В. М. Алпатов 7 страница

Говоря о языковых изменениях, И. А. Бодуэн де Куртенэ, как и боль­шинство лингвистов его времени, подчеркивал их эволюционный харак­тер. В то же время им отмечалась и дискретность изменений: «Жизнь языка не представляет собой непрерывной продолжительности. Только у индивидуумов имеет место развитие в точном понимании этого слова. Языку же племени свойственно прерывающееся развитие». Здесь уже на­чинают появляться идеи, которые потом стали преобладающими в диах­ронической лингвистике у структуралистов. Подчеркивая бессознатель­ный характер обычных изменений, И. А. Бодуэн де Куртенэ в отличие от Ф. де Соссюра вполне допускал и сознательное вмешательство человека в язык. Он писал, что «язык не есть ни замкнутый в себе организм, ни непри­косновенный идол, он представляет собой орудие и деятельность. И чело­век не только имеет право, но это его социальный долг — улучшать свои орудия в соответствии с целью их применения и даже заменить уже суще­ствующие орудия другими, лучшими. Так как язык неотделим от челове­ка и постоянно сопровождает его, человек должен владеть им еще более полно и сделать его еще более зависимым от своего сознательного вмеша­тельства, чем это мы видим в других областях психической жизни». В связи с этим И. А. Бодуэна де Куртенэ очень интересовали случаи такого вмешательства самого разнообразного рода: нормирование литературных языков, формирование разного рода тайных языков и арго и, наконец, со­здание так называемых искусственных языков типа эсперанто. Со второй половины XIX в. эти языки начали получать распространение, но их авто­ры были любителями в лингвистике, а профессиональные ученые обычно полностью игнорировали такие языки. И. А. Бодуэн де Куртенэ здесь был исключением. Он указывал, что, коль скоро язык эсперанто имеет своих носителей, нет принципиальной разницы между ним и другими языками,

В. М. Алпатов

а разница между эсперанто и ♦естественными языками» с точки зрения их сознательного конструирования лишь количественная.

Если языковеды XIX в., обычно погруженные в историю, не обращали внимания на практические применения науки о языке, то И. А. Бодуэн де Куртенэ всегда придавал вопросу о связи языкознания с практикой большое значение, хотя при этом он отмечал, что в его время такие связи были довольно невелики. Он писал по вопросам обучения языку, участвовал в разработке проекта реформы русской орфографии, подготовленного еще за несколько лет до революции, но осуществленного лишь в 1917—1918 гг. Среди прочих практических применений языкоз­нания он выделял и политическое: «его данные служат одним из средств объективного определения и теоретического установления национального или государственного единства». В ряде работ, написанных начиная с 1905 г., И. А. Бодуэн де Куртенэ пытался дать такого рода рекомендации для язы­ковой политики в России. Свою точку зрения он выражал так: «Не тот или иной язык мне дорог, а мне дорого право говорить и учить на этом языке. Мне дорого право человека оставаться при своем языке, выбирать его себе, право не подвергаться отчуждению от всесторонней употребляе­мости собственного языка, право людей свободно самоопределяться и груп­пироваться, тоже на основании языка». Он выступал против принудитель­но навязываемого гражданам государственного языка и отстаивал права национальных меньшинств на обучение на родном языке и обращение в административные учреждения на нем. Тогда эти идеи не были приняты и даже повлекли за собой преследования ученого, но после революции близкая концепция была положена в основу работы по языковому строи­тельству, в которой активно участвовали и ученики И. А. Бодуэна де Куртенэ.

Трудно перечислить все идеи И. А. Бодуэна де Куртенэ, которые по­лучили то или иное развитие в лингвистике XX в. Наряду с тем, о чем говорилось выше, можно упомянуть, что он предвосхитил концепцию язы­ковых союзов Н. Трубецкого, впервые обратил внимание на важность для лингвистики изучения языковых расстройств (афазий), что нашло разви­тие у Р. Якобсона и др.

Некоторые лингвисты, в том числе Л. В. Щерба и особенно Е. Д. По­ливанов, даже считали, что концепция Ф. де Соссюра не содержала ничего принципиально нового по сравнению с тем, о чем И. А. Бодуэн де Куртенэ писал намного раньше. В целом, однако, непосредственное влияние идей И. А. Бодуэна де Куртенэ и тем более Н. В. Крушевского уступало влия­нию * Курса общей лингвистики» Ф. де Соссюра. В наибольшей степени их концепции воздействовали на отечественных и восточноевропейских ученых, в том числе на членов Пражского лингвистического кружка, хотя они были известны и таким ученым, как А. Мейе и Л. Ельмслев. Идеи Н. В. Крушевского и И. А. Бодуэна де Куртенэ о статике и динамике были интереснее и глубже, чем идеи Ф. де Соссюра о синхронии и ди-

Н. В. Крушевский и И. А. Бодуэн де Куртенэ

ахронии. И. А. Бодуэн де Куртенэ писал в 1897 г.: «В языке, как и во­обще в природе, всё живет. Всё движется, всё изменяется. Спокойст­вие, остановка, застой — явление кажущаяся; это частный случай движения при условии минимальных изменений. Статика языка есть только частный случай его динамики». Оба этих ученых пытались в отличие от Ф. де Соссюра изучать языковые изменения в системе и выявлять причины этих изменений. Но для науки первой половины XX в. важнее было решительно размежеваться со старой научной па­радигмой; поэтому более простые идеи Ф. де Соссюра, дававшие воз­можность полностью отвлекаться от исторического подхода к языку, оказались более востребованными. Из концепции И. А. Бодуэна де Куртенэ в первую очередь были приняты его статические идеи, осо­бенно понятия фонемы и морфемы. Однако позже ряд идей и подхо­дов Н. В. Крушевского и И. А. Бодуэна де Куртенэ стали достоянием мировой лингвистики через посредство Н. Трубецкого, Р. Якобсона, Е. Куриловича и др. В одной из статей И. А. Бодуэн де Куртенэ дал прогноз развития науки о языке на XX век. Очень большой процент предсказания оправдался.

В 2004 г. переиздана его книга «Введение в языковедение» с приложением составленного ученым «Сборника задач».

ЛИТЕРАТУРА

Бодуэн де Куртенэ И. А. Николай Крушевский, его жизнь и научные

труды // Бодуэн де Куртенэ И. А. Избранные труды по общему

языкознанию, т. 1. М., 1963, с. 146—202. Щерба Л. В. И. А. Бодуэн де Куртенэ и его значение в науке о языке

(1845—1929) // Щерба Л. В. Избранные работы по русскому языку.

М., 1957, с. 85—96.

И. А. Бодуэн де Куртенэ: К 30-летию со дня смерти. М., 1960. Шарадзенидзе Т. С. Лингвистическая теория И. А. Бодуэна де Куртенэ и

ее место в языкознании XIX—XX веков. М., 1980. Алпатов В. М. Сто лет спустя, или сбываются ли прогнозы? // Вопросы

языкознания. 2003. № 2.

ЮЗак. 18

ФЕРДИНАНД ДЕ СОССЮР

К началу XX в. недовольство не только младограмматизмом, но, шире, всей сравнительно-исторической парадигмой стало широко распростра­ненным. Главная задача языкознания XIX в. — построение сравнительной фонетики и сравнительной грамматики индоевропейских языков — была в основном решена младограмматиками (сделанные в начале XX в. откры­тия, прежде всего установление чешским ученым Б. Грозным принадлеж­ности хеттского языка к индоевропейским, частично меняли конкретные построения, но не влияли на метод и теорию). Для столь же детальных реконструкций других языковых семей еще не пришло время, поскольку там не был закончен процесс сбора первичного материала. Но все более ясным становилось, что задачи лингвистики не исчерпываются реконст­рукцией праязыков и построением сравнительных фонетик и грамматик. В частности, в течение XIX в. значительно увеличился имевшийся в распо­ряжении ученых фактический материал. В упоминавшемся выше компен­диуме начала XIX в. «Митридат» перечислялось около 500 языков, многие из которых были известны лишь по названиям, а в подготовленной в 20-х гг. XX в. А. Мейе и его учеником М. Коэном энциклопедии «Языки мира» фиксировалось уже около двух тысяч языков. Однако для описания боль­шинства из них не существовало разработанного научного метода уже хотя бы потому, что история их была неизвестна. Третировавшаяся компа­ративистами «описательная» лингвистика по своей методологии не ушла далеко по сравнению с временами Пор-Рояля. В начале XX в. появляются и жалобы на то, что языкознание «оторвано от жизни», «погружено в старину». Безусловно, методы компаративистики, отшлифованные младог­рамматиками, достигли совершенства, но имели ограниченную примени­мость, в том числе не могли ничем помочь в решении прикладных задач. Наконец, как уже упоминалось, компаративистику постоянно критикова­ли за неумение объяснить причины языковых изменений.

Если в Германии младограмматизм продолжал безраздельно гос­подствовать всю первую четверть XX в., а его «диссиденты» не отверга­ли главные его методологические принципы, прежде всего принцип ис­торизма, то на периферии тогдашнего лингвистического мира с конца

XIX в. все более проявлялись стремления подвергнуть сомнению сами
методологические основы преобладающей лингвистической парадигмы

XX в. К числу таких ученых относились У. Д. Уитни и Ф. Боас в США,
Г. Суит в Англии и, безусловно, рассмотренные выше Н. В. Крушевский
и И. А. Бодуэн де Куртенэ в России. Особенно сильной оппозиция ком­
паративизму как всеобъемлющей методологии всегда была во Франции
и, шире, в обладавших культурным единством франкоязычных стра­
нах, в число которых входили также франкоязычная часть Швейцарии и

Фердинанд де Соссюр

Бельгии. Здесь никогда не исчезали традиции грамматики Пор-Рояля, сохранялся интерес к изучению общих свойств языка, к универсальным теориям. Именно здесь и появился «Курс общей лингвистики» Ф. де Соссюра, ставший началом нового этапа в развитии мировой нау­ки о языке.

Фердинанд де Соссюр (1857—1913) прожил внешне небогатую со­бытиями, но полную внутреннего драматизма жизнь. Ему так и не дове­лось узнать о мировом резонансе его идей, которые он при жизни не собирался публиковать и даже не успел последовательно изложить на бумаге.

Ф. де Соссюр родился и вырос в Женеве, основном культурном цен­тре Французской Швейцарии, в семье, давшей миру нескольких видных ученых. С юности он интересовался общей теорией языка, однако в соот­ветствии с традициями его эпохи специализацией молодого ученого стала индоевропеистика. В 1876—1878 гг. он учился в Лейпцигском универси­тете, тогда ведущем центре незадолго до этого сформировавшегося мла-дограмматизма; там в это время работали К. Бругман, Г. Остхоф, А. Лес-кин. Затем, в 1878—1880 гг., Ф. де Соссюр стажировался в Берлине. Главный труд, написанный им в период пребывания в Германии, — книга «Мемуар о первоначальной системе гласных в индоевропейских языках», закончен­ная автором в возрасте 21 года. Это была единственная книга Ф. де Соссю­ра, изданная при его жизни.

Как пишет о «Мемуаре» академик А. А. Зализняк, это — «книга исключительной судьбы. Написанная двадцатилетним юношей, она столь сильно опередила свое время, что оказалась в значительной мере отверг­нутой современниками и лишь 50 лет спустя как бы обрела вторую жизнь... Эта книга справедливо рассматривается как образец и даже своего рода символ научного предвидения в лингвистике, предвидения, основанного не на догадке, а представляющего собой естественный про­дукт систематического анализа совокупности имеющихся фактов». Те­мой книги было установление первоначальной системы индоевропейских гласных и сонантов в связи с теорией индоевропейского корня. Многое здесь уже было установлено предшественниками Ф. де Соссюра — мла­дограмматиками. Однако им был сделан принципиально новый вывод, который, как пишет А. А. Зализняк, «состоял в том, что за видимым беспорядочным разнообразием индоевропейских корней и их вариантов скрывается вполне строгая и единообразная структура корня, а выбор вариантов одного и того же корня подчинен единым, сравнительно про­стым правилам». В связи с этим Ф. де Соссюр выдвинул гипотезу о существовании в праиндоевропейском языке особого типа звуковых еди­ниц, не сохранившихся в известных по текстам языках и введенных исключительно из соображений системности; эти единицы получили несколько позднее название ларингалов. Фактически речь шла об осо­бых фонемах, хотя этого термина в современном смысле тогда еще не

10*

В. М. Алпатов

было. Идея системности языка, впоследствии ставшая для Ф. де Соссюра основополагающей, проявилась уже в этой ранней работе. Эта идея резко отличалась от методологических принципов младограмматиков, работав­ших с изолированными историческими фактами. Лишь после изданной в 1927 г. работы Е. Куриловича, подтвердившего реальность одного из ларингалов данными вновь открытого хеттского языка, гипотеза Ф. де Соссюра получила развитие в индоевропеистике.

«Мемуар о первоначальной системе гласных в индоевропейских язы­ках» опубликован на русском языке в наиболее полном издании работ уче­ного: Ф. де Соссюр. Труды по языкознанию. М., 1977, с. 302—561.

Пребывание Ф. де Соссюра в Германии оказалось омраченным его конфликтом с К. Бругманом и Г. Остхофом, не признававшими его новаторские идеи. В 1880 г., защитив диссертацию, Ф. де Соссюр пере­ехал в Париж, где работал вместе со своим учеником А. Мейе и позна­комился с И. А. Бодуэном де Куртенэ. В 1891 г. он вернулся в Женеву, где до конца жизни был профессором университета. Почти вся дея­тельность ученого в Женевском университете была связана с чтением санскрита и курсов по индоевропеистике, и лишь в конце жизни, в 1907— 1911 гг., он прочел три курса по общему языкознанию. Все эти годы внешне выглядели как жизнь неудачника, не сумевшего в условиях непризнания остаться на уровне своей юношеской книги. Он опублико­вал лишь несколько статей (не считая мелких рецензий и заметок), а дошедшие до нас его рукописи в основном состоят из черновых и нео­конченных набросков. Часть опубликованного и рукописного наследия Ф. де Соссюра вошла в упомянутый том «Труды по языкознанию». Осно­ву его знаменитой книги составили его устные импровизации перед студентами, которые профессор и не думал не только издавать, но и записывать. Он говорил одному из учеников по поводу своих общетео­ретических идей: «Что же касается книги на эту тему, то об этом нельзя и помышлять. Здесь необходимо, чтобы мысль автора приняла завер­шенные формы». К концу жизни ученый жил очень замкнуто. В 1913 г. он умер после тяжелой болезни, забытый современниками.

Посмертная судьба Ф. де Соссюра оказалась значительно более счаст­ливой благодаря его младшим коллегам Ш. Балли и А. Сеше, о взглядах которых будет говориться ниже. На основе сделанных студентами записей лекций Ф. де Соссюра они подготовили «Курс общей лингвистики», издан­ный впервые в 1916 г. Курс не был простым воспроизведением какого-либо из студенческих конспектов. По сути заново, на основе значительной перекомпоновки фрагментов из разных записей разных курсов (три курса Ф. де Соссюра довольно значительно отличались друг от друга), с дописы­ванием значительных фрагментов, Ш. Балли и А. Сеше подготовили зна­менитую книгу. Например, широко известная фраза, которой кончается курс: «Единственным и истинным объектом лингвистики является язык, рассматриваемый в самом себе и для себя», — не зафиксирована ни в

Фердинанд де Соссюр

одном из конспектов и, по-видимому, дописана публикаторами. По сути «Курс общей лингвистики» представляет собой сочинение трех авторов, однако Ш. Балли и А. Сеше скромно отошли в тень в память о покойном старшем коллеге. Но вопрос о разграничении авторства нельзя считать главным: книга в том виде, в каком она вышла, является цельным произ­ведением, и именно оно получило мировую известность.

Книга «Курс общей лингвистики» быстро стала очень популярной. И в наши дни некоторые историки науки сравнивают ее значение со значени­ем теории Н. Коперника. С конца 20-х гг. она начала переводиться на иностранные языки, причем первым таким языком стал в 1928 г. японс­кий. В русском переводе А. М. Сухотина она издавалась в СССР дважды: в 1933 г. отдельной книгой и в 1977 г. в составе «Трудов по языкознанию» (с. 31—273), и в 1998 г. вышло новое издание. В 1998 г. был опубликован и новый перевод «Курса» под ред. ныне покойной Н. А. Слюсаревой, несколь­ко отличающийся от привычного перевода А. М. Сухотина. Далее соссю-ровские термины будут деваться в переводах, принятых в издании 1977 г.

Ф. де Соссюр, крайне неудовлетворенный состоянием современной ему лингвистической теории, строил свой курс на принципиально но­вых основах. Курс открывается определением объекта науки о языке. В связи с этим вводятся три важнейших для концепции книги поня­тия: речевая деятельность, язык и речь (по-французски соответственно 1ап§а§е, 1ап§ие, раго1е; в литературе на русском, английском и других язы­ках эти термины нередко встречаются без перевода).

Понятие речевой деятельности исходно, и ему не дается четкого определения. К ней относятся любые явления, традиционно рассматри­ваемые лингвистикой: акустические, понятийные, индивидуальные, со­циальные и т. д. Эти явления многообразны и неоднородны. Цель линг­виста — выделить из них главные: «Надо с самого начала встать на почву языка и считать его основанием для всех прочих проявлений речевой деятельности... Язык — только определенная часть — правда, важнейшая часть — речевой деятельности. Он является социальным продуктом, совокупностью необходимых условностей, принятых коллек­тивом, чтобы обеспечить реализацию, функционирование способности к речевой деятельности, существующей у каждого носителя языка». «Язык представляет собою целостность сам по себе».

Языку противопоставляется речь. По сути это все, что имеется в рече­вой деятельности, минус язык. Противопоставленность речи языку проводит­ся по ряду параметров. Прежде всего язык социален, это общее достояние всех говорящих на нем, тогда как речь индивидуальна. Далее, речь связана с физи­ческими параметрами, вся акустическая сторона речевой деятельности отно­сится к речи; язык же независим от способов физической реализации: уст­ная, письменная и пр. речь отражает один и тот же язык. Психическая часть речевого акта также включается Ф. де Соссюром в речь; здесь, впрочем, как мы увидим дальше, такую точку зрения ему не удается последовательно

В. М. Алпатов

провести. Язык включает в себя только существенное, а все случайное и побочное относится к речи. И, наконец, подчеркивается: «Язык не деятель­ность говорящего. Язык — это готовый продукт, пассивно регистрируемый говорящим». Нетрудно видеть, что такая точка зрения резко отлична от концепции В. фон Гумбольдта. Согласно Ф. де Соссюру, язык — именно ег^оп, а никак не епег§е1а; деятельность говорящего отнесена к сфере речи.

Указывается, что язык — «социальный аспект речевой деятельности, внешний по отношению к индивиду», и что «язык, отличный от речи, со­ставляет предмет, доступный самостоятельному изучению». Тем самым впервые последовательно формулировался подход к языку как явлению, внешнему по отношению к исследователю и изучаемому с позиции извне. Такой подход, вполне соответствовавший господствовавшей общенаучной парадигме той эпохи, отходил от привычной традиции антропоцентризма, эксплицирования опоры на интуицию языковеда, разграничивал позиции носителя языка и исследователя. Недаром Ф. де Соссюр приводит такой пример: «Мы не говорим на мертвых языках, но мы отлично можем овла­деть их механизмом», хотя традиционный подход к так называемым мер­твым языкам вроде латыни или санскрита был совершенно иным: грам­матист «вживался» в эти языки, ставя себя в позицию говорящего или хотя бы пишущего на них.

Такой подход, однако, проводился Ф. де Соссюром не до конца. Он исходил из объективности существования языка, указывая: «Языковые знаки хотя и психичны по своей сущности, но вместе с тем они — не абстракции; ассоциации, скрепленные коллективным согласием и в сво­ей совокупности составляющие язык, суть реальности, локализующиеся в мозгу». Тем самым из лингвистики языка устраняется все физическое, но не все психическое, а антропоцентрический подход к языку устраняется у Ф. де Соссюра в отличие от ряда его последователей не полностью. Однако, как мы увидим дальше, эта точка зрения у самого Ф. де Соссюра не сво­бодна от противоречий.

Нельзя сказать, что язык в соссюровском смысле ранее не изучался. Уже выделение парадигм греческого склонения или спряжения у алек­сандрийцев — типичный пример чисто языкового подхода: выделяется фрагмент общей для всех носителей языка системы. Новизна была не в самом по себе обращении внимания на языковые факты (неосознанно им уделялось значительное внимание и раньше), а в последовательном их отграничении от речевых. Именно такое строгое разграничение дало вско­ре возможность провести четкую грань между фонологией и фонетикой.

Разграничение языка и речи (в отличие от разграничения синхро­нии и диахронии, сразу принятое большинством лингвистов) не столько расширило, сколько сузило объект лингвистики, но в то же время сдела­ло его более четким и обозримым. В «Курсе общей лингвистики» одна из глав посвящена отделению «внутренней лингвистики», лингвистики языка, от «внешней лингвистики», изучающей все то, «что чуждо его орга-

Фердинанд де Соссюр

низму, его системе». Сюда отнесены «все связи, которые могут существо­вать между историей языка и историей расы или цивилизации», «отноше­ния, существующие между языком и политической историей», история литературных языков и «все то, что имеет касательство к географическо­му распространению языков и к их дроблению на диалекты». Нетрудно видеть, что такой подход был прямо противоположен таким направлени­ям современной Ф. де Соссюру науки, как школа «слов и вещей» или «лингвистическая география», которые пытались преодолеть методологи­ческий кризис уходом во внешнелингвистическую проблематику. Ф. де Соссюр прямо отмечает, что к внешней лингвистике относится и такая многократно изучавшаяся проблема, как заимствования: коль скоро сло­во вошло в систему языка, уже не имеет значения с точки зрения этой системы, как слово в ней появилось.

Ф. де Соссюр подчеркивал, что внешняя лингвистика не менее важна и нужна, чем внутренняя, но само это разграничение давало возмож­ность сосредоточиться на внутренней лингвистике, игнорируя внешнюю. Хотя среди лингвистов послесоссюровскои эпохи были ученые, активно занимавшиеся помимо внутреннелингвистических проблем и внешне-лингвистическими (часть пражцев, Е. Д. Поливанов), однако в целом лингвистика первой половины XX в. могла сосредоточиться на круге внутреннелингвистических вопросов. Сам же Ф. де Соссюр дважды в программу своего курса включал заключительную лекцию на тему «Лингвистика речи» и оба раза не прочитал ее.

Из чего же строится язык, согласно Ф. де Соссюру? Он пишет: «Язык есть система знаков, выражающих понятия, а следовательно, его можно сравнить с письменностью, с азбукой для глухонемых, с символическими обрядами, с формами учтивости, с военными сигналами и т. д. и т. п. Он только наиважнейшая из этих систем». В связи с этим лингвистика языка рассматривается как главная часть еще не созданной науки, изу­чающей знаки вообще; эту науку Ф. де Соссюр назвал семиологией. Ана­логичные идеи развивал в этот период не только он. Еще раньше его об этом писал американский ученый Ч. С. Пирс (1839—1914), идеи которо­го, однако, остались Ф. де Соссюру неизвестными. Пирс предложил для данной науки другой термин — «семиотика», который в конечном итоге и закрепился. Если другие науки связаны с лингвистикой лишь косвен­но, через речь, то семиология (семиотика) должна описывать основные свойства знаков, в том числе и языковых.

Знак, согласно Ф. де Соссюру, двусторонняя единица. Ф. де Соссюр отверг традиционную точку зрения, восходившую еще к Аристотелю, со­гласно которой языковая единица, прежде всего слово, непосредственно связана с тем или иным элементом действительности («слово называет предмет»). Он писал: «Языковой знак связывает не вещь и ее название, а понятие и акустический образ. Этот последний является... психическим отпечатком звучания, представлением, получаемым нами о нем посред-

В. М. Алпатов

ством наших органов чувств». Позже в тексте курса, однако, имеющие явно психические ассоциации термины «понятие» и «акустический об­раз» заменяются на более нейтральные: соответственно на «означаемое» и «означающее». Две стороны знака неотделимы друг от друга так же, как две стороны листа бумаги.

Среди свойств знака выделяются два основных: произвольность и линейность. Многовековой спор платоновской и аристотелевской тради­ций Ф. де Соссюр как бы прекратил естественным для эпохи позитивизма принятием аристотелевской точки зрения в самой последовательной ее форме: означаемое с означаемым не имеют никакой естественной связи; звукоподражания и подобная им лексика, если и имеют иногда какую-то связь такого рода, «занимают в языке второстепенное место». Линейность характеризует лишь одну сторону знака — означаемое — и подразумевает его протяженность, имеющую одно измерение.

Следующий вопрос — противоречие между неизменностью и измен­чивостью знака. С одной стороны, знак навязывается по отношению к пользующемуся им коллективу. По словам Ф. де Соссюра, «языковой коллектив не имеет власти ни над одним словом; общество принимает язык таким, какой он есть». Из этого положения, в частности, следует тезис о невозможности какой-либо сознательной языковой политики, подвер­гавшийся в дальнейшем критике, особенно в советской лингвистике, тем более что в связи с этим Ф. де Соссюр прямо пишет про «невозможность революции в языке». Подчеркивается, что «язык устойчив не только по­тому, что он привязан к косной массе коллектива, но и вследствие того, что он существует во времени». «Сопротивление коллективной косности любым языковым инновациям» — реальный факт, тонко подмеченный Ф. де Соссюром, но в то же время он не мог не признавать, что инновации все же существуют и всякий функционирующий в обществе язык меняет­ся. Любопытно, что Ф. де Соссюр делает в связи с этим прогноз о будущем ставшего популярным незадолго до создания его курса языка эсперанто: если он получит распространение, то начнет изменяться. Прогноз подтвер­дился.

Выход между неизменчивостью и изменчивостью Ф. де Соссюр нахо­дит во введении диалектического принципа антиномии (влияние диа­лектики Г. Гегеля на «Курс» не раз отмечалось). Языковой знак может использоваться, только оставаясь неизменным, и в то же время он не может не меняться. При изменении знака происходит сдвиг отношения между означаемым и означающим.

Данное диалектическое противоречие тесно связано со вторым зна­менитым противопоставлением курса: противопоставлением синхронии и диахронии. Введение последнего дало возможность коренным образом изменить всю направленность лингвистики XX века по сравнению с тем, что было принято в предыдущем веке.

Ф. де Соссюр выделил две оси: ось одновременности, где располагают­ся сосуществующие во времени явления и где исключено вмешательство

Фердинанд де Соссюр

времени, и ось последовательности, где каждое отдельное явление распола­гается в историческом развитии со всеми изменениями. Важность выде­ления осей он считал основополагающей для всех наук, пользующихся понятием значимости (см. ниже). По его мнению, в связи с двумя осями необходимо различать две лингвистики, которые никак не должны совме­щаться с друг другом. Эти две лингвистики названы синхронической (свя­зана с осью одновременности) и диахронической (связана с осью последова­тельности), а состояние языка и фаза эволюции — соответственно синхронией и диахронией.

Безусловно, соответствующее различие неявно учитывалось и до Ф. де Соссюра. Он сам вполне справедливо упоминает о строго син­хронном характере грамматики Пор-Рояля; как мы выше отмечали, до XVIII в. вся лингвистика была в своей основе синхронной. Понимание различий между двумя видами лингвистического описания наблюда­лось и в науке XIX в., особенно четко — у Г. Пауля, который писал, что прежде чем изучать историю языка, надо как-то описать отдельные его состояния. Описательная лингвистика у Г. Пауля и раннего И. А. Бодуэ-на де Куртенэ — это прежде всего синхронная лингвистика. Однако разграничение Ф. де Соссюра, проведенное с предельной последователь­ностью, имело методологическое значение в двух отношениях.

Во-первых, дососсюровская лингвистика нередко смешивала син­хронию и диахронию. Типичный пример — традиционное описание ело вообразования, где постоянно смешивались продуктивные, действующие в данный момент времени модели и «окаменевшие» остатки моделей про­шлого, на равных правах изучались реальные корни и аффиксы и упро­щенные элементы былых эпох. Другой пример — упомянутое выше изуче­ние заимствований. Во-вторых, что еще важнее, менялась система приоритетов. Описательная лингвистика если и учитывалась, то лишь как «нижний этаж» языкознания, как более практическая, чем научная дисциплина. Как мы уже отмечали, она считалась занятием, достойным автора гимназического учебника или чиновника колониальной админи­страции, а не университетского профессора. К тому же описательной лин­гвистике полагалось лишь регистрировать факты, объяснение которых могло быть, по мнению науки XIX в., лишь историческим (в странах фран­коязычной культуры, правда, последняя точка зрения не проводилась столь последовательно, как в Германии). «Уравнивание» синхронической линг­вистики с диахронической реабилитировало первую.

Дата добавления: 2014-11-29