культурных взаимовлияний. Фробениус задает синтетическую программу рассмотрения каждой социально-исторической целостности ("культурного круга") с точки зрения социокультурной археологии, предполагающей "послойное углубление", т.е. последовательное снятие привнесенных напластований — вплоть до "материковой породы". Интерпретация в данном языке процесса "вторичной М." предполагает как открытые возможности для влияния со стороны развитых индустриальных держав (прямые рыночные контакты, заимствование технологий и культурных образцов), так и ряд необходимых внутренних трансформаций, вне которых факторы внешнего влияния теряют смысл. Такими внутренними трансформациями являются образование на базе местных рынков общего безличного рынка (включая рынок труда), что разрывает замкнутость общинного хозяйства и размывает основы внеэкономического принуждения; формирование так называемых "диктатур развития", т.е. автохтонных для трансформирующегося общества социальных групп, "пионеров элиты" (М.Вебер), инициирующих преобразования хозяйственной и политической жизни на основе рациональности; наконец — the last, but not the least — адаптацию этого рационализма в массовом сознании местного населения, М. этого сознания, без которой социальный результат индустриальных преобразований может оказаться прямо противоположным (см. Ирония истории) исходным целям. (Интересно, что, резко критикуя основополагающую для теории индустриализации идею конвергенции — "общая логика индустриализма", — марксистская философия всецело принимала ее частное следствие — идею "вторичной М.": программное положение марксизма о "возможности перехода к социализму, минуя капитализм", оговаривало в качестве необходимых условий такого перехода ориентацию на образцы реальных социалистических государств и возможность контактов компартий развивающихся стран со странами соцлагеря и мировым коммунистическим движением, но при обязательном наличии внутри страны, осуществляющей означенный переход, социальной базы революционного движения и обязательной адаптации коммунистической идеологии в массах, т.е. факторы, фактически изоморфные условиям-факторам "вторичной М.".) Фиксируя М. социокультурной и ментальной сфер в качестве обязательного условия формирования индустриального общества, концепция "вторичной М." предполагает, что становление индустриализма осуществляется под знаком широкой социокультурной экспансии тех нормативных образцов, которые продуцированы классическим западным индустриализмом (саморегулирующаяся рыночная экономика, демократическое политическое устройство, разделение властей, свобода личности и т.п.). — Вместе с тем, модель "вторичной М." как вестернизации (Д.Лернер) не конституировалась в качестве типовой. С конца 1970-х в теории М. начинает доминировать идея вариативности социально-экономических форм организации индустриального общества, их определенной автономии относительно западного канона. Это означает, что "вторичная М." может предполагать сохранение материковой основы этнонациональных традиций при обязательном условии осуществления индустриализации и М. как таковых, что не может не означать следования вестерн-образцам. Наиболее типичным примером успешного осуществления М. на основе сохранения этно-специфических культурных традиций является М. Востока (прежде всего — Японии) и Восточной Европы (исключая восточно-славянский регион). Специфика "восточной М." заключается в том, что этот ее вариант осуществляется на основе не деструкции, но — напротив — усиления характерной для восточной культуры традиции общинности: Япония демонстрирует своего рода "коммунальный капитализм", сменяя лишь субъекта-адресата патриархального коллективизма и патернализма, но не разрушая при этом сам тип общинного сознания: растворенность в традиционном коллективе сменяется влитостью в коллектив предприятия, верность роду — преданностью фирме, ощущение патерналистской заботы со стороны общины — чувством социальной защищенности, внимания со стороны фирмы к отстройке личной судьбы работника (повышение квалификации по инициативе руководства, своевременное продвижение по служебной лестнице созревшего к этому работника, свадебный отпуск, прибавка к жалованию после рождения ребенка, сохранение контакта с фирмой после выхода на пенсию и т.п.). Если для Запада уровень текучести кадров является одной из стандартных социологических характеристик предприятия, то для Востока смена фирмы — событие из ряда вон выходящее. В этом смысле свободный индивидуализм как основа западного типа М. заменяется культивацией традиционных форм коллективного сознания при наполнении их новым, индустриально ориентированным содержанием, что возможно в силу опять-таки традиционной для восточной общины жесткой дисциплинированности сознания. Аналогично, социалистический путь формирования индустриального общества в ряде стран Восточной Европы (там, где не имела место социалистическая ориентация уже сложившегося индустриального общества) также не предполагал полного следования классической модели М.: в процессе индустриального преобразования общества функции инициации, организации, контроля и т.д. проецируются не на автономную свободную личность, но на государственные структуры, — однако актуализация национальных традиций "трудовой этики" позволяет, тем не менее, констатировать факт осуществления М. как таковой. При всей восточной специфике и социалистических издержках правомерно говорить о возможности М. не как внешней, механической вестернизации и унификации, но как о глубинной трансформации массового создания на основе выработанных западной культурой социальных идеалов и рационализма при возможности сохранения специфики этно-национальных традиций. Современная концепция цивилизационного поворота как перехода от цивилизаций локального типа к глобальной цивилизации выдвигает идеал единого планетарного социоприродного комплекса, основанного именно на этно-культурном многообразии и полицентризме. В рамках этого подхода культурная гетерогенность мира, позволяющая и предполагающая конструктивный диалог и плодотворное взаимовлияние неповторимо уникальных этно-национальных традиций, фиксируется как основа не только цивилизационной стабильности человечества, но и его эволюционного культурного потенциала.

Дата добавления: 2014-11-20