Описание социосистемы с помощью термодинамических параметров. Социальная температура и социальная энтропия. 19 страница

Антропный принцип призван объяснить тонкую подстройку, но вовлекает либо целесообразность в физику, либо "жизненность", но в обоих случаях научное объяснение должно быть нетрадиционным. Вполне возможно, что целесообразность и учет "жизненности", то есть включение феномена жизни в картину эволюции космоса до ее целостности, есть взаимодополняющие стороны явления, которые призван объяснить антропный принцип.

Итак, антропный принцип фиксирует проблемность в ситуации объяснения связи космоса и человека. Он не дает объяснения "тонкой подстройки" и "Вселенной участия", но указывает, что объяснение этим фактам и не может быть дано с позиций классической и неклассической науки. А это уже сам по себе достаточно нетривиальный вывод. Существует еще финалистический АП, выдвинутый Ф. Типлером. Смысл этой формулировки таков: во Вселенной должно начаться производство информации, и оно никогда не прекратится.

АП во всех его формулировках так или иначе фиксирует корреляцию между наблюдаемой Вселенной и наблюдателем (в конечном итоге, человеком). Возникает вопрос, насколько закономерно "переоткрытие" АП в науке, возникновение которой и становление - это история борьбы с антропоцентризмом? Отвечая на него, напомним, что принцип Коперника был необходим как принцип мышления, противостоящий доктринальности, авторитаризму. Будучи смещенным из центра Вселенной онтологически, человеческий разум стал центром гносеологически. Сегодня в русле коэволюционных стратегий развития человека и природы в научном мировоззрении возрождаются идеи "корреляции" человека и Космоса, но не в форме антропоцентризма и не в форме позитивизма, утверждающего идеологию господства разума. АП - это попытка современной науки ответить на вопрос о "корреляции" с позиций эволюционизма, попытка осознать место человека в эволюционирующей Вселенной.

Существует тесная взаимосвязь АП с глобальным эволюционизмом. Если не рассматривать вариант случайного совпадения фундаментальных постоянных, то антропному принципу приходится предпослать гипотезу о существовании законов эволюционного процесса, которые охватывают все основные его этапы от космического до социального. Через специфические законы и закономерности эволюции, действующие на разных структурных уровнях Универсума, обеспечивается преемственность процессов глобального эволюционизма в целом. Подобное представление служит основой эволюционного объяснения существования человечества, которого не дает АП, но к которому вплотную подводит.

Происходит не возврат к антропоцентризму, человек - не центр Вселенной (ни онтологически, ни гносеологически), а происходит гуманизация науки, может быть, как осознание антропоморфизма мира и человека. Мировоззренческим аспектом гуманизации научного познания является осознание активности бытия, самоценности природы.

Примечательно, что существует изоморфизм научной и культурной динамики, позволяющий ставить в соответствие традиционалистской, модернистской и постмодернистской культуре соответственно классическую, неклассическую и постнеклассическую науки. Такой изоморфизм вполне объясним при понимании науки как социокультурного феномена.

Классическая наука возникла в условиях борьбы со схоластическим, авторитарным, средневековым мышлением. Наука XVII-XIX в.в. - это, прежде всего, поиск метода. Основой универсального научного метода исследования стало измерение. Наука основана на убеждении, что природа может быть отражена в научной картине мира, то есть моделью "квантифицированной" реальности. Научное знание трактуется как "чистое" знание - знание об объекте, субъект дистанцирован от объекта.

В XIX столетии концепция классического знания ставится под сомнение. Научное знание уже не рассматривается как точная копия реальности. Выяснилось, что одна и та же реальность может быть описана в разных теориях, не существует одного метода научной деятельности. Неклассическая физика характеризуется не только новой методологией, учитывающей условия познания. Изменилось и представление о физической реальности, это уже не пространство (однородное и изотропное), заполненное веществом, а сеть взаимосвязанных событий.

Реальность постнеклассической науки (вторая половина XX в.) - это сеть взаимосвязей, в которую включен человек, причем, не только через условия познания. "Замешанность" человека в структуре и эволюции Вселенной, согласно антропному принципу, более глубока. Объектами постнеклассической науки становятся сложные природные комплексы, включающие человека, такие как биосфера, ноосфера, отсюда - "человекоразмерность" как характеристика объектов постнеклассической науки. В самосознании ученых это выражается, если не как отказ от объективизма, являвшегося доминантой научного исследования, то как пересмотр концепции объективизма. Как иначе понять высказывание Г. Сколимовски, заметившего, что не существует реальности самой по себе, к которой разум наносит визит, реальность складывается с человеком.

Если в дуалистической декартовско-ньютонианской картине мира объективизм достигался за счет элиминации субъекта, что привело к тому, что разум стал предписывать законы природе, то в новом формирующемся мировидении, называемом холистическим, объективизм достигается скорее в учете субъективного. Быть научным, по В. В. Налимову, значит быть метафоричным.

Не является ли постнеклассическая научность возвращением к тому, с чего начинали когда-то Декарт и Коперник? Формирование классической науки было связано с отказом от антропоморфизма (принцип Коперника как основной принцип классической науки). Будучи смещенным из центра Вселенной онтологически, человек стал центром гносеологически, рационализировал реальность (потери возмещаются приобретениями, возвеличивание разума происходит параллельно с принижением природы). Сегодня в контексте экологических исследований, в русле коэволюционной стратегии и синергетической парадигмы человек вновь оказывается включенным во внутринаучный контекст и в НКМ.

Постнеклассической науке не чужда идея бытия, наделенного смыслом. Мир выступает перед постнекласической наукой как "семантический континуум", "текст", "время как грамматика текстов мира" (В. В. Налимов). У Канта речь идет об априори заданной грамматике языка, на котором мы строим тексты, отражающие наши взаимодействия с миром. Теперь мы понимаем, что таких языков может быть много. Познание мира становится интерпретацией, приобретает герменевтический характер. Здесь возникает проблема: способна ли наука, даже в ее постнеклассическом варианте, высказать суждение об объекте - спонтанном, темпоральном, сложном, самоопределяющемся, наделенном смыслом, об объекте, понимаемом не как сущность, а как существо?

Ответ М. Хайдеггера, обозначившего переход к новой культуре как проблему поворота, известен: за поворотом наука невозможна. Когда стало очевидным, что мир плюралистичен, и универсальным его описание быть не может, началась эпоха постмодернизма. По отношению к науке постмодернизм обернулся провозглашением ее конца через отказ от универсализма и объективизма в когнитивном аспекте и как антисциентизм - в социальном. Науку стали обвинять за цивилизационный кризис, а отказ от науки стал восприниматься как движение из тупика технологизма.

Постмодернизм и его философское выражение - постструктурализм, атакуют разум, истину, методологизм и призывают вернуться к полноте вещи, противостоящей "тюрьме" языка (Лиотар). Между тем, наряду с этими герменевтически-философскими "антисциентизмами" в физике и других естественных науках продолжается ежедневная работа на приумножение знания, и вся логика деятельности ученого предполагает научный прогресс. Как это совмещается? Постмодернизм действительно стал состоянием современной культурной атмосферы. Постмодернизм называют идеологией конца субъекта, его характерные черты: плюралистичность мира вместо монизма, апология расщепленной личности вместо автономии индивида, богоотступничество вместо веры. В постмодернизме проявился результат дрейфа мысли от "смысла-центра" к "абсурду-периферии".

Постмодернизм как стиль истинный, пытающийся найти ответ на вызов нетрадиционалистического мира - это М. Фуко, Р. Барт, У. Эко, И. Бродский, А. Шнитке... Постмодернизм-подделка - это замена "диалога культурных правд" технической процедурой. В постмодернизме, наряду с деконструктивным течением, существует конструктивная ветвь. Обращаясь к современной науке, конструктивный постмодернизм именно в ней обнаруживает свидетельства современного мировоззрения. Конструктивный постмодернизм исходит из того, что науке должно быть возвращено ее очарование, а она, в свою очередь, должна возвратить утраченное очарование природы.

Очевидно, что гуманизация науки означает введение аксиологических факторов в состав объясняющих предложений. Ценности включаются во внутринаучный контекст, прежде всего, через взаимосвязи. Сегодня наука пришла к заключению, что можно рассматривать проблемы физики, экологии, общества под одним общим углом зрения. Если в классической науке природа выступала как обратимый объект, то в неклассической и, тем более, в постнеклассической, как "необратимый субъект, как чрезвычайно хрупкая тотальность организмического толка" (Ф. Гиренок). Однако от организмических концепций прошлого современный подход отличается тем, что наука через эволюционно-синергетическую парадигму обозначила основание унификации - одинаковая динамика изменений.

Системно мыслящие ученые, независимо от специализации, не сводят познание к выявлению фундаментальных сущностей. Они видят свою задачу, прежде всего, не столь единообразно. Г. Бэйтсон, автор книг "Разум и природа", "Шаги к экономии разума", обращает внимание на то, что ясность, точность, формализм и логика пригодны для описания далеко не всех явлений. При описании живого логика может давать сбой, метафора, выражающая структурное сходство, сходство организации, более пригодна. Заметим, что В. В. Налимов, на вопрос о современной научности, отвечал, что знание, чтобы быть научным, должно быть метафоричным [44].

Экономист Шумахер, разделяющий системное мышление, говорит о необходимости экономики, уважающей человека, а не ограниченной идеологией эффективности. Кроме того, обсуждение критерия эффективности требует учета ценностей. Как можно утверждать, спрашивает автор альтернативной экономики, что американская экономика эффективна, если она использует 40% мировых первичных ресурсов для содержания 6% мирового населения?

Еще В. И Вернадский, один из провозвестников нового научного мышления, говорил, что наука не является логическим построением, ищущим истину, аппаратом [45]. Не случайно квантовая физика, эволюционная термодинамика отказались от концепции объективной реальности, в которой царят незыблемые законы. Методологи отмечают, что ориентация на доказательство законов - это не более, чем традиции классической науки.

Р. Декарт, И. Ньютон считали своим долгом открывать законы, "которые Бог вложил в природу". Известный историк науки Нидэм показывал, что восточное мировидение не предполагало веры в закон как объективность. В китайском языке нет даже слова, соответствующего западному - "закон природы". Ближе всего слово "ли", которое Нидэм переводит как "принцип организации". В западном мышлении сформировалась доктрина, согласно которой Закон есть нечто имманентное самим вещам. Истоки ее за пределами самой науки, в частности, восходят к римскому праву, к идее возмездия: "законы физики - суть веления судьбы" (А. Уайтхед).

Современная наука, причем, именно физика, демонстрирует невозможность отделить "объективную природу" от познающего ее субъекта. Отмечая и анализируя такую черту науки как универсализм (законы науки универсальны), П. Фейерабенд указывает, что и это есть элемент мифа научности. Скажем, медик Гиппократ соотносил болезнь с конкретным больным и лечил больного, а не болезнь вообще, а историк Геродот полагался не только на истину факта, но и на истину мифа. П. Фейерабенд последовательно рассмотрел один за другим критерии научности, показывая их мировоззренческую обусловленность. Так, объективизм есть установка, которая покоится на образе реальности - механизма. Даже установленный Галилеем в XVI в. закон свободного падения, представленный верхом объективности, и то является неотъемлемой частью идеологии, кредо которой выражено в словах, что книга природы написана языком математики. Получается, что "объективный" закон несет в себе идею реальности без биологических, психологических, социальных... явлений, которые не поддаются математизации.

Но если постнеклассическая наука обращается к реальности, которую понимает как систему взаимосвязей, включающую человека, то как меняется объективистский образ науки? Уже отмечалось, что объективность сегодня не отождествляется с объектностью, не противопоставляется субъективности, а соотносится с "жизненностью", "полнотой". Человек стал участником тех процессов, которые описывает наука, частью наблюдаемого им мира. Наука по-прежнему описывает естественные взаимосвязи, но делает это существенно иначе. Критерии научности не просто "размываются", они обретают новый смысл. Безусловно, становление новой научности - процесс непростой. Даже чисто психологически очень трудно отказаться от стереотипов мышления, в частности, от убеждения, что наука нацелена на поиск объективного знания.

В своей книге "Уроки мудрости" Ф. Капра описывает такой случай: "Мы сидели вшестером за круглым столом - Дэниз и Джеф Чу, я с женой Жаклин, Рут и Артур Янч. Разговор зашел об определенности в науке; Янч приводил один научный факт за другим, но Чу показывал ему, что при тщательном анализе эти "факты" в действительности оказываются приблизительными представлениями. Наконец, раздосадованный Янч воскликнул: "Но ведь есть же, в конце концов, какие-то абсолютные истины! Вот сейчас здесь вокруг стола сидят шесть человек. Это абсолютно истинно". Чу мягко улыбнулся и посмотрел на Дениз, которая была в то время беременна, и сказал: "Не знаю, Артур. Кто может с определенностью сказать, где кончается один человек и начинается другой?" [46]. Этот пример чрезвычайно показателен в плане переориентации мышления. При описании самоорганизующихся, динамических систем научный фундаментализм в его старой форме не приемлем.

Критерий воспроизводимости, достоверности также существенно ограничил свои полномочия как основного "маркера" научности. Когда имеем дело со сложными объектами, эксперимент, зачастую, нет возможности поставить. Воспроизводимость может быть затруднена по причине того, что эксперимент дорогостоящ, либо объект недоступен, либо событие, в связи со стохастичностью, индивидуальностью события. А. Павленко основание эпистемологического поворота связывает с тем, что наука XX в. переосмысливает понятие "опыт". Хотя ориентация на опыт, как решающий критерий оценки теорий, пока остается, в некоторых областях знания наступил период, когда "теоретические разработки не только сильно опережают опытные исследования, но по некоторым направлениям опередили их навсегда" [47]. Например, инфляционная космология уже поставила вопрос о бессмысленности любых наблюдений, либо экспериментальных подтверждений многих предсказываемых ею фактов.

Здесь уместно вспомнить известную притчу о строительстве Шартского собора. Три человека, каждый из которых катил тачку с камнями, дали разные ответы на вопрос о том, что они делают. Первый сказал, что катит тяжелую тачку. Второй ответил, что зарабатывает хлеб семье. Третий заявил, что строит Шартский собор. Биологически и физически они осуществляли одно и то же, но осознавали свою деятельность по-разному. Возможно, эта притча поможет ответить на вопрос, который напрашивается после представленной здесь динамики научности, после того, как убедились, что формирующаяся постнеклассическая наука радикально отличается от классической. Можно ли рассматривать постнеклассическую версию как науку или, может быть, пройдя этим путем, она становится философией, религией..., но не наукой?

Сценарий конца науки еще в начале века обсуждался философами. Критика науки, а именно, ее объективизма и рационалистических притязаний, была начата не в сфере науки, за редкими исключениями (А. Уайтхед, М. Вебер...), не имевшими парадигмальных последствий. Философское сознание в отличие от самосознания науки оказалось более чутким, уловив неполадки в структуре ментальности, поставившие западноевропейского человека в драматическую ситуацию: он уже не находит поддержки в "расколдованном", "обездушенном" мире, эмпирическая реальность не содержит смыслов, но одновременно утеряна и другая опора человека, что зафиксировано в формуле Ницше "Бог умер". Как это ни парадоксально на первый взгляд, но вера в могущество разума таяла по мере того, как тускнела идея Бога. Таким образом, "расколдование" и "разбожествление" мира привели к тому, что человек оказался как раз на полпути между "дольним" и "горним". В этой ситуации наука, которая, как ожидалось, способна положить весь мир к ногам своего властелина, оказалась под перекрестным огнем критики, она "как соленая вода... только рождает жажду знания, никогда не успокаивая воспаленного ума" [48].

Набор "претензий", предъявляемых науке, был сформулирован, А. Бергсоном, М. Хайдеггером, К. Ясперсом. А. Бергсон отметил неспособность науки отразить длительность, временной аспект бытия. По М. Хайдеггеру, наука ничего не может сказать о бытии за пределами предметной данности, научное представление никогда не сумеет обставить существо природы, потому, что предметное противостояние есть в принципе только один из способов, каким выступает природа. Современная наука мыслит мир как представление, считает М. Хайдеггер. Но там, где мир заменяется картиной мира, там к сущему приступают как к тому, на что человек нацелен, что он хочет преподнести себе. "Картина мира, сущностно понятая, означает не картину, изображающую мир, а мир, понятый в смысле такой картины... Бытие сущего ищут и находят в представленности сущего" [49]. Представить что-либо, значит, поместить перед собой.

Начиная с Декарта, представление трактуется как постижение, это не раскрытие себя вещам, а овладение и опредмечивание. Сущность науки Хайдеггер пытается выразить, формулируя столь важную для него "проблему поворота", она весьма актуальна сегодня в плане обострившейся дискуссии о конце науки. По Хайдеггеру, в основе всякого самопонимания лежит исходное отношение к бытию, к истине бытия. Человек есть событие ("со-бытие") потаенной истории бытия. Поэтому наука, являясь продуктом человеческой деятельности, ничего не может сказать о том, что было до поворота и не воспроизвелось в пространстве-времени. Считая источником всего сущего бытие, он оценивает науку как один из способов самовыявления бытия. Если до ХХ в. бытие проговаривало себя через науку, то "за поворотом" ее значение для человечества иссякнет, и задача будет заключаться в том, чтобы прислушаться к бытию и, следуя за ним, понять свое предназначение.

В отличие от Бергсона и Хайдеггера, Ясперс выражал более оптимистичный взгляд по поводу судьбы науки, хотя и сознавал ее ограниченность. Он указывал на связь кризиса научной рациональности с непомерными притязаниями новоевропейской науки. Разочарование в науке возникает в связи с тем, что от науки ждут того, чего она дать не может: решения фундаментальных проблем человеческого бытия. В итоге утопии рассудка заменяются утопиями "непосредственного" чувства. От этих "шараханий" может спасти только трезвая оценка границ и возможностей науки. Наука, по мнению Ясперса, настолько тесно связана с культурным существованием западноевропейской цивилизации, что гибель науки может явиться следствием только полной душевной катастрофы.

Русские мыслители, пожалуй, даже острее, чем западные, ощущали кризисность эпохи на заре ХХ столетия. Эту интуицию П. Флоренский передает фразой "что-то ждется", связывая наступающую эпоху с переходом в новый исторический эон Духа Святого и крушением эпохи, основанной на идее Логоса. Он решает вопрос о том, какая наука имеет право на существование, указывая на укорененность науки не только в культуре, но и в бытии. Наука должна "откликаться на ритм познаваемого". В отличие от Хайдеггера, Флоренский предвещал не конец науки, а ее видоизменение. В истории культуры одинаково реальны "священная седая таинственность древней науки, нравственная, важная строгость - новой, наконец, радостная, легкая окрыленность грядущей "весёлой" науки" [50]. Грядущая наука связывалась им не только с предметностью бытия (М. Хайдеггер) и не только с "жизненным миром" (Э. Гуссерль), она есть по Флоренскому нечто единое - наукожизние. В русской культуре не прижились традиции европейского рационализма, связано ли это с особым географическим положением, или с "буферной", как сегодня говорят, позицией России в мировой культуре, или с предназначением (миссией) вывести человечество из тупика техницизма особым "третьим путем"?

Наука имеет право на существование, но в какой форме? Этот вопрос еще более актуален сегодня, когда окончательно развенчан миф о всесилии науки, разрушен объективистский и редукционистский образ науки и ситуация обостряется экологическим феноменом. Проанализировав особенности развития современной науки, В. С. Степин приходит к выводу: постнеклассическая наука - "это такое состояние знаний и такой тип научной рациональности, который объединит науки о природе и науки о духе. Решающую роль в этом процессе сыграли идея глобального эволюционизма и построение на этой основе общенаучной КМ" [51].

Современное обострение дискуссий по поводу конца науки обусловлено ощущением беспокойства за судьбу человечества в условиях надвигающейся экологической катастрофы. Отказ от науки покоряющей не означает исчерпания научности. На таком подходе к проблеме научного кризиса настаивает И. Р. Пригожин. Он отдаёт дань хайдеггеровской критике новоевропейской науки, где классическая научность связывается с неявно присутствующей в науке традицией "воля к покорению". Но если Хайдеггер считал, что эпоха науки кончилась [52], то И. Пригожин, наоборот, приходит к выводу, что научное понимание только начинается. Он считает неактуальной сегодня дилемму: либо наука, существующая как новый технологический логос, но в углубляющемся противостоянии человека и мира; либо концептуальное единство человека и мира, но не в научной, а чуждой ей иррациональной форме (через мистику, паранауку, антинауку...).

Согласно И. Р. Пригожину, в настоящее время необходимость такого выбора отпала, поскольку изменения, происходящие в современной науке, породили ситуацию, в корне отличную от прежней. В конце XX в. стало очевидным, что "наука выполняет некую универсальную миссию, затрагивающую взаимодействие не только человека и природы, но и человека с человеком" [53].

В докладе на III Российском философском конгрессе в Ростове-на-Дону в 2002 г. академик В.С. Степин связал прогресс философского знания с уровнями рефлексии: классика — нулевой уровень, модерн — следующий уровень и, наконец, постмодерн — третий уровень рефлексии философского познания: "Классическая, неклассическая, постнеклассическая наука предполагает различные типы рефлексии над деятельностью: от элиминации из процедур объяснения всего, что не относится к объекту (классика), к осмыслению соотнесенности объясняемых характеристик объекта с особенностью средств и операций деятельности (неклассика), до осмысления ценностно-целевых ориентаций целями и ценностями (постнеклассика)".

Типы научной рациональности: классическая, неклассическая и постнеклассическая наука. (Глобальные революции и типы научной рациональности. Историческая смена типов научной рациональности: классическая, неклассическая, постнеклассическая) Рациональность (от лат. ratio - разум) - понятие, характеризующее активность человека, природные и социальные явления с точки зрения их целесообразности, эффективности, гармоничности и т.д. Проблема взаимоотношения рационального и иррационального - одна из сложных и неоднозначных проблем философии. В наиболее общей форме она состоит в выяснении смысла разумности (рациональное) или неразумности (иррациональное) по отношению к бытию, мышлению действию, познанию и т. д., а также в определении границ и точек соприкосновения рационального и иррационального.

Научная рациональность - один из типов рациональности как таковой. Научная рациональность категорично считает приоритетной логико-методологические процедуры в познании, отделяет познавательные акты от ценностных ориентаций сознания и, в целом, любых проявлений человеческой "неразумности" (иррациональности). По Степину к изменению типов научной рациональности приводят «глобальные революции». Глобальные революции это такие периоды смены научных картин мира с коренным изменением нормативных структур исследования, а также философских оснований науки. В истории естествознания Степин выделяет четыре таких революции. Классическая рациональность связана с первыми двумя глобальными революциями. Неклассическая с третьей, и четвертая революция связан с постнеклассической рациональностью.

Итак, становление «классического типа рациональности» ознаменован первой глобальной научной революцией (18 в.). Суть этой революции заключается в следующем: 1) объективность и предметность научного знания достигаются путем тотального элиминирования субъективности из процесса познания, т. е. всего того, что относится к субъекту (исследователю) и процедурам его познавательной деятельности (главный упор на объективность исследования) 2) идеалы и нормативы исследования формируются на основе механики и механического понимания природы. (т.е. механическое понятие мира – идеально правильное понимание, все редуцируется к механической модели). Отсюда — доминирующая роль идеи механицизма.

3) данная эпистемологическая основа (основа понимания природы) диктует свои представления об изучаемых объектах, которые рассматриваются преимущественно в качестве «малых систем» (механических устройств). Малая система характеризуется относительно небольшим количеством элементов, их силовыми взаимодействиями и жестко детерминированными связями. Вторая глобальная научная революция (кон. 18 — пер. пол. 19 вв.) определила переход к новому состоянию естествознания — «дисциплинарно организованной науке». Этот процесс был связан в первую очередь с тем, что механическая картина мира утрачивает статус общенаучной. В биологии, химии, геологии и др. областях знания формируются специфические картины реальности, нередуцируемые к механической. Ее суть: 1) происходит дифференциация дисциплинарных идеалов и норм исследования; 2) видоизменяются философские основания науки, а именно, они включают широкий спектр смыслов тех основных категориальных схем, в соответствии с которыми осваиваются объекты;

3) в эпистемологии, центральной становится проблема соотношения разнообразных методов науки, синтеза дисциплинарно разрозненных знаний и классификации наук. «Неклассическое естествознание» знаменуется третьей глобальной научной революцией (кон. XIX — сер. XX вв.), Это связано в первую очередь с цепной реакцией революционных перемен в различных областях знания: в физике (открытие делимости атома, становление релятивистской и квантовой теорий), в химии (квантовая химия), в биологии (становление генетики), возникновение кибернетики и теории систем. В результате этого формируются идеалы и нормы новой, неклассической науки (НН). Ее суть: 1) отказ от прямолинейного онтологизма и понимание относительной истинности теорий и картин природы, т. е. идея историчности научной картины мира и ее составляющих. Отсюда — допущение истинности нескольких, по сути, альтернативных друг другу теоретических описаний одной и той же реальности; 2) в качестве необходимого условия объективности объяснения и описания выдвигается требование четкой фиксации особенностей средств наблюдения, которые взаимодействуют с объектом (принцип наблюдаемости); 3) происходит значительное расширение поля исследуемых объектов — от малых систем к саморегулирующимся системам; 4) утверждение идеи исторической изменчивости научного знания, сочетавшейся с новыми представлениями об активности субъекта познания;

Четвертая глобальная научная революция (последняя четверть XX в. — наши дни) порождает «постнеклассическую науку» (ПН). Этот процесс связан, прежде всего, с революцией в средствах хранения и получения знаний. Ее суть: 1) на передний план выдвигаются междисциплинарные и проблемно-ориентированные формы исследовательской деятельности. В результате усиливаются процессы взаимодействия принципов и представлений картин реальности, формирующихся в различных науках, на основе которых формируется общенаучная картина мира. Таким образом, влияние внутридисциплинарных фаткоров ослабевает, зато усиливается влияние «парадигмальной прививки» идей, транслируемых из других наук;

2) объектами современных междисциплинарных исследований все чаще становятся уникальные системы, характеризующиеся открытостью и саморазвитием. Исторически развивающиеся системы представляют собой более сложный тип объекта даже по сравнению с саморегулирующимися системами. Деятельность с такими комплексами требует принципиально новых стратегий. Саморазвивающиеся системы характеризуются кооперативными эффектами, принципиальной необратимостью процессов. Взаимодействие с ними человека протекает таким образом, что само человеческое действие не является чем-то внешним, а как бы включается в систему, видоизменяя каждый раз поле ее возможных состояний. При этом всякий раз возникает проблема выбора некоторой линии развития, сам выбор при этом необратим и не может быть однозначно просчитан.

Дата добавления: 2014-11-20