СЕЛЛАРС (Sellars) Рой Вуд (1880—1973) — аме­риканский философ, один из основателей критического реализма

СЕКСТ ЭМПИРИК (200—250) — древнегречес­кий врач и философ.

СЕКСТ ЭМПИРИК (200—250) — древнегречес­кий врач и философ. Жил в Александрии и Афинах. Ос­новные произведения С.Э.: "Пирроновы основоположе­ния", "Против ученых" (состоит из разделов "Против логиков", "Против физиков", "Против этиков", "Против грамматиков", "Против риторов", "Против геометров", "Против арифметиков", "Против астрологов", "Против музыкантов") являются основными источниками антич­ного скептицизма. Согласно С.Э., "скептическая пози­ция проста и очевидна. Представьте себе, что в доме, в котором находится много драгоценностей, многие ищут золото ночью; каждый думал бы, что нашел золото, но не знал бы этого наверное, хотя бы и действительно на­шел его. Точно так же философы вступают в этот мир, как в большой дом, чтобы искать истину; если бы даже они и нашли ее, то они все же не могли бы знать, достиг­ли ли они ее". Отрицая возможность существования на­ук, подлинно доступных человеку, С.Э. утверждал: "Предварительно должно существовать согласие по че­тырем вопросам: о преподаваемом предмете, о препода­ющем, об учащемся и о способе обучения. Как мы дока­жем, не существует ни преподаваемого предмета, ни преподающего, ни учащегося, ни способа обучения. Следовательно, не существует и никакой науки...". В от­личие от других философских школ, постулирующих принципиальную недостижимость истины, а также пре­тендующих, согласно С.Э., на обладание истиной, С.Э. утверждал, что скептики все же ищут истину, хотя "ни одно из борющихся положений не стоит выше другого, как более достоверное, ибо все они равны в отношении достоверности и недостоверности". С.Э. систематизи­ровал предшествующие аргументы в пользу воздержа­ния от суждений с целью обретения душевного равнове­сия и блаженства, осуществление которых и выступает целью философии.

A.A. Грицанов

СЕЛЛАРС (Sellars) Рой Вуд (1880—1973) — аме­риканский философ, один из основателей критического реализма. Главные работы: "Критический реализм" (1916), "Эволюционный натурализм" (1922), "Принци­пы и проблемы философии" (1926), "Философия физи­ческого реализма" (1932), "Рефлексия над американ­ской философией изнутри" (1969), "Отвергнутые аль­тернативы" (1973) и др. Собственную, в принципе мате­риалистическую (по С., "реальность есть оформленная материя"), концепцию С. называл "эволюционным нату­рализмом", отличным от теологических интерпретаций эволюционного процесса. При этом, по мысли С., фун­дироваться адекватные философские подходы должны "физическим реализмом", согласно которому "все суще-

ствующее существует в пространстве и времени и явля­ется или физической системой, или тем, что в экзистен­циальном отношении неотделимо от нее". "Реализм здравого смысла", согласно С., весьма созвучен подлин­ным истинам: "Простой человек смотрит вовне и при­нимает результаты с их наличной ценностью. Чувство вещности во внешнем мире доминирует над его воспри­ятием. Оправданная функция идеализма, поскольку он апеллирует к реальным физиологическим, логическим и психологическим фактам, — это борьба против про­стоватости здравого смысла... К сожалению, идеализм обычно выходит за границы этого, утверждая, что мы не можем знать физическую реальность". Но, по мысли С., объекта познания, целиком совпадающего с чувственно данным, нет и быть не может: необходим отказ от отож­дествления объекта и ощущения. (По С., сознание не может выйти за пределы организма: оно существует только на основе тех или иных состояний мозга.) Про­цесс познания, по схеме С., структурирован и включает в себя следующие элементы: внешний материальный объект, восприятие как содержательный элемент созна­ния, акт отнесения второго к первому. Как полагал С., "целостный акт восприятия с его суждениями, категори­ями и различениями является наиболее элементарной единицей в познании внешнего мира". Не оставаясь за­ключенным в мире данных, согласно С., можно пола­гать, что восприятие является "актом суждения, направ­ленным вовне". Субъект, по С., подвергает элементы физического мира собственным практическим воздей­ствиям с целью реализации жизненного интереса: из­бранная вещь становится объектом познания. "Данные" (или восприятия) — продукт воздействия последнего на нервную систему: субъект же посредством самых разно­образных процедур соотносит их с объектом. По мысли С., "в основе познания лежит воспроизведение поряд­ка". ("Тот факт, что наука работает, давая нам возмож­ность предсказывать события и контролировать окружа­ющую среду, оправдывает нашу уверенность в том, что мы достигаем знания об окружающем мире".) Одновре­менно С. отвергал теорию отражения, полагая, что "гос­подствующим допущением в этой концепции является то, что содержанием физических вещей является чувст­венная природа. Но сама уникальность сознания как будто исключает такой взгляд". Соответствие же знания о вещи с самой этой вещью, по С., достигается тем, что вещь правильно указана, обозначена и символизирова­на. (Ср.: идея "первичных" и "вторичных" качеств Локка.) Позже, в конце 1950-х, С. отметил, что "Энгельс и Ленин были совершенно правы, считая ощущения в не­котором смысле отражениями вещей, и что феномена­лизм и идеализм заблуждались, превращая ощущения в

конечный объект познания". С. разрабатывал "эмерджентистскую" концепцию "уровней организации" при­роды, согласно которой появление качественно нового связано с динамичным переходом к ее более высоким, несводимым к низшим, уровням. Полемизируя с моде­лью в принципе непредсказуемой "эмерджентной эво­люции" С.Александера, С. подчеркивал, что "отрицание возможности предвидения... появилось как реакция на лапласовское признание почти априорной выводимос­ти". По мысли С., "для меня, как последовательного на­туралиста, физические системы являются окончатель­ными и я не вижу оснований постулировать экстрафизи­ческий низус такого рода, который признают Морган и Александер. Для меня природа внутренне динамична. Я выразил бы это, сказав, что... причинность есть "про­грессивное движение" физических систем". (Т.е., в от­личие от схемы С.Александера, у С. эволюционирует не пространство-время, а та или иная, вполне конкретная физическая система.) В этике С. подчеркивал историче­ский и социально обусловленный характер моральных оценок и антиэкстремистских нравственных ценностей: "рациональная эволюция всегда лучше, чем нарушение жизненного процесса и революция".

A.A. Грицанов

СЕМАНАЛИЗ (semanalyse) — "теория текстуаль­ного означивания"; семиотическая концепция, разрабо­танная Кристевой

СЕМАНАЛИЗ (semanalyse) — "теория текстуаль­ного означивания"; семиотическая концепция, разрабо­танная Кристевой в качестве альтернативы соссюрианской семиологии и одновременно выступающая как форма "перевода" психоаналитических идей З.Фрейда и Лакана на язык лингвистики и семиотики ("сем-анализ"). Кристева усматривала в С. новую материалисти­ческую теорию означивания, внутренняя логика кото­рой изоморфна ее привилегированному объекту — по­этическому языку ("поэтический язык" понимается Кристевой как гетерогенное измерение языка (ритмиче­ские пульсации, языковые бессмыслицы, тавтологии, разрывы, молчания, лакуны), которое не схватывается традиционной лингвистикой). Впервые термин "С." был введен в работе "Семиотика" (1969). Хотя в последую­щем термин "С." редко использовался самой Кристевой, именно в рамках или с позиций С. разрабатывалась постструктуралистская концепция текста. Новая теория, по мысли ее создательницы, предлагает адекватную форму исследования тех радикальных означивающих практик, которые всегда были маргинальными в евро­пейской культуре (в контексте специфической идеоло­гии репрезентации, знака, речи и субъекта). Речь идет о поэтических практиках 19—20 вв., породивших, в тер­минологии Кристевой, "тексты-пределы" — своего рода поэтические аналоги социальной революции. В крити-

ке языка как гомогенной структуры, как статической ("тетической"), завершенной системы концепция "С." Кристевой сближается с другими (хронологически па­раллельными) формами критики классического струк­турализма (см. работы Деррида, Барта, Эко). В то же время С. не является антиподом семиотики как таковой или отрицанием основной структуралистской идеи — представления о культуре как семиотическом универсу­ме, функционирующем по определенным правилам, ко­торые можно и нужно эксплицировать. Проблема скорее состоит в преодолении соссюрианской модели языка и ее методологической "узости": согласно Кристевой, се­миотика, исследуя язык как означивающую деятель­ность, как дискурс, порождаемый говорящим субъек­том, схватывает фундаментально гетерогенную сущ­ность языка. Семиотика не может себе позволить быть лишь продолжением лингвистики, распространением лингвистической модели на другие означивающие прак­тики; она должна быть прежде всего критикой своих собственных оснований. Она должна выявлять не столь­ко структурный закон, систематичность того или иного феномена, сколько то, что ускользает от этого закона, выпадает из системы или не подчиняется ей. Здесь мы сталкиваемся с глубинным парадоксом С. (как семиоти­ческой концепции). Будучи метаязыком, семиотика не может сделать больше, чем постулировать обнаружи­ваемую ею гетерогенность: как только она начинает го­ворить об этом, она тем самым гомогенизирует фено­мен, придает ему систематический характер, теряет его. Гетерогенность как таковая может быть удержана лишь теми означивающими практиками, которые свободны от лингвистического кода — поэтический язык, музыка, танец, живопись и т.д. (все они реорганизуют психичес­кие влечения, ускользающие от доминирующих систем символизации; они ищут и используют в своих целях эту гетерогенность, обеспечивая тем самым расщепле­ние символического кода, который дольше не в силах удержать "говорящего субъекта"). Если семиотика та­ким образом открыто объявляет о своей неспособности постичь гетерогенность означивающего процесса без сведения его к вынужденной систематичности, означает ли это интеллектуальное банкротство семиотики как та­ковой? Теперь мы можем увидеть двусмысленное поло­жение С.: с одной стороны, он демистифицирует логику, применяемую в усовершенствовании любой трансцен­дентальной редукции, и ради этой цели требует изуче­ния каждой означивающей системы как практики. Так открывается негативность, которую еще Гегель усмат­ривал в глубине любой формы рациональности. И тогда С. предстает как прямой последователь диалектическо­го метода; причем речь идет о материалистической диа-

лектике, т.к. С. раскрывает материальность — гетеро­генность — негативности, конкретную основу которой Гегель оказался неспособным эксплицировать и кото­рую механистический марксизм редуцировал до про­стой экономической обусловленности. То, на что долж­на направить свои усилия семиотика — это освобожде­ние практики от диктата системы, реабилитация гете­рогенного в системе значения и подрыв трансценден­тального субъекта. Таким образом, намеренно отвергая логику коммуникативного языка, С. следует диалекти­ческой логике в направлении к своего рода материалис­тической "теории познания" (речь идет о своеобразной реабилитации функции семиотического, "материально­го" в культуре). Итак, С. нацелен на создание методоло­гии, отличной от традиционного лингвистического ана­лиза и призван выявить объект, не сводимый к денота­тивному языку. Критика "семиологии системы" и ее фе­номенологических оснований возможна только с пози­ций теории значения, которая отталкивается от говоря­щего субъекта. Теория значения, как полагала Кристева в то время, находилась на перепутье: наиболее простым выходом (но и бесперспективным с точки зрения пост­структуралистов) могло быть совершенствование фор­мализованных систем значения с применением логико-математических инструментов, либо (вслед за психоана­лизом) нужно было обратиться за помощью к теории говорящего субъекта как субъекта расщепленного (со­знательное/бессознательное) и специфицировать опера­ции и процедуры, характерные для обеих сторон этого расщепления, увязывая их, с одной стороны, с био-психологическими процессами ("влечениями" Фрейда), а с другой — с социальными правилами (системы родства, способ производства). "Значение" как проявление фик­сированной семиотической системы не интересует Кристеву. Истоки С. — в рефлексии над означающим, по­рождаемом текстом. С. претендует на то, чтобы пред­стать в качестве типа мышления, создающего ситуацию риска и эксперимента с понятием значения в различных дискурсивных практиках. Не отказываясь от представ­ления о тексте как о знаковой системе, С., тем не менее, словно открывает в своем объекте пространство "дру­гой сцены" — экран, на который проецируется скрытая глубинная структура текста. Текст не является лингвис­тическим феноменом (т.е. структурированной опреде­ленным образом сигнификациией); он представляет со­бой продукт деятельности языка, порождение, укоре­ненное в "фенотексте", под которым в самом поверхно­стном смысле понимается печатный законченный текст. "Порождение" мыслится здесь двояко: и как производ­ство "Я" (его позиционирование в дискурсе), и как са­модвижение текстуры языка. Эта теория нуждается в

пересмотре концепции субъекта, в отказе от картезиан­ского говорящего субъекта (как трансцендентального эго) и постулировании расколотого субъекта, субъекта-в-процессе, субъекта, не зависимого от идеологии зна­ка, но определяемого скорее работой бессознательного во фрейдо-лакановской интерпретации. Критический импульс С. направлен не только в сторону соссюрианской семиологии, но и в адрес популярной на тот мо­мент "порождающей грамматики": последняя базирова­лась на реабилитации картезианского понятия языка как действия, осуществляемого субъектом. При ближайшем рассмотрении выясняется, что этот "говорящий субъ­ект" является ни чем иным как "трансцендентальным эго", которое, согласно Гуссерлю, предшествует всяко­му и любому предикативному синтезу. Порождающая грамматика, основанная на таком понимании субъекта, не только выражает истину языка, которую структура­лизм описывает как "систему", но создает для самой се­бя возможность описания логики этого тетического дей­ствия, исходя из бесконечности предикации, которую любой национальный язык подчиняет строгим систе­мам правил. Субъект же означивающей практики не мо­жет быть трансцендентальным субъектом, и быть сво­бодным от разрывов, расщепления в логическом единст­ве, привнесенного языком, который отделяет через озна­чивающее тело символический порядок от эффектов ли­бидо. Собственная концепция "говорящего субъекта" разрабатывается Кристевой на основе различения уровней "семиотического" и "символического", кото­рые конституируют процесс означивания. Уровень се­миотического соответствует доэдипальной стадии ста­новления субъективности — эта нестабильная, беско­нечная, пульсирующая гетерогенность обозначается за­имствованным и концептуально проработанным Крис­тевой термином "хора" (см.). Процесс отделения и конституирования субъекта происходит на символическом уровне (в соответствии с предложенной Лаканом кон­цепцией "стадии зеркала"). Соотношение символичес­кого и семиотического уровней позволяет также уточ­нить понимание Кристевой "поэтического языка": по­следний предстает как результат ритмических артикуля­ций между обеими диспозициями; как проявление чув­ственных, эмоциональных, инстинктивных, несеманти­зированных элементов речи, предшествующих всякому смыслу. Таким образом, будучи отличным и от соссюрианской семиологии, и от разработанной Пирсом семи­отики, С. так же, как и эти теории, нуждается в опреде­ленной формализации своих процедур и производстве исследовательских моделей. Принципиальное же отли­чие состоит в том, что С. представляет собой не дес­криптивную модель знака и текстуального производст-

ва, а скорее критику и аналитическую трансформацию сциентистских амбиций и философских (прежде всего, феноменологических) оснований семиотики/семиоло­гии. С. отказывается от необходимости описания струк­туры и взамен обращается к исследованию феномена текстуального производства, открытого любым значе­ниям.

А.Р. Усманова

СЕМИОЗИС (греч. sema — знак) — термин, при­нятый в семиотике;

СЕМИОЗИС (греч. sema — знак) — термин, при­нятый в семиотике; обозначает "процесс интерпретации знака", или процесс порождения значения. Термином "С." пользовались древнегреческие физиологи, в част­ности, Гален из Пергама (139—199) для постановки ди­агноза: С. означал интерпретацию симптомов. Древние греки включали в С. (1) то, что выступает как знак; (2) то, на что указывает знак или к чему он отсылает (десиг­нат); (3) воздействие, в силу которого данный предмет оказывается для интерпретатора знаком (интерпретанта). Один из основоположников современной семиоти­ки Пирс применял понятие "С." для характеристики триадической природы элементарного знакового отно­шения "объект — знак — интерпретанта". Для Пирса именно понятие "С." было центральным понятием его семиотической теории. По мысли Пирса, знак не функ­ционирует как знак до тех пор, пока он не осмысливает­ся как таковой. Иначе говоря, знаки должны быть интер­претированы, чтобы быть знаками. Согласно Пирсу, осуществляется это знание благодаря интерпретанте. Интерпретанта — это перевод, истолкование, концепту­ализация отношения знак/объект в последующем знаке (например, определенная реакция человека на воспри­нимаемый знак; объяснение значения данного слова с помощью других слов и т.д.). Каждый знак способен по­рождать интерпретанту, и этот процесс фактически бес­конечен. Пирс постулирует необходимость бесконечно­сти этого процесса следующим образом. Если предпо­ложить гипотетическое существование самой послед­ней, самой сложной, исчерпывающей и завершающей интерпретанты данного объекта, то эта интерпретанта может быть ни чем иным как самим объектом, целиком явленным нашему сознанию. Но такой объект, а равно и такой знак (как физически тождественные друг другу) не возможны и не существуют. Стало быть, процесс ин­терпретации безграничен. На этом постулате основана идея Пирса о неограниченном С. В рамках такого под­хода С. — это динамический процесс интерпретации знака, единственно возможный способ его функциони­рования. С. — это деятельность знака по производству своей интерпретанты. Идея С. выражает самую суть от­ношений между знаком и внешним миром — объект ре-

презентации существует, но он удален и недосягаем, будучи словно "спрятан" в череде семиотических меди­аций. Однако познание этого объекта возможно лишь через исследование порожденных им знаков. Моррис определял С. как "процесс, в котором нечто функциони­рует как знак". Он также выделял три измерения С. (ко­торые зачастую рассматриваются как различные сферы семиотического анализа): 1) семантика — характеризу­ет отношение знака к своему объекту; 2) синтактика — включает отношения знаков друг к другу; 3) прагмати­ка — исследует отношения между знаками и теми, кто ими пользуется (интерпретаторы). (См. также Семиоти­ка, Знак.)

А.Р. Усманова

СЕМИОТИКА (греч. semeion — знак) — научная дисциплина, изучающая производство, строение и функционирование различных знаковых систем,

СЕМИОТИКА (греч. semeion — знак) — научная дисциплина, изучающая производство, строение и функционирование различных знаковых систем, храня­щих и передающих информацию. С. играет заметную роль в методологии гуманитарных наук: любые культур­ные феномены — от обыденного мышления до искусст­ва и философии — неизбежно закреплены в знаках и представляют собой знаковые механизмы, чье назначе­ние можно и нужно эксплицировать и рационально объ­яснить. В поле зрения С. находятся естественные и ис­кусственные языки (в том числе язык научной теории, "языки" кино, театра, музыки), все типы визуальных знаковых систем (от дорожных знаков до живописи), разнообразные системы сигнализации в природе и об­ществе. Границы С. подвижны, она является погранич­ной дисциплиной и объединяет различные подходы. Принято выделять логико-математическую С., так назы­ваемую "металогику" (которая изучает метатеоретическими средствами свойства логических и математичес­ких систем, искусственно формализованных языков; представлена в исследованиях Рассела, Д.Гильберта, Гёделя, А.Черча, Карнапа и др.) и гуманитарную С. (С. языка и литературы). В отличие от других гуманитар­ных дисциплин, С. интересует не поиск значения, но способ означивания: содержание, не облеченное в фор­му, не является предметом семиотических исследова­ний. С. опирается на понятие знака как материально-идеального образования, репрезентирующего нечто (в его отсутствие), имеющего целью передачу определен­ного содержания и выполняющего роль посредника в культуре. В своей совокупности знаки образуют язык. который в семиотической теории, с одной стороны, вы­ступает как "интерпретант всех прочих систем" (Э.Бенвенист), но в то же время оказывается "частным случа­ем семиотической функции" (Пиаже). Выявление значе­ния, зашифрованного в знаковом сообщении, осуществ-

ляется путем декодирования, где код означает способ упорядочения знаков в определенную систему, благода­ря чему выполняются коммуникативная и др. функции языка. Как научная теория С. начала развиваться в кон­це 19 — начале 20 в., однако постепенно у нее обнару­живаются все более глубокие корни в учениях Аристо­теля, Филона Александрийского, стоиков, Августина Блаженного, в логических учениях схоластики, в фило­софии Гоббса, Локка, в логико-математических работах Лейбница, в исследованиях по языкознанию Потебни, Гумбольдта и др. Основные принципы "науки о знаках" были сформулированы Пирсом, стремившимся к созда­нию логики науки, объясняющей процесс приобретения научных знаний, репрезентирующих реальность. Он выделил параметры семиотического функционирова­ния — репрезентант, интерпретант, референт ("триадическая природа знака"), дал первую классификацию знаков (иконический знак — индекс — символ), иссле­довал процесс функционирования знака — семиозис. Если Пирс развивал логическую линию С., то лингвис­тическая ветвь разрабатывалась в трудах Соссюра, мыс­лившего "семиологию" как науку, "изучающую жизнь знаков внутри жизни общества", в которую лингвистика должна входить как составная часть. Исходной едини­цей анализа, по Соссюру, является знак, представляю­щий собой отношение между означаемым (понятие, план содержания) и означающим (акустический образ, план выражения), связь которых произвольна (Бенвенист позднее уточнил, что произвольно лишь отноше­ние целостного знака к реальности, но не отношения компонентов знака между собой). С. Пирса (получила развитие в трудах Морриса, Т.Себеока, Эко и др.) и се­миология Соссюра (Л.Ельмслев, Бенвенист, структура­листы) основали две семиотические парадигмы: С. зна­ка и С. языка как знаковой системы (вопрос об употреб­лении терминов "С." и "семиология" остается откры­тым, но в принципе они синонимичны). Первая сосре­дотачивает внимание исследователя на изолированном знаке, на отношении знака к значению, к адресату; на процессе семиозиса, т.е. превращения не-знака в знак и трех его измерениях: 1) синтактика — сфера внутрен­них отношений между знаками; 2) семантика — отно­шения между знаками и их объектами; 3) прагматика — отношения между знаками и теми, кто ими пользуется. Альтернативная концепция делает акцент на реляцион­ной сущности языка, на специфике знака как функции. Существует и третья тенденция, выражающая стремле­ние снять противоречие между этими двумя позициями: так, Эко доказывает, что понятия знака и семиозиса не являются несовместимыми: означаемое может быть схвачено только как результат интерпретативного про-

цесса, сущность знака раскрывается благодаря неогра­ниченному семиозису, выражающему то, что значения никогда не застывают в замкнутую и окончательную си­стему, поскольку мир знаков в процессе коммуникации находится в постоянном движении, структура кодов беспрерывно перестраивается. По мере развития С. по­нятие "знак" постепенно отходило на второй план, усту­пая место понятию "текст" — интегративному знаку, проводнику функции и значения, применяемому для обозначения любой связной последовательности зна­ков-высказываний. Выход за пределы исследования только внутрисистемных отношений наметился в ходе последующего развития С. Традиционно С. различает два уровня в сообщении: денотативный (фактическое сообщение) и коннотативный (дополнительное значе­ние, социокультурно обусловленная символическая на­грузка). Любой язык представляет собой комбинацию денотативного и коннотативного — такова динамичес­кая реальность семиотической системы. Внимание к коннотативным означающим, повлекшее за собой дис­куссию о С. коммуникации и С. сигнификации (первая настаивала на соссюрианском тезисе предопределенно­сти означаемого и означающего, не интересовалась до­полнительными значениями, разрушающими структуру кода, без которого коммуникация невозможна (Л.Прието, Ж.Мунен); а вторая наполняла жестокий семиоти­ческий базис реальным социокультурным содержанием, перенося внимание на сам процесс порождения смысла (Ельмслев, Р.Барт) — означало переход от изучения зна­ковых систем, непосредственно осознаваемых и созна­тельно используемых людьми к неосознаваемым знако­вым системам; по существу, это переход к семиотичес­кому изучению социального бессознательного, откры­тию для С. новых областей исследования. В связи с этим сегодня особенное внимание уделяется сфере меж­дисциплинарных исследований — С. культуры, иссле­дующей культуру как иерархию знаковых систем и име­ющую свою логику развития, фиксируемую семиотиче­скими практиками (начало этим исследованиям поло­жила Московско-Тартусская школа С.). Каждой эпохе свойственен свой семиотический стиль, свои способы интерпретации текстов, в результате чего композиция и корелляция отдельных семиотических систем определя­ют тип культуры. Сегодня С. представляет собой до­вольно развитую теорию, методы которой позволяют анализировать самые разнообразные сферы человечес­кой деятельности; проводятся исследования по С. лите­ратуры (русская "формальная школа", группа "Тель Кель", Р.Барт, Деррида), по политической семиологии (Р.Барт, "Тель Кель"), по С. массовых коммуникаций (А.-Ж.Греймас), по С. искусства (Кристева, Эко), кино

(К. Метц, П.Пазолини), театра (П.Пави), по зоосемиотике (Себеок), по психоаналитической и педагогической семиологии (Лакан, Пиаже) и т.д. (См. также Симулякр, Симуляция, Знак, Означивание, Пустой знак, Соссюр.)

А.Р. Усманова

Дата добавления: 2014-12-16