Истина и заблуждение

Непосредственная цель познания — истина, путь к ко­торой обычно сложен, труден и противоречив. Постоян­ный и необходимый спутник истины (а не случайная ано­малия) на всех этапах ее развертывания и углубления — заблуждение. Вопросы о том, «Что есть истина?» и «Ка­ковы способы избавления от заблуждений?» («идолов ра­зума», по Бэкону) всегда интересовали людей — и не толь­ко в сфере науки. Категории истины и заблуждения — ключевые в теории познания, выражающие две противо­положные, но неразрывно связанные стороны единого процесса познания, каждая из которых имеет свою специ­фику.

Заблуждение— знание, не соответствующее своему предмету, не совпадающее с ним. Будучи неадекватной формой знания, оно главным своим источником имеет ограниченность, неразвитость или ущербность обществен­но-исторической практики и самого познания. Заблужде­ние по своей сути есть искаженное отражение действи­тельности, возникающее как абсолютизация результатов познания отдельных ее сторон. Например, заблуждением в целом является «теоретическая астрология», хотя отдель­ные моменты истины в ней имеются. Так же как в науч­ной астрономии содержатся заблуждения, но в целом эта система истинного знания, подтвержденная наблюдени­ями.

Заблуждения, конечно, затрудняют постижение исти­ны, но они неизбежны, есть необходимый момент движе­ния познания к ней, одна из возможных форм этого процесса. Например, в форме такого «грандиозного заб­луждения» как алхимия происходило формирование хи­мии как науки о веществе.

Заблуждения многообразны по своим формам. Следу­ет, например, различать заблуждения научные и ненауч­ные, эмпирические и теоретические, религиозные и фи­лософские и т. д. Среди последних существуют такие как эмпиризм, рационализм, софистика, эклектика, догма­тизм, релятивизм и др.

Заблуждения следует отличать от лжи — преднамерен­ного искажения истины в чьих-то корыстных интересах — и связанной с этим передачи заведомо ложного знания, дезинформации. Если заблуждение — характеристика зна­ния, то ошибка — результат неправильности действий ин­дивида в любой сфере его деятельности: ошибки в вычис­лениях, в политике, в житейских делах и т. д. Выделяют ошибки логические — нарушение принципов и правил логики и фактические, обусловленные незнанием предме­та, реального положения дел и т. п.

Развитие практики и самого познания показывает, что те или иные заблуждения рано или поздно преодолевают­ся: либо сходят со сцены (как, например, учение о «веч­ном двигателе»), либо превращаются в истинные знания (превращение алхимии в химию). Важнейшие предпосыл­ки преодоления заблуждений — изменение и совершен­ствование породивших их социальных условий, зрелость общественно-исторической практики, совершенствование наблюдений и экспериментов, развитие и углубление зна­ний и методов его получения.

Истина — знание, соответствующее своему предмету, совпадающее с ним. Иначе говоря, это верное, правиль­ное отражение действительности — в живом созерцании или в мышлении. Поэтому первый и исходный признак (свойство) истины — объективность: конечная обуслов­ленность реальной действительностью, опытом, практи­кой и независимостью содержания истинного знания от отдельных людей (как, например, утверждение о том, что Земля вращается вокруг Солнца). Истина не есть свойство материальных объектов (например, «дом есть истина»), а характеристика знаний о них.

Будучи объективна по своему внешнему материальному содержанию, истина субъективна по своим внутренним иде­альным содержанию и форме: истину познают люди, выра­жающие ее в определенных субъективных формах (поняти­ях, законах, теориях и т. п.). Например, всемирное тяготение изначально присуще материальному миру, но в качестве ис­тины, закона науки оно было открыто Ньютоном.

Истина есть процесс, а не некий одноразовый акт по­стижения объекта сразу, целиком и в полном объеме. Для

характеристики объективной истины как процесса приме­няются категории абсолютного (выражающей устойчивое, неизменное в явлениях) и относительного (отражающей изменчивое, преходящее). Абсолютная и относительная истина — это два необходимых момента одной и той же объективной истины, любого истинного знания. Они вы­ражают разные ступени, стороны познания человеком объективного мира и различаются лишь по степени точ­ности и полноте его отражения. Между ними нет китай­ской стены. Это не отдельные знания, а одно, хотя каж­дая из данных сторон, моментов имеет свою специфику.

Абсолютная истина (точнее, абсолютное в объективной истине) понимается, во-первых, как полное, исчерпыва­ющее знание о действительности в целом — гносеологи­ческий идеал, который никогда не будет достигнут, хотя познание все более приближается к нему. Во-вторых, как тот элемент знаний, который не может быть никогда оп­ровергнут в будущем: «Птицы имеют клюв», «Люди смер­тны» и т. д. Это так называемые вечные истины, знания об отдельных сторонах предметов.

Относительная истина (точнее, относительное в объек­тивной истине) выражает изменчивость каждого истинно­го знания, его углубление, уточнение по мере развития практики и познания. При этом старые истины либо за­меняются новыми (например, классическая механика сме­нилась квантовой), либо опровергаются и становятся за­блуждениями (например, истина о существовании вечного двигателя, понятия о теплороде, флогистоне и т. п.). От­носительность истины заключается в ее неполноте, услов­ности, приблизительности, незавершенности. Абсолютная истина в виде целостного фрагмента знания складывает­ся из суммы относительных, но не путем механического соединения готовых истин, а в процессе исторического развития познания и синтеза его результатов.

Существует две крайние позиции в понимании отно­шения абсолютного и относительного моментов в истине. Догматизм преувеличивает значение устойчивого момен­та, релятивизм — изменчивой стороны каждой истины.

В свое время Гегель справедливо подчеркивал, что аб­
страктной истины нет, истина всегда конкретна. Это зна-
14. Философия 417

чит, что любое истинное знание всегда определяется в сво­ем содержании и применении данными условиями места, времени и многими другими специфическими обстоятель­ствами, которые познание должно стремиться учесть как можно точнее. Игнорирование определенности ситуации, распространение истинного знания за пределы его дей­ствительной применимости неминуемо превращает исти­ну в свой антипод — в заблуждение. Даже такая простая истина как положение о том, что «сумма внутренних уг­лов треугольника равна 2d» истинно лишь для Евклидо­вой геометрии и становится заблуждением за ее предела­ми, например, в геометрии Лобачевского-Римана.

В последние годы стал подниматься вопрос о том, «су­ществуют ли абстрактные истины?» В связи с этим при­веденный тезис Гегеля стал ставиться под сомнение. Дело в том, что главная цель познания — именно конкретные (всесторонние, системные, целостные), а не абстрактные, т. е. односторонние, фрагментарные знания. Поэтому кон­кретность истины как «единства многообразного» дости­гается путем восхождения от абстрактного к конкретно­му, т. е. от абстрактных (односторонних) истин к истине, синтезирующей различные определения, охватывающей многообразие условий, т. е. к конкретной истине. В этом смысле понятие «абстрактная истина» имеет право на су­ществование, но при одном условии — как момент, сто­рона развития познания к его основной цели — «единству многообразного», конкретно-всеобщему, закону, а следо­вательно, к конкретной истине.

При этом условии трудно не согласиться с выводами академика Т. И. Ойзермана о том, что, во-первых, «отно­сительные истины, поскольку им не хватает синтеза раз­личных определений, характеризующих конкретное, как раз и являются абстрактными истинами», и, во-вторых, «понятие истины как единства конкретного и абстрактно­го имеет общенаучное значение»¹.

Таким образом, объективная, абсолютная, относитель­ная, конкретная и абстрактная истины — это не разные

¹ Ойзерман Т. И. Существуют ли абстрактные истины? //Вопро­сы философии. 1999. № 2. С. 22—23.

сорта истин, а одно и то же истинное знание с этими сво­ими характерными признаками (свойствами).

Кроме названных, некоторые авторы выделяют такие свойства истины как непротиворечивость (с точки зрения формальной логики), простота, красота, эвристичность (способность знания к саморасширению), когерентность (согласованность данного знания с фундаментальными идеями), способность к самокритичной рефлексии, анти-конъюнктурность, плюрализм знания и др.

Вопрос о том, можно ли отграничить истину от заблуж­дения, и если можно, то каким именно образом, всегда ин­тересовал познающую мысль. Это и есть вопрос о критерии истины. В истории философии и науки высказывались раз­личные точки зрения на сей счет. Так, Декарт критерием истинных знаний считал их ясность и отчетливость. Фей­ербах такой критерий искал в чувственных данных («Там, где начинается чувственность, кончается всякий спор»). Но оказалось, что ясность и отчетливость мышления — вопрос крайне субъективный, а чувства нередко нас обма­нывают: видимое движение Солнца вокруг Земли, излом чайной ложки в стакане с водой на ее границе с воздухом и т. п.

В качестве критерия истины выдвигались общезначи­мость (то, что признается многими людьми); то, что яв­ляется выгодным, полезным, приводит к успеху — праг­матизм (от греч. pragma — дело, действие); то, что соответствует условному соглашению — конвенционализм (от лат. conventio — договор, соглашение); то, во что люди сильно верят; то, что соответствует мнению авторитетов и т. д.

В каждой из приведенных точек зрения о критерии истины содержались отдельные рациональные идеи: важ­ная роль чувственности в постижении истины, требование ясности, простоты и красоты при построении тех или иных форм знания и др. Однако указанные концепции не смогли удовлетворительно решить проблему критерия истины, ибо в его поисках не выходили, как правило, за пределы самого знания.

Диалектико-материалистическая философия соедини­
ла всеобщность критерия истины с непосредственной дей-
14* 419

ствительностью путем введения в теорию познания обще­ственно-исторической практики. Последняя во всем сво­ем объеме и полноте, а также в целостном историческом развитии (в единстве прошлого, настоящего и будущего) была представлена решающим — в конечном итоге — кри­терием истины. История познания подтвердила этот вы­вод.

Проверка знания «на истину» практикой не есть какой-то одноразовый акт, нечто неизменное или «зеркальное сличение», а она есть процесс, т. е. носит исторический, диалектический характер. А это значит, что критерий прак­тики одновременно определенен и неопределенен, абсолютен и относителен. Абсолютен в том смысле, что только раз­вивающаяся практика во всей полноте ее содержания мо­жет окончательно доказать какие-либо теоретические или иные положения. В то же время данный критерий отно­сителен, так как сама практика развивается, совершен­ствуется, наполняется новым содержанием и потому она не может в каждый данный момент, тотчас и полностью доказать те или иные выводы, полученные в процессе по­знания.

Диалектичность практики как критерия истины явля­ется объективной основой возникновения и существова­ния иных критериев для проверки истинности знания в различных его формах. В качестве таковых выступают так называемые внеэмпирические, внутринаучные критерии обоснования знания (простота, красота, внутреннее совер­шенство и т. п.). Важное значение среди них имеют тео­ретические формы доказательства, логический критерий истины, опосредованно выведенный из практики, произ­водный от нее и потому могущий быть вспомогательным критерием истины. Он дополняет критерий практики как решающий, а не отменяет или заменяет его полностью. В конечном итоге практика и только она может окончатель­но доказать истинность тех или иных знаний.

Говоря о логическом критерии истины, нельзя ограни­чивать его законами формальной логики. Кажется очевид­ным, что диалектический метод в совокупности всех сво­их элементов представляет собой своеобразную форму логического критерия истины, которая в «снятом виде»

содержит в себе критерий формально-логический, а не отвергает его.

В добывании истины, как и в ее проверке, необходимо единство теории и практики, которое есть коренной прин­цип философской гносеологии. Это такое их диалектичес­кое взаимодействие, в котором все же практика выше, важнее познания, и — как уже было показано ранее — исходный и конечный пункт, основа этого процесса.

Кроме изложенного решения проблемы соотношения заблуждения и истины и критерия истины, укажем еще некоторые иные варианты ее решения в современной философии. Так, например, М.Хайдеггер не отвергал при­вычного, традиционного понимания истины как согласо­ванности высказывания (суждений и др.) с вещью, о ко­торой делается данное высказывание. Причем истина в ее полноте включает в себя неистину (заблуждение) как свою противоположность, т. е. несогласованность, несовпадение высказывания с вещью. Сущность истины, по Хайдеггеру, открывается как свобода человека, поскольку вне последне­го не существуют ни та ни другая противоположность — каждая в своих формах и видах — и именно человек «рас­поряжается» ими. Неистину немецкий философ трактует не только как сокрытость (в отличие от открытости исти­ны), но и как поиск: человек всегда находится на пути блужданий. Поэтому заблуждение — это не отдельная ошибка, а господство истории сложных, запутанных спо­собов блуждания. Диапазон заблуждений, по его мнению, очень широк: от обычного проступка, недосмотра или просчета до промахов в важных решениях.

К. Поппер на вопрос: «Что есть истина?» отвечает про­сто и убедительно: утверждение, суждение или мнение истинно, если и только если оно соответствует фактам. Однако при этом надо точно оговорить условия для при­менения предиката «истинно» к данному высказыванию и добиваться более полного соответствия. Тем самым ис­тина объективна и есть важнейший стандарт, регулятив познавательного процесса. Понятие истины — как образ­ца, которого мы в ряде случаев можем и не достигнуть — соотносится у Поппера с понятием заблуждения. Послед­нее — следствие того, что познание — дело рук человече-

ских, а потому «погрешимо», подвержено ошибкам, — значит мы не застрахованы от заблуждений в различных их формах (ложь, ошибка и др.). Эффективное средство их преодоления — критический метод.

Кроме того, Поппер считает, что, во-первых, не следу­ет смешивать истину с критерием истины, во-вторых, уни­версальный критерий истинности, который уберег бы нас от заблуждений, по его мнению, не существует. Однако из этого не следует, что выбор между различными концепци­ями, теориями произволен и чисто субъективен.

В современной логико-методологической литературе (особенно западной) процедура проверки научных поло­жений выражается понятиями «верификация» и «фальси­фикация».

Понятие «верификация» (от лат. verus — истинный и facio — делаю) обозначает процесс установления истинно­сти научных утверждений путем их эмпирической провер­ки. Последняя заключается в соотнесении данного утвер­ждения с реальным положением дел с помощью наблюдения, измерения или эксперимента. Различают ве­рификацию прямую (напрямую выходящую к фактам или экспериментальным данным) и опосредованную (выходя­щую к ним через другие проверенные положения).

Понятие «фальсификация» (от лат. falsus — ложный и facio — делаю) обозначает процедуру, устанавливающую ложность гипотезы, теории или другого научного утвер­ждения в результате их эмпирической проверки. Этот про­цесс описывается логической схемой «модус толленс»: если А, то В; неверно В, следовательно, неверно и А.

Таким образом, все более полное приближение к абсолют­ной истине, преодоление заблуждений — важная закономер­ность развития познания.

Наука не является сводом неизменных истин. На каж­дом данном этапе исторического развития в ней содержат­ся наряду с правильными, подтвержденными опытом, практикой, теориями; немало и неточных, которые рано или поздно уточняются, развиваются. Теории, ранее казав­шиеся универсальными, ограничиваются определенным кругом явлений, относительные истины углубляются, все более приближаясь к абсолютным истинам, а ошибочные

положения, заблуждения, не выдержав испытания прак­тикой, экспериментом, отметаются, заменяются новыми представлениями.

Истина и заблуждение, достижения и ошибки в науке зачастую не бывают отделены резкой, ясно видимой гра­нью. И все-таки в научном знании, этом динамическом, изменяющемся целом, в каждую эпоху имеются понятия, концепции, относительно устойчивые, принимаемые в ка­честве принципов, оснований именно научных знаний, а претензии на научную истину, если они несостоятельны, рано или поздно опровергаются, вытесняются из науки («теплород», «флогистон», «электрическая жидкость» и т. п.).

Исторический подход к науке позволяет уточнить та­кие ее важнейшие понятия как «истина» и «заблуждение». Это необходимо, в частности, потому что существует еще твердое убеждение в том, что наука будто бы имеет дело только с истинами, и что ученый якобы «не имеет права» на заблуждения и ошибки. Отвергая такие представления, выдающейся французский физик Луи де Бройль писал, что люди, которые сами не занимаются наукой, довольно часто полагают, что науки всегда дают абсолютно досто­верные положения; эти люди считают, что научные работ­ники делают свои выводы на основе неоспоримых фактов и безупречных положений, и, следовательно, уверенно шагают вперед, причем исключена возможность ошибки или возврата назад. Однако состояние современной науки, так же как и история наук в прошлом, доказывают, что дело обстоит совершенно не так.

Оказалось, что в науке, наряду с истинами «полным-полно» ошибок, заблуждений, попятных движений т. п. И это не «грех» науки, а ее естественное реальное состояние. И ученый — даже самый знаменитый, — как и «любой смертный» не застрахован от всего этого. Наш выдающий­ся физик, Нобелевский лауреат П. Л. Капица подчерки­вал, что ученый имеет право на ошибку, но ошибки — это еще не лженаука, а моменты, стороны в развитии самой науки как целостного формообразования. Лженаука — это непризнание ошибок.

Нельзя не сказать о том, что в своей философской гер­меневтике Гадамер в противовес позитивистским и сци-

ентистским представлениям стремится показать несводи­мость истины к тому ее понятию, которое сложилось в рамках новоевропейской науки. Истина, по его убежде­нию, не есть только характеристика познания, но прежде всего — характеристика самого бытия. Она не может быть целиком «схвачена» только с помощью научного метода, а может лишь приоткрыть себя понимающему осмысле­нию. Истина «свершается», и преимущественный способ ее «свершения» — искусство.

В последние годы в нашей отечественной гносеоло­гической литературе происходит переоценка взглядов на истину — как в положительном смысле, так и в негатив­ном. Так, одна из тенденций — «реабилитировать в пра­вах» теории корреспонденции и когеренции истины, со­единив их в единстве с прагматической теорией — при устранении односторонней всех названных теорий. «Вос­крешается» положение о том, что истина не есть только соответствие знания вещи, но и соответствие предмета своему понятию. Вместе с тем не подвергается сомнению, что предметно-практическая деятельность остается «глав­ным удостоверением» истины. Все сильнее заявляет о себе тенденция соединить логико-методологическую и экзис­тенциально-антропологическую традиции истины при приоритете последней, т. е. она относится ко всему позна­нию в целом, связывает истину и личность.

Конечно же, надо углублять и расширять понятие ис­тины и заблуждения, но не за счет же отказа от них!

В последнее время в нашей отечественной гносеологи­ческой литературе некоторые авторы развернули настоя­щий «поход» против истины и возможности ее примене­ния в науке — особенно в гуманитарном познании. Так, например, утверждается, что «мир, в котором истина одна, а заблуждений много, прекратил свое существование». Возникает, однако, вопрос — а был ли когда-нибудь и где-нибудь такой мир? Думается, что такого мира никогда и нигде не было, нет и не будет. Ведь о каждом предмете можно высказать столько истин, сколько в нем сторон, связей, отношений и т. п., т. е. достаточно много, но от­нюдь не одну истину.

А один из авторов объявил, что в наши новые времена «категория истины становится избыточной» и непримени­мой к научному познанию (особенно к социальному), по­скольку истина — категория мифологического (а не науч­ного) мышления. Поэтому, по его мнению, методологам пора недвусмысленно признать, что истинностная пара • дигма науки уже превратилась в анахронизм. Задача науч­ного исследования — «не поиск истины, а построение эффективных моделей мира». Но что это за «модели» и сколько их — толком не разъясняется. Мы, однако, не разделяем призывы «вообще отбросить понятие истины», ибо это означает, что надо будет «заодно» отбросить и по­нятие науки.

Таким образом, понятие научной истины отнюдь не устарело и не является лишь «принадлежностью» мифо­логического мышления. Другое дело, что в различных сферах знания оно всегда преломляется специфически, в соответствии с особенностями этих сфер. Поэтому приме­нение его всегда конкретно, как конкретна и сама истина

Дата добавления: 2014-11-28