Комментарии 1 страница

X

IX

VIII

VII

VI

V

IV

III

Скорбный Гамлет, принц Датский (Гамлет, как и
умерший отец, — это глубоко символично; всегда
принц, — то есть не сам по себе, а всегда сын, короля;
всегда Датский, потому что семейная драма сплетена с
государственной и в нем всегда датский принц — живет
и гибнет — наследник датского престола, его законный
владетель) еще до явления Тени погружен в глубокий
траур, отдался ночной печали. Внезапная кончина отца,
скорый, поспешный брак матери — все это наполняет ду-
шу его смутными, но сильно говорящими предчувствия-
ми. До кончины отца, до брака матери, то есть до за-
вязки трагедии (которая сама до начала ее), насколько
можно судить по некоторым отрывкам, намекам, раз-
бросанным в пьесе, — он совсем иной. Студент Виттен-
бергского университета, знающий и книги, и науку, дат-
ский принц, владеющий шпагой и знающий фехтоваль-
ное искусство, — одним словом, еще причастный всему
в жизни, от чего он после отрывается. Еще обычный,
еще как все или почти как все, ибо с самого рождения
он уже отмечен знаком трагедии. Во всяком случае, это
не больше, как предвестие, не более, как знак, как воз-
можность грядущего; взгляд же его на мир, или, вернее,
отношение его к миру (и его место в нем), совсем иные
до трагедии: так, достаточно сказать, что Гильденстерн
и Розенкранц — его друзья. Он сам говорит им, что с
некоторого времени он забросил все свои занятия и де-
ла. Это Гамлет до трагедии. Трагедия начинается до
поднятия занавеса, ее завязка произошла раньше. И вот,
что особенно важно заметить и подчеркнуть, уже самая
завязка трагедии, убийство отца и брак матери, переме-

382 Л. С. Выготский. Психология искусства

нили Гамлета. Так что Гамлет вступает в трагедию уже
иным, уже запечатленным. Еще до разоблачения убий-
ства он попадает в зачарованный круг трагедии.

Связь с отцом, с матерью — родительская, кровная,
телесная — передала его душе темный и ужасный мо-
мент завязки, момент убийства. Один конец нити обор-
ван, и это мгновенно отдается на ее другом конце. Есть
непонятные вестники, говорящие глухо, но внятно душе;
есть невидимые, но явно ощущаемые знаки; есть мисти-
ческие нити, телесно и душевно связывающие человека.
Гамлет до явления Тени — сплошное предчувствие. Он
чувствует, что будет скорбь, — он еще не знает, ему еще
не открылась тайна, но она уже заложена в душе его.
Его вторая душа, его ночное существо ощущает уже это,
чувствует, знает, хотя дневное сознание еще не знает.
И отсюда глубокая и невероятная по своей напряжен-
ности скорбная тревога.

Король

Опять покрыто тучами лицо?
Гамлет

О нет, напротив: солнечно некстати (I, 2).

Его слишком озаряет солнце — он отдан ночи, ее про-
рок, ибо невидимой связью своей (родительской, кров-
ной) он притянут к ней, к ночи, где теперь его отец.
Темные предчувствия его еще не вполне определились,
выявились, уяснились: свет солнца разгоняет и рассеи-
вает их, и он с мучительной напряженностью сосредо-
точивается на ночных ощущениях своих. Свет солнца —
не его свет; мир дня — не его мир. Он еще не знает, что
именно, но что-то здесь странно и необычно — это за-
ложено глубоко в его душе. Только подсознательная,
сублиминальная сфера души его ощущает это, и он му-
чится неродившимся, нарождающимся знанием. Он уже
тайный враг королю, еще не зная ничего, еще не дога-
дываясь.

Гамлет (в сторону)

И даже слишкомблизкий, к сожаленью (I, 2).

Но это не кажется, это точно есть в душе. Какое глубо-
кое ощущение реальности своих ночных предчувствий,
уверенности почти знание. Король и королева утешают
его: все просто, все обычно, все естественно, все понят-
но; напрасно: его пророческая душа знает, что здесь
есть что-то сверхъестественное, необычайное и странное.

Приложение 383

Вот необычайный по силе диалог — души знающей и не-
понимающего ума, дневного света неотразимых доводов
рассудка и ночных, пусть смутных и темных, ощущений
душой тайны.

Королева

Ах, Гамлет, полно хмуриться, как ночь!
Взгляни на короля подружелюбней.
До коих пор, потупивши глаза,
Следы отца разыскивать во прахе?
Так создан мир: что живо, то умрет
И вслед за жизнью в вечность отойдет.

Гамлет

Так создан мир.

Королева

Что ж кажется тогда
Столь редкостной тебе твоя беда?

Гамлет

Не кажется, сударыня, а есть.
Мне «кажется» неведомы. Ни этот
Суровый плащ, ни платья чернота,
Ни хриплая прерывистость дыханья,
Ни слезы в три ручья, ни худоба,
Ни прочие свидетельства страданья
Не в силах выразить моей души.
Вот способы казаться, ибо это
Лишь действия, и их легко сыграть.
Моя же скорбь чуждается прикрас
И их не выставляет напоказ.

Скорбь Гамлета, его непонятная грусть, его необыч-
ный глубокий траур сына по умершем отце темным пят-
ном, цветом ночи оттеняют безмятежный фон веселья и
торжества любви, силы, жизни, брака, коронации. Ему
самому непонятно это, но это не обычный траур, скорбь
сына по умершем отце; его душа несознанно, но верно
знает все. Все просто, все обычно, все умирает и пере-
ходит в вечность от земли; это — всеобщий жребий. Вот
два мировоззрения — человека дневного сознания, рас-
судка — короля; и темных глубин пророческой души
Гамлета. Короля и королеву тревожит, пугает скорбь
Гамлета, его траур; несознанно и они предчувствуют
роковую гибельность этого траура — так в «отражени-
ях» улавливается глубокая предчувственная ужасность
Гамлета. Они отвлекают мысли принца от умершего от-
ца, просят сбросить «цвета ночи», которые их пугают,
покинуть скорбь, взглянуть дружественно («подруже-
любней») на короля Дании. Их пугает то, что Гамлет
особенно этим поражен. Его скорбь невыразима, непо-

384 Л. С. Выготский. Психология искусства

нятна ему самому — глубинная, сокровенная, траурная,
то есть связанная с замогильным; ночные цвета — это
только знаки скорби, и так всегда Гамлет, на протяже-
нии всей трагедии — его монологи, его печаль, его груст-
ные размышления, разговоры, его траурные одежды, его
потоки слез, унылый вид — все это только знаки скорби,
ее прикрасы и наряды. В его душе есть то, что выше
всякого показа; все остальное — наряд. Такая глубина
скорби, которая не может быть выявлена даже в тра-
гедии. Это надо запомнить на все дальнейшее «чтение»
трагедии: не принимать знаков скорби за самую скорбь.
Она на неизмеримо большей душевной глубине — она
в «молчании» трагедии.

Король

Приятно видеть и похвально, Гамлет,
Как отдаешь ты горький долг отцу.
Но твой отец и сам отца утратил
И так же тот. На некоторый срок
Обязанность осиротевших близких
Блюсти печаль. Но утверждаться в ней
С закоренелым рвеньем — нечестиво.
Мужчины недостойна эта скорбь
И обличает волю без святыни,
Слепое сердце, ненадежный ум
И грубые понятья без отделки.
Что неизбежно, и в таком ходу,
Как самые обычные явленья,
Благоразумно ль этому, ворча,
Сопротивляться? Это грех пред небом,
Грех пред умершим, грех пред естеством,
Пред разумом, который примирился
С судьбой отцов и встретил первый труп
И проводил последний восклицаньем:
«Так быть должно».

Король подробно перечислил все грехи Гамлета:
эта скорбь, этот траур — проступок перед умом, грех
перед небом, грех перед природой, безумие перед рас-
судком, — раз так быть должно, раз это самое обыкно-
венное из всего, что есть обыкновенного. Возмутившее-
ся естество, грех перед природой, помутившийся, охва-
ченный безумием разум.

Король

Пожалуйста, стряхни
Свою печаль и нас в душе зачисли
Себе в отцы. Пусть знает мир, что ты —
Ближайший к трону, и к тебе питают
Любовь не меньшей пылкости, какой

Приложение 385

Нежнейший из отцов привязан к сыну.
Что до надежд вернуться в Виттенберг
И продолжать ученье, эти планы
Нам положительно не по душе,
И я прошу, раздумай и останься
Пред нами, здесь, под лаской наших глаз,
Как первый в роде, сын наш и сановник.

Королева

Не заставляй меня просить напрасно.
Останься здесь, не езди в Виттенберг.

Король и королева искренне просят Гамлета остать-
ся и не ездить в Виттенберг; они действительно хотят,
чтобы он при дворе был ближайший к трону, ибо, как
только король узнает, как враждебна, как гибельна для
него скорбь Гамлета, он отошлет его сам. Теперь он
только смутно предчувствует, только опасается, он хо-
чет искренне любить Гамлета, смирить его тоску. Но
он уже боится этой скорби, этой постоянной мысли об
отце. И Гамлет, еще только охваченный предчувствием
чего-то, еще не знающий точно ничего, еще не приоб-
щившийся к тайне страны безвестной, но уже связанный
с ней смертью отца, крепчайшей связью траура, уже н е
имеет желаний, уже ему здесь, в этом мире, все безраз-
лично; уже у него нет занятий и дел. И с какой уста-
лостью печали, не подозревая, сколь ужасные послед-
ствия принесет его повиновение, но уже повинующий-
ся, уже связанный остаться здесь, он говорит: «Судары-
ня, всецело повинуюсь».

Какая неуловимо тонкая черта, художественно отде-
ланная деталь, которая имеет значение фундамента для
всего здания трагедии: уже без воли, уже повинующий-
ся — здесь враждебным королю и королеве, которые
тоже уже — просят остаться того, кого потом будут высы-
лать, — как, почему? В этом один мотив: так надо тра-
гедии. В тревожной радости — почти истерической, в ди-
ких восклицаниях короля, принявшего этот ответ, это
согласие за ответ прекрасный и любовный, за повино-
вение себе (слепота действующих лиц и темное, «так на-
до трагедии», повиновение ему — в этом стиль пьесы),
чувствуется темная и слепая, но уже заведенная, уже
пущенная в ход сила трагедии, которую уже ничем
нельзя остановить, которая подчиняет себе все поступ-
ки действующих лиц и приводит к результатам, обрат-
ным их намерениям, нужным трагедии.

13 Зак.83

386 Л. С.Выготский. Психология искусства

Король

Вот кроткий, подобающий ответ.
Наш дом — твой дом. Сударыня, пойдемте.
Своей сговорчивостью Гамлет внес
Улыбку в сердце, в знак которой ныне
О счете наших здравиц за столом
Пусть облакам докладывает пушка
И гул небес в ответ земным громам
Со звоном чаш смешается. Идемте.

Двор уходит. Гамлет один. Он уже одинок. Oн уже
говорит монологами. Смысл его монологов вообще мы
установим позже. Теперь же повторяем: это только зна-
ки скорби. Все его монологи, в частности первый (акт I,
сц. 2), носят странный характер: они, видимо, ничем не
связаны с ходом действия, это точно отрывки его пере-
живаний наедине с собой, не составляющие ни начала,
ни конца его размышлений, но в целом оттеняющие,
дающие приблизительную картину его переживаний, и
помещенные в нужном месте. Пусть они видимо не свя-
заны с действием, пусть это видимо только «общие»
размышления, раскрывающие настроения и взгляды
принца; внутренне это непосредственно связанные с
действием трагедии, освещающие его и объясняющие —
идущие параллельно ходу действия душевные пережи-
вания Гамлета, позволяющие установить взаимоотноше-
ние того и другого, в чем скрыта разгадка трагедии. Их
странный и необычный характер проистекает из самой
странности и необычности этого «взаимоотношения».
Монологи — это отрывки; та завеса, которая прикрыва-
ет его скорбь, его внутреннюю душевную жизнь, здесь в
разговорах с собой, в одиночестве не исчезает совсем,
но утончается, делается более прозрачной, оттеняет и
обрисовывает то, что за ней больше, чем в разговорах
с другими, где эта завеса более плотная; это как бы
отверстия, но тоже затянутые тонкой пеленой «разгово-
ра», «слов». Дело в том, что есть вещи, невидимые ина-
че, как через завесу; завеса не только закрывает их, по
и показывает, ибо без нее, не через нее — они невиди-
мы. Таковы внутренние переживания Гамлета. Но об
этом дальше. В первом монологе, имеющем решающее
почти значение в понимании Гамлета, опять-таки в пред-
чувствии, в предвидении намечается и заключается вся
дальнейшая его трагедия. Это вовсе не «общий» монолог,
стоящий особняком, в стороне от действия, сказанный

Приложение 387

только затем, чтобы раскрыть зрителю внутреннее со-
стояние героя, — это ключ ко всему действию. Душа
Гамлета, чувствующая уже грядущую тайну, уже не
приемлет этого мира, уже не живет в нем. Она погру-
жена в глубокую и безысходную, постоянно углубляю-
щуюся скорбь. Он уже оторван от всего, что здесь, от
природы, от людей, от солнца. Он еще не стер со стра-
ниц воспоминания изречения книг, но ему уже неза-
чем продолжать свое учение. Он уже ненавидит солнце,
и в бесконечной разобщенности своей он страшным оди-
ночеством заполнил душу, отъединенный от людей, ото-
рванный от природы. В этом — предчувствие его гряду-
щей трагедии разобщенности с миром, последнего и
трагического уединения, ужаса одиночества заблудив-
шейся в мирах души. Как тяжело уже это разобщение
с миром, видно по такому рыдающему воплю, испол-
ненному безнадежной, беспросветной тоски и жажды
слияния, растворения, небытия:

О, тяжкий груз из мяса и костей,

Когда б ты мог исчезнуть, испариться!

О, если бы предвечный не занес

В грехи самоубийство! Боже! Боже!

Каким ничтожным, плоским и тупым

Мне кажется весь свет в своих движеньях!

Какая грязь! И все осквернено,

Как в цветнике, поросшем сплошь бурьяном.

Гамлет совершенно как будто не связан с этим за-
пустелым садом, он жаждет испариться туманом. Тя-
жесть жизни, ее бремя — какой трагической мелодией
звучит здесь «музыка» пьесы. Смысл этого моноло-
га, его связь с действием — в притяжении души Гам-
лета к могиле, к отрешению от жизни. Он у грани не-
существования, самоубийства. Что же удерживает его
от самоубийства — запрет религии, но это ведь не
связано нисколько с действием трагедии, это внешне
не мотивировано, — но действительно ему поставлена
преграда, он доведен до грани, но здесь он должен
удержаться. Опять: так надо трагедии. И опять «сле-
пота» — он сам принимает это за запрет религии. Но
это совсем другое: не душевный мотив, произвольно взя-
тый и приписанный автором герою, извне приданный
ему, по который мог бы и не быть приданным, удер-
живает Гамлета, а самая трагедия извне сковывает

13*

388 Л. С. Выготский. Психология искусства

его. Он вынут из жизни; ему обветшалыми, утомитель-
ными, серыми и пошло-плоскими кажутся земные дела.
По если, с одной стороны, Гамлет уже разобщен со
всем, уже в скорби своей порвал обычные связи и враж-
дебен всему, если он вынут из круга жизни, уже одинок,
уже один, то с другой стороны, еще непонятно для него
самого он связан со всем этим иной связью, необычной,
связан ходом трагедии: что-то заставляет мысль его
все снова и снова возвращаться к преждевременной
кончине отца. Этим он связан с трагедией, ее завяз-
кой, он привязан к ней и не может уйти от траге-
дии — убить себя.

Здесь прежде всего ум его останавливается на днев-
ной, на здешней стороне дела — его занимает поспешный
брак матери; это не просто разочарование в матери, не
оскорбленный в лучших чувствах идеалист. Нет, это
слишком глубоко отпечатлелось в его трагическом со-
знании, воспринимающем глубоко и потрясение. Отор-
нанный от природы, от естества, от солнца, учения,
радости и света, он навсегда разобщается с женщиной.
Разрыв с матерью, с родившей — глубоко символичен
в трагедии. Погруженный в странное и необычное, чув-
ствующий его за самыми обыденными вещами, вос-
принимающий за каждым жизненным явлением всю
его таинственную трагическую глубину, он чувствует
все необычное, что звучит ему в грехе матери. Правда,
в его осуждениях и восхвалениях отца (как будто де-
ло в этом! Опять «слепота»!) звучит еще отголосок
наполовину студента, не ушедшего еще от обычного,
обычных осуждений, но он воспринимает и тайную сто-
рону всего этого.

Гамлет

Как это все могло произойти?
Два месяца, как умер. Двух не будет.
Такой король! Как солнца яркий луч
С животным этим рядом. Так ревниво
Любивший мать, что ветрам не давал
Дышать в лицо ей. О земля и небо!
Что поминать! Она к нему влеклась,
Как будто голод рос от утоленья.
И что ж, чрез месяц... Лучше не вникать!
О женщины, вам имя вероломство!
Нет месяца! И целы башмаки,
В которых шла в слезах, как Ниобея,
За отчим гробом. И она, она —

Приложение 389

О боже, зверь, лишенный разуменья.
Томился б дольше — замужем — за кем:
За дядею, который схож с покойным,
Как я с Гераклом. В месяц с небольшим!
Еще от соли лицемерных слез
У ней на веках краснота не спала!
Нет, не видать от этого добра!
Разбейся, сердце, надо стиснуть зубы.

Пусть надрывается сердце — уста должны молчать.
Этот обет внутреннего молчания — он продает особый
облик всей роли принца. Все равно: неизреченна скорбь
сердца и темные предчувствия: это не может по-
вести к добру. Вот что связывает Гамлета.

Это, конечно, не размышления; размышлениями,
мыслью к этому прийти нельзя,— это, скорее, «to rea-
son most absurd». Это не обычный скорбный плач сы-
на — это, скорее, грех перед природой, это, скорее, от-
ражения, проекции иных, темных чувствований души
(как и все монологи — только проекции на плоскость
трагедии его темных глубин), неясных ему самому.
Первый период, Гамлет до явления Духа,— это сплош-
ное предчувствие, это знание невыявленное, по тая-
щееся в темной половине души. Поэтому здесь такое
смешение (в этом смешении — удивительный художе-
ственный стиль этого периода) еще обыденного, еще
простого — и уже необычного, уже вышедшего из об-
щего крута. Отсюда «смешанный» характер монолога —
отголосок и понятных осуждений и темное предчувствие
недоброго. Отсюда его речи о пьянстве к Горацио:

Гамлет

Но все же, чем вас встретил Эльсинор?
Пока гостите, мы вас пить научим.

И ирония еще такая простая о свадьбе матери:

Гамлет

Расчетливость. Гораций! С похорон

На брачный стол пошел пирог поминный.

И осуждения короля.

Гамлет

Король не спит и пляшет до упаду,

И пьет и бражничает до утра.

И чуть осилит новый кубок с рейнским,

Об этом сообщает гром литавр,

Как о победе (I, 4).

Это еще все на поверхности, это все простое, дневное,
одноцветное, не преломленное в глубинах души; это

390 Л. С. Выготский. Психология искусства

еще обычные осуждения, простая ирония, в них еще
нет последней глубины, они не зажжены внутренним
пламенем души. Это еще Гамлет — простой человек, не
отмеченный. Но уже в предчувствиях есть и другое.
Есть предваренная мудрость грядущих глубин и от-
кровений, есть сокровенное ощущение тайны, окутыва-
ющей все. И все это смешивается — эти две души в
Гамлете еще не нащупали, еще не открыли друг дру-
га, еще существуют параллельно и независимо одна от
другой. Точно два тока — две души эти — протекают в
Гамлете, и скоро они встретятся, ночная и дневная по-
ловины его. И все это смешано удивительным обра-
зом: в словах о пьянстве короля (акт I, сц. 4) Гамлет
говорит, что вино уничтожает все доблестные дела,—
в этих речах еще виден только виттенбергский сту-
дент, обличающий пороки двора, еще обыкновенный
глаз чувствуется в этом, еще холодная, не зажегшаяся
речь. И вот просвечивают отблески грядущего огня:

Бывает и с отдельным человеком,
Что, например, родимое пятно,
В котором он невинен, ибо, верно,
Родителей себе не выбирал,
Иль странный склад души, перед которым
Сдается разум, или недочет
В манерах, оскорбляющий привычки,—
Бывает, словом, что пустой изъян,
В роду ли, свой ли, губит человека
Во мненьи всех, будь доблести его
Как милость божья, чисты и несметны.
А все от этой глупой капли зла,
И сразу все добро идет насмарку.
Досадно ведь (I, 4).

Здесь в простых словах, которые все на поверхно-
сти, предчувствие трагедии, отзвук того страшного ры-
дания — «зачем я был когда-либо рожден...». Здесь
уже отсвет этого трагического пламени, озаряющего
всю пьесу и накладывающего такой зловещий отпеча-
ток на все лица и отбрасывающего кровавые отблес-
ки; здесь уже предчувствие, предвидение трагедии ро-
ждения.

Но ни на чем так ярко не заметна эта «двойствен-
ность» Гамлета до трагедии, как на его отношениях с
Офелией. Рассмотреть их надо и вообще для выясне-
ния хода действия. Но в этом случае придется пользо-
ваться исключительно «отражениями», ибо от Гамлета

Приложение 391

мы ни слова не слышим об этом и не видим ни разу
его с Офелией. Здесь все можно выявить через дру-
гих, через отражения. Поэтому ничего точного об их
отношениях мы не знаем. Только из разговоров По-
лония и Лаэрта с Офелией (акт I, сц. 3) да из сооб-
ражений Полония, высказываемых дальше, можно в са-
мых общих контурах возобновить эти отношения. Гам-
лет до явления Тени любит Офелию. Лаэрт говорит
ей перед отъездом:

А Гамлета ухаживанья — вздор.

Считай их блажью, шалостями крови.

Фиалкою, расцветшей в холода.

Нежданной, гиблой, сладкой, обреченной,

Благоуханьем мига, и того

Не более.
Офелия

Не боле?..
Лаэрт

Не более (1,3).

Полоний говорит об этой любви, что она игра крови —
не больше. Офелия рассказывает:

Со мной не раз он в нежности пускался
В залог сердечной дружбы.

………………………………

Отец, он предлагал свою любовь
С учтивостью.

………………………………..

И в подтвержденье слов своих всегда
Мне клялся чуть ли не святыми всеми.

И эта его записочка, которую Полоний передает ко-
ролю и королеве:

«Небесной, идолу души моей, ненаглядной Офелии».
«На ее дивную белую грудь эти...» — и т. п.
«Не верь дневному свету,
Не верь звезде ночей,
Не верь, что правда где-то,
Но верь любви моей».

О дорогая Офелия, не в ладах я со стихосложеньем. Вздыхать
в рифму — не моя слабость. Но что я крепко люблю тебя, о
моя хорошая, верь мне. Прощай. Твой навеки, драгоценнейшая,
пока эта [машина] принадлежит ему. Гамлет» (II, 2).

Это удивительно глубокое предчувствие, это необ-
ходимо запомнить на все дальнейшее чтение траге-
дии: «пока эта машина принадлежит ему» — он уже
чувствует, что эта машина (какое удивительное слово

392 Л. С. Выготский. Психология искусства

для объяснения всего дальнейшего «автоматизма»
Гамлета в трагедии) начинает принадлежать не ему.
Ведь в этом вся грядущая трагедия. Гамлет не обма-
нывает Офелию, обещая любить ее вечно до тех пор,
пока и т. д. Теперь еще он любит ее глубоко — опять
на такой душевной глубине, которая невыразима,—
стихи не даются ему. Только в самых общих чертах
обозначена эта любовь, и первое — это ее глубина
(смысл записки), но уже видна ее трагическая сторо-
на. Лаэрт говорит, что любовь Гамлета — фиалка, ее
жизнь — минута, не больше. Цветок, отцветающий ско-
ро, издающий запах одно мгновение, — не больше. Конеч-
но, он имел непосредственно в виду другое, но какой глу-
бокий смысл приобретают его слова, его предчувствия
трагической развязки этой любви — опять два смысла:
один, вкладываемый лицом говорящим, и другой —
трагедией. Он почему-то боится любви Гамлета к сест-
ре, пугается ее, хочет уберечь ее от этого. Так и По-
лоний.

П о л о н и й

...А как ты отнеслась
К его — как ты их назвала — залогам?

О ф е л и я

Не знаю я, что думать мне о них.

П о л о н и й

...точней — совсем не верь.
А клятвам и подавно...

Лаэрт себе и сестре истолковывает, как и Полонии,
свои опасения просто — естественные опасения брата
за ее девическую честь, обыденным и понятным языком.
В Гамлете играет молодая кровь, он, может быть, и
любит ее сейчас, но он принц, он в своем выборе не
волен, он связан своим высоким положением, он «в се-
бе не властен», он «подданный своего рождения», он
не может сам устраивать свою судьбу, он должен счи-
таться с одобрением народа — следовательно, ему
нельзя верить и надо его любви остерегаться.

Лаэрт

Пусть любит он сейчас без задних мыслей.
Ничем еще не запятнавши чувств.

Но каким глубоким отзвуком грядущей трагедии звучат
ого слова, имеющие в виду совсем не то, не таинствен-
ное озарение, отблеск грядущей скорби и несчастий, а
будничное и обыкновенное рассуждение и опасение

Приложение 393

брата, дорожащего девической честью сестры. Но не
все ли здесь, в этой трагедии, имеет два смысла:

Подумай, кто он и проникнись страхом —

По званью он себе не господин.

Он сам в плену у своего рожденья.

Не вправе он, как всякий человек,

Стремиться к счастью. От его поступков

Зависит благоденствие страны.

Он ничего не выбирает в жизни,

А слушается выбора других

И соблюдает выгоду народа.

Поэтому пойми, каким огнем

Играешь ты, терпя его признанья...

и т. д.

Опять: свяжите это с «до тех пор, пока»... Лаэрт чув-
ствует, что «эта машина» принадлежит не Гамлету —
он раб своего рождения, он в себе не властен. Опять
намек на трагедию рождения — «зачем я был рож-
ден»... Итак, в отношении к Офелии — обе эти сторо-
ны Гамлета обрисовываются очень ясно: он еще напо-
ловпну здесь, как все, он любит девушку — Офелию,
но уже наполовину (в предчувствии) не свой, его «ма-
шина» не ему принадлежит, он раб своего рождения,
он не сумеет любить, любовь кончится гибельно — уже
есть предчувствование таинственное, озаряющий намек
грядущей трагедии любви Гамлета к Офелии.

Таков Гамлет до явления Тени: весь предчувствие,
весь полузнание, полуздесь — полутам, на пороге двух
миров. Тень вовсе не извне навязывает ему месть. Он,
гам не зная того, идет навстречу Тени.

Гамлет

Отец — о, вот он словно предо мной! (I, 2), —

говорит он вдруг пришедшим рассказать ему о явле-
нпп Тени, он чувствует ее приближение. Вот разгадка
всего Гамлета: он все время видит в очах души отца⁹⁵*.

Горацио

Где, принц?
Гамлет

В очах души моей, Гораций.
Горацио

Представьте, принц, он был тут ночью.
Гамлет

Был? Кто?
Горацио

Король, отец ваш.

394 Л. С. Выготский. Психология искусства

Гамлет

Мой отец?
Горацио

Спокойнее. Сдержите удивленье

И выслушайте. Я вам расскажу,

Меня поддержат эти очевидцы,—

Неслыханное что-то.
Гамлет

Поскорей!

В напряженнейшем изучении выслушивает он уди-
вительный рассказ (опять рассказ!) Горацио о привиде-
пип, не перебивая его ни словом, — в молчании. В пре-
восходной картине изумления, удивления, но не чрезмер-
ного, не потрясенного, с каким Гамлет выслушивает это
в картине, выдержанной с изумительной художественной
яркостью, сказывается все отношение Гамлета к Тени.
Едва рассказ окончен, как он со стремительностью, пере-
хватывающей слова поспешностью начинает расспраши-
вать, как о деле — опять удивительном, но не чрезмерно:
где это было, говорили ли с ним?

Гамлет

Я слов не нахожу! *

И только: это очень странно — не больше. Ни одно слово
не повторяется здесь столько раз, как strange.

Гамлет

Да_? да, все так. Сейчас я успокоюсь.

Кто ночью в карауле?
Марцелл и Бернардо

Мы, милорд.
Гамлет

Он был вооружен?
Марцелл и Бернардо

В оружье.
Гамлет

В полном?
Марцелл и Бернардо

Во всем.
Гамлет

И вы не видели лица?
Горацио

Нет, как же,—шлем был с поднятым забралом.
Гамлет

Дата добавления: 2014-12-08